Фундаментальные проблемы и основные категории теории познания

 

У философского учения о знании, как полноправной части метафизики, есть свой набор вечных проблем, которые конституируют его как самостоятельный и весьма почтенный раздел философского знания. Наличие таких вечных, в полном смысле слова стержневых, проблем выполняет весьма важные функции, а именно:

- оно обеспечивают единство гносеологического знания в диахроническом и синхроническом срезах, т.е. в историческом времени и в интеллектуальном пространстве современной культуры;

- позволяет философскому учению о знании за счет предлагаемых образцов решения этих проблем выполнять те функции, о которых речь шла выше.

В самом деле, и Платон, и Фома Аквинский являются для современного теоретика как бы «вечными духовными спутниками и собеседниками», причем вовсе не по причине оригинальности их философского мировоззрения как такового или блестящего отражения в их творчестве духа античной или средневековой эпохи. Этим они интересны историку философии и историку культуры. Для гносеолога тексты двух этих философских гениев привлекательны именно потому, что в них с редкой систематичностью и доказательностью предложены решения проблем, над которыми бьется его собственная теоретическая мысль. Почему чувственное знание менее надежно чем рациональное, хотя именно последнее дальше отстоит от фактов непосредственного опыта, а чаще всего даже противоречит им? Какова природа общих идей, которыми пронизано наше психическое бытие начиная с младенчества, но которые не могут быть непосредственно позаимствованы нами ни из внешнего опыта, ни даже из социального взаимодействия? Почему столь многое в нашей познавательной деятельности определяет вера и как она соотносится с доказательным знанием? Чем истина отличается от суетного человеческого мнения и нуждается ли истина в авторитетах?

Такие вечные проблемы на то и вечные проблемы философии, что не могут быть окончательно разрешены силами индивидуального, пусть трижды гениального ума, но именно новые нюансы в формулировках и глубина обоснования ответов – вот, что имеет для нас непреходящее значение. Творческое собеседование с великими по поводу вечных гносеологических проблем обеспечивает диахроническое единство теории познания.

В синхроническом же аспекте философское общение между представителями различных философских школ и направлений возможно только потому, что марксист и феноменолог, постмодернист и структуралист, платоник и гегельянец имеют общее проблемное теоретико-познавательное ядро, несмотря на все различия в их общих проблемных полях и методах философствования. В вопросе «что есть сознание?» сойдутся в продуктивном споре и сторонники марксистского взгляда на него как на отражение материального мира, и феноменологи, рассматривающие сознание как конструктивную смыслопорождающую реальность особого рода.

Совершенно ясно, что добиться полного совпадения взглядов на то, какие проблемы отнести к разряду вечных и фундаментальных, между сторонников различных философских школ вряд ли когда-нибудь удастся. В самом первом приближении, не претендуя на полноту списка, к таким вечным и всеобщим вопросам можно отнести следующие:

 

 

- какова природа знания?

- какими путями сознание субъекта добывает и проверяет знание об объекте?

- что такое сознание человека, его генезис и структура?

- как могут два разных сознания понимать друг друга или как возможно со-знание?

- как взаимодействуют различные виды знания, в чем причины их дифференциации и есть ли перспективы их синтеза?

- существуют ли границы человеческого познания?

В наиболее краткой форме и, возможно, исчерпывающим образом центральную проблему гносеологии, вокруг которой «оркеструются» и к которой, в конечном итоге, сводятся все остальные проблемы, сформулировал И. Кант: «Как возможно истинное знание?»

Используя категорию истины, можно дать такое определение предмета теории познании: Гносеология есть философское учение об истине и путях ее достижения. Такоеопределение будет, пожалуй, наиболее точным и емким – именным, как говорил А.Ф. Лосев, поскольку вбирает в себя все предыдущие определения на правах подчиненных моментов. В самом деле, главной целью и ценностью любой познавательной деятельности является не просто получение знания, а знания, обладающего статусом истинного. Философское же знание закономерностей, определяющих познавательный процесс, значимо не само по себе, а лишь постольку, поскольку помогает получать истинное знание и избегать заблуждений.

Выступая как учение об основаниях бытия истины, теория познания формирует свой особый язык в виде системы философских категорий, то есть предельных смысловых структур сознания, благодаря которым возможно формирование любых его частных понятийных схем и посредством которых осуществляются акты рациональной философской рефлексии над предметностью любого рода. Помимо этого в конкретном смысловом содержании философских категорий, изменяющемся от эпохи к эпохе, отлагается общественно-исторический опыт познания и преобразования мира человеком. Ниже мы еще остановимся на различных типах категориальных структур, которыми оперирует сознание человека (логических, ценностных, экзистенциальных). Здесь же вычленим некоторые специфические черты собственно гносеологических категорий.

