Вступление. Жизнь в неолиберальном мире

 

15 сентября 2008 г. четвертый по величине инвестиционный банк Соединенных Штатов объявил себя банкротом. Это само по себе незначительное событие вызвало катаклизм, и его последствия мы ощущаем до сих пор. Американские власти, которые в начале года предприняли решительные шаги, чтобы упростить продажу другого проблемного инвестиционного банка, Bear Sterns, а летом пошли на не менее решительные меры в поддержку ипотечных агентств Freddie Mac и Fanny Mae, в случае с Lehman Brothers избрали другой путь. Они намеревались послать рынку сигнал, что банкам, какими бы крупными и именитыми они ни были, не следует впредь рассчитывать на то, что их будут спасать. Если их положение окажется неустойчивым, им позволят обанкротиться.

Сторонники консервативной фискальной политики приветствовали это решение так же, как их коллеги приветствовали аналогичное решение почти 80 лет назад. После финансового краха 1929 г. опытный и авторитетный американский промышленник и банкир Эндрю Меллон, который на протяжении многих лет занимал пост министра финансов США и в 1920‑х годах во время великого бума американской экономики пошел на снижение налогов, чтобы поддержать предпринимателей и увеличение потребления, настаивал на том, что ответом на кризис должна стать ортодоксальная политика. В служебной записке на имя президента Герберта Гувера он писал, что принципиальной основой работы правительства должна быть «ликвидация рабочих, ликвидация акций, ликвидация фермеров, ликвидация недвижимости… чистка системы от продуктов разложения. Люди будут больше трудиться и вести более нравственный образ жизни» [Hoover, 1952, p. 30]. Гувер последовал этому совету и стал президентом, при котором произошел величайший экономический спад за всю историю капитализма.

В сентябре 2008 г. банкротство Lehman Brothers обещало такой же шторм, но на этот раз власти не устояли. Последствия «чистки системы от продуктов разложения» могли оказаться слишком тяжелыми, и министр финансов США Хэнк Полсон решился на чрезвычайные меры в надежде остановить цепную реакцию. Как и Меллон, Полсон был ярым республиканцем и ранее банкиром; перед тем как возглавить министерство финансов, он управлял Goldman Sachs. Именно ему пришлось использовать полномочия правительства для спасения финансовых рынков и «хозяев вселенной» – трейдеров, которые были просто не в состоянии спастись самостоятельно. Правительство США и правительства европейских стран спешно формировали пакет скоординированных чрезвычайных мер, направленных на стабилизацию финансовой системы и преодоление кризиса. Были задействованы все доступные политические рычаги. В США и Соединенном Королевстве процентные ставки были снижены почти до нуля – беспрецедентный шаг за всю 300‑летнюю историю англо‑американских центральных банков. Некоторые банки были национализированы, другим была предоставлена помощь. Было объявлено о введении ощутимых фискальных стимулов; центральные банки увеличили предложение денег, прибегнув к новой алхимической формуле, получившей название «количественное смягчение» (quantitative easing) и призванной не допустить скатывания экономики в дефляцию. QE, как ласково называли эту формулу на рынках, означало, что монетарные власти выкупают у банков финансовые активы, а это влечет за собой рост цен на активы и улучшение банковских балансовых отчетов. В результате значительные средства перекочевали из государственного сектора в частный.

Такая политика была продиктована насущной необходимостью удержать позиции. Власти были полны решимости добиться стабилизации финансовой системы и предотвратить коллапс. Но им не хватало времени, чтобы задуматься над долгосрочными последствиями того, что они делали. Они действовали, не собираясь коренным образом менять саму систему. Им хотелось как можно скорее вернуть ее в состояние, в котором она находилась до финансового краха. Они не собирались делать из этой спасательной операции прелюдию нового политического курса, и еще в меньшей степени в их намерения входил отказ от исходных положений, длительное время определявших политику, или пересмотр неолиберального порядка. Комплекс спасательных мер рассматривался в первую очередь как средство тушения пожара, к которому прибегли в чрезвычайной ситуации и которое станет ненужным сразу после того, как удастся преодолеть опасный момент.

