Историческое становление знания об этносах.

Как мы уже отмечали выше, временное измерение имеет огромное значение для всякой научной теории: время необходимо и для того, чтобы построить на определенном методологическом фундаменте, на основе осмысления фундаментальных проблем все здание науки, всю «парадигмальную вертикаль» научного знания. Современность, современные социокультурные реалии при этом оказываются своеобразной «лакмусовой бумажкой», определяющей жизненность этих научных идей, научных парадигм, их объясняющие возможности.

Для этнологии как науки, статус которой до сих пор является предметом дискуссий, это особенно важно, так как сама этническая реальность, которую она призвана объяснить претерпела в современном мире значительные изменения. Парадокс здесь состоит в том, что, с одной стороны, теоретики заговорили об «исчезновении» этносов в их классическом понимании; а, с другой стороны, о нарастании значимости этнических факторов в современной жизни, об усилении «этнической мобилизации», даже об «этническом Ренессансе» как одной из значимых характеристик современных цивилизационных процессов.

Это заставляет нас обратиться к истории этнологической науки, прежде всего к истории становления смысла ее центральной категории – этноса. Здесь мы будем придерживаться известного общенаучного методологического подхода, именуемого историко-генетическим: чтобы понять современное состояние и современный смысл какого-либо явления, необходимо понять как, в каких условиях и почему оно возникло, и какие стадии в своем развитии прошло.

Начнем с ключевого понятия – «этнос». Термин «этнос» имеет достаточнодревнее происхождение – он употреблялся в Греции уже в V - IV в.в. до н. э. и был достаточно широк по спектру значений - указывал на всякую совокупность одинаковых живых существ (не только людей), а именно: народ, племя, стая, толпа и т.д. В более позднее время его стали относить только к человеческому сообществу и он обозначал другие, негреческие племена. Интересно, что такой смысл понятия «этнос», связанный с обозначением чужих народов, племен, сохранялся в истории культуры чрезвычайно долго. Так в Средние века он употреблялся для обозначения всего языческого и варварского, т. е. нехристианского и неевропейского. В западноевропейской литературе примерно с конца 14 в. за терминами «этнос» и «этничность» прочно утвердился смысл «чужой» культуры. Производное от слова этнос прилагательное «этнический» впервые было зафиксировано в знаменитом Оксфордском словаре английского языка в 1851 г. Вплоть до 80-х годов ХХ века в европейской и американской традиции термин этничность (как «отнесенность» к этносу, как качество этноса) связывался с маргинальностью, в Европе употреблялся только по отношению к сообществу и культуре национальных меньшинств. И лишь благодаря книгам английских историков Бенедикта Андерсона и Эрика Хобсбаума в Англии - стране, являющейся оплотом традиционализма, стала постепенно утверждаться и распространяться иная точка зрения, согласно которой носителями этничности являются не только национальные меньшинства, но и сами англичане, само английское общество. Т. о. понятие «этничность» стало приобретать смысл общечеловеческого способа выражения лояльного или, говоря словами Л. Н. Гумилева, комплиментарного отношения к культуре своего родного народа. Надо сказать, что в США «маргинальная» интерпретация этноса и этничности оказалась наиболее устойчивой. До сих пор там понятие «истинный американец» (т. е. белый протестант англосаксонского происхождения) многими не связывается с этничностью.

Особенностью употребления понятия «этнос» в России является то, что оно в научном языке постепенно заменило русский синоним «народ», хотя в XIX в. в отечественной науке были попытки внедрить русскоязычный вариант названия науки этнологии – «народоведение». Но этот вариант не прижился, возможно, и потому, что у понятия «народ» в русском языке есть и другой, исторически сложившийся не этнологический смысл, в соответствии с которым оно употреблялось в социально-классовом ключе для обозначения низших, как правило, угнетаемых слоев общества, простолюдинов, противопоставленных высшим господствующим аристократическим кругам. Кроме того, в обиходном, разговорном языке до сих пор нередко понятие «народ» употребляется для обозначения какой-либо группы, компании (например, «студенческий народ», «школьный народ» и т. д.). Широкий спектр значений слова «народ» в русском языке дан в Толковом словаре В. Даля (1862 г.): «люд, народившийся в известном пространстве; люди вообще; язык, племя; жители страны, говорящие одним языком; обыватели государства, страны; состоящий под одним управлением; чернь, простолюдины, низшие, податные сословия; множество людей, толпа».

