Функциональное влияние гносеологического и эпистемического субъектов на формирование гносеологического ряда в коллективном познании

На формирование гносеологического ряда в коллективном познании влияет не только деятельность гносеологического по- лисубъекта, но и деятельность эпистемического. Главная цель, главная задача гносеологического субъекта – это получение объ- ективно истинного знания; главные цели и задачи эпистемиче- ского – использование знания в практике, в своей жизнедеятель- ности – в этом состоит их главное функциональное различие и главное основание их дифференциации.

Гносеологический и эпистемический субъекты имеют об- щие черты, позволяющие включить их в понятие «познающий

 

субъект»: они могут иметь общий познавательный интерес, об- щую когнитивную установку, общую систему эпистемических ценностей и другие признаки. Главные функции их различны: гносеологический субъект непосредственно добывает знания, эпистемический использует их в практике. В зависимости от сво- ей оценки знания и исследовательской деятельности он либо сти- мулирует последнюю, либо тормозит её.

В истории цивилизации эпистемический субъект появляется практически одновременно с гносеологическим. В первобытном обществе гносеологический субъект открывает в окружающем мире что-то новое для себя и своего рода. Знания концентри- руются, как правило, у родовой знати: шаманов, вождей, знаха- рей. Эти люди чаще всего и выступают в роли гносеологического субъекта. Но они же первыми эти знания используют – то есть являются одновременно и эпистемическими субъектами. Перво- бытная культура синкретична, первобытное познание также син- кретично, поэтому гносеологическое и эпистемическое начала в познании слиты, нераздельны. В нашей терминологии – это син- кретический гносеологический субъект.

Об эпистемических сообществах (в нашей терминологии – об эпистемическом субъекте познания) пишет И. Т. Касавин, отме- чая, что институализация познавательного отношения (человека к природе – Ф. П.) связана с возникновением уже в первобытном обществе эпистемических сообществ вождей и старейшин, на- капливавших и траслировавших повседневный опыт в наиболее простых, стандартных, повторяющихся ситуациях. Параллель- но этому шаманы приобретали и накапливали опыт выхода из сложных, уникальных и экстремальных ситуаций, который тре- бует не только применения готового знания, но и оперативной реакции на изменение обстановки в форме изобретения нового решения. В этой нестандартной ситуации превалирует гносео- логическое начало, данный познающий субъект – сообщество во- ждей и шаманов – выступает в роли гносеологического субъекта: его главная функция – познание мира, получение нового знания

– с одной стороны, реализуется на уровне обыденного познания, с другой – имеет специфическое выражение, объективируется в магии, которая являлась способом творческого познания перво-

 

бытного человека и органически дополняла повседневный опыт широким и вариативным набором образов и поведенческих схем, позитивной сакрализацией успешных решений, безуслов- ным табу на опасные для племени действия¹.

О гносеологической роли магии И. Т. Касавин, развивая ана- логичные взгляды В. С. Стёпина², пишет следующее: «Магия как ритуализация человеческого оптимизма дала первое объяснение познавательного процесса в форме пророчества и гадания, а так- же понимание окружающего мира в образе архаической онто- логии. Миф оформил последнюю в целостную систему сакраль- ного сознания, обозначив именами природные стихии, небо и ландшафт, героев и династии, человеческие аффекты и граж- данские добродетели. Он завершил деление мира на профан- ный и сакральный и стал первым длинным интерсубъективным текстом – источником языка, хранителем обычаев, справочни- ком морехода, скотовода и землепашца, всеобъемлющим ресур- сом культуры. Два типа лидеров – светских и духовных – легли в основу классификации эпистемических сообществ: мудрецов и жрецов, учёных и пророков, идеологов и мистиков»³. Мы со- гласны с оценкой роли эпистемического субъекта в освоении мира, приводимой данным автором и утверждающим по этому поводу, что процесс познания в целом, в своих наиболее общих характеристиках может быть описан с помощью типологии си- туаций социального производства знания как обмен смыслами между разными типами эпистемических сообществ (вождями и шаманами, царями и жрецами, ремесленниками и алхимиками, врачами и астрологами, инженерами и учёными, политиками и идеологами, практиками и теоретиками). В одних ситуациях смыслы в основном репродуктивно используются для решения непознавательных задач, в других же ситуациях использование

¹ См.: Касавин И. Т. Традиции и интерпретации. Санкт-Петербург, 2000.