После финансового кризиса все ведущие западные страны столкнулись в 2009 г. с самым жестким со времен Второй мировой войны экономическим спадом. В некоторых из них выпуск упал на 9 %. Значительно ослабла уверенность, а рынок был подвержен серьезным колебаниям при небольшом объеме торговых операций. Правительства пытались преодолеть последствия кризиса, поэтому преобладала политика жесткой экономии и сокращения расходов. Для возврата к докризисному уровню производства многим западным экономикам потребовалось пять лет, а страны, пострадавшие от кризиса сильнее всего, например Греция, так и не сумели этого сделать. Такая ситуация в западных странах не вписывалась в рамки опыта последних 60 лет, когда даже рецессии 1970‑х годов продолжались сравнительно недолго. Обычно вслед за стремительным падением объемов производства и численности занятых следовал непродолжительный период адаптации, после которого начиналось восстановление экономики с достаточно быстрым возвратом тенденции к росту. Официальным признаком рецессии считалось падение производства в течение двух кварталов подряд. Подобные рецессии воспринимались как неприятность и с легкостью преодолевались. В недавнем прошлом большинство рецессий были именно такими – неглубокими и непродолжительными, а траектория восстановления имела V‑образную форму.

На этот раз все оказалось иначе. Многие чрезвычайные меры экономической политики, направленные на выход из финансового кризиса, продолжали действовать и пять лет спустя. Процентные ставки оставались на исторически низком уровне, многие банки все еще нуждались в помощи, а некоторые центральные банки прибегали к количественному смягчению уже в третий или четвертый раз. Нарастали опасения относительно длительной стагнации – новой формы стагфляции, при которой дефляция становится еще более опасной, чем инфляция.

Мы все еще не оправились от последствий финансового краха 2008 г. и предшествовавшего ему кредитного кризиса. Новые проблемы и заботы, требующие внимания, могли стереть в нашей политической памяти события той осени, но их воздействие имеет длительный характер, а последствия все еще продолжают сказываться. Для западных экономик непосредственно сам кризис 2008 г. завершился, и в 2013 г. в ряде стран наконец появились многие признаки более устойчивого восстановления. Тем не менее особой уверенности в прочности основ этого восстановления нет. До сих пор не видно конца более глубокому кризису неолиберального порядка, ярким знамением которого стал крах 2008 г. Мы являемся свидетелями лишь ранней стадии этого кризиса.

Мы живем в неолиберальном мире, возникшем после последних великих экономических и политических потрясений 1970‑х годов. Тогда был положен конец эпохе фиксированных обменных курсов, контроля над движением капитала, государства всеобщего благосостояния, сильных профсоюзов, полной занятости и крупного независимого государственного сектора, сложившегося во многих странах после 1945 г. Этот неолиберальный порядок был установлен с введением нового международного монетарного режима для контроля над инфляцией, основу которого составили плавающий обменный курс, отмена контроля над движением капитала, отказ от всеобщей занятости как политической цели, введение новых правил ограничения инфляции и государственных расходов, а также гибкие рынки труда. Все это сопровождалось разговорами о снижении роли государства и освобождении рынка. Но неолиберальный порядок всегда представлял собой парадокс. О прямом откате или отступлении государства речи не шло. Зато произошло более глубокое, чем когда‑либо прежде, взаимное проникновение государства и экономики. Приватизация, маркетизация, дерегулирование, низкий подоходный налог и налог на прибыль организаций – это были фирменные знаки неолиберальной политики, которую проводило государство, всё более активно вмешивавшееся во все сферы жизни. При этом оно оказывало избирательную поддержку частному сектору – от предоставления субстандартной ипотеки до оборонных расходов и инвестиций в человеческий капитал – и создавало множество компаний, находившихся в зависимости от государственных контрактов и субсидий. «Умные государства» эпохи неолиберализма возникли в ответ на ускоряющуюся глобализацию, особенно после падения коммунистического строя в Восточной Европе и появления новых растущих экономик на Востоке. Эти государства и положили начало новому экономическому буму в англо‑американских странах, который затем распространился на экономику всего Запада.

В этом неолиберальном порядке единообразия было не больше, чем в предшествовавшем ему международном рыночном порядке, установленном решениями конференции в Бреттон‑Вудсе. Каждая страна приспосабливалась к новому международному порядку по‑своему, при этом сохранялись заметные различия в действующих институтах и политике. В полной мере силу неолиберальной революции прочувствовали жители англоязычных стран, особенно двух главных из них – Соединенных Штатов и Соединенного Королевства. В этих странах значительно расширился спектр финансовых услуг и возросла потребительская задолженность; произошла также коренная реорганизация государственного сектора и государственных услуг, где были широко внедрены рыночные отношения; наблюдались ощутимое усиление зависимости от системы социального обеспечения, рост безработицы и резкое увеличение неравенства.

