Обновленчество 20-х и 90-х годов: неразрывная преемственность

 

 

И вы исполните меру отец ваших.

Мф. 23, 32

 

Шумная деятельность двух московских приходов – о. Георгия Кочеткова и о. Александра Борисова, практикующих богослужебный и богословский модернизм с целью создания некоего «живого», «обновленного» православия «с человеческим лицом», «просвещенного» христианства в противовес «охранительному», «кондовому» Православию (терминология о. Г. Кочеткова) нашла отклик в среде духовенства Русской Церкви. Откровенная реформация Православия, начиная от модернизма в литургической практике, причащения на своих богослужениях католиков и других инославных, отмены постов и устроения кощунственных «полулитургических агап» и кончая пересмотром православной догматики, экклезиологии, Священного Предания, отрицанием присутствия Тела и Крови Христовых в евхаристических Дарах и баптистским толкованием почитания Божией Матери — все это получило должную оценку в выступлениях на богословской конференции «Единство Церкви», в голосе духовенства на московском епархиальном собрании, в обращении клириков и мирян к Святейшему Патриарху Алексию, а также в выступлении самого Первоиерарха Русской Церкви, точно обозначившего это явление как новообновленчество1.

 Однако сами представители новообновленческого движения стараются всячески отрицать какую-либо их связь с обновленчеством 20-х годов, делая акцент лишь на политической стороне деятельности своих идейных предшественников (связь с ГПУ, восхваление новой богоборческой власти), а также на их каноническом разрыве с Патриаршей Церковью. Раз, мол, мы не отвергаем существующую иерархию, то ни о каком неообновленчестве и речи быть не может! Так, на вопрос, заданный 11 февраля 1994 г. на пресс-конференции «просветительско-благотворительного братства «Сретение»» одному из его активистов А.М.Копировскому: «Как, по-вашему, явление неообновленчества имеет место сейчас у нас в обществе или нет?» — А.М.Копировский ответил: «Русская Православная Церковь в лице своей иерархии, собора, синодов вопроса о существовании неообновленчества сейчас в России не ставит. Я считаю, что этот термин — недоразумение. Когда говорят о неообновленчестве, говорят о русском языке почему-то больше всего. Но, простите, обновленцы прежде всего говорили, что они к церкви, возглавляемой Патриархом Тихоном, никакого отношения иметь не хотят, что они имеют отношение к Советской власти, которая исполняет заветы Иисуса Христа лучше, чем существующая церковь. Обновленцы говорили, что они отвергают иерархию, что они отвергают православные каноны. Вот что делали обновленцы. Так какое же неообновленчество сейчас есть, которое отвергает иерархию и каноны, церковь во главе с Патриархом? Вообще ничего похожего нет... Где это неообновленчество?» (Цит. по: «Христианский вестник». М. 1994. № 3–4. С. 58–59).

 На самом ли деле нет ничего похожего в деятельности церковных реформаторов 90-х годов и обновленческого движения 20-х, или же существует преемственность целей и методов революционной перестройки Православной Церкви, несмотря на все политические различия?

 

* * *

Сначала приведем несколько выдержек из социально-политических заявлений обновленцев 20-х гг., которые, однако, не определяли сущности революционно-реформаторских устремлений их выразителей, являясь лишь следствием более глобальной цели радикального реформирования всего существующего строя церковной жизни.

 Руководители обновленческого движения «Живая церковь» провозглашали:

 «Великий лозунг социальной революции «Пролетарии всех стран, соединяйтесь» вполне приемлем, вполне полезен, вполне жизнеспособен и в нашей церковной революции» («Живая Церковь». 1922. № 6–7).

 «Октябрьская революция освободила церковь от тяжкого ига помещичьего самодержавия, отделив ее от государства и таким образом предоставив ей свободу духовного развития и совершенствования» («Живая Церковь». 1922. № 8–9).

 Из программы «Союза общин древлеапостольской церкви» (СОДАЦ), составленной одним из самых ярких лидеров обновленчества священником А. Введенским: «Поскольку в принципах Октябрьской революции нельзя не усмотреть принципы первохристианства, церковь религиозно принимает нравственную правду социального переворота и активно, доступными ей церковными методами, проводит эту правду в жизнь» («За Христа». 1922. № 1–2).

 Архиепископ Нижегородский и Арзамасский Евдоким (Мещерский), будущий глава обновленческого ВЦУ: «Да будут же благословенны дни Октября, разбившие рабские узы и даровавшие народу истинную свободу» («Известия ТатЦИКА». 10.07.1922).