Таким образом понятие «этнос» употреблялось в литературе задолго до того как стало центральной категорией для особой науки – этнологии или этнографии, т. е., выражаясь языком Т. Куна на «допарадигмальной» стадии ее развития. В этом смысле необходимо различать историю этнологии как науки и историю этнологической мысли. И если первая относительно молода и насчитывает примерно полтора столетия, то вторая - уходит своими корнями вглубь веков. Речь идет о попытках осмыслить разнообразие человеческих общностей, называемых народами, этносами, разнообразие их образа жизни, языков, традиций, обычаев, религий, понять причины этого разнообразия. Эта потребность усиливалась по мере расширения знаний об обитаемом мире, расширения географических знаний.

Объяснения причин этого видимого разнообразия, разумеется, соответствовали уровню знаний, мировоззрению той или иной эпохи, того или иного народа, особенностям свойственного им мировосприятия, миропонимания. Так, например, известна чрезвычайно любопытная попытка объяснить расовые (по цвету кожи) различия людей, связанная со знакомством индейцев Америки с ранее не виданными белыми людьми и их рабами-африканцами. Это – своеобразный «этнографический фольклор». Объяснение индейцами появления на их земле совсем не похожих на них людей было таково: боги, думая о заселении Земли, вылепили из глины фигурки людей и положили их в печь для обжига. Вынули их вовремя и получились отличные фигурки кирпично-красного цвета – так появились коренные жители Америки- индейцы. Затем они подумали о других частях света. Вновь вылепили фигурки, но заболтались и забыли вовремя вынуть из печи. Они обуглились, но боги не растерялись и вдохнули в них жизнь. Так появились негры. Вновь вылепили боги людей из глины, но боялись пропустить момент и поторопились вынуть их из печи. Получились бледно-розовые фигурки европейцев. В этом объяснении для нас интересно и то, что оно содержит не просто представление об отличиях, но и определенную ценностную позицию, на основе которой и должны строиться отношения, межэтническая (или межрасовая) коммуникация «отличных», хорошо получившихся у богов «кирпично-красных» индейцев с «обуглившимися», т. е. неудачными африканцами и «недопечеными» европейцами. Здесь отражается важнейшая сторона этногенеза, отражаемая этническим самосознанием: для ощущения своего единства, общности необходимо осознать различия «своих» и «других» (или «чужих»), почувствовать границу между своей и другой общностью. Это, как мы увидим в дальнейшем, нашло свое конкретное выражение в этнонимах – именах народов и в значительной степени определяло особенности контактов между этносами на начальной стадии их становления.

Стало общепринятым в качестве первого источника этнологической мысли рассматривать древнейший историко-культурный документ – Библию, составленную, как известно, между XIII и V в.в. до н. э. Именно здесь содержится, очевидно, первое объяснение разнообразия языков, на которых говорит человечество, и рассеяние людей по Земле: здесь они объясняются божьей карой за человеческую гордыню и дерзость, выразившиеся в попытке построить достигающую небес Вавилонскую башню. В Книге Бытия все известные тогда народы рассматриваются как потомки прародителей, происшедших от Ноя и его сыновей, а под видом генеалогии людей скрывается первое перечисление народов: Ассур – ассирийцы, Арам – арамеи и т. д.