² Стёпин В. С. Становление научной теории. Минск, 1976; Стё- пин В. С. Структура и эволюция теоретических знаний // Природа научного познания Сб. статей. / Под ред. В. С. Стёпина. Минск, 1979. С. 179–258.

³ Касавин И. Т. Традиции и интерпретации. СПб, 2000. С. 23.

 

и трансформация смыслов ведёт преимущественно к продуктив- ному созданию новых смысловых образований. Понятое таким образом взаимодействие теории и практики (умозрения и иссле- дования, фантазии и опыта, программирования и проектирова- ния, гипотезы и её проверки) исчерпывает собой объективную социокультурную динамику познавательного процесса.

Выявление эпистемических сообществ, на наш взгляд, явля- ется значительным позитивным вкладом в развитие теории по- знания, так же, как и указание их основных функций: получения знаний и использования их в практике. Наличие этих функций и даёт возможность разделения указанных эпистемических сооб- ществ (в нашей терминологии познающего коллективного субъ- екта) на гносеологический и эпистемический.

По мере роста количества знаний расширяется круг людей, не занятых их производством, но использующих в своей жизне- деятельности. Так впервые в истории цивилизации появляется эпистемический субъект. Вместе с его появлением формирует- ся своеобразный сакрально – когнитивный комплекс¹. Носители принципов этого комплекса и выступают в роли эпистемическо- го субъекта, так как сам комплекс наряду с другими функциями реализует функции эпистемической системы. Историки науки считают, что первыми науками, достигшими зрелости в эпоху греческой античности, становятся два «сакрально – когнитивных комплекса». Во-первых, это астральная религия – астрология – астрономия, сфокусировавшая своё внимание на небе, в том чис- ле и на небесных влияниях на земные процессы; во-вторых – ге- ография – рудное дело – геомантия, избравшие своим объектом Землю, в том числе её зависимость от астральных влияний. Обе эти системы находятся в непростых отношениях с третьим ког- нитивно – культурным комплексом – математикой (геометрией), активно отказавшейся от изучения реального – земного или не- бесного мира².

¹ См.: Огурцов А. П. Дисциплинарная структура науки: Её генезис и обоснование. М., 1988.

² Касавин И. Т. Традиции и интерпретации. Санкт-Петербург, 2000.

С. 121.

 

Интеллектуальный взлёт античности начался в VII–VI вв. до н. э. Одно из объяснений этому даёт философ ХХ века Ж.-П. Вернан. Он обращает внимание на качественные измене- ния всей совокупности социальных событий, происходивших в это время. В обществе в эти века совершался переход от микен- ской дворцовой цивилизации, близкой по своему устройству восточным деспотическим режимам, к социальному универсу- му полиса – города-государства. Для полиса характерна демо- кратическая форма жизни, в которой и возможно, по мнению Ж.-П. Вернана, искать корни радикальных изменений образа мысли. Новые формы человеческого бытия связаны с измене- ниями языка эпохи. Правитель (аnах), который контролировал все проявления жизни, столкновение интересов и потребностей, уступает место народному собранию, где данные приоритеты ре- ализуются в свободном споре, в дискуссии¹.

В особенности заметные изменения в менталитете античной Греции произошли в результате открытости законов, которые отныне стали излагаться в письменной форме для сведения всех граждан и тем самым оказались доступными критике и спорам. Анализируя роль писаного закона, текста закона, его буквы, М. К. Петров отмечал, что в 403 г. до н.э. народное собрание Афин постановило: «Неписаным законом властям не пользовать- ся ни в коем случае. Ни одному постановлению ни Совета, ни на- рода не иметь большей силы, чем закон»². Ойкумена должна ре- гулироваться теперь законом, записанным текстуально, равным и доступным для всех свободных граждан. Так возникает предпо- сылка для нового способа мышления, в котором начинает преоб- ладать рационалистическая струя; происходит переход от мифа к логосу. Исследование этого перехода детально представлено в монографии Феохария Кессиди3. Первоначально миф (mythos) означает «рассказ» о чём-либо или просто «слово» и не проти- вопоставляется логосу (logos). Только в дальнейшем, примерно к

¹ Вернан Ж.-.П. Происхождение древнегреческой мысли. М, 1988. С. 14–15.