 В программе Союза «Церковное возрождение», возглавляемого епископом («митрополитом Московским и всея Руси») Антонином (Грановским), упоминается о «коммунизации церковного уклада жизни» и «потребительском коммунизме» («Жизнь и религия». 1923. № 7).

 В постановлении одного из съездов живоцерковников говорилось: «...Клеймим позором всех высших иерархов во главе с Патриархом Тихоном... Да здравствует мировая революция, освободившая рабочих и крестьян от гнета капитала. Да здравствует возрождение страны рабочих и крестьян. Позор всем врагам пролетарской республики!» («Что постановил Владимирский губернский съезд духовенства и мирян». Владимир. 1923. С. 6–7).

 В тезисах предстоящей реформы Православной Церкви на поместном соборе «Живой церкви» говорилось, что Советская власть мирскими методами осуществляет правду первохристианства (§16б) («Жизнь и религия». 1923. № 5). Подобными идеями изобиловали статьи и проповеди всех вождей обновленческого движения: А.Введенского, Антонина Грановского, Боярского, Егорова, Белкова, Калиновского и др. Однако сущности обновленческого движения подобные речи не отражали, хотя их взаимосвязь со стремлением к реформам канонического, богослужебного и даже вероучительного характера весьма примечательна. Подобные высказывания, хотя и не в такой форме, встречались и в более поздние годы в речах церковных деятелей разного ранга (см., например, высказывания митрополита Ленинградского Никодима (Ротова) или профессора ЛДА Н.А.Заболотского).

 

* * *

Рассмотрим программу церковных реформ обновленцев 20-х годов и сравним ее с теми требованиями преодоления «кондовости православной жизни», которые постоянно выдвигаются «нашими думающими (!) священниками» (терминология о.о. Г. Кочеткова и А. Борисова), т.е. современными церковными реформаторами 90-х годов.

 «Нам необходимо обновление, нам необходимы реформы. Мы остро нуждаемся в реформах...» – пишет современный реформатор о. Георгий Кочетков. – «Сам культ стал слишком тяжел... Кондовое православие – это ужасно». Поэтому реформы «должны идти быстро, потому что нам не дано этого времени столько, сколько бы мы хотели его иметь. Историей, Богом не дано» («Православная община». 1995. № 28. С. 44; № 30. С. 75). «Охранительное Православие зашло слишком далеко» («Новая Европа». 1992. № 1. С. 82).

 Глава обновленческого Союза «Церковное возрождение» Антонин Грановский в 1924 г. заявлял: «Реформационная тенденция – это основа, нерв и душа СЦВ». А вот слова другого лидера обновленчества священника А. Введенского, сказанные накануне обновленческого «собора» 1923 года: «Вопросы самой реформы церкви, конечно, если не так срочны, то не менее важны и на них должно быть обращено внимание Собора. Современное передовое церковное сознание стоит перед несомненным расхождением догматов веры и достижений человеческого разума... Необходимо практически пересмотреть все церковное учение. Здесь и догматика и этика. Богослужебная реформа неоходима нисколько не меньше... Тихоновская церковь не желает реформы: косная по психологии, реакционная политически, она реакционна и в религиозной области... Никакие обоснования уже изжитого невозможны; реформа церкви, реформа самая радикальная неизбежна» («Известия». 28.04.1923).

 Как видим, 70 лет назад звучали те же требования немедленной революционной реформации Православной Церкви. Вся разница состоит лишь в том, что «косная, реакционная Тихоновская церковь», «тихоновщина» теперь, спустя 70 лет, именуется нынешними церковными реформатами «кондовым, охранительным Православием», «церковью старух».

 

В программе церковных реформ, намеченной группой духовенства и мирян «Живой церкви» в 1922 году, выдвигались следующие требования:

 §1. Пересмотр церковной литургии и устранение тех наслоений, которые внесены в православное богослужение пережитым периодом союза церкви и государства и обеспечение свободы пастырского творчества в области богослужения.

§2. Устранение обрядов, являющихся пережитком языческого миросозерцания.

§3. Борьба с суевериями, религиозными предрассудками и приметами, выросшими на почве народного невежества и монашеской эксплуатации религиозного чувства доверчивых масс.

§4. Приближение богослужения к народному пониманию, упрощение богослужебного чина, реформа богослужебного устава применительно к требованиям местных и современных условий.