Рассказ‑предостережение о нашем новом неолиберальном времени содержится в книге Фердинанда Маунта «Новые немногие». В ней говорится о владельце американской ипотечной компании под названием Household, которая в 2003 г. была приобретена одним из пяти крупнейших британских банков – банком HSBC. Вознаграждение, полученное руководителем компании за три года, составило 35 миллионов фунтов стерлингов; в дополнение к этому были предусмотрены различные льготы, включая личный реактивный самолет и пожизненные бесплатные услуги стоматолога для самого руководителя и его супруги. На ежегодном собрании акционеров генеральному директору HSBC сэру Джону Бонду был задан вопрос, чем он объясняет столь значительное отличие получаемого им вознаграждения от почасовой оплаты труда уборщика Абдула, составлявшей 5 фунтов стерлингов. Сэр Джон, зарабатывавший в 400 раз больше, чем Абдул, объяснил, что и в том и в другом случае банк платит за работу ровно столько, сколько принято платить за нее. Во время финансового краха Household разорилась, а HSBC понес убытки в размере 50 миллиардов долларов [Mount, 2013].

Уровень неравенства, снизившийся на какое‑то время в 1950– 1960‑х годах, вернулся к показателям 80‑летней давности, а если действующая тенденция продолжится, то он вернется и к показателям полуторавековой давности. Неолиберальный порядок привел не только к значительному увеличению социального неравенства в различных странах, но и к не менее значительному росту нестабильности мировой экономики, сопровождавшемуся огромными неконтролируемыми потоками капитала, серьезным нарушением баланса сил во всем мире, а также ростом частных и государственных долгов [Hutton, 2011].

В 2008 г. казалось, что неолиберальный порядок смертельно ранен и готов – вслед за банками, одним из главных своих оплотов, – рухнуть: настолько сильным было общественное негодование. Но этот порядок выжил и спустя пять лет выглядел вполне невредимым и готовящимся к очередному повороту судьбы, как будто ничего и не произошло. Банкиры все так же получают бонусы, неравенство все так же очевидно. Непоколебимым остается верховенство все тех же созвездий бизнеса и политической власти, бесконечно повторяются те же идеологические мантры. Почему неолиберальный порядок оказался столь жизнестойким? На сколько еще хватит ему этой жизнестойкости? Может быть, благодаря кризису, когда оказываются спорными его эффективность, устойчивость и легитимность, у него проявилась способность к самообновлению? Этим вопросам и посвящена настоящая книга.

 

Основные положения

 

В главе I я показываю, что глубину экономического спада 2009 г. и медленный выход из него можно объяснить тремя способами. Первое объяснение состоит в том, что это был просто импульс, пусть продолжительный, но все же импульс, единичный эпизод, вызванный единственным в своем роде финансовым крахом, но не предвещавший ничего, что было бы значимым в долгосрочной перспективе. Это было явление скорее циклического, чем структурного порядка. Вскоре все, включая экономический рост и уровень жизни, должно вернуться к нормальному состоянию в международном порядке, где Соединенные Штаты продолжат оставаться ведущей державой. Существенных изменений не произошло, и в них нет необходимости. Достаточно будет сгладить острые углы. Второе объяснение заключается в том, что мы прошли своего рода водораздел и теперь находимся на начальном этапе постепенных политических и экономических преобразований, которые приведут к перестройке мировой экономики и политики в ближайшие 20 лет. Неолиберальный порядок распался, и восстановить его в прежнем виде невозможно. Признаками таких преобразований являются новая волна стагфляции, усиление новых быстрорастущих экономик, возросшее значение «Большой двадцатки», под эгидой которой теперь осуществляется координация финансового регулирования, а также изменения общественных настроений в ряде стран. Можно ожидать, что эти перемены повлекут за собой новые изменения, в результате которых постепенно будет сформирован новый порядок. Третье объяснение, которое я считаю наиболее правдоподобным, состоит в том, что мы оказались в безвыходном положении. На самом деле существенные изменения произошли, но благодаря тому, что непосредственно сам кризис удалось сдержать, многие сопутствующие ему экономические, политические и идеологические вызовы утратили свою взрывоопасность. Это позволило противостоять требованиям более решительных перемен и составить план возврата к обычному порядку ведения дел. Причины и корни такой стойкости неолиберального порядка я нахожу в основных характерных чертах нашей политической экономии. Однако нынешнее затишье обманчиво. Кризис не окончен, потому что он носит структурный, а не циклический характер. Он отступил на какое‑то время, но если не предпринять никаких мер, разразится с новой силой. Неолиберальный порядок стал крайне нестабильным, а попытки вернуться к обычной манере ведения дел приведут либо к новым провалам, либо к тому, что тупиковые и безвыходные ситуации сохранятся навсегда. Без перемен процветание Запада начнет рушиться. Кризис возобновится и будет сопровождаться отдельными шоками и глубокими потрясениями, но никакого решающего поворотного момента не наступит. Структурный кризис такого рода может длиться десятки лет, так и не находя решения. Если это произойдет, то вылечить западную экономику не удастся, и можно будет ожидать новых турбулентных явлений. Это будет кризис без конца.

