Появление в Дамаске и проклятие Омейядов

Сам же аль-Хазраджи, оставив Ибн Шахаба в Басре, следует через Пальмиру в Дамаск, столицу Омейядов. Достигнув города примерно в 722 году, Ибн Джабир с гневом и негодованием узнаёт, что вступивший недавно на престол Язид II издал эдикт, предписывающий уничтожение всех художественных изображений на территории халифата, нарушив тем самым соглашение, заключённое много лет назад между Абдаллахом и Муавией. По византийским источникам (Theoph.), этот решение он принял по наущению некоего иудейского мага, который предсказывал халифу долгое правление, если тот разрушит иконы. Археологические данные подтверждают, что христианские церкви в этот период действительно пострадали, однако эдикт был направлен против всех, в том числе и нехристианских изображений, в связи с чем мы полагаем, что этот маг был знаком и с аль-Хазраджи, и с его пророчеством, и имел какие-то собственные причины разрушить благословение, данное Муавии.

Итак, Абдаллах ибн Джабир явился в резиденцию халифа и потребовал немедленно отменить эдикт, а также по мере возможности вернуть изъятые ценности владельцам или компенсировать стоимость безвозвратно утраченного. Взбешённый такой наглостью «безумца», Язид чуть было не велел казнить его на месте, но по каким-то причинам не только оставил в живых, но и предоставил жильё и возможность заниматься научными изысканиями. Однако Абдаллах не пожелал или не смог вернуть благословение Омейядам. Язид II умирает в 724 году, в расцвете лет (причину нам установить не удалось, но в данном случае она и не существенна). Его наследник, Хишам ибн Абд аль-Малик, поспешно отменяет эдикт Язида, тщетно надеясь на повторное благословение. Он умирает через несколько лет после аль-Хазраджи, а ещё через десять лет Аббасиды, потомки Али, свергают и истребляют Омейядов по всему халифату, кроме Андалузии. Показательно, что Аббасиды начинают своё правление в Харране, городе в Северной Месопотамии, неподалёку от родной Бет-Арабайе Абдаллаха ибн Джабира.

Аль-Азиф

В Дамаске аль-Хазраджи зарабатывает себе на жизнь несколько странным образом для столь почтенного мужа: исполняя на площадях свои стихи и собирая подаяния за свои эсхатологические проповеди. Примерно в 722-723 году он принимается за один из самых основательных трудов (и единственный, дошедший до нас хотя бы фрагментами), своего рода завещание, книгу, озаглавленную им Китаб Аль-Азиф (Книга Аль-Азиф). К сожалению, мы не располагаем достоверной информацией о том, что означает это название. Некоторые источники указывают, что в арабском языке это словосочетание означает звуки, издаваемые цикадами и другими ночными насекомыми, которые в фольклоре часто именуются беседой демонов или джиннов, что связывает эту книгу с историей «шайтанских аятов», упомянутой в начале этого жизнеописания. Историк ислама аль-Нихайя указывает на подобную версию: «Aziful Jinn — это звенящие голоса джиннов... люди пустыни считали завывания ветра песнями джиннов». Попадался нам и достаточно необычный перевод: «Книга исцелений», как знаменитый трактат Ибн Сины (Авиценны). Арабско-русский же словарь Баранова даёт следующие варианты перевода: azif — наступающий (о времени); azifat — страшный суд, всеобщее бедствие. Эта версия (Книга Грядущего, Книга Катастроф или Книга Страшного Суда) кажется нам более похожей на правду, учитывая эсхатологический характер этого произведения.