² Петров М. К. Роль языка в становлении и развитии философии // Историко-философский ежегодник. М., 1991. С. 315.

³ См.: Кессиди Ф. От мифа к логосу. М., 1972.

 

V в. до н.э., миф, в сравнении с логосом, начинает представляться как не доказательное и свободное повествование.

Решающее воздействие на переход от мифа к логосу оказало возникновение математического знания. Античным грекам были известны математические знания древних цивилизаций; они, в известной мере, служили истоком знаний в пифагорейской школе. Математическое знание в античности было качественно преобразовано: оно стало дедуктивной системой. Примерно в это же время формируются различные философские школы: ми- летская, элейская, Сократа, Платона, перипатетиков, софистов, киников и др. Масштабы коллективного познающего субъекта таким образом значительно расширяются за счёт роста числа людей, занимающихся наукой, с одной стороны, и использую- щих это знание в практике – с другой. Наличие демократических свобод в греческих городах-полисах позволяло каждому свободному гражданину войти в состав эпистемического субъекта.

В эпоху Средневековья в роли эпистемического субъекта выступают в первую очередь церковь и государство. Масштабы гносеологического субъекта сужаются, начинает преобладать деятельность моносубъектов –многочисленных исследователей природы, во многом оставшихся неизвестными истории науки. Исследования научных школ, то есть коллективного гносеоло- гического субъекта, приобретают в ряде случаев эпизодический характер. На эту особенность развития средневекового знания обратил внимание В. И. Вернадский, утверждая, что в течение всех Средних веков у отдельных личностей и в отдельных местах можно наблюдать проявления учений и мнений, изобретение различных приборов и открытие научно значимых фактов. Но, считает учёный, эти открытия, факты и теории исчезали в борь- бе с господствующим мировоззрением, тесно связанным с жиз- нью, с церковной, общественной и философской организацией¹. Средние века были временем чрезвычайного брожения челове- ческой мысли; в это время появляется бесчисленное множество сект, ересей; иногда люди гибнут за свои убеждения. Вместе с тем и в философской, и в научной мысли это время было временем

¹ См.: Вернадский В. И. Труды по всеобщей истории науки. М., 1988.

 

индивидуальных усилий, чрезвычайно слабой передачи другим поколениям знания, полученного и известного, найденного лич- ным трудом и мыслью. В конце концов, в университетах и в неко- торых высших школах создались центры, которые поддержива- ли научную работу в течение поколений.

Элементы нового будущего мировоззрения создаются в ос- новном этими отдельными мыслителями, не входящими в рамки господствующего мировоззрения. Этих людей надо искать сре- ди еретиков, среди людей, стоявших в явной или скрытой оппо- зиции к сложившейся схоластической науке или философии. Прошли века, пока они проникли в университеты, но мощные организации университетов и высших школ боролись с неокреп- шим противником. В эти века постоянно переделывалось то, что уже было добыто в науке другими людьми и быстро уничтожа- лось жизненными обстоятельствами. Средневековый исследова- тель не имел реальной возможности предохранить свою мысль от исчезновения, распространить её широко. И лишь кое-где сохранились рукописи, забытые и потерявшие сегодня свою ак- туальность, нашлись оригинальные приборы, рецепты, наблю- дения.