Античность может рассматриваться как важнейший этап развития этнологической мысли, определивший по существу ее «ведомственную» принадлежность в системе знания о мире и человеке. До сих пор в классификации наук в России этнография рассматривается как историческая наука, а не самостоятельная отрасль знания, статус которой определяется интеграцией различных научных областей. Именно античные древнегреческие историки дали первые описания народов, содержащие в себе признаки этнографических. Это произошло в эпоху так называемой Великой греческой колонизации (VII – V в.в. до н. э.), которая существенно расширила границы известного грекам мира, и связана с именами Геродота, Фукидида и других античных историков. Первый крупный историк Геродот (V в. до н. э.) в своем главном труде, посвященном греко-персидским войнам, дает чрезвычайно важное для истории и будущей этнографии описание нравов, обычаев, религии, хозяйственной и политической жизни народов Малой Азии, а также Вавилона, Финикии, Египта и ряда других стран, которые он посетил во время своих путешествий. И, хотя эти описания трудно назвать строго научными, так как они содержат и элементы художественного вымысла, субъективной интерпретации, они имели очень большое значение и к тому же строились на разнообразных источниках, т. е. имели широкую источниковедческую базу: это и личные наблюдения, и письменные источники, и свидетельства очевидцев, и легенды, предания.

Но дело не только в описаниях быта и нравов народов. Обращение к греческим историкам - «праэтнографам» еще раз подтверждает известное положение о том, что в античной культуре как в зародыше содержится вся последующая история развития европейской и мировой культуры и цивилизации. Так, например, Фукидид, дав описания «негреческих» народов, высказал чрезвычайно важную и перспективную идею, касающуюся периодизации и классификации развития народов, в некоторой степени предвосхищая будущий эволюционный подход в этнографии: он предположил, что греки также когда-то прошли «варварский» период, но затем поднялись на новую ступень развития. Еще более яркое предвосхищение последующего развития этнографического знания содержат выводы знаменитого древнегреческого врача и реформатора медицины Гиппократа, также много путешествовавшего: он попытался объяснить причины различий в типах поведения, в психическом складе людей двумя основными факторами: действием географической среды и действием социального строя и свойственных ему «законов». Подчеркнем, что вопрос о соотношении этих двух факторов до сих пор, как мы увидим в дальнейшем, во многом определяет характер дискуссий в этнологии и антропологии.

Освоение нового мирового пространства далеко не всегда обогащало этнографические знания, способствовало расширению его кругозора. Так, по мнению историков этнографии мало конкретного и достоверного материала для будущей науки о народах дали обширные и многочисленные путешествия викингов и средневековые крестовые походы западноевропейских рыцарей на Восток в XII – XIII в. в., отразившиеся в основном в сагах, в эпистолярной литературе. Но в дальнейшем, особенно в эпоху «Великих географических открытий» (примерно с сер. XV до сер. XVI в.в.) поток знаний о народах и культурах нарастал лавинообразно, чему немало способствовали научные изобретения и открытия (в частности, усовершенствование компаса и морских карт), сделавшие возможными дальние морские экспедиции. Испанские и португальские мореплаватели существенно расширили географический и этнографический кругозор своих современников, открыв Америку, непрерывный морской путь из Западной Европы в Индию. В XV – XVII в.в. западноевропейцы, наконец, открыли для себя «Московию» - страну, которая поразила их не меньше, чем индейцы Америки…

Знакомство европейцев с новыми экзотическими по облику и образу жизни народами, прежде всего американскими индейцами, способствовало возникновению одной из самых устойчивых социальных, нравственных утопий, связанных с идеей «минувшего золотого века», идеей нарастающего регресса европейских народов под воздействием «убивающей» цивилизации. Известно сделанное на основе заметок и писем испанских путешественников обобщающее описание американских индейцев, данное в XVI в. Педро Мартиром: «Они счастливы…они ходят голые, у них нет мер и весов, нет убивающего богатства. Это золотой век, без законов, без предубеждений судей, без книг. Довольные своей судьбой, они живут, не тревожась о завтрашнем дне…». В этом ностальгическом описании мы неожиданно обнаруживаем современных сторонников «возврата» к природе, «естественности», «простоте» нравов. Именно такими были и лозунги бунтующей европейской молодежи вт. половины ХХ века - лозунги знаменитой молодежной контркультуры, призывавшей к разрушению «культуры взрослых», к «обнажению инстинктов». Идея ухода от цивилизации, в частности, привела к любопытнейшим и, увы, малорезультативным экспериментам – так хиппи создавали в отдаленных, мало тронутых цивилизацией уголках земного шара, своеобразные колонии, где пытались реализовать указанные выше контркультурные лозунги, обходясь без привычных институтов культуры, образования, «вживаясь» в природу. Но человек в силу «своей природы», будучи не чисто биологическим, но био-социо-духовным существом, не может развиваться вне рамок своего времени, своей эпохи, его свобода в этом смысле всегда оказывается относительной, зависимой от меры свободы и развития других людей. Эти «антропологические» эксперименты лишь способствовали возвращению «бунтарей» в лоно ранее отринутого ими «общества потребления» и даже активизировали процессы адаптации к нему. Но они вполне объяснимы как закономерная реакция на нарастающие экологический и цивилизационный кризисы, на потерю гармонии, равновесия во взаимоотношениях человека с природой и себе подобными.