§5. Исключение из богослужений выражений и идей, противных духу всепрощающей Христовой любви.

§6. Широкое вовлечение мирян в богослужение, до церковного учительства включительно... («Живая Церковь». 1922. № 10).

 А на учредительном собрании группы «Живая церковь», состоявшемся в Москве 29 мая 1922 года, была поставлена и такая задача: «Пересмотр церковной догматики, с целью выделения тех особенностей, которые были внесены в нее бывшим в России строем» («Живая Церковь». 1922. № 3).

 В дальнейшем требования этой реформы были детализированы. Так, в тезисах предстоящих реформ Православной Церкви было особо выделено требование: «§37а. Вполне допустимо богослужение на русском и других национальных языках» («Жизнь и религия». 1923. № 5). Кроме того, в тех же тезисах значилось:

 «§62. Патриаршество должно быть уничтожено».

«§63. Епископат... должен быть брачным».

«§64. Монахи священниками... быть не могут. Монах-епископ — вовсе не мыслим» («Жизнь и религия». 1923. № 5).

 В сфере приходской реформы предусматривался широкий демократизм приходской жизни вплоть до выбора мирянами клира, свободного доступа мирян к пастырскому служению, в том числе и женщин — к должности дьяконисс, и равного участия мирян в высшем церковном управлении. Кроме того, реформа требовала ликвидации «епископского деспотизма», свободного доступа к епископскому званию даже женатых священников («Живая Церковь». 1922. № 10).

 Почти аналогичный характер церковных реформ, особенно в сфере богослужения, носили программы и других обновленческих движений, отколовшихся от «Живой церкви». Союз «Церковное возрождение» епископа Антонина (Грановского) ставил во главу угла именно литургические преобразования, дабы культ был «от мелочей и от слова до слова понятен каждому верующему и доступен» («Обновление церкви». 1923. № 3–4). «Мы, если можно так выразиться, пионеры-новообрядцы, – заявлял в 1924 г. душевно поврежденный расколоучитель Антонин. – Вот эти новые формы нашего ритуала, наши новшества Тихону (Святейшему Патриарху. – Н.К.) завидны, а потому ненавистны и неприемлемы... Мы, к примеру, молимся на родном живом языке... Но Тихон, по своей поповской профессиональной узости и корыстному крепостничеству, это запрещает и пресекает... и нам нет никаких резонов потакать его преступному ожесточению против нашего русского языка... Тихон наш душегуб, как представитель, покровитель закостенелого, отупевшего, омеханизировавшегося, выдохшегося поповства... Во имя мира и для единения в духе любви не мы должны, а он должен благословить одинаково и славянский, и русский. Тихон не прав, сто раз не прав, преследуя наш обряд и называя нас сумасшедшими». Антонин говорил: «...Народ ходит в церковь и желает, чтобы учение Христа мы проводили на понятном ему языке, и мы должны это сделать. Союз "Церковное возрождение" дает то, чего желает народ» (Труды первого Всероссийского съезда или собора Союза «Церковное возрождение». М. 1925. С. 25). Те же требования русификации богослужения выдвигал и «Союз общин древлеапостольской церкви» (СОДАЦ), основанный виднейшими деятелями обновленчества А.Введенским и А. Боярским (последний образовал в Колпино т.н. «кружок друзей церковной реформации»).

 Необходимо отметить еще одно обстоятельство. Церковные реформаторы 20-х годов («Живая церковь» и др.) в основном выступали с теми же требованиями, что и их дореволюционные предшественники — группа духовенства, организовавшая в 1905 году кружок «32-х священников» (А.Введенский, П. Кремлевский, И.Егоров, Г.Петров и др.).

 Священник Валентин Свенцицкий еще в 1906 г. писал: «Современное церковное движение можно назвать либеральным христианством, а либеральное христианство – только полуистина. Душа, разгороженная на две камеры – религиозную и житейскую, не может целиком отдаться ни на служение Богу, ни на служение миру. В результате получается жалкая полуистина – теплохладное, либеральное христианство, в котором нет ни правды Божией, ни правды человеческой» («Вопросы религии». 1906. Вып. 1. С. 5). Обновленческие лозунги, как пишут А. Левитин-Краснов и В. Шавров, став модными после 1905 года, тесно сочетались с «освободительным» движением, которое развертывалось в стране. Деятели церковного обновления иногда примыкали к крайним радикальным партиям. В целом обновленческое движение между двумя революциями протекало в русле кадетского либерализма (Очерки по истории русской церковной смуты. М. 1996. С. 18).