Историческое развитие средневекового общества закономер- но вносило в жизнь социально-экономические изменения. Повы- шался уровень культуры общества, создавались новые ремёсла, новые отрасли техники. В течение поколений формировались и развивались технические мастерские. Под влиянием изменяю- щихся жизненных обстоятельств эти объединения в число сво- их функций вынуждены были включить и функции эпистеми- ческого субъекта: в них накапливались знания, вырабатывались новые традиции отношения к нему, формировались научные запросы отдельных техников. История показывает, что в этих мастерских появляются великие изобретения, такие, например, как часы, микроскоп, рисовальные и измерительные приборы. В связи с требованиями золотых дел мастеров улучшались весы, в стекольном производстве находили применение опыты хими- ков. В этой среде накапливался эмпирический материал, проти- воречащий господствующему в средневековой науке мировоз- зрению.

 

Носителями эпистемических функций в этот период вы- ступают традиционные средневековые организации, артефакты культуры и общественной жизни. Речь идёт о крупных художе- ственных произведениях, творениях средневековых архитекто- ров, работах инженеров в гражданском и военном деле. Созда- тели готических католических соборов, например, должны были обладать не теми скромными понятиями о механике, которые господствовали в средневековой науке, а новыми, другими, слу- жившими началом будущего качественно иного мировоззрения. Эти люди-практики вырабатывали общие принципы, достигали точного знания и входили в конфликт с принципами и понятия- ми учёных-схоластов. Анализируя развитие науки средневеково- го периода, В. И. Вернадский приводит факты подобного рода, отмечая это, например, в биографии известного зодчего Ф. Бру- неллески, отличавшегося большими математическими способ- ностями. Архитектор любил ставить задачи перед своими совре- менниками-математиками, в частности перед П. Тосканелли. Но и сам он, практик по основному роду своей деятельности, решал вопросы, перед которыми останавливалась наука того времени. Вот доказательства: изучая постройки Ф. Брунеллески, поздней- шие поколения обнаружили в них несомненные следы его мате- матических познаний – форма куполов некоторых его церквей, например, S. Maria del Fior во Флоренции отвечает в разрезе кривым особого характера, которые, как показал И. Бернулли в начале ХVIII столетия, являются кривыми, выражающими закон наибольшего сопротивления разрыву.

Из этой среды вышли многие учёные эпохи Возрождения.

Достаточно вспомнить имена Леонардо да Винчи и Симона Стевина – первых провозвестников механистического мировоз- зрения. В этих средневековых организациях и, прежде всего, в организациях позднего Средневековья – мастерских, братствах каменщиков, цехах ремесленников, мастерских художников – веками теплилась научная жизнь и ждала нового времени. Ко- нечно, здесь сохранялись и развивались, передавались другим поколениям только практические, прикладные приёмы. Этим людям, являющим собой примеры существования коллективных эпистемических субъектов, было чрезвычайно далеко до система-

 

тического искания научной истины ради её самой, то есть им не доставало самого основного, важного элемента научной деятель- ности. Именно это обстоятельство вынуждает нас считать подоб- ные средневековые объединения коллективными эпистемическими, а не гносеологическими субъектами. Мы не исключаем того, что от- дельные личности могли искать научное знание, но эта их работа мало сохранялась и развивалась; к тому же она была чуждой и схоластически настроенной современной ей научной литературе и её адептам.

В эпоху Средневековья, подготовившую перелом в истори- ческом развитии научного знания и потому весьма показатель- ную в плане нашего исследования, не только ремесленные и художественные мастерские были формами организации кол- лективного эпистемического субъекта. Была ещё одна форма его организации – среда алхимиков. Это были отдельные частные лаборатории, рассеянные, начиная с Х–ХIII столетий, от границ Пиренейского полуострова до пределов Польши, Юго-Западной Руси, Скандинавии и Византии. В них сохранялись и воспроизво- дились принципы и традиции практической и эксперименталь- ной работы, подвергшиеся ощутимому воздействию мистики и магии, верований и суеверий. В этих стеснённых условиях отдель- ные личности обнаруживали зёрна истины, научного знания. Они, эти знания, пишет В. И. Вернадский, быстро покрывались наростами мечтаний, но опыт и наблюдение, неизбежно связан- ные с алхимическими трудами, постоянно вновь возбуждали и не давали замирать научному мышлению. Эти изыскания поддер- живали в то время два основных фактора: практическое исполь- зование полученного знания и стремление человеческой души к таинственному и чудесному¹. Названные интенции средневеко- вого общества способствовали расширению масштабов коллек- тивного эпистемического субъекта, но эти их проявления чаще всего разбивались о твердыни установившихся господствующих учений и мировоззренческих установок.