В истории этнологической мысли особенно важным был XVIII век. Именно в конце XVIII века появились и термины «этнология» и «этнография», хотя сама наука пока еще не сформировалась. Огромное значение для будущей науки имели идеи выдающегося немецкого философа и историка Иоганна-Готфрида Гердера, в своем трактате «Идеи к философии истории человечества» предпринявшего практически первую попытку систематического рассмотрения истории человечества в связи с историей природы. Нельзя не отметить, что в свете нарастающего глобального экологического кризиса и так называемого «кризиса идентичности» (которого мы коснемся позже) многие гердеровские идеи сегодня получили новое звучание. Чрезвычайно интересна и совершенно непонятая современниками фигура скромного профессора из Неаполя Джамбатисто Вико, написавшего трактат с характерным названием «Основания новой наука об общей природе наций». В числе общих признаков наций Д. Вико выделил религию, институт брачных отношений и похоронную обрядность. По существу, в этой работе речь шла, действительно, о необходимости новой науки, строящейся на сопоставлении культур различных народов и выявлении общих закономерностей их развития, которую позже назвали этнологией или культурной антропологией. Среди идей Жан-Жака Руссо важное место занимают острая этическая критика европейской современности и попытки философского обоснования уже упомянутой нами выше идеи «золотого века» человечества, ценности культурного опыта «диких», нецивилизованных народов.

Очевидно, одну из первых попыток антропологической классификации в XVIII в. предпринял знаменитый естествоиспытатель Карл Линней, который применил собранные им этнографические данные в своей классификации растений и явлений природы, к которым он отнес и человеческий род, выделив 6 его разновидностей:

1. дикий человек;

2. монструозный (т. е. диковинный) человек;

3. американский – красноватый, холерик, покрытый татуировкой, управляемый обычаями человек;

4. европейский – белый, мясистый, сангвиник, покрытый плотно прилегающим платьем, управляемый законами человек;

5. азиатский – желтоватый, крепкосложенный, с черными прямыми волосами, меланхолик, упрямый, жесткий, скупой, любящий роскошь, носящий широкие платья, управляемый верованиями человек;

6. африканский – черный, с дряблой и бархатной кожей, спутанными волосами, флегматик, ленивый и равнодушный, мазанный жиром, управляемый произволом человек.

В этой достаточно курьезной классификации, наглядно демонстрирующей непродуктивность чисто биологической интерпретации человека, между тем есть одна чрезвычайно любопытная деталь. К. Линней, говоря о том, чем управляется тот или иной «вид» человека, явно выходит за границы природы, биологии и предвосхищает ряд самых существенных для будущей этнологической науки вопросов: чем определяется и направляется поведение этносов, каковы причины изменений в жизни народов, каким законам подчинена жизнь этнических сообществ людей?

