Воспроизводство рабочей силы: демография и человеческий капитал

Во всех западных экономиках неолиберальной эпохи проблема воспроизводства чаще всего проявляется в том, чтобы найти необходимое количество рабочих, причем рабочих соответствующего качества и квалификации. Одним из основных источников роста всегда считался избыток рабочей силы, который обеспечивался в основном за счет высоких показателей рождаемости и выживания. Успешные экономики последних 200 лет ассоциировались со стремительным ростом численности населения, но не настолько стремительным, чтобы опережать рост производительности. Экономики также могли стимулировать свой рост за счет иммиграции. Успех американской экономики, например, в XIX – начале XX в. во многом зависел от ее готовности принять миллионы иммигрантов. Без иммигрантов темпы экономического развития были бы намного ниже. Поэтому демографический дивиденд может считаться жизненно необходимой составляющей успешного экономического роста, но он всегда вызывал серьезные вопросы политического свойства, затрагивающие природу границ, обеспечения территориальной целостности, а также благосостояния различных классов и групп населения национальных государств. Закрытость национальных государств стала причиной проведения национальной политики, направленной на ограничение потока мигрантов, иногда – на то, чтобы полностью остановить этот поток, а в исключительных случаях – направить его вспять. Часто бывает дешевле и проще обеспечить демографический дивиденд за счет увеличения иммиграции, чем за счет увеличения рождаемости внутри страны, хотя с политической точки зрения это представляется более сложным.

Государства могут обойтись и без иммигрантов, если им удастся обеспечить уровень рождаемости, достаточный для расширенного воспроизводства рабочей силы и предотвращения старения населения. Страны, где большинство граждан моложе 30 лет, имеют очевидное преимущество с точки зрения возможностей быстрого роста, если соблюдается ряд других условий. Все эффективные экономики на определенной стадии воспользовались этим демографическим дивидендом. Но по мере того как экономика набирает силы, она приближается к плато численности населения, поэтому во все большем количестве стран уровень рождаемости снижается или даже достигает отрицательных значений, а это приводит к старению населения и требует дополнительных расходов. Похоже, что демографический дивиденд в той мере, в какой это относится к уровню рождаемости, снижается в США, большинстве европейских стран, а также в Китае, где до последнего времени проводилась политика одного ребенка в семье. Но он потенциально может быть задействован во многих странах глобального Юга, если им удастся приступить к развитию своей экономики. Для большинства западных стран этот наиболее простой и быстрый способ обеспечить более высокие темпы роста стал невозможным в связи с изменением культурных ожиданий, а также с дальнейшим увеличением числа работающих женщин. Рост количества рабочих мест и возможностей для трудоустройства женщин считается одним из успехов неолиберальной эпохи, хотя многие из них заняты на низкооплачиваемой работе и неполный рабочий день. Но уменьшение объема неоплачиваемого домашнего труда имело иные последствия. Сокращение участия в одном из самых главных способов нерыночного поддержания воспроизводства рабочей силы, включая приготовление пищи, уборку, уход за детьми и заботу о других членах больших семей, привело к возрастанию нагрузки на государство.

Постоянная или снижающаяся численность населения может заметно затруднить ускорение темпов экономического роста. Решить эту проблему можно за счет привлечения работников из нерыночных отраслей, таких как натуральное сельское или домашнее хозяйство. Но в конечном счете и этот источник иссякает. Именно поэтому иммиграция столь привлекательна. Страны с невысоким или снижающимся уровнем рождаемости могут открывать свои границы, чтобы привлечь молодых работников из бедных стран. Это дает возможность восстановить демографический дивиденд и изменить возрастной состав населения страны. Это положительно сказывается и на бедных странах, так как увеличивается приток поступлений от перечислений из-за рубежа, а многие иммигранты в конце концов возвращаются, приобретя новые навыки и активы. В идеальной теории международного рыночного порядка свободное перемещение рабочей силы так же необходимо, как движение товаров и капитала. Либералы утверждали и продолжают утверждать, что поощрение такого перемещения рабочей силы способствует созданию равных условий для всех занятых в международной экономике, снижению уровня заработной платы в богатых странах и его повышению в бедных, подобно тому как появление на рынке труда женщин создает условия для равной с мужчинами оплаты труда.

