Порог Первый. Внимание сновидения

1. Внимание сновидения в системе полей первого, второго и третьего внимания
2. Первое, второе и третье внимание
3. Образ жизни и практика сновидящего
4. Инструменты ежедневной практики сновидящего
5. He-делание и два способа вхождения в сновидение
6. Аудиальное и кинестетическое не-делание
7. Прямой сдвиг точки сборки – «прорыв» ко второму телу
8. Эффекты прямого сдвига точки сборки и усиление осознания
9. Достижение внимания сновидения

Внимание сновидения в системе полей первого, второго и третьего внимания

Если твое внимание совершенно, ты начинаешь видеть
Пустое не пустым, а не-пустое Пустым. Видеть
пустоту не пустой – это правильно, так ты
находишь источник бессмертного дыхания.

Наставление даосского искателя бессмертия

Я голос, пробуждающий от сна в царстве ночи.

[Из гностического мифа]

Прежде чем обратиться к вниманию сновидения – специфическому процессу, позволяющему войти в неосвоенное пространство восприятия, рассмотрим саму концепцию внимания и его роль в таком сложном и таинственном феномене, как человеческое сознание. Ничуть не претендуя на исчерпывающий анализ темы, далеко выходящей за рамки этой книги, коротко изложу принципиальные положения, без которых нельзя правильно понять и по достоинству оценить теоретико-методологический подход нагуализма к усилению осознания и тотальной Трансформации человека.

Что такое внимание?

Когда мы говорим о внимании, слова не должны вводить нас в заблуждение. Ибо в Реальности за словом внимание не стоит никакой отдельной сущности – ничего такого, что можно было бы вычленить как самостоятельный процесс. Привычные словосочетания «концентрация внимания», «рассеяние внимания», «распределение внимания» и т. д. вызывают ложные ассоциации, словно мы имеем дело с неким автономным «агентом», объектом или излучением, состояние которого можно локализовать, энергию которого можно измерить. На самом деле внимание – только функциональная характеристика осознания. Направляя внимание на ту или иную область опыта (на сенсорные сигналы или на продукты собственного рефлексивного мышления), мы обращаемся непосредственно к осознанию и изменяем состояние системы в целом. По сути, Я (осознающий субъект) представляет собой некое психоэнергетическое поле (тотальность или бытие), а внимание – это способ, при помощи которого Я «относится» к Миру.

Может показаться, что такой способ описания еще больше запутывает и усложняет понимание. Но это не так. Более того, именно невольное, автоматическое вычленение внимания из пространства нашей психоэнергетической целостности искажает картину и вытесняет на периферию опыта тот модус переживания, который более всего соответствует реальному положению дел и потому имеет уникальную трансформативную ценность. Следуя стереотипам тоналя, который постоянно творит мнимые сущности и устанавливает иллюзорные границы между областями единого поля, мы забываем очень важную вещь: любая работа с вниманием есть установка параметров всей энергетической системы тела и соотносимой с ним среды.

Например, когда исследователь, занимаясь психотехникой (аутотренингом, медитацией и т. п.), концентрирует внимание на солнечном сплетении, на ладонях и на любой другой точке физического тела, объект концентрации переходит в иное состояние. Расширяются или сужаются кровеносные сосуды, изменяется характер кожно-гальванической реакции, ускоряется либо замедляется тканевый и, соответственно, клеточный метаболизм – происходит масса событий, часть из которых можно зафиксировать приборами. Нейрофизиолог полагает, что начало этой цепочки событий локализуется в тех или иных зонах головного мозга, поскольку приборы регистрируют изменение электрической активности коры и подкорковых структур. Описывая происходящие там события через известную модель «возбуждение – торможение», ученый бесконечно упрощает нейронную «реальность», которая только начинается на электро – и биохимическом уровне, а уходит своим корнями в атомные и даже субатомные процессы.

