Труден не только первый шаг, но и последующие

И он написал:

«БОГУ — СЛАВА, НАМ — ТРУДЫ.

ТОЛЬКО ЕМУ ОДНОМУ — ХВАЛЫ».

На самом деле, всё всегда начинается с молитвы. Накануне нашего паломничества в Яшезеро мне в руки упала келейная книжица архимандрита Иоанна (Крестьянкина), которая раскрылась аккурат на страницах, где была написана древняя молитва. Приведу целиком.

Господи, Боже мой!

Удостой меня быть орудием мира Твоего.

Чтобы я вносил любовь туда, где ненависть.

Чтобы я прощал — где обижают.

Чтобы я соединял — где есть ссора.

Чтобы я говорил правду — где господствует заблуждение.

Чтобы я воздвигал веру — где давит сомнение.

Чтобы я возбуждал надежду — где мучает отчаяние.

Чтобы я вносил свет во тьму.

Чтобы я возбуждал радость — где горе живет.

Господи, Боже мой, удостой,

не чтобы меня утешали, но чтобы я утешал.

Не чтобы меня понимали, но чтобы я других понимал.

Не чтобы меня любили, но чтобы я других любил.

Ибо кто даёт — тот получает.

Кто забывает себя — тот обретает.

Кто прощает, тому простится.

Кто умирает — тот просыпается в Вечной Жизни.

Аминь.

Почитала я, репу почесала… Ну вот, правда, чего мы рвёмся за тридевять земель, в леса дремучие через кусты колючие, в болотину непроходимую, на какие-то руины, березками поросшие? Как мой муж любит постенать: «Валя! Перейди ты уже через дорогу! Там храм святого Илии Пророка стоит! Я уверяю, что Бог тебя и оттуда слышит!» Слышит, не спорю. Но… хочется и Его послушать. В тишине. Помолиться тянет вне шума трасс, пиликанья гаджетов и мата за стенкой. И вот это самое понять и принять: «Кто забывает себя — тот обретает».

На бумажке, конечно, складно всё получается. Образцово-показательно. Ишь ты, подишь ты! Себя забыть! Другого полюбить! Бога услышать! Парад чемпионов. Угу. В дороге-то совсем другие штуки происходят.

…Протрясясь на автобусе до Шокши, а потом на машине до Яшезерского леса, мы, взявши посохи, каликами перехожими прошествовали по… Вот сложно назвать это направление дорогой. Скорее, неким проторённым путём до монастыря, который состоял из луж разной степени вонючести и пузырчатости и брёвен, наваленных поверх водоёмов, причём в разных геометрических формах, а то и бесформенностях. Было нас 8. Батюшка-благочинный монастыря, матушка-монахиня и шестеро смелых из разных точек северо-западной и центральной России.

Тётя Валя всегда, надеясь на Бога, не плошала, посему отписала особо молитвенным гражданам, чтоб оградили нас от медведей и прочих сюрпризов дивьей дремучести. Молитвенники в грязь лицом не ударили. Мы тоже. Скакали по кочкам и топали по бревнам, не падая. Как будто всю жизнь только тем и занимались.

Я, естественно, на цвет брёвен запала — серая древесина, сквозь которую пробивается хвощ почему-то большей частью растафарианской расцветки — с зелеными, красными, чёрными и жёлтыми полосками. А чё? Здесь сплошная Soul Revolution:) Привет Бобу Марли. В общем, люблю я эти брёвна. И разнотравье наше северное пастельных тонов. «Здесь краски не ярки…». Поэтому можно успокоиться хотя бы на визуальном уровне. Это лечит.

Пока шла, вспоминала С. Т. Аксакова, который был мастером-охотником. Всё трилогию хотел написать: о рыбалке, об охоте и сборе грибов — «тихой охоте». Третий том сваять не успел, а жаль. Потому что есть ощущение, что не только о грибах мы бы для себя там что-то полезное почерпнули. Чего стоит, допустим, такое его высказывание? «В числе разнообразных охот человеческих имеет своё место и смиренная охота ходить по грибы или брать грибы. Хотя она не может равняться с другими охотами более оживленными уже потому, что там приходится иметь дело с живыми творениями, но может соперничать со многими, так сказать, второстепенными охотами, имеющими, впрочем, свои особые интересы. Я даже готов отдать преимущество грибам, потому что их надобно отыскивать, следовательно, можно и не находить…»

Не слабо, да? «Смиренная охота ходить по грибы». Это вам не «длинные караваны телег, нагруженных свежими, солёными и сушёными плодами леса направлялись в столицу». Не за промышленными объёмами грибов Сергей Тимофеевич в леса направлялся явно. За чем-то другим. Такие выражения из ниоткуда в голову не приходят. Это точно. Скорее всего, он тоже хотел достичь состояния «не чтобы меня понимали, но чтобы я других понимал» и всего прочего из почтенного списка древней молитвы.

