Проблема самообоснования философии

 

Широта исходного базиса и вечный характер философских проблем определяют и несколько иное понимание доказательства и обоснования философского знания.

В философии ее положения доказываются как внутритеоретическими способами и методами (логико-семантическое обоснование), так и иными способами, не столь характерными для частных наук. Философское обоснование опирается на широкий арсенал средств, не сводимый только к проверяемым фактам науки или формальной логике обоснования.

Как мы уже отмечали, философия не имеет той льготы, которую имеют частные науки, которые исходят из предметно ограниченной сферы исследования, что определяет и специфику доказательства в них. Возможность эмпирического доказательства здесь достигается за счет предельного огрубления сферы исследования, накладывания на бытие предметной сетки понятий. Поэтому и точность такого доказательства является точностью в рамках данной предметной области. Но насколько правомерно распространять этот подход на иные виды познания и постижения бытия? Ведь выводы и утверждения частных наук несут -- информацию о локальной части мира.

“ “Научную истину” отличают точность и строгость ее предсказаний. Однако эти прекрасные качества получены экспериментальной наукой в обмен на согласие не покидать плоскость вторичных проблем, не затрагивать конечные, решающие вопросы... Но экспериментальная наука – только ничтожная часть человеческой жизнедеятельности. Там где она кончается, не кончается человек”[229]. Если наука несет информацию о конечном фрагменте реальности, то философия несет информацию о закономерностях бытия в целом. Ее суждения носят универсальный характер, а предмет – сфера бесконечного. Поэтому доказательство в философии носит комплексный характер, а по степени охвата проблем, систематичности и рефлексивной глубине их обсуждения философия выступает возможно даже более точным знанием, чем наука.

Это, конечно не означает, что философия противостоит формально-логическому или эмпирическому доказательствам в том смысле, что не опирается на них. В частности, как раз непротиворечивость и полнота доказательства очень важны в философии как форме рационально-теоретического знания. Однако, только к нему философское доказательство сведено быть не может. Более того, понятие доказательства наполняется здесь иным содержанием.

Если в логической и математической системах исходные аксиомы обосновываются за пределами данной логической системы, то в философии за ее пределами уже ничего быть не может, -- и ее философские аксиомы нуждаются в самообосновании чисто спекулятивно-рефлксивными способами. Иначе говоря, философия как наука о всеобщем и предельном, не имеет возможности обосновать свои изначальные принципы через наличие еще более фундаментального и общего знания. Она вынуждена заниматься самообоснованием своих исходных положений через их экспликацию, систематизацию и эвристическое развертывание на их основе каких-то содержательных рассуждений и проблемных решений. Отсюда вытекает и знаменитый диалектический принцип восхождения от абстрактного к конкретному, когда само развертывающееся теоретическое доказательство уточняет и обосновывает аксиомы, на основе которых строится.

Обосновывая свои положения философия обращается ко всей общечеловеческой практике, опирается на знания, полученные при исследовании самых разнообразных сторон бытия. Поэтому она и может ставить под сомнение все иные системы обоснования и показывать их ограниченность. Конечно, косвенным образом, философия опирается и на научные доказательства, включая научные положения и фактуальный базис в собственную систему, но как мы уже показали, лишь подвергнув их философской обработке. Таким образом, философия нуждается в системном, интегральном самообосновании.

Это, в свою очередь порождает и особый характер философской аргументации. С позиции философов, стоящих на чисто логической позиции, «аргументация – это обоснование какого-либо положения (суждения, системы суждений, концепции) посредством других положений и средств логики»[230]. Это во многом правильно, и не случайно, как мы выше уже показали, что логика выступает уже у Аристотеля в качестве особой дисциплины, в некотором смысле стоящей над философией. Философия – это мышление, а логика изучает формы мысли, то есть с ее помощью мы можем научиться, считают логики, правильно мыслить и рассуждать. Однако, уже здесь мы сталкиваемся с целым рядом проблем, которые впрочем, были замечены уже давно.

Логика работает там, где есть теория. Но теория это не только научная теория, а поэтому определение логиков,—— что теория «это система понятий и утверждений об определенной области действительности…»[231] является очень узким. Человек может рассуждать не только о действительности и его представления вовсе не обязательно являются результатом упрощения реальной действительности или процесса идеализации, связанного с доведением выбранного свойства до предела. Поэтому, наряду с примерами идеальных объектов типа меридианов, параллелей и координат, философы знают еще и идеальный мир Платон, и абсолютный максимум Кузанского, и монаду Лейбница, и абсолютных дух Гегеля, которые создаются мышлением совершенно иным – умозрительным - образом, хотя и работая при этом как базовые теоретические объекты, как основания теории. И умозрительность, которую так не любят логики[232], - это имманентное свойство философского мышления и критиковать его за это, - все равно, что критиковать искусство за метафоричность и символичность.