Различные источники указывают на то, что оригинал Аль-Азиф выполнен на человеческой коже. Мы не считаем эту версию в полной мере достоверной, поскольку у проживающего в мусульманском Дамаске аль-Хазраджи вряд ли была возможность по добыче и обработке такого количества подобного материала. Однако тщательно произведённая нами экспертиза имеющегося в нашем распоряжении греческого списка выявила, что пергамент находящейся у нас прекрасно сохранившейся греческой рукописи Феодора Филета изготовлен, разумеется, именно из кожи христианских младенцев. Поскольку реконструкция текста, выполненная культом «Ктулху Зохаваит Фсех» на основании имеющихся в нашем распоряжении фрагментов и упоминаний в других источниках, греческого списка, обнаруженного в 2006 году при раскопке старинной православной часовни, расположенной примерно на 53° с. ш. и 29° в. д. (т. н. «Библиотека аль-Хазраджи», где находился и ряд иных текстов о Древних), и материалов из лабиринтов Зина, выпускается нами в этом же издании, мы не видим смысла подробно излагать содержащуюся в ней информацию. Кроме того, к истории переводов и изданий Аль-Азиф мы ещё вернёмся во второй части данного исследования. Здесь лишь дадим краткую оценку значимости этой книги, которую она оказала на современников и потомков — или могла оказать, не будь она несправедливо забыта миром на долгие века. Подобно тому, как Нострадамус пользовался ритуальной магией, чтобы заглянуть в будущее (именно расшифровка его Центурий дала нам ключ к местонахождению греческого Некрономикона), так Абдаллах ибн Джабир использовал аналогичные приёмы, чтобы узнать прошлое. По этой причине, а также из-за недостатка ссылок, историки и учёные отвергли Аль-Азиф, сочтя его лишённым научной ценности.

Несмотря на то, что книга пестрит всевозможными суевериями, предрассудками и синкретическими (даже эклектичными) мифологическими образами, характерными для Средневековья вообще (порою трудно понять, какие строки выражают истинные взгляды автора, в каких излагаются известные ему легенды, а какие — лишь метафорическое, поэтизированное описание реальности), местами она на много столетий опередила своё время. Описывая планеты, автор использует слово «шар», а не «диск», как сделали бы многие средневековые авторы (впрочем, ещё за пару веков до него о сферичности Земли и других планет было хорошо известно индийским астрономам), и знает о планете «меж небесами Сатурна и небесами неподвижных звёзд», обладающей единственным спутником (т. е. о Плутоне, открытом лишь в XX веке). В суре «О Йидре, навевающей сны», аль-Хазраджи предвосхитил эволюционные представления XVIII-XIX веков («и слизь обращалась червём, и червь — змием, и змий обращался троглодитом горных лесов, и троглодит обращался человеком»; впрочем, не исключаем мы и того, что он ознакомился с подобными представлениями в более ранних источниках, вроде индийских же Скрижалей Акло, написанных неизвестным автором в конце VII — начале VIII в., где эволюционные взгляды описаны ещё более подробно и отчётливо). Регулярны авторские намёки на многомерность пространства, для которого видимая его часть — всего лишь проекция (современные учёные только подбираются к обоснованию этой концепции). Наибольший интерес учёных вызвала пара верховных божеств пантеона Древних — Йог-Сотот и Азатот. Первый из них является воплощением бесконечного хаоса и расширения, иррациональной протяжённости пространства и времени. Он — единая и неразрывная связь между прошлым, настоящим и будущим. Второй — это, наоборот, персонификация абсолютного сжатия, концентрации времени, пространства и материи в одной точке. Поразительно, но эти образы Аль-Азиф оказались созвучны новейшим открытиям в области квантовой физики и теории поля, попыткам учёным смоделировать процессы, управляющие состоянием вещества, а также изменениям пространства и времени.

Восхищает также весьма поэтичная и мистичная сура «О Кадафи неведомой, тысячелетней», где — необычайно смело для своего времени и своей страны! — Ибн Джабир прямым текстом призывает Человека стать на одну ступень с богами, а в суре «Об ахурах, богах земных» столь же прямо заявляет: «грёзы и видения человеческие, вызванные к жизни желаниями их и движимые волею их, заставили ахуров (богов) проявиться из ткани пространства в тёмные времена начала рода Адамова». Интересны и суры «О великом Троке, сумрачной долине Пнакота и лабиринтах Зина», «О великом ключе» и «Раскрытие ока грезящего», в которых поэт (к сожалению, очень бегло) обозначает некоторые приёмы работы с осознанными сновидениями. Ряд черт, характерных для Аль-Азиф и других текстов Библиотеки аль-Хазраджи, сближает эту космологию с более известной системой — Каббалой, которая, как считают современные историки, зародилась как раз в Вавилонии и Византии в VII-VIII вв., когда появилось довольно много мидрашей (толкований Торы) с выраженными каббалистическими тенденциями. Надеемся, читатели — маги и не-маги, верующие и атеисты — смогут найти и другие интересные моменты, делающие эту книгу одним из самых значительных трудов по арабской магии раннего Средневековья.

