Божественные существа, рожденные от бога и смертной женщины

 

Несмотря на то что Аполлоний считался предвечным божеством, явившимся во плоти, такое понимание того, как божественный муж мог родиться от смертной женщины, не было обычным для греческого или римского мышления. Намного более распространенной была точка зрения, согласно которой божественное существо – не существовавшее до рождения – пришло в мир потому, что один из богов имел сексуальные отношения с женщиной, и потомки от этого союза считались, в определенной степени, божественными. В греческих мифах такими сомнительными с моральной точки зрения похождениями чаще всего отличался Зевс, спускавшийся с небес, чтобы предаться экзотическим развлечениям с той или иной привлекательной женщиной – что приводило к весьма необычной беременности. Но рассказы о Зевсе и его смертных возлюбленных были не просто темой для занимательных преданий. Иногда подобные истории рассказывались и о реально существовавших исторических личностях, например об Александре Великом (356–323 годы до н. э.).

Согласно его позднейшему биографу, греческому ученому Плутарху, чья книга о знаменитых греках и римлянах содержит жизнеописания многих выдающихся личностей того времени, многие люди верили в то, что Александр был одним из отпрысков Зевса. Действительным отцом Александра был знаменитый и могущественный царь Македонии, Филипп, полюбивший женщину по имени Олимпиада. По словам Плутарха, в ночь перед тем как их брачный союз должен был получить завершение, Олимпиада увидела во сне, как молния ударила с небес и вошла в нее – предположительно, вследствие магии Зевса. Филипп между тем, взглянув в ту ночь на жену, увидел змея, который лежал, слившись с нею в объятии. Как подчеркивает Плутарх, это зрелище (что вполне понятно) сильно охладило любовь Филиппа к молодой жене. В древние времена Зевс часто представлялся в образе змея, и для тех, кто верил подобным рассказам, ребенок – Александр – не был простым смертным. Он был сыном бога.

В мифологии мы встречаем еще более поразительные рассказы о Зевсе или его римском аналоге Юпитере, предающемся ночным похождениям. Самая интригующая из них – история рождения Геракла. В древности эта легенда бытовала во многих формах, но, возможно, самая примечательная из них – забавный рассказ, содержащийся в одной из пьес римского драматурга Плавта, комедии «Амфитрион». Пьеса получила название по имени одного из главных персонажей, фиванского военачальника, женатого на необычайно красивой женщине по имени Алкмена. Амфитрион отправился на войну, оставив беременную жену дома. Юпитер, едва бросив на нее с небес похотливый взгляд, решает, что должен ею овладеть. И он знает, как именно добиться своего.

Зевс принимает облик Амфитриона и говорит Алкмене, что он вернулся домой после битвы. Она принимает его с распростертыми объятиями и укладывает его в постель. То, что происходит потом, доставляет Юпитеру такое удовольствие, что он приказывает созвездиям остановить свое вращение. Другими словами, он заставляет время остановиться до тех пор, пока он – даже он, могущественный бог, чьи способности получать наслаждение безграничны, – не насытится до конца. Затем созвездия возобновляют свое движение, Юпитер возвращается в свой небесный чертог, а Алкмена, без сомнения, чувствует себя уставшей после столь продолжительных любовных игр.

Оказывается, что настоящий Амфитрион возвращается домой на следующее утро. И он немало удивлен и раздосадован тем, что жена не встречает его с тем восторгом, которого он вправе был ожидать после столь продолжительного отсутствия. Однако с ее точки зрения это выглядит вполне объяснимым: ведь Алкмена думает, что она только что провела долгую ночь в объятиях мужа. Так или иначе, этот эпизод приводит к интересным последствиям в том, что касается ее беременности. Алкмена уже носила во чреве ребенка Амфитриона, но она зачинает снова, на сей раз от Юпитера. (Некоторые из древних мифов были явно не в ладах с анатомией или биологией)[6]. В итоге она производит на свет близнецов. Один из них – божественный Геркулес, сын Юпитера, а другой – его брат‑близнец, простой смертный, Ификл.