 Требования «32-х» («Союза Церковного обновления») были в целом следующие: догматические, канонические и литургические реформы, ликвидация «монашеско-иерархического деспотизма», демократизация церковной жизни (выборность мирянами клира и епископата)... Это позволяет обнаружить преемственность идей «старого церковно-обновленческого движения» («группы 32») и обновленчества 20-х гг. «Живая церковь» открыто заявляла, что она продолжает линию «32-х священников» и других церковно-обновленческих движений дореволюционного времени. Различались лишь социально-политические условия времени.

 

Таким образом, все выдвигаемые требования обновленческих группировок по реформированию Православной Церкви можно свести к следующим основным положениям:

1. Признание Советской власти и справедливости октябрьской социалистической революции, якобы воплощающей в жизнь идеалы первоначального христианства. Пересмотр в связи с этим церковной этики.

2. Литургическая реформа. Упрощение богослужения, приближение его к народному пониманию (русификация).

3. Догматическая реформа.

4. Каноническая реформа. Пересмотр церковных канонов и отмена некоторых из них. Ликвидация или ограничение института монашества. Брачный епископат. Допущение второбрачия духовенства.

5. Приходская реформа. Соборное (не патриаршее) управление Церковью. Демократизация приходской и церковной жизни. Выборность клира и епископата.

 

Рассмотрим эти положения, сравнивая их с требованиями современных церковных реформаторов.

 Что касается признания Советской власти и справедливости революционных преобразований, якобы воплощающих в жизнь идеалы первоначального христианства, то, казалось бы, в этом пункте трудно отыскать какую-либо общность, например, «христианско-социалистических идеалов» председателя ВЦУ епископа Антонина (Грановского) и христианско-демократических взглядов о. Александра Борисова. Однако именно последний в своей скандально нашумевшей книге «Побелевшие нивы» называет Антонина «смелым реформатором» (С. 175), призывая возродить кое-что из его реформаторской практики. Того же епископа Антонина Грановского2, обещавшего верующим 20-х годов «самую широкую демократизацию неба, самый широкий доступ к лону Отца Небесного» наряду с «коммунизацией церковного уклада» и призывавшего «революционизировать церковь», реабилитирует другой защитник современных отечественных неообновленцев — Д.Поспеловский.

 

В сборнике материалов богословской конференции «Афанасьевские чтения», выпущенном московским братством о. Г.Кочеткова «Сретение» в 1994 году, некоторые участники конференции с нескрываемой симпатией говорят о ряде деятелей революционного обновленчества начала века — пропагандистах «христианского социализма» в России — о. Г.Гапоне, о. Г.Петрове, о. И.Егорове (двух последних протопресвитер Виталий Боровой назвал даже «светлыми личностями» (С. 159)), Ионе Брехничеве, отрекшемся после революции от сана и ставшим экспертом ЧК по церковным вопросам. В этой связи, наверное, не случайно и о. Георгий Кочетков называет крайнего обновленца-раскольника А.Введенского митрополитом («Православная община». 1994. № 3. С. 59)3, хотя священника А.Введенского никто из православных митрополитом никогда не считал.

 

Литургическая реформа

 

В области литургической реформы совпадения требований реформаторов 20-х и 90-х годов очевидны по всем пунктам.

 

а) Русификация богослужебных текстов

 

Вот что писал журнал живоцерковников «Церковное знамя» (1922. 15 сент. № 1): «Мы желали бы произвести те или другие изменения в области церковных богослужений и требнике с допущением новых обрядов и молитвословий в духе Церкви православной. Главным образом желательны изменения богослужебного языка, весьма во многом непонятного для массы. Эти изменения должны неукоснительно вестись в сторону приближения славянского текста к русскому. Обновление должно идти с постепенностью, без колебания красоты православного богослужения и его обрядов».

 То же самое мы читаем и в программе СОДАЦ, составленной А.Введенским: «Мы стоим за очищение и упрощение богослужения и приближения его к народному пониманию. Пересмотр богослужебных книг и месяцесловов, введение древнеапостольской простоты в богослужение..., родной язык взамен обязательного языка славянского» («За Христа». 1922. № 1–2).

 Богослужение на русском языке практиковал в петроградской Захариевской церкви и ближайший сподвижник А. Введенского церковный бунтарь о. Евгений Белков, основавший т.н. «Союз религиозно-трудовых общин»: «В области чисто культовой Союз не производит никаких реформ, за исключением введения русского языка» – говорилось в декларации этого антицерковного Союза.

