Зарождение христологии: Христос, вознесенный на небо

 

Когда, еще в средней шкоде, я стад серьезно относиться к своей христианской вере, это довольно сильно повлияло на мою светскую жизнь – не сразу, но со временем. Мой первый серьезный роман был с девушкой по имени Линн, за которой я начал ухаживать, будучи студентом‑второкурсником, за год до того, как я «возродился в вере». Линн была чудесным человеком – умная, привлекательная, забавная, любящая. Кроме того, она была еврейкой. Я не уверен, что был знаком с кем‑то из евреев до нее, но не припомню, чтобы наши религиозные взгляды оказывали сколько‑нибудь значительное влияние на наши отношения – если оказывали вообще. Я служил алтарником в одном из приходов Епископальной церкви, а она каждую субботу посещала синагогу – или, по крайней мере, я так предполагал. Не помню, была ли ее семья религиозной в традиционном смысле слова – имея в виду посещение богослужений или даже соблюдение еврейских праздников. На мой взгляд, они были скорее секулярными евреями. Откровенно говоря, в то время, когда речь шла о подружке, у меня на уме были другие вещи, а не альтернативные религиозные практики.

Линн была одной из трех дочерей, живших с матерью‑одиночкой. Они были для меня все равно что семьей – где‑то между сердцевиной и верхними слоями среднего класса, разделявшими те же ценности и взгляды на жизнь, что и я. Линн и я испытывали чрезвычайно сильное притяжение друг к другу и, как следствие, проводили много времени вместе, а наши отношения во время моей учебы на втором курсе становились все серьезнее. Но затем грянула катастрофа. (Сказать по чести, я тогда слабо представлял себе, что такая катастрофа возможна.) Маме Линн предложили лучшую работу в Топике, штат Канзас, и они намеревались переехать туда из Лоренса. Ее мама и я всегда отлично ладили друг с другом, но тут она осталась непреклонной: несмотря на то что эти города находились примерно в сорока километрах друг от друга, переезд должен был положить конец нашим «прогулкам вместе» (как мы тогда это называли). Нам предстояло встретить других людей и жить каждому своей жизнью. Так мы и поступили. Сердце мое было разбито, но жизнь продолжалась.

Вскоре после этого я «возродился в вере». Линн и я продолжали общаться по телефону, а время от времени даже виделись друг с другом. Я очень живо помню тот разговор, который состоялся между нами вскоре после того, как я «принял Христа». Я пытался убедить ее, чтобы она тоже попросила Иисуса войти в ее сердце. Она, понятно, пришла в замешательство, в немалой степени потому, что я сам не имел представления, о чем говорил. В самом конце долгой беседы, в течение которой я пытался объяснить ей это на уровне любителя, она спросила: «Но если в моей жизни уже есть Бог, зачем мне нужен Иисус?». Я не знал, что ответить. Ее вопрос поставил меня в тупик. Определенно карьера богослова была для меня не самым лучшим выбором.

Вопрос Линн не поставил бы в тупик самых ранних христиан. Напротив, первые последователи Иисуса имели четкое представление о том, кем был Иисус и почему он был так значим. Одного взгляда на исторические свидетельства достаточно, чтобы показать: они не только постоянно говорили о нем, но и находили с течением времени все более возвышенные определения для него, все более возвеличивали его роль. В конце концов они пришли к убеждению, что он был Богом, спустившимся на землю.

Но что именно говорили о нем первые христиане сразу после того, как он был воскрешен из мертвых? В этой главе я рассмотрю самые ранние христологические системы – то есть взгляды на Христа, – которых придерживались его первые последователи.

 

Верования первых христиан

 

Для целей данной дискуссии я использую термин христианин в его простейшем значении – человек, который после жизни Иисуса пришел к убеждению, что он был Христом Божьим и твердо решил принять принесенное им спасение и следовать за ним. Я не думаю, что этот термин приложим к последователям Иисуса до его смерти, но, используемый подобным образом, он может быть отнесен к тем из них, кто уверовал в его воскресение из мертвых и считал его особым избранником Божьим, который должен был принести спасение.

Первыми, кто пришел к этому убеждению, были собственные ученики Иисуса – или по крайней мере часть из них – а также, возможно, другие люди из числа его галилейских последователей, включая Марию Магдалину и еще нескольких женщин. Как оказалось, очень трудно установить, во что именно верили эти люди, как только они приняли идею, что Иисус восстал из мертвых, – в немалой степени потому, что от них до нас не дошло никаких сочинений, а точнее, вообще никаких сочинений, относящихся к первым двум десятилетиям христианского движения.