Стоит, однако, заметить, что, при всей своей фундаментальности, Аль-Азиф — всего лишь черновик, незаконченное произведение, так и не прошедшее окончательной авторской редакции в связи с гибелью или исчезновением Ибн Джабира (речь об этом пойдёт чуть дальше). Этим (хотя и не только этим) могут объясняться различные шероховатости текста, несвязность отдельных фрагментов, отсутствие местами чёткой терминологии, использование различных наименований и эпитетов для одних и тех же сущностей или, напротив, одних и тех же — для различных. Полагаем, проживи аль-Хазраджи чуть дольше, он не только довёл бы материал до литературного и философского совершенства, но и одарил бы человечество ещё не одним исследованием.

Иоанн Дамаскин

Рассказывая о жизни аль-Хазраджи в Дамаске, нельзя не упомянуть другого его знаменитого современника — Иоанна Мансуру Дамаскина, христианского святого, одного из отцов церкви, первого обличителя ислама, богослова и гимнографа. Его отец Ибн Серджун служил при дворе Омейядов в звании «великого логофета», т. е. сборщика податей. Впоследствии его сменил сам Иоанн. Согласно преданию, он учился вместе с братом Косьмой Маюмским у некоего пленного инока из Калабрии (тоже по имени Косьма). Оба они обнаружили необыкновенные способности: легко усвоили грамматику, философию, астрономию и геометрию, а через некоторое время сравнялись с наставником в знании Писания (к которому здесь относились и Библия, и Коран). После смерти отца Иоанн стал одним из советников халифа Умара II (период правления с 717-го по 720-й) по вопросам христианской веры.

В период иконоборчества (т. е. с 721 года, если иметь в виду иконоборчество мусульманское, или с 730, если византийское; скорее всего, речь идёт о втором) Иоанн выступал в защиту почитания икон. Он написал трактат «Три защитительных слова в поддержку иконопочитания», в которых иконоборчество понимается как христологическая ересь, а также впервые различается «служение», подобающее только Богу, и «поклонение», оказываемое тварным вещам, в том числе и иконам. Книги Иоанна и влияние их на сознание людей привели византийского императора в ярость. Но, так как автор их не был византийским подданным, его нельзя было ни заключить в тюрьму, ни казнить. Император прибег к клевете. По его приказанию от имени Иоанна было составлено подложное письмо, в котором последний будто бы предлагал императору свою помощь в завоевании сирийской столицы. Это письмо император Лев III Исавр отослал халифу. Халиф, не подозревая подлога, приказал отстранить Иоанна от должности, отсечь ему кисть правой руки и повесить её в центре города на всеобщее обозрение. Вечером по просьбе святого Иоанна халиф повелел вернуть ему отсечённую руку. Согласно христианскому житию, Дамаскин приложил её к суставу и «стал молиться пред иконой Пресвятой Богородицы и просить исцеления». Обессиленный, он будто бы «задремал на молитве и увидел Божью Матерь, которая сказала, что рука его здорова, и повелела усердно трудиться ею во славу божию. Проснувшись, святой Иоанн ощупал свою руку и увидел её исцелённой».

Несомненно, две такие выдающиеся личности в одном городе не могли не быть знакомы, однако вряд ли стоит приписывать «чудесное» исцеление Богоматери: поскольку и Ибн Джабир (как мы отметили выше), и Дамаскин были сторонниками использования образов в религиозном культе, а также поскольку оба были весьма широко образованными людьми, между ними завязалось достаточно тесное общение. Поскольку история с отрубленной рукой датируется не совсем точно (не ранее 730-го и не позднее 736-го, когда Иоанн принял монашеский постриг в Иерусалиме, при том что аль-Хазраджи умер в 732-м), точно неизвестно, помог ли сабий Дамаскину лично или же святой просто воспользовался приёмами, которым научил его маг. Все эти рассуждения, разумеется, имеют смысл только в том случае, если христианское житие правдиво хотя бы в фактологии. Иначе же, что более вероятно, это мог быть либо сговор аль-Хазраджи, Дамаскина и халифа Хишама, совершённый ими в неких политических целях, либо умело наведённая Ибн Джабиром или его учеником Иоанном иллюзия. Мы не исключаем также возможности, что житие это изобилует ложью или ошибками, и в таком случае историческим фактом можно считать лишь сам факт знакомства и дружбы двух жрецов.