 Выше уже приводились некоторые высказывания по этому вопросу епископа Антонина (Грановского), подготовившего и издавшего реформированный чин литургии на русском языке, которая служилась в вечернее время в Москве в Заиконоспасском монастыре, принадлежавшем Союзу «Церковное возрождение». На проходившем в 1924 году «соборе» этого Союза была принята следующая резолюция:

 «1. Переход на русский язык богослужения признать чрезвычайно ценным и важным приобретением культовой реформы и неуклонно проводить его, как могучее оружие раскрепощения верующей массы от магизма слов и отогнания суеверного раболепства перед формулой. Живой родной и всем общий язык один дает разумность, смысл, свежесть религиозному чувству, понижая цену и делая совсем ненужным в молитве посредника, переводчика, спеца, чародея.

2. Русскую литургию, совершаемую в московских храмах Союза, рекомендовать к совершению и в других храмах Союза, вытесняя ею практику славянской, так называемой Златоустовой литургии...» (Левитин-Краснов А., Шавров В. Очерки по истории русской церковной смуты. 1922–1946. Kuesnacht. Schweiz. 1978. С. 274–275; М. 1996. С. 580).

 Епископ Антонин на этом «соборе» говорил: «Поповство и держится за славянский язык как за средство рабовладельческого командования умами верующих».

 

В приходе московского священника Георгия Кочеткова реформированное и русифицированное богослужение совершалось вплоть до начала 1994 года (частично это продолжается и до сих пор). Вот несколько цитат из его высказываний по поводу введения «живого русского языка» в богослужение:

 «Поразительно — Русская церковь настроена против русского богослужения! Мы много раз шутили по этому поводу: у нас единственный русский приход в Русской церкви». «Наша задача способствовать рождению живого литургического русского языка. Мой личный богослужебный литургический опыт говорит о том, что у церковнославянского языка нет преимущества перед этим русским... Я воспринимаю церковнославянский просто как другой язык». «Я делаю переводы уже не один год... Для нас очень важно, например, что С.С. Аверинцев ходит в наш храм. Он не просто стоит как специалист (!), а молится с нами... Однажды, когда я обсуждал с ним наши тексты, одно место ему захотелось исправить по своему вкусу, но он сказал: Нет! Оставьте как есть. Я перевел бы это место по-другому, но в нашем храме я уже полюбил так как у вас. Он... во всей моей книге переводов богослужений сделал, может быть, лишь десяток замечаний и предложений» («Независимая газета». 14.01.94). «Я вспоминаю одно слово С.С. Аверинцева. Когда мы с ним обсуждали вопрос о переводе известной молитвенной формулы "Паки и паки миром Господу помолимся", он сказал: "Ну что же, «снова и снова в мире Господу помолимся» – это допустимо. Если иметь в виду необходимость встряхнуть (!) присутствующего в церкви традиционного верующего"» («Православная община». 1995. № 30. С. 64). «Имея достаточно длительный практический опыт проведения русского богослужения, можно засвидетельствовать ту духовную истину, что Господь благословляет (!) это богослужение, что на него есть воля Божия (!?), и значит, ее надо нам исполнять» («Православное богослужение. Русифицированные тексты вечерни, утрени, литургии св. Иоанна Златоуста». Издание МВПХШ. 1994).

 В другом месте о. Г.Кочетков пишет: «В 1988 году... по ходатайству о. Виталия (Борового. – Н.К.), митрополит Ювеналий назначил меня в один из отдаленных храмов области диаконом... Там был настоятель, старый человек, сидевший в лагерях. Он некоторое время терпел, как я читал Евангелие, перелагая его по-русски, а потом запретил это. Я нашел общий язык с другим священником, молодым. Он позволял мне проповедывать, русифицировать все, что можно4, и даже ездил со мной к баптистам...» («Новая Европа». 1992. № 1. С. 79).

 Правда, о. Георгий спешит отмежеваться от возможных обвинений в неообновленчестве, намеренно искажая очевидные исторические факты: «Обновленцы-то гнали русский язык (?), они-то как раз и не хотели русского языка... А кто признавал русский язык богослужения? Патриаршая церковь!»5 («Независимая газета». 14.01.94).

