Рождество богородицы: пара нот

ШУЙСКОЙ СЛУЖБЫ

«Рождество Твое, Богородице Дево, /радость возвести всей вселенней: /из Тебе бо возсия Солнце правды Христос Бог наш, /и разрушив клятву, даде благословение, /и упразднив смерть, дарова нам живот вечный», — пели мы сегодня в Шуе, куда прибыли почтить Матерь Божию, в знакомый, как дом родной, храм Рождества Иоанна Предтечи.

На день рождения мы, простые люди, дарим друг другу подарки. В Свое пречистое Рождество Богородица Сама нисходит к молящимся и дарит им просвещение светом Истины, умиротворение и радость, причем вселенского масштаба.

«Упразднив смерть, дарова нам живот вечный» — насколько же ясно звучат здесь пасхальные звуки! Ведь как жить, если пасхальная радость тебе не знакома? Возможно ли смотреть в сторону воссиявшего Солнца правды? Нет? Тогда глупо всё как-то выходит, муторно и пусто. «Есть ли жизнь на Марсе?» — блуждает в космическом хаосе бесконечных мыслей пытливый ум современного человека. «А есть ли жизнь без «Христос воскресе!»?» — спохватываешься ты в момент пения сегодняшнего праздничного тропаря и безмолвствуешь, потому что очевидность затворяет уста. Банальность убивает всё живое, но почему-то в действительности эта мысль о воскресении для многих, скорее, не тривиальная, а спорная. Какой Христос? Зачем воскрес? Чем докажешь?

Голос алтарника проливается в тишину словами: «Сие бо да мудрствуется в вас, еже и во Христе Иисусе: иже, во образе Божии сый, не восхищением непщева быти равен Богу: но себе умалил, зрак раба приим, в подобии человечестем быв, и образом обретеся якоже человек: смирил себе, послушлив быв даже до смерти, смерти же крестныя» (Флп. 2:5-8). Никогда не вслушивалась в эти слова внимательно, а тут как глаза открылись. С восприятием Священного Писания это часто случается. Проходит время, и буквально наизусть заученные фразы открываются по-новому: Христос — вечная новость. Бог принимает образ раба, чтобы явить нам пример послушания даже до смерти. Вот эти термины «раб» и «послушание» для нас всё равно что красная тряпка для быка. Типа нас Конституция раскрепостила, а совершеннолетие освободило от всякой ненужной подчиненности. Зачем нам поношения, скорби и лишения, претерпеваемые смиренно Христом, Который мог себе позволить… Да всё что угодно! Хоть тысячу царств, хоть легионы ангелов. А пошёл узким путём. До смерти на Кресте. Позорной и мучительной. Без Голгофы Воскресения не случится. Закон мирозданья. А кроме того, твоей жизни, творящейся сею минуту.

Алтарник читает, а в сердце проносится: хорошо бы рабства этого хоть чуть-чуть вместо закабаляющей свободы вавилонской цивилизации. И послушания вместо блуждания. Услыши мя, Господи! И терпения дай, чтобы всё это увидеть, понять и принять… И побыстрее:) Шучу.

Евангелие. Марфа и Мария. Мария и Марфа. Про тебя, про меня, про нас. Про постоянное «помыть-купить-приготовить-написать-ответить-сходить-достать-некогда-некогда-некогда» vs «помолиться-почитать-осмыслить-прислушаться и услышать-всмотреться и увидеть». Суета на одной чашке весов, Благая Весть — на другой. Что перевесит?

Обычно на праздничной службе взгляд скользит по празднично убранной иконе на аналое, цветочкам-тканям, братьям-сестрам, свечкам. Смотришь и думаешь:

Как же сердце поёт в Рождество дивной Матери Божией!

Словно рай воцарился, и ничто его не потревожит.

Даже свечи — и те светились от благоговения

И тихо шептали: «С Днем рождения! С Днем рождения!»

В общем, девочка — для девочек. Марфушечка-душечка. Взяла своё, вздохнула и нырнула совсем в другие вещи. Которые не вещи. Мария — свидетель. После таких мощных текстов, которые мы слышали на службе, тянет на реминисценции. Например, «наш путь есть путь апофатического подвига чрез наше «истощание» в следовании Христу, истощившему Себя даже до крестной смерти», — писал архимандрит Софроний (Сахаров) в книге «О молитве». Эка что в голову пришло! Это тебе, тётя Валя, не майонез по обыкновению на постность проверять:) Самой смешно, но…

Выходишь на берег Шуи — реки, протекающей через десяток болот (говорят, название произошло от финского корня suo, что значит «болото») и не помутневшей, и надеешься на ту же судьбу. В смысле, на преодоление внутренней грязи, «разрушение клятвы», снискание благословения Господня, на которое есть смысл надеяться с такой Небесной Ходатаицей, пришествие Которой в мир мы сегодня и величали. И видно, что от сердца, уловившего частоту «живота вечного».

Пресвятая Богородице, спаси нас!

ВВЕДЕНСКАЯ СВЕТОПИСЬ

Белый свет на землю пролился.

Шёл прохожий, остановился —

Он такой белизны и не чаял...

Шуйский храм к небесам причалил —

К светлой-светлой небесной тверди.

Вот наш батюшка. Вот наши дети.

Свет почил на радостных лицах.

Нас сподобил Господь появиться

На чудесной светлой картине.

Воробьи сидят на рябине,

В белизне чирикая песни.

Хорошо нам сегодня вместе,

В день Введения Матери Божией

В храм святой... Улыбнулся прохожий

И пошёл в зимний день согретый

Этим белым небесным светом.