В главе II я рассматриваю связь между кризисом, порядком и изменениями, а также ищу объяснение жизнестойкости неолиберального порядка. Я провожу различие между двумя видами кризиса. Кризис 2008 г. был экзистенциальным кризисом, порожденным чрезвычайной ситуацией, моментом опасности, когда требовались быстрые решения и решительные действия. Но в то же время он был симптомом значительно более глубокого, структурного кризиса. Для таких кризисов характерно наличие длительных напряженных отношений или противоречий между основными институтами и организационными предпосылками, из которых состоит тот или иной порядок. Эти напряженные отношения зачастую выражаются в преходящих непродолжительных кризисах, но для решения лежащих в их основе проблем обычно требуется радикальное изменение властных отношений – как внутри государств, так и между ними, – а такое происходит редко. Я утверждаю, что финансовый крах 2008 г. и его последствия, спад и восстановление экономики, представляют собой первую фазу нового структурного кризиса, который будет третьим после кризисов 1930‑х и 1970‑х годов структурным кризисом существующего международного рыночного порядка. Такие структурные кризисы создают возможность коренных изменений в нашей политической экономии, но не обязательно к ним приводят. Кризис 1930‑х годов в конечном счете привел к фундаментальной перестройке международного рыночного порядка, серьезным изменениям в политике, деятельности институтов и организационных положениях. Кризис 1970‑х годов был не столь масштабным, но и он вызвал значительные изменения в политике, институтах и организационных принципах. Нынешний кризис, будучи по меньшей мере столь же глубоким, как и предыдущие, пока не привел к сколько‑нибудь серьезным изменениям. И все же неолиберальный порядок, как и предшествовавшие ему порядки, становится все более неуправляемым, превращаясь в сплав непостоянных и непредсказуемых сил. Его внутренние противоречия представляют собой конкретное выражение трех важнейших взаимосвязанных головоломок – административной, головоломки экономического роста и фискальной, – которые предстоит решать тем, кто стремится управлять международными рыночными порядками.

В главе III я более подробно рассматриваю события, которые привели к финансовому краху 2008 г., и действия по преодолению его последствий, выразившихся в экономическом спаде 2009 г. и медленном неуверенном восстановлении экономики. Я описываю жизнестойкость неолиберального порядка. Несмотря на масштабы кризиса 2008 г. и его тревожные последствия, господствующий на протяжении последних 30 лет режим экономической политики до сих пор не сталкивался со значительными радикальными вызовами, будь то на уровне элиты или на массовом уровне. Проявления несогласия, радикализма и сопротивления были сравнительно слабыми. Альтернативы явно отсутствовали. Ортодоксальные нарративы в отношении долга, сокращения расходов и режима жесткой экономии чаще использовались для описания кризиса и определяли его восприятие, а протест подавлялся. Ни в одной из западных стран воинственно настроенным популистским партиям левого или правого толка, выступающим против системы, так и не удалось пошатнуть позиции, занимаемые парламентскими партиями в правительстве, несмотря на экономические трудности, которые довелось пережить гражданам этих стран.