 Другой московский священник-реформатор Александр Борисов в своей книге «Побелевшие нивы» посвятил несколько страниц доказательству необходимости русификации богослужебного языка, часто приводя в пример богослужения баптистских общин. В частности о. А. Борисов сетует, что «сейчас предстоит начинать все с начала, то есть заново доказывать необходимость реформы внутри Церкви вообще и русификации богослужебного языка» (С. 133). «Главное же из радикальных изменений, – пишет о. Александр, – это русификация богослужебного языка и введение русского языка при чтении за богослужением Священного Писания» (С. 172). «Необходимы, конечно, реформы в отношении значительной части богослужебного материала» (С. 54).

 Пропагандой скорейшего искоренения из литургической практики церковнославянского языка на страницах светских антиправославных изданий («Русская мысль», «Сегодня» и др.) и по радиостанции «София» неутомимо занимаются священники Г.Чистяков и В.Лапшин, историк Д.В. Поспеловский, заштатно «практикующий священнослужитель» о. Иннокентий Павлов («практикующий» новые безграмотные переводы Священного Писания и богослужебных текстов), заштатный архиепископ Михаил (Мудьюгин), который «вообще считает... служение на славянском языке антиканоничным...» (?!) («Сегодня». 12.02.1994). Тот же архиепископ Михаил называет в своей книге «Русская православная церковность. Вторая половина XX века» (М. 1995) чтение в храмах на церковнославянском языке одним из «сатанинских ухищрений», причем «наиболее мощно действующих», а игумен-«филолог» Иннокентий (Павлов) изрек по радио «София» некое новое «одесско-блатное» определение: «Церковнославянский язык – это церковная феня» («Христианский церковно-общественный канал». 8.01.96 г.). Подобная патологическая неприязнь к церковнославянскому языку6 и прочие безумные глаголы – не редкость на волнах антиправославного радиоканала, возглавляемого прот. И.Свиридовым.

 

б) Упразднение иконостаса (открытый алтарь)

 

Если религиозное сознание православных верующих привыкло окружать особым благоговением то место, где совершается величайшее из таинств — святая Евхаристия, то реформаторы-обновленцы 20-х гг. требовали открыть алтарь и даже перенести престол из алтаря на середину храма, чтобы действия священника были видны молящимся. Именно так и совершал богослужения, в частности, епископ Антонин (Грановский) в Заиконоспасском монастыре, выдвинув престол из алтаря на солею. На «соборе» Союза «Церковное возрождение» Антонин говорил: «Народ также требует, чтобы он мог созерцать, видеть то, что делает священник в алтаре во время богослужения. Народу хочется не только слышать голос, но и видеть действия священника. Союз «Церковное возрождение» дает ему требуемое» (Труды первого Всероссийского съезда или Собора Союза «Церковное возрождение». М. 1925. С. 25).

 Антонин (Грановский) рассказывал, как он предлагал в 1924 году верующим похлопотать у власти открытие одного храма, но с условием: принять русский язык и открыть алтарь. Верующие обратились за советом к Патриарху Тихону. Святейший Тихон ответил: пусть лучше церковь провалится, а на этих условиях не берите.

 Антонин говорил: «Посмотрите на сектантов всех толков. Никто не устраивает в своих молельнях скворечников. Все католичество, вся реформация держит алтари отгороженными, но открытыми. Вот эти два наших приобретения: русский язык и открытый алтарь представляют два наших разительных отличия от старого церковного уклада. Они так претят Тихону, то есть поповству, что он рад, чтобы такие церкви провалились».

 В 1922 г. другой обновленческий деятель о. И. Егоров также самочинно реформировал традиционное богослужение аналогично епископу Антонину: перешел на русский язык и перенес престол из алтаря на середину храма.

 «Свободно-трудовая церковь» — СТЦ, основанная в 1922 г. и ставившая задачу революционного преобразования внутренней и внешней сторон церковной жизни при том, что «Церковь должна принять великий смысл мировой революции, имеющей целью... создание единого бесклассового общества, что отвечает евангельскому идеалу» («Известия ВЦИК». 2.12.1922), требовала упрощения системы богослужения, ликвидации дорогого церковного убранства, а также уничтожения в храмах иконостасов.

 Журнал живоцерковников «Церковное Знамя» (1922. 15 сент. №1) писал: «Мы горячо приветствуем совершение главнейшего богослужения Святейшей Евхаристии открыто на глазах молящихся, с непосредственным участием всего Тела Церкви Христовой – архипастырей, пастырей и мирян».

 

А вот что пишут современные церковные реформаторы.

