Памяти О. Владимира кадыкова

В небесах стало больше белого цвета —

Голубицей вспорхнула святая душа,

Осиянная тёплым и трепетным светом,

И за ней мы следим, почти не дыша.

 

Это таинство смерти случилось над телом,

Над которым рыдают — а чего ж не рыдать?

Не привыкли мы с верой отпевать людей в белом

И считаем, что смерть их крадет, аки тать.

 

А душа отмечает свою малую Пасху

И ликует от встречи с любимым Христом.

Это лишь для неверов жизнь вечная — сказка,

А для нас водворенье во благой Отчий дом.

 

«Смерти нет!» — голубица с высоты к нам взывает,

Из небесной лазури, где солнце с утра.

И мы смотрим с земли, как она тихо тает

Там, куда мы взлетим, когда станет пора.

 

БУДНИ ХРИСТОПРОДАВЦ`ОВ

Всё началось, как обычно, с выгребной ямы. Стою я тут после службы в одном далеком сельском храме, а ко мне тётенька 50+ подходит и начинает смирение тренировать: мол, вот, знаю я, как ты, В. А., на Патриарха не наезжаешь и вообще революционный нюх потеряла, с христопродавцами дружбу водишь из кафедрального собора св. Александра Невского, а ведь там уже Символ веры в инновационном варианте исполняют и даже бумажки при крещении раздают специальные, с авторской редакцией священного текста. Ну, поскольку в моей скучной биографии это уже не первая тренировка про собор была, я сестре во Христе сразу говорю: «Ай-ай-ай! Какие страсти! Бумажку дайте полюбопытствовать! Хочу с печатью зверя ознакомиться. Любопытство — грех мой». Она: «А у меня нету!» Я: «Значит так: если вы лично её видели и ничего не предприняли, не поставили в известность церковное начальство, например, ангела епархии, на Страшном Суде придется пойти в ад за соучастие в расколе, если сплетни распространяете, то придется идти тогда же и в то же место за клевету. Вопросы есть?» Она: «Никак нет! Но вот приходили женщины…» Я — трубным гласом: «Вместе с теми женщинами». В общем, объяснились. Меня потом совесть грызла, что надо было говорить с использованием выражений «с одной стороны», «с другой стороны», «кроме того», «принимая во внимание», «простите меня, грешную», но честно скажу, что на людей это действует, как будто ты их всецело поддерживаешь. А такое поддерживать нельзя, такое надо сразу пресекать. Хотя бы юродством. Потому что с любовью у меня большие проблемы.

Но тем не менее, в воскресенье насмолила я лыжи в сторону «кошмарного» собора, чтобы борьба за народное единство, прославляемое даже в государственном празднике, была подкреплена личным опытом. Страсть, как захотелось услышать, чего же нового удалось привнести в Символ веры, чем расшатать непоколебимый многовековой столп. Пока пришла, пока осмотрелась, заметила одну очень утешительную вещь. Рядом со свечами, поставленными за упокой, висит икона «Сошествие во ад», где Христос выводит из ада Адама и Еву, а также других людей. Не знаю, кому это в голову пришло, так икону разместить, но это был очень милосердный человек, потому что… Мы ж знаем, как наши покойники иногда жили. Чего там — земля под ногами часто дымилась. А тут Христос людей из ада вытаскивает. Значит, надежда есть. И у них, и у нас. Не зря свечи стоят. При укомплектованности, конечно же, надежды верой и любовью.

Потом служба архиерейская была. Пели, как в Metropolitan Opera. Так же качественно. Тут тебе и итальянское барокко, и русское, и «Господи, помилуй!» в духе «Гризельды». Да ещё и акустика мощная. Чисто миссионерская акция для интеллигентных слоев населения. Мы-то, лапти карельские, в этом ни уха, ни рыла, поэтому нас этим не удивить. Нас только Символ веры трогает. И то — не в части мелодии с гармонией, а в части слов. Естественно, никто там ничего не поменял. Опять тёткам жить стало хорошо: ни резни, ни войны, ни регулярной поножовщины во дворе на национальной почве. Ску-у-учно! Как героям Чехова. Поэтому развлечения сочиняем на ходу.