Что приводит в движение эти вполне материальные объекты и энергетические поля? Если мы изучаем собаку, кролика или крысу, подобный вопрос не возникает. Вернее, нам кажется, что мы «знаем» на него ответ. Действительно, вроде бы никакой загадки здесь нет (по крайней мере, на поверхностном уровне). Ибо мы наблюдаем всего лишь химию и физику нервных процессов, отзывающихся на совокупность внешних либо внутренних сигналов-раздражителей. Перед нами только более сложная форма тех же явлений, что можно обнаружить в любой природной системе.

Но в случае с человеком – существом, наделенным произвольным вниманием, – становится очевидной таинственная сущность происходящего. Академическая наука маскирует эту тайну с помощью терминов «саморегуляция», «биологическая обратная связь», но слова ничего не объясняют, а только имитируют объяснение. Попробуйте выбраться из словесной паутины, и вы тут же окажетесь лицом к лицу с Непостижимым. Во-первых, произвольный характер внимания вызван не-физическим фактом, условно именуемым свобода воли, а свобода воли подразумевает реальность свободы как таковой. Так, мы можем самостоятельно выбирать режим работы внимания, его интенсивность и характер, направление и объем. Этот выбор, если мы захотим, никак не будет обусловлен внешними условиями и сигналами-раздражителями. Стало быть, мы сами создаем причины и вызываем следствия, вопреки тому детерминизму, который является неизбежным состоянием бессознательного Мира. Во-вторых, внимание действует непосредственно – то есть само по себе является энергией. Нет ни источника, ни объекта, ни механизма действия. Есть Бытие – Реальность, изменяющая саму себя.

А теперь вспомним, что внимание – это функциональная характеристика осознания, или, говоря философским языком, его прямая манифестация. Интенсивность внимания определяет интенсивность осознания, и наоборот, осознание возрастает через усилие произвольного внимания. Мы не можем судить о том, как работает осознание у животных и можно ли вообще называть их психическую активность осознанием. Но у человека внимание и осознание неразрывно связаны. Более того, способность к самоактивизации нашего осознания настолько высока, что регулярно преодолевает неблагоприятные биологические обстоятельства.

Например, согласно классическим представлениям сознание «включается» в результате обязательной активации коры головного мозга, куда поступает внешний или внутренний сигнал (стимул). Следовательно, рассуждает анестезиолог, «сознание можно выключить, заблокировав восходящие к головному мозгу афферентные пути или заблокировав неспецифическую активацию центральной нервной системы, то есть затруднить или полностью исключить возможность обработки (активного отражения) поступающей информации»². Исследование показало, что далеко не всегда это так. Профессор А. Н. Кондратьев, в частности, сообщает, что сознание человека во время хирургической операции даже в случае абсолютно качественного наркоза очень часто (около 25% случаев) не перестает функционировать на протяжении всего операционного периода. А психологическое исследование показало, что практически все больные через некоторое время вспоминают происходившее с ними во время операции. (См. цит. источник.)

Более того, исследования естественного сна человека показали, что сознание присутствует не только во время стадии REM-сна, когда человек видит сновидения, но практически в любой из 5 других стадий сна, то есть оно никогда не исчезает. (С. Криппнер, Дж. Диллард. Сновидения и творческий подход к решению проблем. М., Изд-во Трансперсонального Института, 1997)³. Возникает закономерный вопрос: почему, в таком случае, мы не осознаем (не помним) этот опыт? Ответ очевиден – из-за низкого тонуса внимания. Интенсивность внимания определяет, какой объем психической активности доступен нашему осознанию.

Внимание – это та функция осознания, которая дает ему возможность усиливать самое себя. Внимание порождает энергетические потоки и меняет свойства биологического пространства организма. Более того, оно оказывает влияние на пространство за пределами организма (что уже показали исследования последних десятилетий в области психоэнергетики), и это дает основание с большей серьезностью отнестись к концепциям квантовой физики в отношении природы нашего сознания.