Разумеется, рассказ об Амфитрионе и Алкмене – всего лишь миф, и неясно, многие ли люди в действительности «верили» в это. Скорее, это было просто красивой легендой. Тем не менее идея, лежавшая в ее основе – что смертная женщина могла дать жизнь ребенку от бога – многим людям в древности казалась правдоподобной. Для них не было ничего необычного в представлении, что некоторые из выдающихся людей, ступавших по земле – например, великие завоеватели вроде Александра или даже знаменитые философы, наделенные сверхчеловеческой мудростью, вроде Платона[7], – были зачаты не так, как прочие смертные. У них был божественный родитель, поэтому и сами они, в некотором смысле слова, были божественными.

Следует подчеркнуть, что когда Алкмена дала жизнь Геркулесу, это не было случаем девственного рождения. Она уже имела интимные отношения со своим мужем и затем то, что можно назвать сексом с богом – в данном случае с Юпитером. Ни в одной из историй о божественных мужах, рожденных от союза бога и смертной женщины, последняя не является девственницей. Это одно из отличий между христианскими историями о рождении Иисуса и аналогичными историями о других божественных мужах в Древнем мире. Правда, именно (еврейский) Бог делает мать Иисуса, Марию, беременной через посредство Святого Духа (см. Лк 1:35). Но христиане‑монотеисты придерживались слишком возвышенных взглядов на Бога, чтобы допустить даже в мыслях, что Он мог на время стать человеком в угоду своим сексуальным фантазиям. Греческие и римские боги могли себе такое позволить, но единый Бог Израиля стоял выше всего этого.

 

Человек, ставший божеством

 

Третья модель для понимания «божественных мужей» в греческих и римских кругах предоставила наиболее важную концепцию, имевшуюся в распоряжении ранних христиан и объяснявшую, каким образом он мог быть человеком и Богом одновременно. Суть этого взгляда не в том, как божественное существо могло стать человеком – через временное воплощение или сексуальный акт – а в том, как человек мог стать божеством. Как следует из рассказов, такое нередко случалось в греческой и римской античности.

 

Ромул

 

Один из самых поразительных примеров связан с именем легендарного основателя Рима, Ромула. До нас дошло несколько рассказов о жизни Ромула, включая составленный одним из выдающихся ранних историков Рима, Титом Ливием (59 год до н. э. – 17 год н. э.), который в одном месте называет Ромула «богом, богом рожденным» (История Рима, 1.16). Событие, которое нас особенно интересует, имело место в конце жизни Ромула.

Зачатие Ромула было окружено слухами о божественном вмешательстве. Его мать была девственной весталкой, то есть – как это следует из названия – жрицей культа, обязанной воздерживаться от интимных связей. Но однажды она забеременела, тем самым очевидно нарушив свои обеты. Как она утверждала, виновником был сам бог Марс, и, вероятно, некоторые ей верили. Если так, то это еще раз показывает, как союз между богом и человеком может служить объяснением появления выдающихся личностей на земле.

Однако исчезновение Ромула из этой жизни еще более примечательно. Согласно Ливию, к концу жизни Ромула был основан Рим, учреждено правительство с Сенатом и Ромулом в качестве царя, армия успешно функционировала, и тем самым было положено достойное начало величайшему городу в истории. На исходе дней Ромул собрал членов Сената, чтобы произвести смотр войск у Козьего болота (Campus Martius). незапно поднялась сильнейшая буря. После нескольких яростных ударов грома Ромула окутало облако. Когда туман рассеялся, его уже нигде не было видно.

Как следует из дальнейшего, ходили два рассказа о его кончине. Один из них – которому, судя по всему, верил сам Ливий и, предположительно, большинство других скептически настроенных наблюдателей, – намекал на то, что сенаторы воспользовались моментом, чтобы избавиться от деспота. Они растерзали Ромула и спрятали его останки. Другой рассказ, которому верили широкие массы, распространялся самими сенаторами – что Ромул якобы «был унесен бурей». Иными словами, он был взят на небеса, чтобы жить вместе с богами. Результатом явилось внезапное утверждение за Ромулом божественного статуса: «Потом сперва немногие, а за ними все разом возглашают хвалу Ромулу, богу, богом рожденному, царю и отцу города Рима, молят его о мире, о том, чтобы, благой и милостивый, всегда хранил он свое потомство» (История Рима, 1.16)[8].