Зато в конце службы Владыка вышел, рассказал, в чем суть нашего единства и заявил: «Мы живем в самой свободной стране мира!» Это сделало мой день, как пишут рабы «Контакта». Правда, вот мы ведь не задумываемся, что Православие у нас распространено «от Москвы до самых до окраин», а свобода бывает только во Христе. Значит, слава Тебе, Господи, ещё и за это. За то, что стоим мы тут в чистоте, в красоте, с пением ангельским, с паникадилами тысячеваттными, в тепле, на литургии. Что дома у нас и Евангелие, и Псалтирь, и книжки о том, как молиться, поститься и в жизни не заблудиться. И чего только нет! Поэтому даже время остаётся себе приключения выдумывать. Какая радость!

Аллилуйя!

НЕБЕСНЫЕ бЛИКИ НЕВСКОГО

 

Хочется тишины…

х х х

Читали тут и анализировали с одной проницательной женщиной рассказ Ирины Львовой «Танго». А чем ещё заняться промозглой осенью? Кто носки вяжет, кто сериалы смотрит, кто на кухне кудесничает, кто наливает-выпивает- песни горланит… Ну а мы, значит, Ирину Львову читаем. Доктора филологических наук из Петрозаводска. Причём уже месяц, наверное, на регулярной основе занимаемся этим благодарным делом — рассказ какой-нибудь отыщем и творим комплексный анализ текста, чтоб мозги не засохли:) Сначала она нам больно умной казалась. Такая тётя, много в жизни повидавшая, осознавшая и с высоты этого «многого» поучающая: здесь, дескать, Буратино, ты прав, а здесь, извини, промахнулся… А потом как-то во вкус вошли и… Замечательная, знаете ли, писательница Ирина Львова!

Взять хотя бы сегодняшний рассказ «Танго» — о двух женщинах, которые по клубам да по барам счастья ищут в ритме обжигающего страстью танца, а лирическая героиня за ними наблюдает, разбирается что к чему. Вглядитесь в тонкий смысловой узор этого текста и, возможно, вы нас поймёте. «Они жили в беспокойстве, неясной тревоге, в которой не хотели признаваться даже себе, — но смех, громкий, вперехлест, выдавал их. В легкомысленных его переливах слышалось знакомое саднящее нетерпение оттого, что жизнь коротка, что она проходит. Смутное беспокойство гнало их вечером из дому. Перед тем они долго стояли у зеркала, подбирая выражение лица, улыбки, угадывая наряд, в котором удача найдет их, узнает. Они не хотели счастья, потому что оно было слишком огромно и непонятно, чтобы его желать (быть может, счастье — всего лишь избавление от беспокойства), — они мечтали об удаче. Они хотели участия, любви, но не будничной, привычной, а той, какая бывает в латиноамериканских фильмах, когда солнце, острая пища, музыка сами зажигают чувства».

Точнейший скульптурный слепок с дня сего. Но… хочется сказать не о знойном танго, поисках удачи и прочем, а о вещах, с этим никак не связанных. Так бывает — читаешь об одном, а в голове всплывают картинки совсем о другом…

х х х

Лето. Послеобеденное время. Проспект Невского г. Петрозаводска. Потоки солнечных лучей. Людские потоки. Потоки машин. Броуновское движение. Суета, от которой хочется укрыться куда-нибудь хотя бы на десять минут. Отдышаться. Вспомнить, кто ты, откуда и куда идёшь. Без этого никак. Жизнь ускользает. Вы пробовали жить не живя? Не пробуйте… Это невыносимо. Даже если тасовать маски на лице, примерять улыбки и убеждать себя в обратном…

«Господи, дай мне эти десять минут. Пожалуйста».