Последнее путешествие

Наконец, мы подходим к последней странице жизнеописания мага, поэта и вероучителя Абдаллаха ибн Джабира аль-Хазраджи аль-Ансари — к истории его смерти. Движимый предчувствиями о приближении смерти, «безумный араб» отдаёт почти всё своё имущество на завершение строительства Дамасской мечети, которая получила большую известность в истории арабо-мусульманской науки как подлинный университет, где обучали «всем религиозным и светским наукам». Он снаряжает караван на юг в надежде снова добраться до развалин Ирема. Быть может, он хотел умереть именно там, где обрёл осознание своего предназначения (или, выражаясь в терминах буддизма, Просветление); или же он надеялся спастись там от преследующих его во сне и наяву Древних и их эмиссаров; или же он желал найти там некоторые недостающие детали мозаики, должные дополнить его вúдение мира или принести физическое бессмертие. Так или иначе, за девять дней до смерти он (как следует из текста Аль-Азиф) уже явственно чувствовал, что до Ирема ему не добраться: близилось солнечное затмение, и он знал, что не переживёт его.

Именно затмение позволяет нам с высокой точностью определить время и место смерти аль-Хазраджи. Принято считать, что он скончался в 738 году в Дамаске, однако астрономические данные не позволяют нам принять эту версию: полное затмение в этом году наблюдалось только в районе Аляски и Чукотки, а мы не можем допустить, что даже этот великий путешественник забрался так далеко, разве только с непосредственной помощью Древних. Мы составили список всех затмений с 720 до 750 года (захватывать бóльший период, на наш взгляд, не имело смысла) и обнаружили лишь три полных затмения, которые мог наблюдать аль-Хазраджи. Полная фаза двух из них, в 740 и 747 годах, была видна над Эфиопией, третье, в 732 году, проходило по территории Аравии примерно от Мекки до Катара (т. е., как легко заметить по карте, пересекало путь из Дамаска к Руб аль-Хали и Ирему). Таким образом, можно уверенно говорить, что смерть настигла Ибн Джабира в Аравии, недалеко от границ Руб аль-Хали, 1 марта 732 года (что согласуется и с рядом других фактов и дат, как, например, эдиктом Язида II, началом монашества Иоанна Дамаскина, указаниями о времени перевода рукописи на греческий и т. д.), после полудня, но до заката (скорее всего, время можно назвать и точнее, но для этого нам не хватает астрономических познаний). К вопросу о том, почему так разнятся даты, указанные прежними биографами (730 год как год начала написания Аль-Азиф и 738-й — как год смерти, а также девяносто лет жизни у нас в противовес восьмидесяти трём — в традиционных источниках, хотя, казалось бы, из более ранней даты смерти должна следовать и меньшая продолжительность жизни), мы ещё вернёмся, когда речь пойдёт об истории переводов бессмертного творения аль-Хазраджи, сейчас же упомянем некоторые предания относительно гибели Безумного Поэта и его посмертной участи.