Положение дел радикально изменилось с открытием в

1450 г. книгопечатания, так как научная информация стала до-

¹ Вернадский В. И. Указ. соч. С. 84.

 

ступной большему числу людей, превратив их из обычных обы- вателей в её потребителей и носителей, то есть они обрели в своей жизни новое качество: стали элементами коллективного эпистемического субъекта, масштабную организацию которо- го резко расширила печатная продукция и её использование. В. И. Вернадский высоко оценивает появление книгопечатания, считая, что история нашего научного мировоззрения начинается именно с него: по своему значению для развития цивилизации оно сопоставимо с открытием Д. Уаттом паровой машины, из- менившей весь строй жизни и мыслей человека. В плане наших исследований изобретение книгопечатания – это значительное усовершенствование средств гносеологической коммуникации. Гносеологическая коммуникация – это такой вид обмена инфор- мацией, который непосредственно влияет на достижение исти- ны, она является частью, составным элементом более широкого понятия «социальная коммуникация». (Взаимоотношение дан- ных понятий представляется сегодня недостаточно исследован- ной областью социального познания). Данное цивилизационное приобретение – книгопечатание – способствовало в целом повы- шению степени гносеологической взаимоадекватности субстрат- ных структурных элементов коллективного познания – в этом и состоит, на наш взгляд, основная гносеологическая роль нового средства обмена информацией. В этих изменившихся таким об- разом условиях быстрее начинает складываться и изменяться на- учное мировоззрение, то мировоззрение, которое вырабатывает и развивает научную истину, то есть такого рода независимую от индивида часть знаний, которая значима для всего человече- ства без различия рас, племён и времён. Иначе говоря, появле- ние книгопечатания дало возможность формирования новых, более широких по своим масштабам эпистемических субъек- тов, таких, как социальная общность и человечество в целом. В этой связи важно отметить, что появление новых гносеологиче- ских средств определяется не только уровнем развития научной мысли, но и уровнем развития техники, существующих в данный исторический период технологий. Это означает, что достижение истины в коллективном познании хронологически детермини- ровано.

 

Наблюдающееся в истории цивилизации расширение мас- штабов эпистемического субъекта познания отчётливо проявля- ется в период Возрождения. Ряд характерных особенностей кол- лективного эпистемического субъекта выявляет И. Т. Касавин, утверждая, что образ познания и знания реннесансного человека был ещё весьма далёк от идеала классической науки. (Данный автор не выделяет в качестве самосоятельных сущностей ни эпи- стемического, ни гносеологического субъектов познания, хотя и обнаруживает их функциональное различие). В этом субъекте соединились традиционно-средневековые и новые возрожден- ческие черты путём переплетения символического, организ- мического и натурмагического мировоззрения. Творцами этой синкретической теоретико-познавательной установки явились люди, часто далёкие от утончённых теоретических спекуляций. Они действовали в рамках стихийного общественного движения, чуждого университетской образованности. В эту эпоху наиболее важные открытия совершались в среде, «далекой и чуждой обы- чаям учёной или общественной работы. Они делались людьми, находившимися вне общества того времени, вне круга тех людей, которые, казалось, строили историю человечества, создавали его мысль. Они делались простыми рабочими, ремесленниками, почти всегда не получавшими обычного в то время образования, не испытавшими тлетворного влияния господствовавшей схола- стической, юридической или теологической мысли, или их от- бросившими, делались людьми – изгоями общества, выбитыми из колеи. И это явление не может быть случайностью»¹.