Пожалуй, именно неограниченная способность осознания влиять на состояние внешней Реальности самим фактом своего присутствия в ней представляется наиболее фантастическим и немыслимым допущением. Классическая картина мира, фундаментом которой является локальность объектов, явлений и процессов, линейная причинность и проч. – все то, что порождает пространственно-временную развертку восприятия и осознания, – никак не совместима с подобной идеей. А ведь именно классическая картина мира, будучи по-своему совершенным отражением нашего опыта выживания, обладает колоссальным гипнотическим потенциалом. Альтернативные модели, предлагаемые мистиками и философами (от шаманизма до новейших синтетических концепций трансперсональной психологии), остаются областью условного наклонения. Даже в том случае, когда их оживляет пламя самой искренней Веры, они весьма редко становятся доминирующим опытом; их статус – подчиненный, они пребывают на периферии чувства, как смутные тени, «субмодальности» главного потока автоматических интерпретаций. Всякое чувственное преодоление классической парадигмы описания мира – уникальный феномен, а потому, как правило, объявляется высшей целью трансформационных дисциплин – самадхи, нирвана, сатори, сновидение наяву, видение и т. п.

В связи с этим, выход за рамки классического описания в естественных науках – подлинная революция разума. Квантовая физика XX века, осмелившаяся на такую революцию, остается самым поразительным событием в истории человеческого познания. И пусть квантовая модель до сих пор обитает только в царстве чистого интеллекта, вступая во всех отношениях в противоречие с привычным миром эмпирического опыта, упрямо воспроизводящего себя на протяжении целой эпохи, – даже эта, исключительно ментальная победа обладает значением, которое невозможно переоценить.

Не так уж важно, что в «квантовой реальности» нового описания мира будет подтверждено экспериментальными исследованиями, а что окажется всего лишь математической конструкцией, породившей неверные интерпретации. Главное – «классический» мир пошатнулся, и открывшуюся пропасть между Реальностью и описанием (нагуалем и тоналем) уже не устранить. И в этом непостижимом пространстве «сознание» стало впервые приобретать физический смысл, – смутный и парадоксальный, включающий в себя догадки, предчувствия и интуицию, но уже не идеальный. Сознание выбралось из царства абстрактных спекуляций философии и психологии.

Толтекская описательная модель, возникшая в результате систематических исследований внимания и перцепции, принимает квантовый мир с легкостью – как бы ни была она далека от современного естествознания. В большой степени то же самое можно сказать и о других древних альтернативах описания – даосизме, ведантизме, буддизме и т. д. Однако кастанедовская парадигма в этом ряду имеет уникальный прагматический потенциал, поскольку сосредоточена на энергетическом. механизме осознанного восприятия, который лежит в основе магического «делания» толтека. Понимание перцептивного акта как «сборки», а согласованной перестройки воспринимаемого – как изменения структуры самого энергетического тела (сдвиг и движение точки сборки) приводит к тому, что физика (энергетика) осознания оказывается центральной идеей учения.

Поскольку нагуализм – не физика, он часто оперирует метафорическими (а значит, более емкими) понятиями. У такого «способа говорить» есть ряд очевидных достоинств, хотя метафорический подход не может обойтись без недостатков – прежде всего, искажающего упрощения описываемой Реальности и неуместных аллегорий, вызывающих заблуждения.

Разумеется, идеального языка не бывает. Любой способ трансляции понимания вынужден обращаться к знакам и символам, которые по природе своей есть продукт искажения. В этом смысле даже самые точные языки естественных наук не могут быть адекватными «трансляторами». Нагуализм учитывает это обстоятельство и потому настаивает на условности своей (как и любой иной) метафизики.

Обо всем этом следует помнить, когда мы находим параллели между идеями квантовой физики и толтекской науки об осознании. Как ни странно, подобные параллели могут одновременно прояснять и запутывать понимание того или иного термина. Очевидно, лучший способ – держаться «серединной» позиции, учитывать всё, не впадая при этом в автоматические отождествления с избранной схемой⁴.