Переходя от предистории к собственно истории этнологии как науки («нормальной науки», по Т. Куну), мы сразу отметим ту ее особенность, которая отличает данную область знания от многих других научных областей (прежде всего от т. н. «точных», естественных наук), и которая во многом объясняет сложности ее исторического становления. И название науки, и ее предметная область, и ее исследовательские приоритеты в значительной степени оказались зависимыми от особенностей той или иной страны, от этнического состава населения, от ее этнического своеобразия. Этнология в качестве самостоятельной науке возникала, обозначалась (называлась) и развивалась в каждой стране по своему. Хотя одним из первых предложил использовать понятие «этнология» для обозначения новой науки о народах и культурах французский ученый Ж. Ж. Ампер, включивший ее в 1830 г. в свою классификацию антропологических наук. А официальным, хотя в значительной степени формальным и условным, актом утверждения новой науки принято считать открытие в 1839 г. Парижского общества этнологии.

Чем можно объяснить эту особенность новой науки? По - видимому тем, что она, с одной стороны, затрагивает самые фундаментальные основы представлений о природе и сущности человека, общества, их взаимоотношениях с природой, законов и перспектив развития человечества; а, с другой стороны, имеет явную практическую направленность на понимание и решение конкретных и остро актуальных проблем развития каждой страны в соответствии с особенностями ее населения, его этнического состава. Это последнее, кстати, кстати, ярко отражено в названии получившего сегодня распространение направления исследований в отечественной и зарубежной этнологии – «неотложные этнологические исследования». Т. о. этнологические проблемы осмысливались и решались как бы сквозь свою «национальную призму».

На наш взгляд, именно эта широта интересов, эта своеобразная «вилка» фундаментальности и злободневности, эмпирической конкретности является и сегодня главной причиной сложностей и противоречий в определении статуса этнологии, границ ее предмета. Это роднит ее и с педагогикой, также ставящей перед собой в качестве фундаментальной и. одновременно, очень конкретной, злободневной задачи – задачу изучения законов формирования человеческой личности и управления этим процессом через систему образования.

Принято считать, что в качестве самостоятельной науки этнология появилась в середине XIX века, хотя это тоже достаточно условно. Так, например, уже в конце XVIII в. в Германии вполне сформировалось в качестве самостоятельного научного направления Volkerkunde (от нем.: Volk – народ, Kunde – известие, весть, сведение), которое примерно с середины XIX в. синонимируется с понятием «этнология» (и также переводится в словарях). Именно в Германии (что в определенной степени отражает и одну из устойчивых черт национального менталитета) наука о народах оказалась разделена на две части: Volkerkunde – этнология - наука, изучающая в основном неевропейские народы, и Volkskunde - народоведение (в некоторых словарях переводится как «фольклор») – наука изучающая немецкоязычные народы и культуры. Здесь древнее разделение на «своих» и «чужих» определяет размежевание научных областей. Является ли это разделение разделением только по объекту интереса или затрагивает и методы научного исследования, т. е. имеет в основе представление о принципиальных различиях и даже неравенстве «своих» и «чужих» народов – особый вопрос. Во всяком случае, в период господства в Германии нацистов такое разделение приобрело абсолютный характер для тех (надо сказать немногих) немецких этнологов, которые «обслуживали» псевдонаучную идею расового превосходства «арийцев», вступая в резкое противоречие с гуманистическими в своей основе принципами этнологического знания.

В то же время надо отметить, что таким образом именно в Германии раньше всех утвердилось широкое понимание объекта этнологии и понятия «этнос», тогда как в других западноевропейских странах, как уже говорилось выше, долгое время (вплоть до первых десятилетий ХХ века) господствовало их ограниченное «маргинальное» понимание, связывающее этнологию с изучением только неевропейских народов или национальных меньшинств, а в США оно в значительной степени преобладает и сегодня.

Во Франции на протяжении почти всего XIX века преобладал термин «этнография», этимологически и практически связанный прежде всего с описанием культурных особенностей подвластных Франции колониальных народов. А утверждение в начале ХХ века понятия «этнология» во многом объясняется методологическим кризисом этнографической науки – ощущением недостаточности ее теоретических основ, неразвитостью ее объясняющих возможностей.

В Англии и некоторых других англоязычных странах, благодаря мощной традиции развития антропологии как биологической науки о природе человека, наука о народах рассматривалась как часть антропологического знания и лишь в начале ХХ века получила свое особое название – «социальная антропология» (это название ввел Дж. Фрэзер, считающийся одним из основателей английской этнологии).