В главе IV я уделяю особое внимание устойчивости международного рыночного порядка и тому, как по‑разному сказываются последствия кризиса 2008 г. в разных странах. Я утверждаю, что в первую очередь финансовый кризис 2008 г. отразился на экономиках входящих в Организацию экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) западных стран, тогда как его непосредственное воздействие на другие страны сначала было ограниченным. Многие быстрорастущие экономики продолжали расти, что подчеркивало значение великого исторического сдвига в расстановке сил между западными и новыми быстро развивающимися странами, начало которому было положено в 1990‑х годах. Последствия кризиса и реакция на него в странах – участницах ОЭСР также были различными. Наиболее ощутимый удар кризис нанес по англоязычным странам, в частности США, Великобритании и Ирландии. Его первоначальное воздействие на еврозону было весьма ограниченным, но ситуация быстро изменилась, как только стало ясно, насколько зависимы европейские банки от англо‑американских финансовых рынков. По мере развития событий после финансового краха экономическая нестабильность распространилась из западных стран на все регионы мира. В условиях более глубокого структурного кризиса неолиберального порядка новые быстрорастущие экономики превратились в ведущих игроков, заинтересованных в том, каким будет окончательный исход.

В главе V я рассматриваю первую из трех головоломок, лежащих в основе структурного кризиса неолиберального порядка и угрожающих процветанию Запада: каким образом можно обеспечить порядок во все более взаимозависимом мире, где происходит смещение международного рыночного порядка в сторону многополярности, а на смену одному центру силы приходит несколько. Давнее противоречие между единым рыночным порядком и системой множества отдельных государств еще более обострилось с появлением новых быстрорастущих стран и усилением позиций неподконтрольных правительствам сетей – от сетей транснациональных корпораций, офшорных финансовых центров, Интернета, незаконного оборота наркотиков, оружия и людей до общественных движений и международных террористических организаций. Эти изменения оказали значительное воздействие на существующий неолиберальный порядок. Главную роль в становлении неолиберального, равно как и предшествовавшего ему порядка сыграли Соединенные Штаты. Теперь их вновь призывают возглавить переустройство международного рыночного порядка с учетом новых обстоятельств, сложившихся после финансового краха. Но это означает, что придется делиться властью со странами, которые до сих пор по большей части были отстранены от управления миром, и реформировать международные институты с учетом новых реалий. Возможно, США придется свыкнуться с другой, не столь доминирующей ролью, если речь идет о поддержании либерального международного рыночного порядка.

В главе VI я обсуждаю, как достичь устойчивости в ситуации, когда новая стагфляция и изменения окружающей среды ставят под вопрос воспроизводство социальных и экологических условий экономического роста. Капитализм основывается на приватизации прибыли и социализации убытков, но между ними всегда существует противоречие, которое в эпоху неолиберализма становится все более заметным. Частное накопление постоянно ведет к ухудшению общественных, политических и экологических условий, необходимых для его успеха. Наиболее наглядные признаки такого ухудшения – возвращение в западные экономики стагфляции, выражающейся в стагнации уровня жизни, а также недавние проявления дефляции, грозящей падением цен и ослаблением доверия. Перспективы возврата к устойчивому продолжительному росту омрачаются риском длительной стагнации в западных экономиках и нарастающими экологическими рисками, создающими угрозу сохранению жизни на нашей планете. Многие социальные и экологические основы роста, на которые раньше опирался рыночный порядок, такие как технологические инновации, увеличение численности населения, иммиграция и неисчерпаемые ресурсы окружающей среды, становятся все менее надежными. На данный момент западные экономики, похоже, достигли технологического потолка, собрав все легкодоступные плоды, и теперь пытаются найти новые способы увеличения производительности, которые позволили бы поддерживать стабильный рост уровня жизни и обеспечить ресурсы, необходимые для адаптации к изменению климата.

В главе VII я ставлю вопрос о легитимации рыночного порядка в условиях, когда сплоченности общества угрожают рост неравенства, снижение жизненного уровня, сокращение государственных услуг и экономический застой. В фискальной головоломке отражается постоянная напряженность, существующая в отношениях между мировыми рынками и демократическими странами в условиях неолиберального порядка, которая проявляется в усиливающейся поляризации богатых и бедных в западных обществах, росте неравенства доходов и богатства, в размывании фискальных основ государства всеобщего благосостояния. Отчасти вследствие усиления глобальной конкуренции и сужения перспектив роста культура социальных прав, возникшая в западных экономиках после 1945 г., грозит вызвать глубокий и затяжной фискальный кризис, который приведет к падению уровня жизни и создаст угрозу легитимности и социальной сплоченности. Проводимая сегодня политика жесткой экономии направлена, в частности, на получателей социальной помощи, и она становится все жестче. В условиях растущего сопротивления повышению налогов и трудностей взимания действующих налогов государствам, система социального обеспечения которых основывается на перераспределении, становится все труднее сохранять консенсус и продолжать выплату пенсионных пособий для всех, поддерживать систему всеобщего здравоохранения и образования. Однако большое государство незаменимо, когда речь заходит о здоровом накоплении частных средств, составляющем основу действующего рыночного порядка. Продолжительный фискальный кризис усугубляется и наблюдаемым в западных демократиях снижением уровня легитимности государственных институтов, а также доверия к политикам. Это делает решение первой головоломки, то есть задачи развития сотрудничества на региональном и международном уровнях, еще более затруднительным.