Великие умы квантовой физики (Вольфганг Паули, Э. Шредингер, Джон фон Нейман, Дэвид Бом и др.) оставили множество смелых догадок о физическом смысле сознания. Я не стану рассматривать эти идеи подробно, так как они уведут нас слишком далеко от предмета данной книги. Кроме того, я не физик и, следовательно, могу исказить какие-то существенные моменты. Лично мне кажется важной мысль о том, что сознание проявляет свою физическую активность тем, что извлекает нас из великой неопределенности, «вплетенности» в нерасчленимую Реальность квантового поля вселенной. Благодаря сознанию мы обретаем локальность в мире нелокальных связей. На языке квантовой физики сознание – именно то, что осуществляет декогеренцию субъекта, вычленение энергетического тела (организма) субъекта из запутанного состояния (нелокального присутствия в связанности со всем квантовым мирозданием). Запутанное (entangled) состояние – это бесконечное поле энергетических потенций, которые в любой миг могут быть реализованы (локализованы). Сознание выбирает качество декогеренции и этим обусловливает, что и как мы воспринимаем, с чем можем вступать в энергообмен. А это и есть наш конкретный энергетический и онтологический статус.

Из моря возможных связей («темного моря осознания») мы реализуем («собираем») некоторую бесконечно малую часть. Можно сказать, что эта часть становится нашим тоналем. С. Хамерофф и Р. Пенроуз, например, выдвинули гипотезу, что декогеренция – это результат согласованных процессов в субклеточных структурах головного мозга («Согласованная редукция квантовой когерентности в микротрубочках клеток мозга: возможная модель сознания», 1996)⁵.

Эти, как и многие другие, размышления возвращают нас к крайне важному моменту для осмысления концепции внимания. А именно:

Внимание выполняет функцию регулятора декогерентных процессов в физической системе субъекта, т. е. определяет объем и качество связей субъекта с внешним полем. Непроизвольное внимание поддерживает то состояние энергетического тела субъекта, которое сложилось в процессе эволюции биологической материи. Произвольное внимание наделяет нас потенциальной возможностью выбирать то или иное состояние, регулировать его и – в конечном счете – трансформировать собственную природу.

Видимо, в этом и заключается тайная мощь внимания и физический смысл экзистенциальной Свободы, которая в зачаточном виде присуща человеку, обладающему даром произвольного управления собственным осознанием.

От физического и философского аспекта внимания, обещающего столь революционные перспективы, перейдем к аспекту психологическому, поскольку именно этот аспект описывает важные условия для начала практической работы.

Психология и психофизиология придерживается того же подхода, о котором было сказано выше. А именно – внимание рассматривается не как самостоятельный психический процесс, а как отражение межсистемных отношений текущей деятельности, обеспечивающих ее эффективность. (См. работы Найссера, Величковского и мн. др.). Часто указывают на то, что внимание, не будучи самостоятельным процессом, по сути, является направленностью психической деятельности, т. е. ее интегральным свойством. Поскольку результатом привлечения внимания становится улучшение деятельности (не только в плане эффективности, скорости, но и – что представляется наиболее важным – в отношении качества восприятия, его объема, четкости и пр.), мы вполне можем назвать внимание показателем интенсивности осознания.

Нельзя не отметить любопытное положение. С одной стороны, всё, что сделал человек с окружающей средой и своим внутренним миром (благодаря чему и стал человеком), – плоды целеустремленного внимания. С другой стороны, внимание – состояние не-естественное, на что указывают как психологи, так и психофизиологи. Говорится, что внимание – «состояние исключительное, ограниченное во времени, так как оно находится в противоречии с основным условием психической жизни – изменяемостью». И действительно, внимание делает психику неподвижной в соответствии со степенью сосредоточенности, оно вычленяет области и процессы, гасит флуктуации и иную природную «текучесть». Внимание как бы вторгается в психическую жизнь и радикальным образом влияет на ее естественный характер.