ПЕТРОПАВЛОВСКИЕ СО-БЫТИЯ

Х х х

Сегодня прожектором в окна солнце било нещадно с утра,

Когда я читала отрывок про отреченье Петра.

У нас тут березы мокнут, и бликами листья слепят,

А у него — зверский холод, сборище злобных солдат,

Зеваки с издевками, крики, смятение мыслей и чувств,

Потому что в претории мрачной страдал Иисус.

Он сказал. Он сделал. Свершилось! Но нам чужд печальный конец,

Ведь герою должны пожать руку и бодро сказать «Молодец!»,

А не лупить бичами, терновый венец надев,

И не сбивать крест накрест пару внушительных древ…

Вера даётся мучительно. Через грозДное питие

Мы черпаем силы в выборе небытие/бытие...

Петр брел, не видя дороги, выбирая одно из двух…

У соседей в доме напротив на балконе запел петух.

 

 

ПРО СО-БЫТИЯ

 

Ходила тут сутки и терзалась ограниченностью языка своего косного. Угу. Пост прошёл. Понимаю, что просто нереальный, что не было такого и вряд ли ещё будет — настолько он был наполнен какими-то кардинально переворачивающими вещами, очень тонкими и важными, сногсшибательными и чудесными. Причём всё это само собой происходило — без чётких планов и спасительных технологий (урезать, прочесть, сделать во что бы то ни стало, упасть, отжаться, не съесть, посмотреть, не посмотреть, послушать, законспектировать, и прочая блажь несовершенного ума моего дамского), без борьбы за... и страданий во имя... Будто на пустом месте. Вот был ты одним человеком, а стал другим. Почему-то. Бога видел так. А теперь иначе. Почему-то. И дух захватывает. Начинаешь формулировать и... чисто как собака Бобик или коровка Бурёнка — глаза выражают всё что хочешь, а рот мычит:) На поверхностные темы можно с утра и до ночи молотить, даже язык не заболит, было бы желание, а когда происходит СО-БЫТИЕ — только молчать можешь. Так что буду нынче, как зверя неразумная изъясняться:)) Сорри.

Были сегодня на литургии в часовне святых славных и всехвальных первоверховных апостолов Петра и Павла г. Петрозаводска, которую лет двадцать назад построил о. Геннадий Кузькин (тогда ещё просто Евгений Степанович) по проекту выдающегося архитектора Н.В. Куспака. На подходах к часовне, честно говоря, даже немного растерялась. Вроде помню, как туда попасть, а тропинки издалека не видать — настолько много зелени: деревьев, кустов, травы, цветов. Как будто часовня стоит на отдельном тихом островке, отгороженном от шумной асфальтовой цивилизации надежной живой изгородью. Но подхожу ближе, и встревоженный взгляд выхватывает «народную тропу», которая к рукотворному храму «никогда не зарастет». Это я пушкинский «Памятник» чего-то вспомнила, пересекая границу мира культуры и попадая в мир... Да как сказать, какой-такой мир, если он не от мира сего?:))))

Мы тут ежедневно маемся, дискутируем, измеряем, взвешиваем, определяем, цитируем, силимся о безграничных тайнах Божиих поведать ограниченным человеческим языком. И тщетно. Только путаемся да ссоримся не по делу. В какую позу поблагодатней встать, а почему так, а не эдак, а кто правее, а кто левее, а из которой Бог слышит лучше, а чё ты мне перечишь, а ты на себя посмотри, а ты сам такой, анафема, анафема... Будто это мозгами постигается и аргументами доказуется. Сегодня вон отец Геннадий служит, вся часовня, как один человек, поёт, радость окрыляет рожденных ходить и страдать от силы земного притяжения, апостолов превопрестольницы и вселенныя учителя Владыку всех молят мир вселенный даровати и душам нашим велию милость. Церковь Небесная торжествует, земная присоединяется. На улице смурь такая, как в октябре, тучи давят на остатки мозгов, причем не первый день, не знаешь уже за какой таблеткой спасительнее потянуться, дождь ледяной, — в общем, июль издевается над нами пополной. А в часовне — мир, любовь, радость, благость. Стар и млад голосят, причастившись: «Величаем вас, апостоли Христовы Петре и Павле, весь мир ученьми своими просветившия и вся концы ко Христу приведшия». И все союзно, в единении. И не важно, что не всякий в ноты попадает. Главное — сердцем поют. «Едиными усты, единым сердцем», в общем.

К чему это я? Не знаю. Отец Геннадий, после службы окинув взглядом дивью растительность вокруг часовни, сказал: «Это ведь всё посажено руками прихожан. А больше — прихожанок. Сколько трудов! Какие люди были! Да. А место сам Владыка Мануил выбирал. Ходил тут по колено в снегу... И имя часовне тоже он тут же и дал...» Ностальгические нотки в голосе батюшки навеяли такое ощущение, что будто как в капле слилось всё — и прошлое, и настоящее, и трудовые будни по обустройству этого "островка безопасности", и праздник сегодняшний, и люди — предки и потомки, — короче, СО-БЫТИЯ...

Апостольский пост пролетел, нас окрылив надеждой, —

Той самой, что греет всегда нательным крестом по одеждой.

И жизнь похожа на скатерть, с которой весь сор стряхнули.

И радостно дышится даже на дождливой макушке июля.

Забыты обиды навек, слова стали мягче и тише,

И брат наш опять — наша жизнь, а не кто-то чужой и лишний.

И Павел с Петром на иконе зовут будто выше и выше...

Апостольский пост пролетел, и Бог стал на целый пост ближе.