Вот ведь чудо, правда? Мужик бродит по лесу, боровики по корзинкам раскладывает, а изъясняется куда тоньше и глубже нас, которые так-то помолиться топают куда Макар телят не гонял. И багаж у нас соответственный. Всякие там прпп. Исааки Сирины с Иосифами Исихастами. Позор на мои грядущие седины вааще!

Ладно. Дошли уже.

И он написал:

«ЛЮБОЕ БЛАГО — ДАР БОЖИЙ,

ДАЖЕ В МЕЛОЧАХ. А МЕЛОЧЕЙ НЕТ».

УГУ…НУ… ВОТ… МОНАСТЫРЬ

И он написал:

«У БОГА НЕТ ПРОБЛЕМ СО СЛУХОМ.

ОН СЛЫШИТ НАС В ЛЮБОЙ СИТУАЦИИ».

Рассказывать историю восстановления (ли?) обители и выдавать на гора информацию про все эти саднящие в печени бюрократические приключения «на фоне руин» не буду. Можно погуглить, кто там с кем и почём. Молиться в монастыре хорошо. Просто как на облаке. Ощущение такое, что ты ещё чуть-чуть и проникнешь в зону невесомости. То бишь я сто лет уже скриплю, как несмазанная телега, стою на богослужениях, смиряясь и терпя, причем не только свой «богатый (на бунты, кипения и взрывы) внутренний мир», но и ноги, руки, спину, голову, желудок, поджелудочную и «далее по списку». А тут — стоишь и не чувствуешь ничего, кроме «гласа хлада тонка», с которым сливается твоя личность и… Хорошо зело.

Не, ну я молилась заранее, конечно, чтобы без «выходов» своих сумасшедших «из-за печки» обошлось. И вообще молилась всю дорогу, потому что, где тебе ещё нормально помолиться дадут, да?:))) А с другой стороны, ты вот терпишь-терпишь-терпишь и… «Терпение — это таинственное ожидание откровения Божия в нашей жизни, проявления Его воли в пространстве, времени и в тех условиях жизни, которые не оправдывают наша логика и природа, это исполненное надежды ожидание убедительного преображения испытания в Божественное благословение». Аминь. Владыка Николай (Хаджиниколау) сказал. Совсем, короче, не о том, что «вес взят!». Угу.

Преподобный Иона Яшезерский — это чудо. Без всяких сомнений. На Шелтозерском подворье монастыря в храме пророка Илии есть его икона с клеймами. Помню, впервые увидела — в ужасе была. Эстетическом. Мы ж привыкли к благообразным старцам византийского письма или там к натуралистичной живописи XIX века, а здесь крестьянин такой с цепким взглядом безо всяких умиротворяющих красивостей.

«Хорошо, — думаю, — ладно, чего мы только не видали? Потерпим и это». Тем более, в храме Рождества Христова есть его же икона, «какая надо», чтоб помолчать на пару. Или на Троицу:)

А потом случай выпал, и я зависла у «странной» иконы минут на тридцать, потому что, простите, взглядом скользнула, а он живой там. Без «как». «Вот те раз!» — сказала тётя Валя, шарахающаяся от мистики в любом её нетривиальном проявлении, и уставилась на икону, как баран на северное сияние. Стою, молюсь, и всё встаёт на свои места. Это как с человеком познакомиться. По одёжке встретил, по внутреннему содержанию проводил. А «внутреннее содержание» у всех святых одно — молитва. Та самая. Углубляться в вопрос не буду, чтоб глупостей не наворотить. Хорошая икона оказалась. Правдивая до последнего штриха.