Здесь мы встречаем краткое выражение идеи «божественного мужа»: человек может быть вознагражден богами, став одним из них; это происходит благодаря его исключительным заслугам; как божество этот человек достоин почитания; и в своей роли бога, он может защитить тех, кто обращается к нему с молитвой или прошением.

Интересно, что, как сообщает Ливий, факт вознесения Ромула на небо впоследствии был подтвержден одним человеком по имени Прокул Юлий, который объявил собравшимся римлянам, что Ромул явился ему живым после своей кончины. Он, как утверждается, сказал следующее: «Ромул, отец нашего города, внезапно сошедший с неба, встретился мне нынешним утром. В благоговейном ужасе стоял я с ним рядом и молился… а он промолвил: «Отправляйся и возвести римлянам: угодно богам, чтобы мой Рим стал главой всего мира. А посему пусть будут усердны к военному делу, пусть ведают сами и потомству передают, что нет человеческих сил, способных противиться римскому оружию». И с этими словами [Ромул] удалился на небо» (История Рима, 1.16).

Римляне чистосердечно и с энтузиазмом восприняли божественность человека Ромула. Триада богов – Юпитер, Марс и Квирин – жили в самом сердце древнего Рима, на Капитолийском холме. Возможно, что первоначально Квирин был божеством, почитавшимся сабинянами – одним из племен, вошедших в состав Римского государства уже на раннем этапе его истории. Но к тому времени, когда Ливий писал свою книгу, Квирин отождествлялся с обожествленным Ромулом, которому поклонялись здесь наряду с самим отцом богов.

 

Юлий Цезарь

 

Традиционной датой основания Рима считается 753 год до н. э. Переносясь почти на семь столетий вперед, мы снова встречаем людей, объявленных богами. Лишь очень немногие из них известны нам лучше, чем Юлий Цезарь, самоназначенный диктатор Рима, убитый в мартовские иды 44 года до н. э. своими политическими противниками, предпочитавшими жить вообще без диктатора. Римский биограф Светоний включил жизнеописание Юлия Цезаря в свою книгу «Жизнь двенадцати цезарей», увидевшую свет в 115 году н. э.

Согласно Светонию, уже при жизни Цезарь называл себя потомком богов. В похвальной речи, которую он произнес на похоронах своей тетки, он заявил, что, с одной стороны, его семья ведет род от древних царей – через легендарного Анка Марция, четвертого царя Рима, а с другой – от бессмертных богов, причем родословная его может быть прослежена вплоть до богини Венеры.

После смерти Цезаря началась ожесточенная борьба за власть между его противниками и сторонниками, в том числе Марком Антонием (известным своим романом с Клеопатрой), вступившим в союз с приемным сыном Цезаря Октавианом, впоследствии Цезарем Августом. На погребении Цезаря, вместо обычной похвальной речи, Антоний велел объявить через глашатая решение Сената, согласно которому «Цезарю воздавались все человеческие и божеские почести». По сути, Юлий Цезарь был причислен к богам решением властей. Этот процесс известен как обожествление – признание того, что в данном конкретном случае человек был настолько велик, что после смерти занял место среди богов. Согласно Светонию, простой народ и даже сами небеса как будто поддерживали обожествление Цезаря: «Он погиб на пятьдесят шестом году жизни и был сопричтен к богам, не только словами указов, но и убеждением толпы. Во всяком случае, когда во время игр, которые впервые в честь его обожествления давал его наследник Август, хвостатая звезда сияла в небе семь ночей подряд, появляясь около одиннадцатого часа, то все поверили, что это душа Цезаря, вознесенного на небо» (Божественный Юлий, 88))[9].