Если встать на жестко логицистскую позицию, то от философии вообще ничего не останется, а если и останется - будет слишком бедным и тривиальным по философскому содержанию. Философ, как мы писали выше, - не имеет возможности свести обоснование к иным, более фундаментальным положениям, и ему неоткуда заимствовать общие понятия для своей философской системы, разве что из предшествующей философской традиции. Чаще же всего он вынужден их сам конструировать. Поэтому процесс философской идеализации основан не на принципе отвлечения свойств от реально существующих объектов и процессов, а, напротив, мыслимый философом идеальный, часто с признаком абсолютности, объект наделяется особого рода свойствами или атрибутами. Тривиально, что теоретические построения такого рода не подлежат эмпирической проверке и научно-концептуальной критике по определению, но тем не менее с их помощью удается поразительно глубоко и точно объяснять мир, так же как это удается поэтам. Иное дело, что такое философское построение должно быть не только плодом умозрения, но и дискурсивных построений, когда отказ от логики происходит лишь в том случае, когда она не применима. Именно поэтому в научных теориях то, что признается истинным, одновременно, выступает и наиболее убедительным. Тогда как в философии, аргументация не может быть сведена только к демонстрации истинности тех или иных утверждений. Это, конечно, важно, но целью философской аргументации является также «открытие все новых форм вопрошания» (М. Хайдеггер) и просто желание творчески увлечь читателя, зажечь в нем жажду истины и творческой свободы. Этот момент любил подчеркивать Н.А. Бердяев, говоря, что его цель – не абстрактно навязать истину всем, а доносить свою истину до того, кому она экзистенциально близка и кто может ее расслышать[233]. Такая позиция, если ее не доводить до абсурда, имеет свои основания, ведь философия не имеет окончательных знаний, да и сознательно к этому не стремится. Поэтому ее теории всегда незавершенны, всегда личностно окрашены, и поэтому не может быть какой-то одной формы научной философии.

Мы уже отмечали, что это связано с особенностью той познавательной ситуации, в которой находится любой философ. В отличие от других наук, философия опирается в своей рефлексии над бытием не только на знания, поставляемые науками, но и на результаты иных видов духовного освоения мира, например, искусства или религии. Наука опирается прежде всего на положительные и проверенные знания, которые становятся таковыми в результате особых эмпирических и теоретических процедур проверки.

Философ же, по остроумному замечанию Д.И. Дубровского, опирается на всегда проблематичное универсальное “знание о знании”. Но одновременно, философ “как никто другой, должен постоянно отдавать себе отчет, что всегда стоит лицом к лицу с знанием о незнании”[234]. Поэтому знаменитое утверждение Сократа: "Я знаю только то, что ничего не знаю" – это не просто философская бравада, с целью эпатировать общественное мнение (хотя в этом желании философу отказать также трудно), а совершенно четкая гносеологическая установка, отражающая сущность философии в целом. Впоследствии Н.А. Кузанский точно определит философию как «ученое незнание».

В этом заключается сила и, одновременно, слабость философии, даже определенный ее трагизм. Философ должен отвечать на вопросы, осознавая принципиальную недостаточность знаний для полного ответа. Поэтому его ответы - это своеобразное прояснение проблемной ситуации, вечное приближение к истине, но не ее абсолютное достижение. Как отмечал Ортега-и-Гассет “От философии неотделимо требование занимать теоретическую позицию при рассмотрении любой проблемы – не обязательно решать ее, но тогда убедительно доказывать невозможность ее решения. Этим философия отличается от других наук. Когда последние сталкиваются с неразрешимой проблемой, они просто отказываются от ее рассмотрения. Философия, напротив, с самого начала допускает возможность того, что мир сам по себе – неразрешимая проблема”[235].