В указанное время изменяется познавательное отношение к

миру. Человек новой эпохи не восхищается природой самой по себе, как античный грек, не рассматривает её как только и исклю- чительно низкое, тёмное и злое начало, по примеру раннесред- невекового германца. Природа обретает три разных, лишь кос- венно связанных между собой ипостаси; она видится как объект лечения, как книга для чтения и как пространство путешествия и приключения. Соответственно этому тремя главными познаю- щими персонажами становятся врачи, печатники и моряки. Они

¹ Касавин И. Т. Традиции и интерпретации. Санкт-Петербург, 2000.

С. 84–85.

 

не стали первыми учёными Нового времени, напротив, это были люди, с университетской точки зрения вполне невежественные; однако они создавали и умножали запас практического эмпири- ческого знания¹.

Деятельность подобных людей, составляющих неформаль- ный эпистемический субъект, во многом способствовала откры- тию Нового света. Это они веками пускались в неизведанный океан, большинство из них гибло и никогда не возвращалось, но их стремления выработали целые поколения знающих моряков и развили энергию и силу человеческой личности. Это говорит о том, что данный неформальный эпистемический субъект сти- хийно, во многом бессознательно выработал средства своего вос- производства. Но, выработав и закрепив эти средства и формы, он из синхронического превращается в диахронический, преодо- лев тем самым свою историческую ограниченность. Рыбаки, иду- щие за добычей дальше своих мест, мелкие купцы, бороздящие океан на отдельных утлых судах, иногда монахи и более зажиточ- ные владельцы приморских мест – вот те лица, которые создали это эпистемическое сообщество. Реализация его познавательных функций особенно сильно проявляется по всему западному по- бережью Европы, у берегов Атлантического океана: у живущих здесь людей невольно возникал вопрос о том, что же лежит даль- ше, за этим огромным океаном, который нередко приносит от- куда-то неизвестные останки людей, предметов, неизвестные растения. Этих людей, объединённых локально, стал соединять ещё и общий познавательный интерес. Вот почему на берегах Норвегии, по западным берегам Ирландии и Англии, Франции, Испании и Португалии неуклонно в течение веков поднималась и шла бессознательная, но великая работа этих отдельных лично- стей и народной толпы. Эти простые необразованные люди пер- выми начали движение за 5–6 столетий до Колумба – движение, охватившее множество людей. Некоторые из них достигали об- разования и знания, чуждого схоластической науке Средневеко- вья, закладывая основы нового мировоззрения, но все они полу- чали конкретные результаты реализации своих познавательных

¹ Там же. С. 137–138.

 

интересов, истинные или ложные. Так эти люди, составляющие неформальный коллективный эпистемический субъект, формиро- вали очередные элементы гносеологического ряда, то есть отно- сящиеся к одному и тому же познаваемому объекту, в частности, к новому пути в Индию, новому морскому пути на Запад.

Работа этого эпистемического субъекта выразилась в дости- жении некоторых стран и островов Запада, в том числе и Аме- рики, но эти страны только иногда удерживались в памяти, а большей частью через одно или два поколения, а иногда после нескольких поездок, окончательно терялись, ибо очень редко эти люди могли и умели передавать свои знания – уровень развития картографических знаний был в то время чрезвычайно низок. В истории познания формы Земли, очертаний береговых линий имеются ясные и достоверные указания на то, что уже в ХV сто- летии отдельные мореплаватели подходили к берегам Америки, принимаемой ими за Азию. Так, например, сохранились све- дения о том, что один из мореплавателей – Иван Скальнус, на- ходившийся на службе в Дании (Иван Школьный или Иван из Кёльна), в 1476 г. достиг берегов Лабрадора и Гудзонова пролива. Путешествия И. Школьного сохранились в людской памяти и в записях испанских историков эпохи открытий начала ХVI столе- тия. Открытия, совершённые раньше, в Европе были забыты. Но у туземцев Америки сохранились воспоминания о посещении их континента европейцами.