Если рассматривать вопрос с чисто человеческой и политической точки зрения, почти не возникает вопроса, зачем наследнику и приемному сыну Цезаря, Октавиану, понадобилось, чтобы римляне признали не только происхождение Цезаря от богов, но и его собственную божественность. Если Юлий Цезарь стал богом, кем тогда был его сын? Как недавно отмечал специалист по Новому Завету Майкл Пеппард, насколько нам известно, только два человека в античном мире прямо назывались сыновьями Бога. Другие, разумеется, носили имена своих божественных родителей, например, сын Зевса, сын Аполлона, и так далее. Но только два человека, известных по имени, носили также титул «Сын Бога». Одним из них был римский император, начиная с Октавиана или Цезаря Августа, а другим – Иисус. Вероятно, это не простое совпадение. Когда Иисус появился на сцене в качестве богочеловека, он и император вступили в противостояние.

 

Цезарь Август

 

Юлия Цезаря могли считать богом после его смерти, но его приемный сын Октавиан (император с 27 года до н. э. по 14 год н. э.) иногда считался богом еще при жизни. Причисление еще живущего властителя к богам не было чем‑то неслыханным в античном мире. Египтяне уже давно смотрели на своих фараонов как на живые воплощения божеств, а уже упомянутому выше завоевателю Александру Великому предлагались почести, предназначенные только для богов, которые он принимал. Однако этого нельзя сказать о римском мире до зарождения культа императора.

Легенды намекали на то, что Октавиан появился на свет не обычным образом, как другие люди до него, но был рожден от союза смертной женщины и бога. Согласно Светонию, Атия, мать Октавиана, забеременела от бога Аполлона, явившегося ей в образе змея (явны отголоски преданий о рождении Александра Великого), Атия присутствовала на торжественном богослужении в храме Аполлона, и посреди ночи, когда она заснула в носилках посреди храма, к ней подполз змей и быстро удалился. Проснувшись, она совершила очистительный ритуал, «как после соития с мужем», и после этого на ее теле появилось пятно в виде змея, от которого невозможно было избавиться. Светоний пишет, что «девять месяцев спустя родился Август и был по этой причине признан сыном Аполлона» (Божественный Август, 94).

Более того, как раз в ту самую ночь муж Атии – которого также звали Октавий – который в то время находился на войне во Фракии (Северная Греция), видел сон, в котором «увидел сына в сверхчеловеческом величии, с молнией, скипетром и в одеянии Юпитера Благого и Величайшего, в сверкающем венце, на увенчанной лаврами колеснице, влекомой двенадцатью конями сияющей белизны» (Божественный Август, 94). Очевидно, описанные знамения свидетельствовали о том, что это дитя было существом сверхъестественным, великим богом на земле.

В отличие от некоторых поздних императоров, находясь у власти, Август без особого энтузиазма относился к тому, что его почитали как бога. Светоний говорит, что он не позволял посвящать ему храмы в римских провинциях, если они не были одновременно посвящены богине Роме – покровительнице города Рима. Иногда города обходили это нежелание императора, строя храмы и посвящая их «гению» Августа. Слово гений в данном случае означает не его интеллектуальное превосходство, а духа‑хранителя, оберегавшего всю его семью и в особенности самого Августа как ее главу, по сути, делая его тем, кем он был. В определенном смысле слова, поклоняясь гению Августа, эти города чтили его самого в обезличенной, но чрезвычайно возвышенной форме.

Более того, несмотря на это нежелание, Октавиана превозносили как «Сына Бога» уже в 40 году до н. э. – за годы до того, как он стал императором – и данный титул встречается на монетах уже в 38 году до н. э. Декрет, изданный греческим городом Кос, прославляет Августа как бога Себастоса (греческий эквивалент латинского слова «Август») и указывает, что он «своими благодеяниями всему роду людскому превзошел даже богов Олимпа». Для простого смертного такие претензии покажутся непомерно высокими, но для восторженных поклонников Августа он был больше, чем богом. После своей смерти Август был обожествлен и назван «божественным» или «ставшим божеством», или «причисленным к сонму богов». Когда его тело было кремировано, согласно Светонию, один римский чиновник высокого ранга утверждал, что «видел, как образ сожженного воспарил к небесам». Августа продолжали почитать как бога и римляне, жившие позже, в том числе его преемники на императорском троне[10].