Этим, в частности, отличается поведение и психическая активность человека от того, что происходит с животными, даже имеющими развитый мозг и нервную систему. Впрочем, нет нужды обращаться к зоопсихологии, поскольку до того, как сформируются навыки стабильного и произвольного внимания (как это имеет место в раннем детстве), человеческая психика в этом отношении мало чем отличается от психики высших приматов. Естественное состояние нейронной реальности – безостановочное движение, отражающее движение среды (биологической и физической). Некоторые авторы называют это полиидеизмом. Включение внимания есть приостановка этих бесконечных колебаний (моноидеизм). Здесь напрашивается аналогия с плавающей и фиксированной позицией точки сборки. Эта аналогия правомерна, но лишь частично. Если говорить о ребенке, то здесь социальное обучение определенной активности внимания действительно влияет на позицию точки сборки, поскольку, как известно, инструменты обучения – речь и мышление – не являются генетически наследуемыми свойствами. Что же касается животных, то отсутствие у них развитого внимания не означает «плавающего» состояния точки сборки просто потому, что их «сборка» стабилизируется физиологическими факторами, возникшими в процессе эволюции живой материи, при этом сам характер сборки сенсорного материала отличается от человеческого.

Предпосылки для развития собирающего внимания лежат в самой возможности отбора сигналов, их усиления или блокирования. Эту способность можно найти у высших млекопитающих, и именно она лежит в основе так называемого селективного внимания. Однако человек обучается целой системе «фильтров», уже не обусловленных биологической необходимостью. Представление о внимании как системе фильтров впервые было разработано довольно давно Д. Е. Бродбентом. Несмотря на известную механистичность модели, обращение к самому принципу «фильтрации» сенсорного материала и сегодня кажется правомерным. Д. Бродбент полагал, что нервная система, несмотря на множество входов, работает как единое коммуникационное устройство. На входах каналов осуществляется селекция, т. е. по некоторым признакам отбирается сенсорная информация. Причем критерии, по которым отбирается сенсорный материал (устройство селективного фильтра), обусловлены не столько физикой пучка сигналов, сколько его семантикой, усвоенной через научение. Лишь в некоторых случаях исключительно физические критерии (свойства сенсорных сигналов или физиологическое состояние организма) могут оказывать решающее влияние на селекцию. Отфильтрованная по тем или иным причинам информация не достигает осознания, но может храниться как бессознательный опыт и извлечена оттуда в случае перестройки «фильтра».

Не надо обладать особой проницательностью, чтобы усмотреть в модели Бродбента (и других ученых, развивающий тот же подход) толтекский тональ – «описание мира», которому индивид обучается в процессе социализации, после чего внимание и восприятие живет и развивается по законам этого описания, чем определяет картину «реальности», отражающуюся на стенках замкнутого «пузыря», который вмещает в себя весь объем осознаваемого опыта.

Теория Бродбента не является единственной в психологической науке. Психологи разработали целый ряд концепций по этому поводу, но ни одна из них не удовлетворяет. Все эти идеи либо повторяют друг друга, лишь смещая акценты, либо страдают ненаучной метафизичностью (например, представление о «внимании как активной способности духа»). Повсюду мы находим представления об элиминативной (вытесняющей) функции внимания, с необходимостью ограничивающей объем сознания, о механизмах нервного подавления, благодаря которому избранные впечатления, переживания, чувства и идеи выделяются сознанием, становятся объектом концентрации. И повсюду можно встретить общие рассуждения о роли обучения и опыта в работе внимания.

Легко заметить, что вышеперечисленное относится к описанию последствий работы внимания, тем самым молчаливо признавая бессилие психологической науки, не способной говорить о самой сути явления.