Философ – всегда в пути, всегда на марше, его исследование никогда не может завершиться но при этом философия не имеет той льготы, которая есть у других наук – не отвечать на вопросы, выходящие за рамки их предметной области. Философия не специализированная область знания, и проблемы решаемые ею не являются прерогативой их рассмотрения только профессионалами. Если бы это было так, что рассмотрение философских проблем так и осталось бы их муссированием в узком кругу. А это по смыслу задач философии - абсурдное предположение, так как целый ряд философских проблем напрямую касается простых людей, которые на занимаются профессионально философией.

Какой смысл решая, например, проблемы нравственности, формулируя этические или эстетические ориентиры для человека в целом, оставлять их лишь внутри философского круга специалистов? Напротив, необходимо довести их до как можно большего числа людей и выполнить назидательно-регулятивную культурную функцию, которая изначально была присуща философии. Что дозволено специалисту в узкой области знания, не дозволено философу, одна из целей которого давать рекомендации людям, обществу, человечеству в целом. Прав был К. Маркс, следующим образом характеризуя современную ему философию: “Ее таинственное самоуглубление является в глазах непосвященных в такой же мере чудаческим, как и непрактичным занятием; на нее смотрят как на профессора магии, заклинания которого звучат торжественно, потому что никто их не понимает”[236]. Таков удел любой философии, которая отрывается от интересов и проблем реального человека, от духовных забот обыденного сознания, на просвещение которого должны быть также направлены философские усилия.

Таким образом, философ всегда осуществляет собственную философскую деятельность в условиях принципиального дефицита знаний. Он должен ставить проблемы и давать ответы на них, осознавая всю неполноту и относительность таких ответов. В этом заложены огромные возможности философии как особой творческой деятельности, в большой степени зависящей от философа как личности, от его интуиции и общей культуры.

Доказательность как характеристика достигнутого истинного знания не во всех случаях срабатывает в качестве приема аргументации, так как различие философских позиций позволяет одновременно сосуществовать и разным истинам, разным ответам по одному и тому же вопросу. Если “2Х2” убедительно для всех, именно потому, что представляет собой истинное утверждение, независимо от этнической или культурной, партийной или профессиональной принадлежности, то философские утверждения никогда не смогут достигнуть такой однозначности принятия чужим сознанием. На их убедительность могут повлиять, в том числе и факторы включенности человека в ту или иную социокультурную систему. Словом, наличие тщательно выстроенного и вроде бы аргументированного философского текста – еще вовсе не гарантия, что он будет принят. А вот одна-единственная яркая фраза философа-преподавателя на лекции может навсегда запасть в душу студента и зажечь ее стремлением к мудрости и поиску философской истины. Убедительность обосновываемых положений, стало быть, в огромной степени зависит от умения философа влиять на сферу психо–эмоционального состояния личности, опираться не только на дискурсивно обоснованные знания и абстрактную истину, но и на этические, эстетические и другие способы воздействия на душу человека. Философ должен сочетать в своей аргументации логику и психологию и так воздействовать на человека, чтобы в нем зарождалась и творчески жила глубокая и сильная мысль, “в истинности которой человек уверен... руководствуется ею в своей практической или духовной деятельности... отстаивает эту мысль или реализует ее вопреки реальной или воображаемой оппозиции”[237].

В этом плане, хотя, конечно прежде всего на рациональной основе, философия имеет определенную схожесть с религией, а иногда прямо реализуется в религиозной форме. Эта схожесть может носить и позитивный и негативный характер. Позитивный, когда философ зажигает в других огонь истинной философской веры в истину и в разум, в высокий смысл философского творчества и его глубокую практическую пользу. Негативный же смысл аналогии между философией и религией состоит в том, что возможна догматизация и стагнация философской веры, которая присуща некоторым формам философии, пытающимся сформировать в человеке убеждения лишь на основе слепой веры в авторитеты и воспитывающих страсть к защите своей позиции вопреки всем здравым контраргументам. В качестве человека, который доводит до других людей системы ценностно-мировоззренческих установок, философ всегда выступает не только как ученый, но и как проповедник. Желательно только, чтобы это был мудрый и честный проповедник.

Подытоживая же данную лекцию, не будет большой ошибкой сформулировать следующий ключевой тезис: глубина и обстоятельность философских построений, а также мера их влияния на окружающих людей и на потомков - есть всегда отражение глубины и масштаба личности философа. Яркая индивидуальность в философии и наличие у ней свежих и оригинальных идей – это важнее, чем все логические обоснования и общая профессиональная компетентность. Философия строится творческими усилиями личностей и призвана воспитывать критически, синтетически и ясно мыслящих личностей.

 

Лекция 8.

Диалогичность философии