Правда, неолиберальному порядку не удалось достичь этого идеала. В частности, не удалось политически обеспечить постоянную открытость границ. Организация международной системы государств в условиях взаимной конкуренции исключительных территориальных суверенитетов превратила проблему иммиграции в токсичный вопрос демократической политики. Между работодателями, стремящимися получить наиболее качественную и дешевую рабочую силу, и самими работниками, заинтересованными в ограничении притока рабочей силы и иностранных рабочих, которые становятся причиной ухудшения условий и оплаты труда, возник конфликт интересов. Определенную роль играют и культурные проблемы, связанные с образом жизни и этнической принадлежностью работников, а также вопросы социального и жилищного обеспечения. Под давлением этих факторов государства усилили контроль на границах и ввели более строгие условия предоставления гражданства и разрешения на въезд. В некоторых странах в последнее время наблюдался высокий уровень иммиграции – например, поток мигрантов из Мексики в США или недавний приток иммигрантов в Соединенное Королевство. Это стало важным фактором в обеспечении демографического дивиденда и повышении темпов экономического роста в этих странах. Значительная часть иммигрантов прибывают в США нелегально, но страна, похоже, не в силах справиться с этим. В Соединенном Королевстве открытие границ стало отражением одной из основ единого рынка – политики ЕС, обеспечивающей свободное передвижение всех граждан Евросоюза, которое было согласовано в 1980-х годах при правительстве Тэтчер. Соединенное Королевство также открыло въезд для многих экономических иммигрантов из стран, не входящих в ЕС. В результате всего этого в период между 1993 и 2008 гг. Британия пережила самый продолжительный период экономического роста за всю свою историю. Обратная реакция на эту политику начиная с 2008 г. уже привела к ужесточению требований к иммигрантам, и в перспективе эти требования станут еще жестче. Многие антииммигрантские партии, такие как Партия независимости Соединенного Королевства (UKIP), выступают за выход Великобритании из ЕС отчасти из-за стремления исключить иммиграцию как из стран Союза, так и из стран, не входящих в состав ЕС. В других странах ЕС многие крайне правые и популистские партии, такие как Национальный фронт во Франции или «Настоящие финны» в Финляндии, приобрели популярность на волне требований остановить иммиграцию, и в этом случае также наблюдалась связь с враждебным отношением к самому ЕС, позволяющему свободное передвижение всех граждан ЕС в границах Союза.

Вторым вопросом, связанным с этой темой, является вопрос человеческого капитала. В целом экономический рост может быть быстрее, если работники здоровы, хорошо образованны, квалифицированны, хорошо адаптированы, защищены от рисков безработицы, болезней, травм и старости. Рост человеческого капитала всегда был приоритетным для правительств западных стран, стремящихся создать одинаковые стартовые условия для всех граждан. Подобные эгалитарные меры могут считаться оправданными, если смотреть на них с точки зрения права и социальной защиты, но они важны и с точки зрения эффективности. Постепенно в результате длительной борьбы эти меры нашли широкую поддержку с обеих сторон, особенно в таких важных областях, как здравоохранение и образование. С точки зрения эффективности стало очевидно, что для полного использования потенциала капиталистической рыночной экономики необходимо устранить все дискриминационные барьеры, связанные с полом, расовой принадлежностью, сексуальной ориентацией, возрастом или физическими недостатками. Это перекликается с повесткой дня, требующей равного гражданства, и хотя многое еще только предстоит сделать, за последние 100 лет во многих странах был достигнут значительный прогресс. Человеческий капитал не является постоянной величиной, поэтому всегда существует возможность дальнейшего совершенствования процесса обучения, повышения уровня образования и здравоохранения, целью которых является наиболее полное раскрытие потенциала каждого, что способствует тому, чтобы рабочая сила в целом могла обеспечить максимальную производительность и гибкость.