Во-первых, гносеологические категории носят преимущественно парный характер, определяясь друг через друга: истина – заблуждение; сознательное – бессознательное; чувственное – рациональное; интуитивное – дискурсивное; субъективное – объективное и т.д. Никаких более общих смысловых структур, никакого более общего языка еще никто не придумал, а потому определять гносеологические категории через более общие понятия (через род и видовое отличие) попросту невозможно. Их можно определять только через противоположную парную категорию, через свое иное, как говорил Гегель. Поэтому всегда, когда мы хотим определить «что есть истина?», - мы вынуждены в первую очередь указать, что истиной не является, т.е. тем или иным образом ввести категорию «заблуждение».

Во-вторых, никакие предельные категориальные полюса мысли не могут быть устранены волевым актом. Их отрицание утверждает их же. Так говоря, что «истины нет», я тем самым претендую на истину. Это свойство носит название саморефлексивности философских категорий.

В-третьих, какое бы частное понятие мы ни ввели в любой науке, какое бы знание мы ни сделали объектом рациональной теоретико-познавательной рефлексии, мы в любом случае окажемся внутри смысловой «категориальной сферы», где предельным языком все равно окажется язык гносеологических категорий. За ее пределами лежат только различные виды интуиции и акты личностного волеизлияния. Забавно, что если мы желаем дать рациональную интерпретацию, например, феномену мистического опыта, то разговор о нем мы будем с необходимостью вести на языке гносеологических категорий и в пределах смысловой сферы, которую они очерчивают.

В-четвертых, категориальные гносеологические пары системно рефлексивны, т.е. содержательный анализ любой пары категорий (скажем, сознательное – бессознательное) заставляет рано или поздно обращаться к содержанию других категориальных пар (к категориям чувственного и рационального, опосредованного и непосредственного и т.д.). Отсюда получает свое естественное объяснение неистребимая жажда строить целостные философские системы категорий, ибо, потянув за отдельную смысловую «категориальную ниточку», мы с необходимостью начинаем разматывать весь категориальный «клубок».

В-пятых, на языке гносеологических категорий формулируются вечные проблемы теории познания и на нем же даются варианты их ответов. Любой новый философский «новояз», если он носит общезначимый и обоснованный характер, всегда, в конечном счете, обнаруживает свой производный характер от тех или иных базовых философских категориальных структур, относительно инвариантных во всех философских традициях, включая индийскую и китайскую. При этом влияние национального языка на категориальный язык философии (и на характер философствования вообще) несомненно и существенно, его нельзя недооценивать, но ни в коем случае не следует и переоценивать, ибо абсолютизация роли национального языка в познании приводит к ряду фактических несообразностей (типа невозможности взаимопонимания между субъектами познавательной деятельности, говорящих на разных языках, чего на самом деле нет) и логических противоречий, ибо если познающая мысль и ее категориальные структуры полностью определяются структурами национального языка говорящего, то он должен воздерживаться от любых универсальных философских суждений о познании и его закономерностях. Но ведь именно такое суждение он и выносит?!

Все вышесказанное вовсе не означает, что в познании и в его философском осмыслении важны лишь язык философских категорий и структуры естественного языка. На самом деле, как в познавательной деятельности, так и в рефлексии над ней весьма важен язык символов и метафор. Их важная роль в различных областях познавательной деятельности в настоящее время не вызывает сомнений,[599] а когнитивная роль метафор в философском творчестве общеизвестна. Мы подробно вели об этом речь, когда обсуждали природу философского знания. Применительно же к философским исследованиям познания достаточно вспомнить знаменитые гносеологические символы «пещеры» Платона, «мельницы» Лейбница[600] или «статуи» Э.Б. Кондильяка[601]. Символ и метафора помогают предварительно освоить проблемные поля, еще недоступные для четкого рационального анализа; облегчают понимание трудных концептуальных вещей, актуализируя нашу фантазию и продуктивное воображение. Их роль трудно переоценить при построении разного рода наглядных моделей и проведении мысленных экспериментов в науке и философии[602]. Наконец, обращение к символу, метафоре и притче – излюбленный прием передачи этического, мистического и религиозного видов знания.

Подчеркнем, однако, один принципиальный момент: для рационального понимания любой объектности всегда необходимо обращение к вербально-логическому мышлению, в основании которого всегда явно (или неявно) лежат предельные категориальные смыслы. С этих позиций можно утверждать, что язык философских (в том числе и гносеологических) категорий есть универсальный и всеобщий язык, лежащий в основании всех других языков рационального познания [603], будь то естественный или искусственный языки, язык метафор или язык символов [604].

Таким образом, единство фундаментальных (вечных) теоретико-познавательных проблем и единство категориального языка, лежащего в основании их формулировок и решений, задают единство гносеологии в диахроническом и синхроническом аспектах. При этом существовало и существует огромное разнообразие стратегий их решения, а также частных гносеологических языков и методов. К их анализу мы теперь и переходим.