В главе VIII я обозначаю контуры четырех сценариев. Первый сценарий отражает точку зрения, представленную в главе I, согласно которой особых перемен не происходит или в них нет особой нужды. Это – сценарий по умолчанию, сценарий кризиса без конца. Несмотря на грядущие потрясения, неолиберальный порядок сохранит свою жизнестойкость и продолжится движение в направлении дальнейшей либерализации и глобализации. Что касается мировой системы государств, то мир остается однополярным, доминирование Соединенных Штатов сохранится, но их способность действовать в глобальном масштабе станет слабее. Новым быстрорастущим странам достичь прогресса помешают внутренние кризисы, поэтому вызов с их стороны ослабнет. Негосударственные сети продолжат расширяться и подрывать власть государств, но определенный порядок сохранится. Западным странам удастся избежать еще одного крупного кризиса, но им потребуется прилагать значительные усилия, чтобы справляться с противоречиями внутри самого неолиберального порядка. За такую жизнестойкость придется заплатить отсутствием реформ. Остальные три сценария построены на том, что произойдут существенные изменения в одном или нескольких аспектах неолиберального порядка, которые позволят в той или иной степени преодолеть кризис, сделав возможным переход к иному, правда, не обязательно более совершенному порядку. Второй сценарий предусматривает возникновение биполярного мира в результате нового геополитического соперничества между США и Китаем, усиление конкурентного противоборства за ресурсы и рынки и превращение новой гонки вооружений в главный стимул роста американской экономики. Однако это приведет к обострению фискальных проблем и в конечном счете к новому крупному финансовому кризису, который на этот раз затронет и доллар. Согласно третьему сценарию, мир станет многополярным. Возрастет роль «Большой двадцатки» и многосторонних переговоров, ведущих к заключению международных соглашений по широкому кругу вопросов, включая торговлю, финансы, предоставление помощи, установление гораздо более диверсифицированного и репрезентативного международного рыночного порядка, который создаст основу для сотрудничества на более высоком уровне, наступления новой эры процветания во всем мире и снижения остроты финансовых проблем в западных странах. Четвертый сценарий также построен на многополярности мира, достигаемой как в результате изменения баланса сил между государствами, так и в результате роста негосударственных сетей. Правда, сотрудничества достичь не удастся, и мир вступит в новую эпоху соперничества, конфликтов и расколов. Запад окажется в длительном застое и упадке, которые только усугубят затяжной и неразрешенный фискальный кризис. Глава завершается обзором представленных в книге аргументов и обсуждением перспектив благоприятного исхода кризиса неолиберального порядка.

 

 

I. Новая стагфляция

 

Финансовый крах 2008 г. представляет собой парадоксальное явление. Если это был столь мощный катаклизм, то почему за прошедшие несколько лет произошло так мало заметных перемен? Базовые структуры политической экономии остаются на своих местах. Несмотря на определенные реформы, особенно заметные в области финансового регулирования, банки по‑прежнему выплачивают бонусы, мощь корпораций остается непоколебимой, реформа основных международных институтов так и не проведена, международные переговоры по вопросам изменения климата и торговли так и не вышли из тупика, а доминирующая идеология последних 30 лет – неолиберализм в его различных проявлениях – сохраняет свое господство и по большей части остается незыблемой. Несмотря на чрезвычайные меры, предпринятые государством для спасения финансовой системы, само государство продолжает отступать, сокращая свои расходы и численность государственных служащих в соответствии с требованиями политики жесткой экономии. «Большая двадцатка», создававшаяся как важный международный форум, затмила «Большую восьмерку», но большинство стран так и не вошли в ее состав. Партии, принадлежащие к основным политическим течениям и следующие ортодоксальному политическому курсу последних 30 лет, остаются правящими во всех центрах власти Запада. Неолиберальный порядок представляется устойчивым и защищенным. О каком кризисе может идти речь? Может быть, события 2008 г. были всего лишь импульсом, аналогичным краху на фондовой бирже в 1987 г., мимолетным нарушением беспрерывного поступательного движения по пути, определенному неолиберальной эпохой?