На пути возникает кафедральный собор во имя святого благоверного великого князя Александра Невского. «Каменный храм. Построен в память Отечественной войны 1812 года в стиле высокого классицизма». Внутри шевелятся противоречивые чувства. С одной стороны, собор представляется местом стечения народа. Поэтому какая разница — тут толпа, там толпа… С другой, — всё-таки дом Божий. Может, отыщется укромное местечко с Господом хотя бы парой слов перекинуться, остановку в бурном потоке организовать.

Захожу и… глазам своим не верю. Народу никого и… такая тишина! Потрясающе. Господи, слава Тебе!

Движение — шаг за шагом — порождало… молитвенное паломничество, что ли. Т.е. понятно, что в соборе мы бывали, бываем и бывать будем. И видели мы и св. Александра Невского, и св. Фаддея Петрозаводского, и Собор Карельских святых, и не знаю, что ещё, но как-то мельком, походя. А здесь — молись да гляди во все глаза, не прогонят. Родные скачкообразные мысли, прежде всего. В «прекрасное далёко», как обычно.

Стоп!

Сильное впечатление произвела Голгофа. Ничего лишнего. И масштабно. Как будто и правда — при Кресте встал. Даже внутри всё переворачивается.

Давай, Господи, помолчим в вечной пятничной тишине,

В которой не продохнуть — одинокая скорбь Твоя

Сгущается в душном воздухе. Свечи трещат во тьме.

Я стою у Распятия в храме. Выжженная земля

Что внутри, что снаружи. Июльское солнце палит

Так, что сбивает с ног, из-под коих уходит твердь.

Я в курсе, сегодня среда. Но если сердце болит,

То вообще беспонтово в календарь прицельно смотреть…

Поэтому не будем о календарях, датах, временах. Продолжим путешествие в вечности.

Святой Александр Невский. Благородный лик. Ясный взор. «Имя России». Мне почему-то жаль… Потому что ярлыки беспощадно обезличивают. Мы, как скороговорку, твердим: великий князь, победитель, искусный дипломат, проникновенный молитвенник, талантливый полководец, дальновидный правитель, хранитель Православия. Звук падающих слов напоминает удары гороха об стенку. Пусто. Тянет вглядеться в иконописный образ и… познакомиться:)

Мне однажды в этом отношении помог светлой памяти Николай Коняев, который неоднократно приезжал в Петрозаводск на разные конференции, и на одной из них с каким-то неподдельным воодушевлением вещал о св. Александре Невском — не парадный портрет описывал, а говорил о человеке, который ему удивительно близок и дорог.

«Великий князь Ярослав Всеволодович умер в Каракоруме и сразу распространились слухи, что Ярослав Всеволодович отравлен вдовой хана Угэдэя… Задумаемся, какие мысли могли занимать Александра Невского, когда в октябре 1246 года он спешил во Владимир на похороны отца? Какие чувства переполняли отважное сердце осиротевшего князя? Он был князем единственного нетронутого вражескими нашествиями княжества! Блистательные победы одержал он над могущественными врагами… Вспомним, наконец, что Александру Невскому было тогда всего двадцать шесть лет… Как же не воспламениться, как не разгореться в сердце праведному огню мщения?! И если бы князь Александр Невский был просто героем, он так бы и поступил. Но Александр Невский не просто герой. Он — святой князь.  Смиренномудрие, не вписывающееся в западный героический эпос, уживалось в святом Александре Невском с воинским бесстрашием и дерзкой отвагой. Александр Невский принял решение, потребовавшее от него, быть может, большего героизма, чем любой бранный подвиг. Ради спасения Отечества и Православия князь готов был пожертвовать и собою, и своей славой непобедимого героя… И этот подвиг смирения Александра Невского, как и бранные его подвиги, преследовал ту же цель: сохранение православия как нравственно-политической силы русского народа».