 Священник А.Борисов: «Когда-то, в 20-е годы, смелый реформатор епископ Антонин Грановский пытался ввести служение литургии с престолом, поставленным посередине храма, с чтением вслух всем народом евхаристических молитв. Тогда это вызвало насмешки церковных снобов. Но может быть, это не так уж и смешно? Быть может, пройдет какое-то время, и наши потомки будут недоумевать, как могло случиться, что... миллионы христиан на много веков были отгорожены иконостасом... Очевидно настало время подумать о том, не будет ли служение литургии, подобное возобновленному епископом Антонином, способствовать более полному и сознательному участию всех находящихся в храме в Евхаристии» (Побелевшие нивы. С. 175–176).

 Священник Г.Кочетков: «...Я решил для себя принципиальный вопрос — как служить. Я решил: надо служить по совести. Надо мной нет никого (!), я свободен... Все, что я делал, воспринималось как само собой разумеющееся: и русский язык, и отсутствие иконостаса...» («Новая Европа». 1992. № 1. С. 79). «Клир не должен быть отделен от остального народа Божьего, как и алтарь от остальной церкви. Вероятно этому будет способствовать установление в новых храмах низких иконостасов и служение при отверстых царских вратах... Неуместны в этом контексте и "тайные" от народа Божьего молитвы... Их надо читать вслух» («Православная община». 1995. № 28. С. 46). «Когда алтарь оказался в храме отдельным помещением, когда высокий иконостас совершенно закрыл его, там стали твориться вещи, подчас непотребные» («Православная община». 1995. № 30. С. 73).

 Усердствующий не по разуму в обличении «больного» Православия и традиционализма в Церкви архиепископ Михаил (Мудьюгин) призывает брать пример с католичества: «У католиков постоянно проводятся попытки сблизить алтарь с нефом, или, иными словами, — духовенство и мирян. Требовалось немалое мужество для того, чтобы после Второго Ватиканского собора не переносить престол, оставить старый как некое святилище на прежнем месте, а новый соорудить посреди храма. Священник или епископ стоит теперь лицом к народу и так совершает тайнодействие. Народ окружает священника и не только видит, но и слышит все тайнодействия... Люди, которые стоят или сидят вокруг престола, живо и действенно участвуют в богослужении, у нас этого нет. Наши прихожане стоят, переминаясь с ноги на ногу перед закрытым алтарем...» («Сегодня». 29.10.1994).

 Архимандрит Зинон (Теодор) в альманахе «Хрiстiанос» (1996. V. C.146) заявляет: «Может быть, это странно будет услышать из уст иконописца, но я бы иконостас и вовсе упразднил» (видимо без него проще служить латинские мессы с католиками, как это практикуется в монастыре известного иконописца).

 Д.В.Поспеловский: «Ставить иконостас как стену, отделяющую паству от пастырей» — есть «дурной пример России» (!) («Сегодня». 12.02.1994).

 

в) Другие литургические преобразования

 

Богослужение на современном языке, упразднение иконостаса или служба при постоянно открытых царских вратах, чтение вслух т. н. тайных священнических молитв, причащение мирянина за каждой Божественной литургией, на которой он присутствует, без предварительного поста и, желательно, без исповеди – все эти богослужебные новшества XX века объясняются, среди прочего, интеллигентской болезнью – попыткой переложить законы общества на Церковь. Это очень точно подметил священник Владимир Вигилянский: «Что, например, современный либеральный интеллигент хочет видеть в Церкви? Конечно, такую же гласность, как и в обществе. Он хочет, чтобы царские врата были всегда открыты, чтобы тайные молитвы священник читал вслух, он хочет полного равноправия, чтобы и прихожанин и человек, имеющий благодать священства, были одинаковы в своих тайнодействиях и молитвах. Интеллигенту-либералу не нравится, что в Церкви есть иерархия, степени посвящения, некие тайные молитвы» («Татьянин день». 1996. № 6).

 Известный обновленческий лидер о. А. Введенский часто признавался: «Я шел в церковь с твердым намерением сокрушить казенную церковь, взорвать ее изнутри». И уже на первой после своего рукоположения в июле 1914 года литургии, когда «во время Херувимской песни новопоставленный иерей, стоя с воздетыми руками, начал читать текст Херувимской песни, молящиеся остолбенели от изумления не только потому, что о. Александр читал эту молитву не тайно, а вслух, но и потому, что читал он ее с болезненной экзальтацией и с тем характерным "подвыванием", с которым часто читались декадентские стихи» (А. Левитин-Краснов, В. Шавров. Очерки... С. 22–23).