Вознесение аль-Хазраджи

О его смерти или исчезновении ходило множество зловещих и противоречивых слухов. Сообщают (со ссылкой на черновики Ибн Халикана к его знаменитому труду «О смертях великих людей»), что он «был схвачен и унесён невидимым чудовищем средь бела дня на глазах у множества окаменевших от ужаса свидетелей» (в более развёрнутой версии того же предания, уже не сохранившей ссылки на первоисточник, появляются многие дополнительные детали: «однажды, когда он покупал на рынке вино, его подняло в воздух некое невидимое создание огромного размера и силы, и его голова, руки и ноги были оторваны от торса и съедены, так что всё его тело исчезало из виду по частям, оставляя на песке только брызги крови»). Огюст Дерлет (указавший, кстати, дату смерти аль-Хазраджи гораздо точнее, чем Лавкрафт: 731 год) рассказывает, что Абдаллах был заживо принесён Древними или их прислужниками в Безымянный Город (под которым может подразумеваться Ирем или иной город, обнаруженный Безумным Поэтом в его скитаниях), секреты которого он изучал ранее и описал в Аль-Азиф. В наказание за разглашение этих тайн он якобы был ослеплён, ему вырвали язык и, впоследствии, казнили (эти кровавые подробности удивительным образом пересекаются с преданием о «йеменской принцессе», в которую якобы влюбился аль-Хазраджи в Сане, что легче всего объяснить жестоким средневековым «духом времени»). Более достоверными мы считаем предсмертные свидетельства самого аль-Хазраджи, записанные в последней суре Аль-Азиф. Как явствует из этого текста, накануне смерти он находится в походном шатре, на пути к Ирему. «Безмолвна ночь, пришедшая средь бела дня, — говорит аль-Хазраджи после торопливых наставлений потомкам. — Вой шакалов тих и едва различим... Звёзды тускнеют на местах своих, и луна завесою отдёрнутою являет пламень солнца предо мною. Гули шакалоглавые окружают святилище моё. Дивные лучи пересекают стены и полог шатра моего, и свет за пределом его утратил яркость свою. Ветер поднялся. Тёмные воды волнуются». Таким образом, смерть настигла его тогда, когда полная фаза затмения уже миновала, и никаких «окаменевших от ужаса свидетелей», упомянутых почтенным Ибн Халиканом, при этом не присутствовало. Мы не можем уверенно говорить о том, умер аль-Хазраджи от ужасных видений, разорвавших его сердце, от старости, были ли убит человеком или иным существом. Нельзя даже сказать наверняка, умер ли он в этот день вообще или просто «пропал без вести», хотя некоторые заслуживающие доверие источники указывают, что тело его тем же караваном доставили в Руб аль-Хали, где он и был похоронен. Сам аль-Хазраджи незадолго до смерти выразил твёрдую веру в то, что обрёл физическое бессмертие и будет взят в земли Древних, как это случилось с Идрисом (Енохом). Апеллируя к признанной международным правом свободе совести и вероисповедания, мы называем это событие Вознесением аль-Хазраджи и приравниваем его к Паринирване Будды (ибо если Иисусу удалось воскреснуть, а Мухаммеду — перенестись в одну ночь из Мекки в Иерусалим, то не выше ли их аль-Хазраджи, пророк Древних?). Именно этот день последователи пророка Древних воспринимают как начало нового, ктулхуистического летоисчисления.

Прежде, чем мы перейдём к истории переводов Аль-Азиф, отметим несколько любопытных исторических событий, последовавших за смертью сабийского мистика. Уже в октябре 732 года состоялась битва при Пуатье, в которой объединённые войска франков под командованием Карла Мартелла одержали победу над арабами, остановив продвижение ислама в Западную Европу, а в 739-м франки полностью изгнали арабов со своих земель. В 740 году византийская армия императора Льва III Исавра также одерживает над арабами победу при Акроине. Это сражение положило конец завоеваниям Омейядов в восточной части Византийской империи. В 743 году берберские племена Испании восстают против арабов, и в течение одного этого года сменяется сразу четыре халифа. В 745-м Константин V возвращает Византии Северную Сирию, в 746-м наносит поражение арабскому флоту у берегов Крита и возвращает империи Кипр. В 747 году в Мервском оазисе восстают сторонники Абу Муслима, в 748-м происходит народное восстание в Армении. Наконец, в 750 году, после трёхлетней борьбы омейядские войска окончательно разгромлены Аббасидами. Халиф Мерван II бежал в Египет и там погиб. Династия Аббасидов вступает на халифский престол и переносит столицу в Багдад. Омейяды и их сторонники безжалостно уничтожаются. Проклятие аль-Хазраджи действует быстро, неумолимо и жёстко...