После выступления Н. Коняева оставалось только выдохнуть «Здравствуй, княже!».

Блаженный Фаддей Петрозаводский… Не устоял бы наш город без святого. Да ещё и юродивого. Чувствуется в этом своеобразная перспективность. Ведь блаженные — фигуры эсхатологические, люди грядущего. Значит, будущее у нас с таким небесным покровителем неизбежно:) Причём юродивые — они даже после кончины остаются… юродивыми. Костью в горле обывателя, фарисея и начётчика, которые чают не воскресения мертвых, а правил, рамок, обычаев, границ, отлитых из железобетона. «Должно быть так!» Шаг вправо, шаг влево — ай-ай-ай! Сколько битв происходит, чтобы старцу святому часовенку водрузить рядом с Музыкальным театром! Храм искусства может пропасть в храмовой тени. Горе, горе нам!.. Причем казус в том, что борцы за права народа нападают на увековечение памяти борца за права народа:) Т. е. там всё житие св. Фаддея — о милосердии, сострадании к неимущим, поддержке обездоленных, утешении вдов, привечании сирот. Даже пред царской властью он и то — не дрогнул. Всю правду в лицо Петру I высказывал, понимая последствия. Появись некий деятель с соответствующим пиаром сейчас — со знамён бы не сходил. Но… св. Фаддей — не деятель, а делатель, и пиар его — таинственный, посему… Получи, старче, ведро словесных помоев и вагон бюрократических препонов. От «благодарных» потомков.

Ладно. Это наши человеческие дела. У Бога возможно всё, что радует и обнадеживает даже тогда, когда надежд не остаётся. Предательски синеют от сурового холодного климата.

Собор Карельских святых. Спецназ Господень. О них — на языке неба…

Тропы лесные, как сети, улавливают людей.

А там чья-то келья в руинах иль чего ещё полютей:

Часовни в развалинах — сотнями, осквернённые алтари,

Церкви как после пожарищ, закрытые монастыри.

 

По родной стороне ты проходишь, как блуждающий огонёк.

За что уцепить взгляду, чтоб сердце пейзаж не обжёг?..

Разве что помолиться в непроходимых местах —

Пообщаться с Небесным спецназом со схимами в белых крестах.

 

Отшельники и подвижники, чья пища — Божья роса,

Верой своей пылающей тихо творят чудеса:

Слепого делают зрячим, из камней высекают слезу,

Привои сажают бережно на Истинную Лозу.

 

«Судьбы Божии неиспытанны, для Творца невозможного нет», —

Слышно сквозь шелест лиственный и сквозь суету сует.

Дух любви их нас охраняет как в древности, так и сейчас.

Святые карельского края, молите Бога о нас!

 

Может, твой сын увидит Благовещенский монастырь,

А дочь моя знать не будет, как храм превращали в пустырь.

И пучину страстного моря, и тяжесть греховных вериг

Помогают преодолеть нам те, кто рая достиг.

 

Тропы лесные, что сети, — запутался и пропал.

Бродишь по ним юродивым, позабыв про то, что устал,

Говоришь со святыми и слышишь, как же дивен их чистый глас, —

Святые карельского края молят Бога о нас.

 

х х х

Мы живём во времена, когда, как остро прочувствованно и высказано И. Львовой, смутное беспокойство гонит нас из дома неведомо куда, когда счастье — это страшно, потому что оно огромно и непонятно, когда хочется страсти, которая убивает… Самоубийственный ритм самоубийственной жизни. Слава Богу, что Он настолько нас любит, что дарит неожиданные чудеса — например, возможность остановиться и помолиться в кафедральном соборе, удивительно тихом месте, наполненном небесными (б)ликами, встретиться с гражданами Небесного Иерусалима и… не потерять себя в неудержимо несущемся потоке жизни.

Жизни ли?