 

Чтение вслух т. н. тайных молитв практиковалось обновленцами в 20-х годах, практикуется и современными реформаторами-неообновленцами (см. например чин русифицированной литургии в редакции епископа Антонина Грановского (1923 г.) и в редакции свящ. Георгия Кочеткова (1993 г.). В редакциях литургий обоих реформаторов игнорируется также клиросное пение в пользу общенародного.

 Протопресвитер Виталий Боровой на устроенных в октябре 1993 года о. Г.Кочетковым «Афанасьевских чтениях» призвал «писать отдельные статьи и монографии» о «заслуженных» деятелях радикального обновленчества, в частности об о. Иоанне Егорове. Свящ. И.Егоров, создавший в 1919 г. в Петербурге модернистскую группировку «Религия в сочетании с жизнью», в своем приходском храме практиковал самочинные нововведения: вынес Святой Престол из алтаря на середину храма, принялся за исправление богослужебных последований, переводил их на современный русский язык, учил о рукоположении «собственным вдохновением».

 Из богослужебных новшеств вышеупоминавшегося епископа-нигилиста Антонина (Грановского) следует назвать широко практикуемое и активно пропагандируемое нынешними церковными реформаторами общенародное пение всей службы, произнесение вслух евхаристического канона. Антонин также преподавал мирянам святейшее Тело Христово сахарными щипцами прямо в руки; при этом Антонин аргументировал такой «возврат к древней литургической практике» «гигиеническими соображениями» «во избежание заразы», что не могло не оскорбить религиозных чувств верующих. На этот шаг, правда, современные модернисты пока еще не осмеливаются: вероятно, для столь радикальной ломки традиции все же необходим канонический разрыв с «охранительным» Православием.

 

Вот как описывалось в одной из провинциальных газет богослужение, совершавшееся епископом Антонином (Грановским) в Заиконоспасском монастыре в Москве в 1922 году:

 «Антонин в полном архиерейском облачении возвышается посреди храма в окружении прочего духовенства. Он возглашает; отвечает и поет весь народ; никаких певчих, никакого особого псаломщика или чтеца... У всех ревнителей служебного благочестия и церковного Устава волосы дыбом становятся, когда они побывают в Заиконоспасском монастыре у Антонина. Не слышать "паки и паки", "иже", и "рече". Все от начала до конца по-русски, вместо "живот" говорят "житие". Но и этого мало. Ектении совершенно не узнаешь. Антонин все прошения модернизировал. Алтарь открыт все время... В будущем он обещает уничтожить алтарь и водрузить престол посреди храма» (Цит. по книге: А. Левитин-Краснов, В. Шавров. Очерки... С. 113–114).

 Сам Антонин заявлял в 1924 г.: «Богомольцы входят в Заиконоспасский храм, видят здесь обстановку, для них необычную. Мы совершаем службу на русском языке при открытом алтаре. Мы произвели изменения в чинопоследованиях таинств – крещения, бракосочетания и исповеди, изменили способ преподания причастия» (Антонин распространял кощунственную идею о «негигиеничности православного способа причащения мирян» с помощью лжицы).

 

Однако в некоторых вопросах современные апологеты «живого», «просвещенного православия» идут иногда далее своих предшественников 20-х годов, не ограничиваясь упразднением иконостаса, а предлагая установить в русских православных храмах скамьи, как в костелах: «Быть может, Бог хочет, чтобы мы в Его Доме отдыхали не только душой, но и телом?.. Думаю, что в открывшихся для нашей Церкви новых условиях это вполне представимо» (Свящ. А.Борисов. Побелевшие нивы. С. 176).

 Аналогичное желание чувствовать себя «комфортно» в православном храме высказывает и «практикующий» игумен Иннокентий (Павлов): «Следует добавить и неоправданную дискомфортность религиозной практики, связанную с излишней затянутостью приходского богослужения, которое приходится выстаивать на ногах, что, несомненно, мало способствует созданию молитвенного сосредоточения» («Сегодня». 7.05.1994).

 В своей книге «Побелевшие нивы» священник А. Борисов предлагает ввести в наших храмах «органы и фисгармонии» (С. 177). То же самое – «введение музыки в богослужение (орган, фисгармония)» было написано и в проекте реформ Церкви, выдвигаемом ЦК СОДАЦ (Пятигорский епархиальный вестник. 1923. № 1).