Но здесь существуют две проблемы. Первая – это издержки и то, кто их будет оплачивать. Социальная защита, образование и здравоохранение за последние 100 лет превратились в одно из главных полей политических и социальных битв. Государства часто пытались переложить значительную часть расходов, особенно по обеспечению пожилых людей, инвалидов и людей, страдающих хроническими заболеваниями, а также на здравоохранение и образование, на частные домохозяйства, и лишь постепенно доля государства в этих расходах стала увеличиваться. С ростом участия государства обострилась давняя проблема социальных выплат, получение которых граждане стали считать само собой разумеющимся. Более подробно этот вопрос рассматривается в следующей главе.

Вторая проблема состоит в том, что, как и во многих других случаях, самая большая прибыль бывает с самого начала. По мере повышения квалификации сотрудников отдача от дальнейших инвестиций постепенно убывает – хотя и не настолько, чтобы пренебрегать ею, – и ее количественная оценка становится все более сложной задачей. Это означает, что по мере развития экономики становится все сложнее улучшать человеческий капитал таким образом, чтобы это оказывало заметное влияние на экономический рост. Правда, современные политики считают, что в этом вопросе они должны взять на себя обязательства и пообещать увеличить число мест в университетах и профессиональных учебных заведениях или обеспечить повышение квалификации большему количеству людей, не забывая и о щедрых льготах для людей старшего возраста. Ни одно из этих улучшений, какими бы долгожданными они ни были, не имеет столь большого значения для экономического роста, как программы ликвидации неграмотности в обществах, где большинство людей все еще не владеют грамотой.

Проблема правительств состоит в том, что они настолько озабочены необходимостью сохранять свою конкурентоспособность в «глобальной гонке», что постоянно предлагают новые программы повышения квалификации рабочих и гибкости рынка труда. Все это очень дорого стоит. В этом и заключается одна из причин того, что правительства многих стран начали повышать размер вклада, который, например, должны сделать студенты, желающие получить высшее образование. Для снижения издержек правительствам надо либо уменьшить объем предлагаемых ими услуг, либо сократить расходы, заставив платить самого получателя этих услуг, как в случае со студентами, или вынудив домохозяйства снова взять на себя бремя этих расходов. Излюбленное неолиберальное решение состоит в том, чтобы заставить получателя платить, потому что это позволит сделать услугу рыночной и создать тем самым возможности для дальнейшего расширения перечня финансовых услуг, этой жизненно важной артерии неолиберальной модели экономического роста [Hobson, Seabrooke, 2007; Langley, 2008].

Получение прибыли от инвестиций в человеческий капитал становится все более проблематичным. Неудивительно, что работодатели вновь предпочитают нанимать молодых, хорошо мотивированных и всегда готовых проявить гибкость работников из числа иммигрантов, отвечающих существующим требованиям, а не выбирать кандидатов из числа жителей собственной страны, многие из которых не обладают необходимой квалификацией или не проявляют того отношения к работе, которого от них ожидают. И это также может создавать напряженность на местах. Иммиграция стала ключевой составляющей неолиберального порядка, и государствам приходится искать способы решения и снятия остроты связанных с ней политических проблем [Geddes, 1999]. Ни одно из государств, участвующих в международной системе торговли, не закрывает свои границы полностью. Правда, за время, прошедшее после краха, в большинстве демократий отношение к иммиграции стало более жестким. Партий, выступающих за открытые границы и свободное перемещение рабочей силы как факторы повышения темпов экономического роста и содействия восстановлению экономики, стало намного меньше, при том что речь идет об одной из основ неолиберального порядка. Так, ни одна из основных европейских партий не считает, что, придерживаясь этой платформы, сможет победить на выборах. В настоящий момент еще удается проводить политику свободного передвижения граждан ЕС, но она все чаще становится мишенью для нападок со стороны популистских и несистемных партий. Гораздо более строгий контроль установлен для неграждан ЕС, хотя во многих странах уровень рождаемости остается невысоким, а резервов в виде сельскохозяйственных рабочих или работающих женщин оказывается мало.