 

Культ императора

 

Для историка Древнего мира слово культ не несет никаких негативных коннотаций, которые оно может иметь сегодня – подразумевая экстремистскую религиозную секту со странными верованиями и практиками. Это просто укороченная форма термина cultus deomm, что означает «возделывание богов», близкий эквивалент того, что мы сегодня называем «религией» (точно так же, как слово «агрокультура» значит «возделывание полей»). Римский культ императора возник при Августе и продолжался в правление его преемников, многие из которых не разделяли его нежелание считаться проявлением божества на земле[11].

В речи знаменитого римского оратора Квинтиллиана (35‑100 годы н. э.) нам объясняют, каким образом ораторам следует возносить хвалу богам, выступая перед публикой: «Некоторых хвалить должно, что рождены бессмертными; других, что бессмертие приобрели своею добродетелью: что видим в особе государя нашего [императора Домициана], коего благочестие служит украшением настоящего века» (Риторические наставления, 3.7.9)[12]. Квинтиллиан утверждает, что некоторые боги были рождены таковыми (например, великие боги греческой и римской мифологии), а другие «бессмертие приобрели своею добродетелью» – то есть стали божественными благодаря своим удивительным деяниям, причем с некоторыми из них это произошло уже в «настоящем веке». Здесь он подразумевает двух предыдущих императоров: Веспасиана, отца Домициана, и его брата Тита, которые оба были обожествлены.

Обычно император официально провозглашался богом после смерти голосованием римского Сената. Нам сейчас это может показаться немного странным, поэтому, возможно, лучше исходить из того, что Сенат не столько делал кого‑то божеством, сколько признавал божественную личность в их среде. Признание основывалось на том, что данная личность обладала властью и творила благодеяния. А кто обладал большей властью и, следовательно, творил больше благодеяний, чем римские императоры? Так называемые плохие императоры (а их было немало) не удостаивались после смерти божественных почестей, но хорошие удостаивались. Как в случае с Октавианом, многих из них почитали как богов еще при жизни. Поэтому мы находим надпись, высеченную на камне в городе Пергамоне, которая воздает славу «богу Августу Цезарю», и другую – в городе Милете, посвященную Гаю, иначе известному в истории как Калигула (позже считавшемуся одним из самых дурных императоров – но эта надпись была сделана еще при его жизни), в которой говорится: «Гай Цезарь Германик, сын Германика, бог Себастос». По крайней мере при жизни Калигула иногда считался божественным.

В течение многих лет специалисты бились над проблемой, как понимать развитие культа императоров в течение всей истории Римской империи – в особенности идею, что живой человек мог считаться богом. Неужели люди не видели, что император был таким же человеком, как и все прочие? Ему приходилось есть и пить, отправлять другие естественные функции организма; он имел не только сильные стороны, но и личные слабости – был во всех отношениях смертным. В каком же смысле слова его могли всерьез принимать за бога?

Как правило, исследователи прежних времен проявляли скептицизм в данном вопросе, полагая, что большинство людей в действительности не верило в божественность императора[13], а присвоение ему божеских почестей был просто одной из форм лести. Эта точка зрения была по большей части основана на античных произведениях, вышедших из‑под пера литературной элиты, то есть высшего слоя общества. Более того, в этой перспективе представлялось, что культ императоров поддерживался самой правящей верхушкой в качестве своего рода имперской пропаганды, дабы всем жителям провинций стало понятно и очевидно, с кем они имеют дело в лице римских властей. В конечном счете они имеют дело с божеством. С этой точки зрения все понимали, что император был, конечно же, простым смертным, как и все его предшественники, но члены имперской элиты принимали участие в культе императора, чтобы сохранить благоволение Рима.