Уже писатели ХVI столетия указывают, что туземцы гово- рили Колумбу о своих встречах с белыми бородатыми людьми, прибывшими из-за моря. Такие же свидетельства аборигенов Америки встречаются и в некоторых других точках американско- го континента, куда впервые в начале ХVI века проникли конки- стадоры. Главным образом они приближались к северным бере- гам Америки. Иначе говоря, забывались, утрачивались некоторые относительные истины как элементы гносеологического ряда. По- чему это происходит? Одно из объяснений этому мы находим в трудах современных философов, исследующих проблемы бытия различных дискурсов и отмечающих, что каждый дискурс явля- ется относительно самозамкнутым, событие, зафиксированное в

 

нём, за пределами этого дискурса не существует¹. В этой связи че- ловеческая память, рассказы о путешествиях и открытых землях могут быть истолкованы как локальные дискурсы. Забвение ре- зультатов познания проявляет себя как фактор снижения степе- ни гносеологического взаимосоответствия познаваемого объекта и его коллективного субъективированного образа.

Появление заблуждения в индивидуальном познании, как это было отмечено выше, закономерно; оно также закономерно и в коллективном. В процессе обнаружения нового пути на Запад наряду с точными знаниями была добыта огромная масса легенд, фантазмов и измышлений. Это объясняется тем, что очень часто мореплаватели, эти простые люди, составляющие коллективный эпистемический субъект, попадали в новые места случайно и не могли именно туда вернуться вновь и приносили лишь воспоми- нания о достигнутой земле. Передаваемые из поколения в поко- ление воспоминания принимали характер легенд, носителями которых становилось всё население морского побережья Европы. Легенды были разными, их источники также были различными: принимались на веру фантазмы классической древности, ука- зывались в течение столетий и искались в эпоху конкистадоров Антильские острова, которых будто бы достигали жители Порто, спасавшиеся от нашествия мавров, пытались найти остров Бра- зил, где случайно оказывались некоторые мореплаватели и т.д. Легенды подобного рода во множестве существовали на остро- вах и европейском побережье. Информация об этих мифических объектах выражалась не только в слове, в устной речи, но и фик- сировалась письменно: многие из них оказались нанесёнными на ге- ографические карты ещё в доколумбово время. В простом народе память об этих и подобных им фактах никогда не иссякала, так как они представляют собой переработанные народной фанта- зией воспоминания о действительно происходивших открытиях. Иногда эти легенды рождало стрессовое состояние, пережитое путешественниками, они были результатом их болезненного на- пряжения, испуга и фантазий, последние принимались и выда-

¹ Котелевский Д. В. Понятие локального дискурса и его границы // Многообразие жанров философского дискурса. Екатеринбург, 2001. – С. 107.

 

вались за действительность, приукрашивались в бесчисленных пересказах. В конечном итоге эти впечатления отдельных людей становились в народной среде географическими легендами. Но на развитие научного знания их влияние бесспорно: они ассими- лировались сообществом учёных и выступали в определённой степени базой гносеологических интенций данного субъекта по- знания, детерминировали научный поиск.

Аналогичная ситуация наблюдается и в изучении других ге- ографических объектов, например, в освоении русскими земле- проходцами Сибири, Дальнего Востока и Азии. Чаще всего не отдельные личности, а сами народные массы были двигателями познания, сибирской исторической жизни, деятелями местной истории. Так продолжалось в течение всего ХVII в. и в начале ХVIII. Но ХVII веку в этих процессах принадлежит особенная роль: он создал арену, на которой свободно могли проявиться все основные черты духа северных великоруссов.

Расширение масштабов эпистемического субъекта увеличивает его познавательные возможности, обогащает средства познавательной деятельности, а они, в свою очередь, используются и гносеологи- ческим субъектом. В этом состоит один из моментов взаимосвя- зи гносеологического и эпистемического субъектов. Подтверж- дение этому мы находим в истории науки. Типичная ситуация наблюдается, например, в развитии географии. Это объясняется тем, что объект познания в этой науке – Земля и её географиче- ские очертания – не доступен сразу, целиком для человеческого восприятия, он потигается постепенно, формируются различ- ные гносеологические образы данного объекта, представленные в различных географических картах. Вот почему в эту деятель- ность по изучению Земли в истории цивилизации вовлекались всё новые и новые люди. Но прежде, чем пускаться в далёкие пла- вания, человечеству необходимо было выработать основные при- ёмы ориентировки в неизвестных местностях. Для определения своего местоположения в океане человек мог воспользоваться единственными находившимися в его распоряжении объектами: звездным небом над головой и палубой судна под ногами. Прак- тическая работа поколений людей, то есть коллективного эписте- мического субъекта, направленная на изобретение средств ориен-