Конечно, экспериментальные исследования открывают множество деталей и частностей. В этом отношении нельзя недооценивать усилия таких выдающихся умов, как У. Найссер, Дж. Брунер, Р. Грегори и др. Любопытно, что добытый ими опытный материал и следующие из них научные выводы в целом не противоречат толтекской описательной модели. Большинство ученых не желает относиться к кастанедовским отчетам серьезно и, тем не менее, регулярно подтверждает своими исследованиями и теориями главные теоретические положения «толтекских магов». Мы найдем в их работах и концепцию «сборки сенсорных сигналов», и вывод о сильной подчиненности сенсорного внимания «описанию мира», определяющего семантику воспринимаемого и через семантику регулирующего интенсивность конкретного восприятия, а также ряд других идей, подозрительно близких дон-хуановской парадигме.

Разбирая работу внимания, психологи и психофизиологи находят интересный процесс превращения сигналов, которые можно метафорически назвать «победой семантики над физикой». У. Найссер, например, нашел периферические процессы, названные им «предвниманием», где селекция сигналов осуществляется по их физическим характеристикам (интенсивность, объем, динамика и т. д.). Это наиболее естественная часть внимания, которая должна была бы доминировать в человеческой психике, если следовать механистической логике «закона отражения». Но, как и следует из самого термина «предвнимание», на более высоком уровне субъект в значительной степени корректирует результаты естественного реагирования, а порой – полностью перечеркивает их. Физически мощные сигналы могут быть погашены, слабые – наоборот, усилены, отношение «фигура-фон» подчиняется произвольному выбору, который определен не физикой сигнала, но его значением – иными словами, его местом в созданном нами «описании мира».

Психофизиология, как известно, занимается тем, что находит «материальные» корреляты процессам сенсорной селекции. Исследователи указывают на некие механизмы, облегчающие проведение одних сигналов (ревалентных, или значимых для организма) при одновременной блокаде проведения других (ирревалентных). По мнению физиологов, данные механизмы осуществляют функцию контроля информации на входе, изменяя возбудимость в соответствующих путях нервной ткани, – более того, при этом происходит перераспределение импульсов в так называемых «полисенсорных структурах», что, в конечном итоге, определяет модальность воспринимаемого импульса (т. е. его визуальность, аудиальность, кинестетичность и т. д.). В итоге мы получаем психофизиологическое описание того самого дон-хуановского «пузыря восприятия», на стенках которого отражается наше собственное описание мира. Ведь именно семантика (описание) решает, пропустить или нет сенсорный импульс, а если пропустить, то какой сенсорной модальностью его «наделить».

Понятно, что в мозгу животных работают те же механизмы, но человек через «описание» вторгается в них столь масштабно, что конечный продукт (перцептивный мир) оказывается во всех отношениях радикально перестроенным. Вот почему мы живем не в реальном мире, а в мире тоналя, существующем благодаря специфическому вниманию. На языке кастанедовского нагуализма оно называется первым вниманием, а перцептивное пространство, созданное таким способом, – «миром первого внимания».

И здесь мы сталкиваемся с проблемой замкнутого круга. С одной стороны, описание – семантический мир и набор правил, по которым он развивается, воспроизводит себя – является продуктом произвольного внимания. Но с другой стороны, само произвольное внимание возникает только в процессе усвоения коллективного описания, разработанного человеческим видом. Лишь унаследовав описание, человек становится человеком. Если же он не имеет к нему доступа, его внимание остается непроизвольным, а сознание ничем не отличается от сознания примата.