Характерно то, что и во Франции, и в Англии мощным толчком для развития этнологической науки послужили политические и экономические интересы, связанные с освоением колоний. Потребность эффективного управление колониальными землями и колонизированными народами требовало новых знаний об этих народах и их культурах. Нечто подобное позже происходило и в США, где потребность решения «индейского вопроса», необходимость определиться со статусом коренного населения привела к бурному подъему антропологической науки и при этом - к ряду политических кризисов в отношениях с этой категорией населения, обеспокоенного засильем антропологов на территориях проживания индейцев (доходило до утверждений, что антропологов стало там больше, чем самого коренного населения…). К американской модели этнологии, обоснованной в 50-х годах ХХ века Францем Боасом в качестве «культурной антропологии» мы еще вернемся позже в связи с ее современным развитием и во многом определяющим влиянием на мировую этнологическую науку, в том числе и российскую.

С чем же связано утверждение о том, что этнология как самостоятельная наука (хотя и с различными национальными «спецификациями») сформировалась именно в середине ХIХ века? Большинство отечественных историков науки сходятся в том, что во многом решающую роль здесь сыграли два имеющих всемирно-историческое значение события в науке – открытие памятников ранее неведомой первобытной культуры, заставившее пересмотреть сложившееся упрощенное понимание первобытного общества и культуры; и сформировавшийся в этот период эволюционный подход, произведший революцию в естественнонаучной и гуманитарной областях знания, определив при этом и методологию первой мировой научной школы в этнологии – «эволюционной». На самом деле между этими двумя открытиями сразу возникло внутреннее противоречие, научное осмысление которого наступило несколько позже. Речь идет о том, что поразившее и вызвавшее недоверие ученых (и даже обвинения в фальсификации) художественно-эстетическое совершенство открытых в основном на территории Европы верхнепалеолитических наскальных изображений плохо сочеталось со свойственным эволюционизму пониманием прогресса - непрерывного развития путем качественных изменений - от простого к сложному, причем общего и однотипного у всех народов. Если в естественнонаучной сфере это выглядело убедительным и непротиворечивым, то в области социальной и культурной многое объяснить не могло. В частности, - указанные выше и как бы выпадающие из рамок своего времени достижения первобытного искусства и многие факты, касающиеся особенностей жизни и культуры разных народов. В конечном итоге эти противоречия привели к кризису эволюционной школы в этнологии и появлению новых научных направлений, новых научных парадигм.

Эволюционная школа, как мы увидим, сыграла большую роль в становлении методологии отечественной, российской этнологической науки. Можно смело утверждать, что российская этнологическая наука занимает особое место в мировой этнологии, хотя длительное время развивалась в относительной изоляции.

В России интерес к этнической проблематике, очевидно, также как и в Европе в определенной мере стимулировался знакомством с экзотическими культурами. В процессе колонизации Севера, Сибири и Дальнего Востока, начавшейся в XVI веке, русские путешественники столкнулись с большим числом древних народов и культур, не укладывающихся в рамки привычных представлений. Не случайно, одной из первых работ, соответствующих принципам собственно этнографического описания, считается вышедший в самом начале XVIII века труд Г. И. Новицкого «Краткое описание о народе остяцком», посвященное описанию особенностей быта и культуры одного из коренных малочисленных народов Севера, принадлежащего к большой семье финно-угорских народов, - хантов. Во второй половине XVIII в. в центре внимания русской общественной мысли, вдохновленной идеями Просвещения, были вопросы, связанные с историческими корнями русского народа, с пониманием места России в европейской и мировой культуре. Своеобразным лейтмотивом трудов русских просветителей (М. В. Ломоносова, Н. М. Карамзина и др.) была тема национального достоинства, национальной гордости. Проблемы развития русского национального самосознания были в центре общественного внимания в России в первой половине XIX века. Огромную роль здесь сыграли труды П. Я. Чаадаева, рассматривавшего в своих знаменитых «Философических письмах» значение и особенности русской народности. Славянофилы 30-50-х годов XIX века (Д. В. Веневитинов, А. С. Хомяков, И. В. Киреевский) с особой остротой ставили проблему достижения национальной самобытности, создания национальной культуры, развития литературы и искусства, выдвигая при этом в качестве центральной идею мессианской роли России в будущем развитии Европы. Поиск славянофилами второго поколения (К. С. Аксаков, И. С. Аксаков, Ю. Ф. Самарин, А. А. Григорьев и др.) «самостоятельности русского воззрения» приводил их к идее уникальности русской истории и географии расселения, лежащих в основе этнического самосознания русских, национальной самобытности, сохранившихся, по их мнению, только в крестьянской и, отчасти, купеческой среде.