 

тировки расширила гносеологический инстументарий, привела к появлению необходимых для этого артефактов культуры. Ими, в частности, стали: магнитная стрелка для определения направ- ления движения, лаг для измерения расстояния и скорости хода корабля, астролябия, градшток (секстант) для измерения и вы- числения географической широты и хронометр для измерения долготы. Эти приборы постепенно становились познавательны- ми средствами эпистемического субъекта; три первых достигли довольно грубого, но достаточного совершенства к эпохе откры- тий. А вот для определения долготы до конца ХVIII столетия приходилось употреблять довольно трудные и малодоступные астрономические приёмы наблюдений.

Вскоре после первых морских походов норманнов в Америку на европейской почве появились первые научные инструменты, позволившие более точно определять положение мореплавате- ля в открытом океане. Первым таким прибором была магнитная стрелка, составившая основу компаса. О компасе упоминается ещё в глубокой древности. Открытие «плавающего компаса» или

«магнитной стрелки» приписывается как китайцам, так и грекам. Но в своём первоначальном несовершенном виде этот прибор не мог служить ни картографии, ни ориентации на море. Но уже в ХI веке компас приобрёл почти современный вид (вращающа- яся на стержне магнитная стрелка, прикреплённая к неподвиж- ному кругу, разделённому на 360 градусов). Подобный компас в 1258 году Роджер Бэкон демонстрировал флорентийцу Брунетто Латини; однако в ту эпоху даже передовые учёные знали компас в более грубом, примитивном состоянии, чем тот, которым поль- зовались капитаны судов итальянских городских общин. Это вы- текает с очевидностью из современных им портуланов (морских карт), часть которых сохранилась до настоящего времени. Ис- пользуемый на море компас представлял собой прикреплённый к стрелке бумажный круг с нанесёнными на него сторонами света и делением на румбы; в таком виде он мог использоваться в ус- ловиях морской качки для контроля за направлением движения вдоль магнитного меридиана. Однако моряки предпочитали всё ещё ходить вдоль берега и определять местонахождение корабля не в открытом море, а во время береговой стоянки. Это объяс-

 

няется тем, что хождение по компасу ещё не давало точных ре- зультатов, так как не был изучен феномен магнитного склонения, то есть не учитывались различия в показаниях компаса в разных местах Земли.

Само по себе открытие магнитной стрелки и усовершенство- вание компаса оказало значительное влияние на всё развитие познания и культуры в целом, но истории науки совершенно не известны лица, которые этому способствовали. Данное открытие, познавательную ситуацию, приведшую к нему, мы объясняем дей- ствием эпистемического субъекта. Эпистемический субъект, как и гносеологический, создаёт свои специфические средства познава- тельной деятельности. Эти артефакты материальной и духовной культуры, используемые и целенаправленно изготавливаемые для познавательной деятельности, мы называем гносеологически- ми средствами. Арсенал их различен: от простых измерительных приборов до современных научных центров с их специфическим оборудованием.

Потребности мореплавания подобным образом приводят и к появлению морского лага. В истории освоения просторов океана был период, когда для определения пути, пройденного судном, употреблялся глазомерный приём, дававший у опытных моря- ков довольно точные результаты. Но этот метод был доступен немногим, он требовал многолетней, медленной выучки. Сама практическая жизненная ситуация требует создания надёжно- го, точного и доступного прибора для определения пройденных расстояний. Такой прибор появился во второй половине ХVI сто- летия: первое печатное его описание встречается в одном из мор- ских руководств 1577 г. Ещё позднее, с изобретением секстанта, было достигнуто точное определение долготы местности.

Понятия «широта» и «долгота» впервые употребляются сре- диземноморскими мореходами. Координата, соответствовавшая измерениям длины Средиземного моря, стала долготой, а та, ко- торая соответствовала ширин