Имеющиеся свидетельства противоречивы, но в этой главе я буду исходить из того, что кризис 2008 г. был не импульсом, а сигналом начала длительного противостояния по основным вопросам политической экономии на национальном и мировом уровнях. Причиной этого противостояния стал конфликт интересов государств, групп, классов и организаций, руководствовавшихся различными идеологиями, а порой – и различными культурами. Конфликты подобного рода не новы, и они неотделимы от политики. Но в период кризисов эти конфликты заметно обостряются и могут стать причиной значительных перемен – иногда преднамеренно, иногда без всякого умысла. Это открытые конфликты, их исход неясен, но те, кто в них участвуют, располагают определенными ресурсами, возможностями, знаниями и убеждениями, поэтому весьма вероятно, что результаты таких конфликтов будут вполне конкретными.

Кризису часто сопутствует рост радикальных настроений, распространяются новые идеи, происходит поляризация политических мнений вокруг четких альтернатив. Пробуждается политическое воображение. Радикалы всех мастей начинают верить, что их давние мечты могут осуществиться полностью или частично. Быть радикалом – значит смотреть в корень вещей и представлять себе нечто, отличающееся от сложившегося уклада и принятого порядка ведения дел. В период кризиса радикалы расцветают именно тогда, когда начинает казаться, что все происходит не так, как раньше, и можно убедить гораздо большее число людей, чем в обычные времена, попытаться сделать что‑то совершенно отличное от прежнего.

Но у радикалов никогда не получается все так, как они хотели. Во все времена им противостоят прагматики и реалисты, которым не нравится размышлять о политике как о чем‑то фундаментальном, независимо от того, идет ли речь о возврате к чему‑то старому и бесспорному или о создании чего‑либо нового. Скорее, они стремятся удержать на плаву то, что уже имеется, использовать существующие институты и подходы, подлатать и подправить имеющееся там, где это необходимо, экспериментировать и импровизировать, но только не менять радикально ни институты, ни политику. Именно реалисты и прагматики чаще всего находятся у власти, и именно они чаще всего приходят к власти после революций. Как заметил величайший реалист князь Танкреди в «Леопарде», «чтобы все осталось по‑прежнему, все должно измениться».

Открытым остается вопрос о том, на чьей стороне – радикалов или реалистов – окажется преимущество после кризиса. Когда речь заходит о кризисе, то всегда возникают споры относительно его определения: что стало причиной кризиса, кто повинен в нем, был ли это кризис вообще и как следует на него реагировать. При постоянно меняющейся политике после финансового краха 2008 г. какое‑то время казалось возможным, что радикалы сумеют перехватить инициативу и приступить к переформатированию и переделу международной политики и экономики, как они уже делали после кризиса 1929 г. в ряде стран, прежде всего в Германии и США. События 2008 г. были настолько стремительными, что поначалу казалось, будто они несут в себе катарсис, очищение и избавление системы от финансовых ядов, нанесших ей столь значительный урон, и знаменуют собой важные перемены в международной политической экономии. Какое‑то время доктрины политической экономии, доминировавшие на протяжении последних 20 лет, представлялись дискредитированными, говорилось о необходимости разработать новые основы и пересмотреть положения, на которых строится экономика. Однако вскоре после того, как непосредственный кризис миновал, ощущение, что ничего уже не будет как прежде, уступило место старому консервативному припеву: почему бы не оставить все так, как было? Прежние доктрины и способы ведения дел утверждались вновь, будто ничего и не произошло. В 2010 г., а затем и в 2013 г. росла уверенность, что худшее уже позади и мир вскоре вернется к обычным способам ведения дел. Все вернется в привычное русло, надо только провести минимальные изменения в организации экономики. Шторм удалось пережить. Оказалось, что вполне можно обойтись минимальными корректировками. Было принято несколько новых мер, направленных на предотвращение финансового коллапса, но среди них не было ничего слишком обременительного, что могло бы изменить работу финансового сектора, столь важного для экономики и перспектив восстановления и роста.