Стоит подчеркнуть, что здесь уже начинало формироваться осознание своеобразного пересечения этнического (объединяющего) и социально-классового (разъединяющего) «измерений» российского общества, которое в дальнейшем, особенно в советский период, во многом определило развитие и этнографической науки, проблемы и противоречия этого развития. Именно народ (угнетаемый труженик) в глазах демократически настроенной русской интеллигенции являлся носителем подлинной национальной самобытности, национального самосознания, тогда как высшие слои общества – дворянство «офранцузивалось», страдало «болезнью» позже названной «европейничаньем».

Надо сказать, что тогда же с особой остротой была поставлена и одна из «вечных» тем российского национального самосознания, связанная с особым евразийским геополитическим и культурным положением России. Тема, которая и сегодня многое определяет в развитии общественной жизни, в политике, культуре, науке, образовании. Тема выбора «западного» или «восточного» (или самобытного, славянского) пути развития. В середине XIX века она вышла на первый план в спорах славянофилов и «западников» (идеологами этого направления были А. И. Герцен, Н. П. Огарев, В. Г. Белинский и др.), расходящихся в оценках последствий для России реформ Петра Первого.

«Славянофилы» и «западники» сыграли большую роль в том, что этнологическая мысль в России с самого начала не ограничивалась интересом к экзотическим народам и культурам, как это было во многих европейских странах, а обратилась к культуре русского, государствообразующего народа. И безусловно особое стимулирующее значение здесь имело осмысление реформ Петра – этого грандиозного и имевшего огромные исторические последствия социокультурного эксперимента, нарушившего «естественное» и привычное течение русской жизни, взорвавшего ее традиционные рамки и основы. Следует сказать, что история знает мало примеров реформ, аналогичных петровским. Главный их урок, не усвоенный, на наш взгляд, многими последующими отечественными реформаторами, заключался в том, что перестройка жизни в России, затеянная и осуществленная Петром, строилась (как это ни парадоксально звучит) этнографически и культурологически «грамотно», учитывала системность культуры, взаимосвязанность всех ее элементов, затронула все ее уровни и сферы, начиная с языка, норм поведения и, заканчивая экономикой, политикой, правом. Петровские реформы в этом смысле можно рассматривать, на наш взгляд, как один из первых опытов реформирования общества и государства на основе понимания (хотя и во многом стихийного и, во всяком случае, не теоретического) механизмов, принципов и функций культуры, т. е. того, что стало позже объектом основного внимания этнологии, антропологии, культурологии, социологии.

