Вигилентный конфликт в Ливане

     Самопроизвольный вигилантизм местного населения против иммигрантов маловероятен, если в прошлой истории между этногруппами не было насильственных конфликтов. В этом случае отсутствуют пробуждающиеся предубеждения. Вигилантизм может быть спровоцирован правительственными авторитетами средствами внушения страха перед иммигрантами, не имеющего оснований в их поведении. Искусственно вызываемой вигилантизм отвлекает депривированные кризисом слои от просчетов государственной политики. Объектом мнимой угрозы вероятнее будет избран этнический анклав, который обосабливается и постоянно расширяется вследствие затяжного конфликта на этнической родине. Вигилантизм провоцируется институциональной дискриминацией иммигрантов. Об этом свидетельствует, например, вигилантный конфликт ливанцев и палестинцев-иммигрантов второй половины XX в.

   С 1950-х гг., когда началась массовая миграция палестинцев в Ливан, маронитское правительство враждебно относилось к беженцам. Оно противодействовало поселению пришельцев, хотя Израиль объявил о запрете возвращения палестинцев на родину. Враждебность официального Ливана к иммигрантам была вызвана страхом, что палестинцы создадут угрозу сохранению христианско-маронитскому превосходству. Правительство рассматривало беженцев потенциальным союзником ливанских националистических и панарабских организаций. Дополнительно, правительство Ливана опасалось возможных разногласий с Израилем в связи с сионистско-палестинским конфликтом.

    Палестинским беженцам было разрешено оставаться в Ливане, но враждебность маронитского правительства получила институциональное закрепление. Большинству было отказано в интеграции в ливанское общество. Взамен палестинцы размещались в 17 специальных лагерях под надзором ливанской тайной полиции. В начале 50-х гг. в лагерях было введено чрезвычайное положение. «Оно, – пишет К. Шариф, – превращало место пребывания беженцев в гетто и квази-концентрационный лагерь. Ограничивалось внутри- и межлагерное передвижение; с заходом солнца действовал комендантский час; в каждом квартале находились осведомители. Лагерные коменданты обладали неограниченной властью. Общей практикой были унижение беженцев, поборы, тюремное заключение без суда, избиение и другие средства запугивания и притеснения»[77]. В отличие от мусульман, палестинские христиане имели возможность стать ливанскими гражданами. Мусульманские женщины получали гражданство, если они выходили замуж за ливанских мужчин-христиан, что было редким явлением. В 1978 г. лишь 10% палестинцев имело ливанское гражданство. Большинству палестинцев запрещалось трудится за пределами лагеря. Ливанское правительство ввело запрет на обучение беженцев в государственных школах всех уровней. Палестинские семьи были слишком бедны, чтобы их дети учились в частных ливанских школах.

     Хотя негативная правительственная установка не получает автоматического мотивационного закрепления в сознании граждан, исследователи согласны в том, что большинство ливанцев было настроено враждебно к палестинским беженцам. Институциональная дискриминация поощряла вигилантизм. На его распространенность влияли культурные нормы и экономические условия общества. Первоначально вигилантизм в Ливане принял форму стигматизации, наклеивания ярлыков на палестинцев, которые еще не были политизированы и вовлечены во внутриливанский конфликт.

     «Наиболее важная норма всех арабских обществ, – пишет Р. Саиф, – это честь. Она выражена в мужской заботе о благополучии своей семьи, возрастных обязанностях, верности кровнородственным связям и щедром гостеприимстве. Для сохранения чести каждая семья должна уважать своих соседей»[78]. Палестинские иммигранты ориентировались на эту норму и сопротивлялись националистической социализации. В лагерях беженцев они воссоздавали коммунальный уклад семейного поселения и кровного родства, что отражало традиционные образцы связей. В восприятии большинства ливанцев, мало знавших о причинах вынужденной эмиграции, палестинцы были ответственны за свой статус беженцев, означавший нарушение культурной нормы. Вигилантизм проявлялся в уничижительных ярлыках «труса» и «бездомной собаки». Саиф приводит типичное высказывание палестинской женщины: «Когда мы покидали лагерь, местные жители тыкали в нас пальцем и обращались с насмешкой: «Где ваш хвост?»[79]. Лагерная жизнь унижала достоинство палестинцев. Худшей насмешки не могло быть, чем обвинение в продажности и трусости. «Палестинцы были унижены своим статусом, специальным освещением лагеря, ограничениями передвижения и (наибольшее из всех) нормами питания»[80].

    В модернизируемом ливанском обществе норма чести пользовалась большей значимостью у традиционных слоев. Поэтому степень влияния экономических факторов (имущественное положение и конкуренция) на ливанский вигилантизм зависел от культурного контекста. Сафир отмечает, что ливанские крестьяне часто отказывались разделить скудный обед с палестинцами или отказывали беженцам в воде, если они не могли заплатить[81]. Ошибочно объяснять отказ в подаянии чисто экономическими мотивами, крайней бедностью местного населения. Такое объяснение не учитывает арабского великодушия. Вигилантизм ливанских крестьян объясняется контекстом восприятия палестинцев, нарушивших норму чести, и поэтому не заслуживающих великодушия.

      Высший класс ливанцев всех религиозных верований ориентировался не на традиционную мораль, а на прибыль. Его поведение в отношении к палестинцам не было вигилантным. Оно было эксплуататорским. Об этом пишет Генри Эдде, племянник бывшего ливанского президента Эмиля Эдде: «Мы отнюдь не приняли палестинцев с распростертыми объятиями. Мы не обеспечили беженцев сносными условиями жизни – нет воды, электричества, коммуникации, дорог и досугового обслуживания. Мы оставили их в пригородах, а не рядом с границей, в ответ на пожелание бизнесменов иметь дешевую рабочую силу. Ливанская буржуазия, к которой я принадлежу, стремилась использовать палестинцев в Бейруте и сельском хозяйстве»[82]. Вигилантизм получил распространение среды малоимущих слоев городского и сельского населения. Дешевая рабочая сила иммигрантов обостряла конкуренцию на рынке труда, понижало средний уровень заработной платы, что усиливало враждебность ливанцев к палестинцам.