Демографическая ситуация на Западе в целом не благоприятствует экономическому росту, скорее, наоборот, а инвестиции в человеческий капитал лишь частично нейтрализуют эту тенденцию. Идея смягчения иммиграционного контроля никогда не пользовалась особенной популярностью и стала совсем непопулярной с началом периода жесткой экономии, последовавшего за крахом. В противоположность этому, в других частях света демографическая ситуация, способствующая ускоренному экономическому росту, складывается очень благоприятно. Численность населения планеты достигла 7 миллиардов человек и продолжает быстро расти. Ожидается, что к 2050 г. она достигнет 9 миллиардов. Еще со времен Томаса Мальтуса были люди, обеспокоенные тем, что численность населения может превысить возможности, предоставляемые ресурсами, а это приведет к страшному голоду и социальному коллапсу. Этого еще не произошло в мировом масштабе, хотя в отдельных странах, часто в силу очень специфических политических соображений, голод наблюдался. Сегодня серьезно обсуждается проблема «несущей способности» Земли. Пессимисты оценивают ее в 2 миллиарда, а оптимисты в 9 и даже в 15 миллиардов жителей, которых наша планета сможет вынести при условии проведения правильной политики в области обеспечения продовольствием, энергией и водой. Затраты на социальное воспроизводство столь значительного прироста населения, разумеется, будут огромными, и ожидается, что основная их тяжесть ляжет на семьи или государство.

Если пессимисты окажутся правы, то никакого экономического роста в будущем не предвидится, потому что численность населения Земли значительно сократится из-за колоссальных проблем, связанных с окружающей средой: начнутся ожесточенные конфликты по поводу продовольствия, воды, энергии и ресурсов, резко упадет жизненный уровень. Если правы будут оптимисты, то рост численности населения подстегнет экономический рост, за исключением стран, которые не смогут обеспечить себе демографический дивиденд, повысив уровень рождаемости внутри страны или проведя либерализацию иммиграционного контроля. С этой точки зрения ограничение иммиграции представляется политическим выбором, который обрекает страну, сделавшую такой выбор, на обнищание. Ограничение иммиграции становится не только серьезным барьером на пути ускоренного экономического роста, но и важнейшим источником протекционизма в международной политической экономии, подрывающим провозглашаемые неолиберальным порядком основные принципы свободной торговли.

 

Долги и технологии

Еще одной проблемой, стоящей перед рыночной экономикой в воспроизводстве условий для стабильного и устойчивого роста, является проблема прибыльности инвестиций. Одна часть проблемы связана со спросом, другая – с предложением. Для возврата к экономическому росту необходимо значительно сократить долговую нагрузку. Наиболее простым способом сокращения долговой нагрузки является обеспечение роста экономики и роста цен, вызванного стимулированием спроса. Инфляция снижает реальную долговую нагрузку быстрее, чем что бы то ни было еще. Если фискальные или монетарные стимулы окажутся слишком сильными, то может возникнуть риск инфляционной ловушки, в которой в 1970-е годы очутились многие страны. Похоже, что сегодня происходит обратное. Слишком быстрое сокращение долговой нагрузки за счет снижения частных или государственных расходов может подтолкнуть экономику в дефляционную ловушку низкого роста и растущего долга.