Интересы сохранения и развития огромной Российской империи, требовали изучения ее огромной территории, природных богатств, народов, в частности, населяющих Сибири, Среднюю Азию, Кавказ. Это стимулировало создание в 1846 году Русского географического общества, с самого начало ориентированного на решение как теоретических, так и практических задач освоения обширного российского пространства. С созданного внутри Русского географического общества специального этнографического отделения и принято исчислять начало российской этнографии. Причем с самого начала она себя позиционировала как прежде всего этнография русского народа. Таким образом, в 40-50-х годах XIX века, одновременно с формированием основных этнологических школ в западноевропейских странах, в России были сформулированы принципы российской этнографической науки. В ноябре 1846 года на заседании РГО была утверждена программа Н. И. Надеждина «Об этнографическом изучении народности русской», ориентирующая на исследование «вещественного», «житейского», «нравственного» быта русского народа и его языка. Интересно, что здесь была осуществлена и одна из первых в мировой науке попыток структурировать этнографическую науку. Н. И. Надеждин выделили три основных ее раздела или направления: «После языка, выражающего собой…целость человеческой природы, внимание этнографии естественно должно обращаться порознь на обе составные ее стихии, то есть «телесную» и «духовную», и каждую из них подвергать исследованию в тех отличиях, коими запечатлевает ее народная особенность. Это составит две другие части народоописательной науки, кои можно назвать «этнографией физической» и «этнографией психической»[36]Последний раздел – «этнография психическая» - был ориентирован на изучение быта умственного и нравственного, умственных и нравственных способностей и свойств жителей.

Таким образом, мы можем говорить еще об одном мировом приоритете отечественной науки – в конце сороковых годов XIX века в этнографическом отделении Русского Географического общества впервые, примерно за 10 лет до появления работ считающихся основоположниками европейской этнической психологии М. Лацаруса и Х. Штейнталя, были сформулированы принципы новой отрасли психологии, и, одновременно, важнейшего научного направления, в котором психология интегрируется с этнографией.

Стоит подчеркнуть и то обстоятельство, что с самого начала русскую этнографию интересовали и те вопросы, которые мы сегодня относим к этнопедагогическим. Программа этнографического изучения широко понимаемого «нравственного быта» включала и исследования отношений в семье, и принципов народного воспитания. Здесь стоит обратить внимание на то, что эта замечательная традиция начального этапа российской этнографической науки впоследствии была в значительной мере утрачена. Современная отечественная этнологическая наука этнопедагогические вопросы, проблемы образования и воспитания затрагивает чрезвычайно редко, отдав их «на откуп» педагогике, теории образования и воспитания, хотя эти проблемы, столь злободневные и важные для общества могут быть решены только при условии опоры на профессиональное этнологическое, антропологическое знание, при условии продуктивного научного диалога, взаимодействия этнологии и педагогики.

Следует отметить, что русская этнография с самого начала своего существования заняла достойное место в мировой науке. В сокровищницу мировой этнографии и антропологии вошли и исследования «экзотических» народов, проведенные русскими исследователями, Здесь нельзя не упомянуть выдающегося путешественника и исследователя Н. Н. Миклухо-Маклая, проведшего ставшие знаменитыми и во многом образцовыми для этнографов исследования папуасов Новой Гвинеи. Его наблюдения быта, нравов, социального устройства папуасов, привели к выводам, имеющим глубокий общечеловеческий смысл, и во многом определившим этический, гуманистический пафос отечественной этнографии, всегда сохраняющей свою антирасистскую, антинационалистическую направленность. Удивительно современно и убедительно звучат следующие слова замечательного ученого, вскрывшего смысл, логику античеловеческой философии расизма, утверждающей необходимость исчезновения «темных» человеческих рас как низших и более слабых: «Допустив это положение, писал Н. Н. Миклухо-Маклай, - и проповедуя истребление темных рас оружием и болезнями, логично идти далее и предложить отобрать между особями для истребления у белой расы всех неподходящих к принятому идеалу представителей единственно избранной белой расы. Логично не отступать перед дальнейшими выводами и признать ненужными, и даже вредными, всякие больницы, приюты, богадельни, ратовать за закон, что всякий новорожденный, не дотянувший до принятой длины и веса должен быть устранен и т. п. Дойдя, наоборот, при помощи беспристрастного наблюдения до положения, что части света с их разными условиями не могут быть заселены одной разновидностью людей…что поэтому существование разных рас совершенно согласно с законами природы, приходится признать за представителями этих рас общие права людей» [37] Сегодня эта проблема широко обсуждается на фоне усиливающихся тенденций глобализации как проблема многокультурности и толерантности.

Вопросы и задания:

· Объясните, почему этнологическая парадигма изучения педагогики межнационального общения должна рассматриваться как доминантная?

· Назовите осн