Поэтому города возводили храмы, посвященные не только одному из великих богов или богинь Рима – Юпитеру, его супруге Юноне, Марсу, Венере или даже «Роме» – но также и «богу» – императору. И перед изображением императора совершались жертвоприношения, как перед изображением богов. Тем не менее, согласно этой прежней точке зрения, император был одним из божеств низшего ранга, и почитание этих людей как богов было ограничено теми из них, кто был обожествлен уже после смерти.

Эта прежняя точка зрения, однако, перестала быть консенсусом среди специалистов. Авторы сравнительно недавних исследований интересовались не столько тем, что могла поведать о римской религии литературная элита из высших слоев общества, сколько тем, что мы можем узнать о взглядах и религиозных практиках основной массы римлян – большая часть которых не умела даже читать, не говоря уже о том, чтобы писать великие исторические труды или биографии. Согласно этим новым исследованиям, категория «веры» применительно к римской религии представляется достаточно сложной. В отличие от христианства, римская религия не делала акцент на вере или «интеллектуальном содержании» религии. Напротив, она была основана на действии – значение имело то, как человек поступал по отношению к богам, а не то, что он о них думал или во что верил. В этой перспективе к императорам – как мертвым, так и живым – действительно относились как к богам, иногда почитая их совершенно идентичным образом.

Авторы недавних исследований не считают, что культ императора был пропагандой сверху, намеренно распространяемой римскими чиновниками среди бедных глупцов, которые не знали ничего другого. Скорее, это был целый ряд движений на местах, обычно инициируемых городскими чиновниками провинций, как способ выразить почтение имперской власти. Более того, этот культ имел место и в самом Риме, а не только в провинциальной глуши. Многие люди, по‑видимому, вполне искренне верили, что император был богом. Но, независимо от того, верили ли они в это или нет, они, без сомнения, относились к императору как к богу. Они не только совершали жертвоприношения (другим) божествам от имени императора, но также приносили жертвы и самому императору как богу – или по крайней мере его гению или «нумену» – силе внутри него, которая и делала его божественным существом.

Я уже сослался выше на причину, по которой могущественный властитель считался божественным. Он был способен на многие дела, но он также употреблял свои способности во благо, осыпая милостями своих подданных. По всему римскому миру мы находим этот акцент на «благодеяниях» в надписях, посвященных правителям – главным образом императорам, но не только им. Примером извне, но тем не менее связанным с культом императора, может служить надпись, посвященная сирийскому правителю Антиоху III, жившему во II веке до н. э. Антиох освободил город Теас от иноземных захватчиков. В благодарность горожане воздвигли культовые статуи Антиоха и его жены Лаодики и совершили перед ними жертвоприношения во время официальной публичной церемонии. Две статуи были помещены рядом со статуей Диониса, главного божества города, в его храме и сопровождались следующей надписью в честь Антиоха и Лаодики: «Сделав город и его территорию святыми… и освободив нас от дани… они достойны получать от всех величайшие почести и, деля храм и прочие вещи с Дионисом, должны стать покровителями нашего города и дарить нас своими благодеяниями в ответ»[14]. Политические благодетели считаются «религиозными» героями. Им посвящают статуи, для них отводят место в храме, в их честь приносят жертвы. Они – «спасители» в самом реальном смысле этого слова, и относятся к ним соответственно.

То же касается и императоров. Уже в случае с Августом мы обнаруживаем, что провинция Азия приняла решение отмечать его день рождения ежегодно, как объясняется в благодарственной надписи, за его «благодеяния роду человеческому» и за то, что он был «спасителем, который положил конец войне и устроил все». Август превзошел «всех благодетелей, рожденных до него», так что «день рождения бога знаменовал собой благую весть для всего мира»[15].

Если все сказанное покажется христианским читателям знакомым, то это далеко не случайно. Человек, о котором идет речь – в данном случае император, – также бог, чей день рождения следует отмечать, поскольку он знаменует собой «благую весть» для мира; он – величайший благодетель человечества, превосходящий всех прочих, и, следовательно, должен считаться «спасителем». Иисус был не единственным «Богом и спасителем», известным античному миру.