Наблюдение и эксперимент лишь констатируют тот факт, что произвольное внимание имеет не биологическое, но социальное происхождение. Оно формируется в процессе общения ребенка со взрослыми и возможно лишь благодаря передаче навыка. Но «навык» невозможно оторвать от семантических содержаний. Мы обучаемся произвольному вниманию и описанию мира одновременно, что и обеспечивает непрерывное воспроизводство конкретной конфигурации тоналя. Как это происходит? Самая примитивная модель подразумевает следующую схему копирования: взрослый выделяет объект из среды, указывает на него и «называет» (с помощью слова, жеста или иного знака). Ребенок следит за жестом, берет предмет либо повторяет слово (знак). Так происходит выделение пучка сигналов из внешнего поля. Для ребенка в определенном возрасте это подлинное открытие. Оно имеет наивысшую степень новизны, благодаря чему импринтируется и становится моделью для последующих действий. Многократно наблюдая за удивительным процессом «возникновения объекта» из потока сенсорных впечатлений, ребенок познает принцип произвольности, который заключается в бессознательной формулировке: «Я могу выбирать объекты из среды». Выражаясь точнее, «я могу выбирать пучки сигналов и отделять их от сенсорного фона».

В абсолютном большинстве случаев ребенок на всю жизнь остается пленником копируемых схем, и произвольность его внимания ограничивается неким диапазоном выборов, который изначально содержался в воспринятом от учителей описании. Можно сказать, он получает дар произвольного внимания вместе с теми ограничениями, которые на него наложили предыдущие поколения, образующие социум.

Чтобы описать эту особую, исключительно человеческую область «произвольности», в свое время академик А. А. Ухтомский ввел так называемый «принцип доминанты». Я упоминаю об этой концепции, поскольку некоторые сторонники нагуализма усматривают в «доминанте» чуть ли не психофизиологический коррелят точки сборки и приравнивают ее сдвиг к формированию измененной доминанты. На мой взгляд, здесь можно найти лишь весьма отдаленную аналогию.

Что такое доминанта? Это господствующий очаг возбуждения нейронных структур, который обусловливает функционирование ведущих центров системы и этим определяет общую направленность реагирования и поведения. Существование подобного «очага» в нашем случае ничего не объясняет. Это всего лишь описание следствий некоторых стабильно протекающих процессов. И в этом смысле можно сказать, что произвольное внимание, собрав по определенной схеме пучки сенсорных сигналов, приводит к возникновению доминанты. Роль доминанты – закреплять полученную конфигурацию энергетических полей и делать ее ригидной. Таким образом, ее функция вторична. Видимо, она важна для большой массы послепроизвольных актов внимания, будучи их энергетическим обеспечением. Но не этот механизм производит сборку, не он помещает нас в данный перцептивный мир.

Ведь сущностью произвольного внимания является активное регулирование психических процессов, осуществление психоэнергетического выбора, который далеко не всегда обусловлен доминирующим возбуждением нейронов, но напротив – сам формирует психофизиологическую активность.

Остается констатировать, что произвольное внимание, определяющее экзистенциальный статус человеческого вида, не получило удовлетворительного описания в естественнонаучной парадигме. Его энергетическая суть очевидна, его физический смысл как главного инструмента нашей наблюдательной активности в квантовой вселенной невозможно переоценить, но природа его по-прежнему непостижима.

Каким образом описание превращается в энергетический факт? Как речь с ее семантикой и синтаксисом управляет произвольным вниманием, которое, в свою очередь, формирует восприятие и энергообмен? Как внимание удерживает свою направленность вопреки непрерывной подвижности энергетических потоков внешней Реальности? Как осуществляется обратная связь – воздействие внимания и осознания на электрохимические, биофизические процессы и другие характеристики «материи» нашего организма и окружающие его поля?

Нагуализм имеет собственные ответы на некоторые из этих фундаментальных вопросов и предлагает направление исследования, объединяющее в себе все аспекты человеческого осознания – от физики и энергетики до психологии и лингвистики. Принципиально важно, что здесь осознание исследует само себя, не обращаясь к приборам и абстрактным моделям. Непосредственный эмпиризм дает возможность на собственном опыте постичь, как внимание превращается в Силу, а описание мира в совокупность энергетических формаций и связей. Путь обретения Знания, Силы и Трансформации проходит через освоение альтернативных режимов перцепции. Через «магию энергетического сновидения».