Пока в монастыре были, представилась возможность у креста помолиться, который во время оно отцы Андрей Мазаев и Геннадий Кузькин с богомольцами установили на месте предполагаемого упокоения прп. Ионы…

Уже понятно, что травелога у меня не получается:))) Чтоб там даты - постройки - пейзажные зарисовки - погода - он сказал - она ответила — нет этого и не предвидится, потому что интересуют совсем другие вещи под эгидой (щитом, если дословно перевести) «…помилуй мя». Посему небо было серое. Вода мокрая. Это единственное, что могу сказать по существу. А так — счастье: с Богом в тишине поговорить.

И он написал:

«НЕ ВСЯКОЕ ДВИЖЕНИЕ — ЖИЗНЬ.

ДАЖЕ НАОБОРОТ. В БОГЕ НАДО УМЕТЬ

ЗАМИРАТЬ, ЗАМОЛКАТЬ…»

ФИНАЛ

И он написал:

«НАИВЫСШЕЕ СЧАСТЬЕ —

БЫТЬ ПРИЧАСТНЫМ.

ЛЮБОВЬ БОГА ПОРАЖАЕТ.

РАЗИТ В СЕРДЦЕ».

В писаниях монахини Евфимии (Аксаментовой) есть такая новелла:

«Вот и приходит печаль…

И наступает сомнение…

И гнетет глухое разочарование…

Потому что страх и оглядки вытеснили из нашей жизни благородное безрассудство…

Потому что силу видят в непогрешимости, а она — в умении быть разными…

Потому что привычное стало мерилом правоты…

Любят инструкции, уважают правила, ценят стабильность.

А приходит Жизнь с ее правом на ошибку, правом на экспромт, с правом на творчество, с правом научить тебя ещё чему-то важному и красивому… И ты говоришь Ей: «Нет, я не могу так рисковать, у меня только-только все устаканилось, мне неплохо в своей норе со своими сбережениями…»

«Ну и как хочешь», — отвечает тебе Жизнь, и пожалуйста, усмехается… Трясись над своими ничтожными сокровищами, подсчитывай доходы, трепещи налогов…

А Я ухожу к смелым и нищим».

Тут, на самом деле, ни прибавить, ни убавить. Просто ходили мы по дорогам этим жутким, молились зачем-то в лесу, а не в храме через дорогу, думали о смирении грибной охоты, а не о бесконечных глупейших и безумнейших разборках с Любовью от рассвета и до заката, чё-то там в себе ворошили на предмет терпения… Слава Богу! Не дал Господь заплесневеть «в своей норе со своими сбережениями». Выдернул оттуда, несмотря на заполошные причитания. Нищеты сподобил. О смелости промолчу. Не обо мне ни разу.

Вот об этом рассказать хотелось. Точнее, не хотелось. Как всегда. Пришла домой, спать легла, проснулась и понеслось по накатанной: «Ни за что!!! Да куда мне… Да зачем опять… Не могу… Ну правда не могу… Не хочу… Не буду… Ну прости… Ладно все… Да пишу уже… Только сначала… Господи Иисусе Христе…» Вдох. «…помилуй мя». Выдох.

И он написал:

«ХОЧУ В РАЙ…

ГОСПОДИ! СПАСАЙ!!!»

Х х х

 

Года летят быстрее самолёта,

Мы путаемся в злых мирских тенётах,

Теряя всякий драгоценный миг,

 

Который был от Господа оторван

И брошен в бездну — суетную прорву,

И в ней пропал его предвечный блик.

 

Ничтожно время, меркнут расстоянья

Пред глубиной и тайной покаянья,

Которой нас Господь благословил.

 

И дал увидеть красоту смиренья

На лике ближнего мелькнувшего в мгновении,

Которое ты сердцем уловил…

 

Слова бедны и не вмещают сердца,

И с этой болью надо нам стерпеться,

И к бессловесью навык приобресть,

 

Чтоб тоньше слышать и острей вглядеться

Туда, где за сердечной хрупкой дверцей

Стоит Господь, звучит Благая Весть.

 

Звучит и поднимает среди ночи,

Зовёт Домой — упасть в объятья Отча,

Жить,  всё вокруг и каждого любя.

 

И ближе воздуха Господь… Такая Радость,

Волной накрывшая молящуюся малость —

Тебя…