Интерсубъективный характер повседневного знания и что из этого следует

Анализ первых конструктов обыденного мышления повседневной жизни мы осуществляли так, как будто этот мир является моим собственным и как будто нам дано право пренебрегать тем, что он изначально является интерсубъективным миром культуры. Он интерсубъективен потому, что мы живем в нем как люди среди других людей, связанные с ними взаимным влиянием и работой, понимающие других и понимаемые ими. Это мир культуры, поскольку изначально мир повседневной жизни является для нас универсумом значений, текстурой смыслов, которые мы должны интерпретировать, чтобы найти в нем свое место и поладить с ним. Эта текстура значений, однако, – и это отличает царство культуры от царства природы – возникает и институциализируется в человеческой деятельности, нас самих и наших товарищей, современников и предков. Все объекты культуры – инструменты, символы, языковые системы, миры искусства, социальных институтов и т.д. – самим своим происхождением и значением указывают на деятель

* См. раздел «Выбор между проектами действия».

ность человеческих существ. Поэтому мы всегда осознаем историчность культуры, данной нам в традициях и обычаях. Эту историчность можно рассматривать в ее отношении к человеческой деятельности, осадком которой она является. По той же причине я не могу понять объект культуры без отнесения его к той форме человеческой деятельности, в которой он возник. Например, я не могу понять назначения инструмента без знания цели, которой он служит, знака или символа без знания того, что они замещают в голове того, кто их использует, института без понимания того, что он значит для тех, чье поведение он регулирует. На этом основан так называемый постулат субъективной интерпретации в социальных науках, который мы рассмотрим впоследствии.

Ближайшей же нашей задачей является, однако, рассмотрение дополнительных конструктов, возникающих в обыденном мышлении, если мы примем во внимание то, что этот мир является не моим частным, но интерсубъективным и что, следовательно, мое знание о нем не является моим частным делом, но изначально интерсубъективно или социализировано. Для этой цели нужно кратко рассмотреть три аспекта проблемы социализации знания:

а) взаимность перспектив, или структурная социализация знания;

б) социальное происхождение, или генетическая социализация знания;

с) социальное распределение знания.

а) Взаимность перспектив

В естественной установке здравого смысла повседневной жизни я принимаю в качестве само собой разумеющегося существование наделенных разумом других людей. Из этого следует, что объекты этого мира в принципе доступны их знанию, либо уже известны, либо познаваемы ими. Этот вопрос я не проблематизирую. Но я также знаю и считаю само собой разумеющимся, что, строго говоря, «тот же самый» объект имеет несколько разные значения для меня и для кого бы то ни было еще. Причины этого кроются в том, что:

1) находясь «здесь», я расположен на ином расстоянии и воспринимаю в опыте иные типизированные стороны объектов, чем тот, кто находится «там». По той же причине некоторые объекты его поля досягаемости находятся вне моего (моего зрения, слуха, манипулятивной сферы и т.д.) и наоборот;

2) моя и другого биографически детерминированные ситуации, в которых наши наличные цели и системы релевантностей, порожденные этими целями, возникли, различны, во всяком случае, до некоторой степени.

Обыденное мышление преодолевает различия индивидуальных перспектив, порожденных этими двумя факторами, с помощью двух фундаментальных идеализаций:

1) идеализации взаимозаменяемости точек зрения: я считаю само собой разумеющимся – и полагаю, что другой делает то же самое, – что если нас поменять местами, так, чтобы его «здесь» стало моим, я буду на том же расстоянии от предметов и увижу их в той же системе типизаций, что и он; более того, в моей досягаемости будут те же предметы, что и в его (обратное также верно);

2) идеализации соответствия систем релевантностей: пока нет свидетельств обратному, я считаю само собой разумеющимся – и полагаю, что и другой тоже, – что различие перспектив, проистекающее из уникальности наших биографических ситуаций, нерелевантны наличным целям каждого из нас и что «мы» предполагаем, что каждый из нас отбирает и интерпретирует реально или потенциально общие нам объекты и их свойства одинаковым образом или, по меньшей мере, в «эмпирически идентичной» манере, достаточной для всех практических целей.

Очевидно, обе идеализации, т. е. взаимозаменяемости точек зрения и соответствия систем релевантностей, вместе составляющие всеобщий тезис взаимности перспектив, являются типизирующими конструктами, замещающими почерпнутые из личного опыта мои и другого объекты мышления. Оперируя этими конструктами обыденного мышления, можно предположить, что тот сектор мира, который я рассматриваю как неоспоримую данность, является таким же и для вас, моего индивидуального другого, более того, он является таковым для «Нас». Но это «Мы» включает не только меня и вас, но «любого, кто является одним из нас», т.е. любого, чья система релевантностей существенно (или в достаточной степени) соответствует моей и вашей. Таким образом, всеобщий тезис взаимности перспектив приводит к способности постижения объектов и их аспектов, реально известных мне и потенциально известных вам, как ко всеобщему знанию. Такое знание является объективным и безымянным (анонимным), т.е. дистанцировано и независимо от моего и другого определения ситуации, наших

уникальных биографических обстоятельств, реальных и потенциальных наличных целей.

Мы должны интерпретировать термины «объекты» и «стороны объектов» в как можно более широком смысле, как объекты познания вообще. Тогда мы постигаем важность интерсубъективных мыслительных конструктов, возникающих из только что описанной структурной социализации знания, для множества важных проблем, не проанализированных выдающимися представителями социальных наук достаточно глубоко. То, что, как мы полагаем, в общем, известно каждому, разделяющему с нами нашу систему релевантностей, так это способ жизни, воспринимаемый как естественный, хороший, правильный членами определенной группы²³; как таковой, он порождает множество рецептов того, как обращаться с вещами и людьми в типизированной ситуации, нравов и тому подобного, «традиционного поведения» в веберовском смысле²⁴, самоочевидных утверждений, в истинность которых члены таких групп верят, несмотря на их непоследовательность²⁵, одним словом, представлений об «относительно естественных аспектах этого мира»²⁶. Все эти термины относятся к конструктам типизированного знания высокосоциализированной структуры, замещающим мыслительные объекты личностного знания, как мои собственные, так и другого. Однако это знание имеет свою историю, оно часть нашего «социального наследия», и это приводит нас ко второму аспекту проблемы социализации знания, к структуре его генезиса.

в) Социальное происхождение знания

Лишь небольшая часть нашего знания о мире рождается в нашем личном опыте. Большая его часть имеет социальное происхождение, передана мне моими друзьями, родителями, учителями и учителями моих учителей. Меня научили не только тому, как определять свое окружение (т.е. типичные черты относительно естественных представлений о мире, принятые в той группе, к которой я принадлежу, как непроблематизированные, но в любой момент могущие оказаться под вопросом), но также и тому, как должны создаваться типические конструкты в соответствии с системой релевантностей, общепринятой в моей социальной группе. Они касаются жизненного стиля, способов контактировать с окружением, квалифицированные предписания того, как использовать типизированные средства для достижения типичных целей в типичных ситуациях. Это

типизирующие средства par exellence (по преимуществу. – Н.С.), с помощью которых социальное по происхождению знание передается в словарь и синтаксис обыденного языка. Используемый в повседневной жизни естественный язык изначально является языком имен вещей и событий, а любому имени присущи типизация и обобщение, относящиеся к превалирующей в данной лингвистической группе системе релевантностей, в рамках которой оно определяется; какая вещь заслуживает присвоения отдельного имени. Донаучный естественный язык можно рассматривать как сокровищницу готовых типов и характеристик, имеющих социальное происхождение и открытый горизонт неисследованного содержания.