Прямой связи, которую следовало бы учитывать, если не затрагивать рост, между задолженностью и ВВП нет, хотя некоторые экономисты придерживаются противоположного мнения [Reinhart, Rogoff, 2009; Рейнхарт, Рогофф, 2011]. В экономике страны размер долга по отношению к ВВП может достигать 250 %, как это было в Британии после наполеоновских войн, когда ей пришлось постепенно выплачивать эту задолженность в течение длительного периода. Здесь особенно важно то, кто берет средства в долг и под какой процент [Krugman, 2008; 2012; Кругман, 2009]. Размер долга Японии по отношению к ее ВВП был очень высоким, но большая часть этого долга была распределена между гражданами страны. Даже крупные и растущие суммы долга могут быть успешно возвращены, если проценты по займу невелики, как это случилось в США и Великобритании после финансового краха. Если же держатели значительной части долговых обязательств находятся за рубежом, а проценты, выплачиваемые за обслуживание долга, увеличиваются, то наступает момент, когда обслуживание долга становится невозможным без серьезной реструктуризации государственных финансов. Если доходы недостаточны даже для того, чтобы обеспечить выплату процентов по долгу, то размер задолженности возрастает, и это вызывает еще большую обеспокоенность инвесторов вероятностью дефолта. Именно так и произошло в некоторых странах еврозоны в период между 2010 и 2012 гг.

Если проблема задолженности не находит удовлетворительного решения, то это становится препятствием на пути экономического роста и может привести к возникновению дефляционной спирали, при которой падающие цены, рост безработицы и резкое снижение спроса подпитывают друг друга. Окупаемость капиталовложений снижается, а вместе с ней сокращается объем инвестиций. Экономике грозит дефляционная ловушка. Пессимистический взгляд на многие западные экономики в ходе настоящего кризиса заключается в том, что долговая нагрузка стала настолько большой, а необходимость ее снижения настолько острой, что государство просто не способно или не готово пойти на решительные меры, даже если на словах утверждается обратное. Наиболее серьезная ситуация складывается в еврозоне, но она затрагивает и США, о чем пойдет речь в следующей главе.

Проблемы с погашением уже накопленных долгов и предотвращением дальнейшего роста дефицита, увеличивающего задолженность, преследуют правительства всех стран. Проводимая ими политика, направленная на сдерживание этих проблем, создает неблагоприятные условия для долгосрочных инвестиций и снижает доверие со стороны деловых кругов. Верным показателем депрессивного воздействия высокой долговой нагрузки стало снижение процентных ставок до исторического минимума в США и в ЕС в течение беспрецедентно длительного периода. Если бы существовали заслуживающие внимания инвестиционные возможности, их бы уже использовали, потому что никогда прежде не было более благоприятного времени для получения ссуд. Однако в последние несколько лет инвестиций в экономику западных стран было сделано немного, а банки неохотно давали деньги в долг. Поступательный импульс в западных экономиках был незначительным.

Но главной проблемой неолиберального порядка являются не долги государственного сектора, хотя именно им политики уделяют основное внимание, а долги компаний, банков и частных домохозяйств. В существующих неблагоприятных экономических условиях выплата этих долгов представляется затруднительной, но до тех пор пока большая часть долгов не будет погашена – а здесь могут быть неожиданные всплески и кратковременные подъемы, – доверия вернуть не удастся, потому что все будут находиться в ожидании новых толчков и поворотов вспять. Масштабы сокращения долговой нагрузки (влекущего за собой и снижение уровня задолженности, и уменьшение коэффициента долговой нагрузки) были различными в разных странах. При единовременном погашении долгов правительством происходит увеличение задолженности частного сектора и домохозяйств в результате сокращения правительственных закупок в частном секторе и увеличения налогов. Выполнение программ жесткой экономии, несмотря на цели, которые перед ними стоят, зачастую ведет не к улучшению, а к ухудшению ситуации, и именно поэтому ряд экономистов – от Кейнса до Кругмана – выступали против этих программ. Такие программы существуют потому, что их можно представить в упрощенном виде как направленные на решение экономических проблем, и в то же время они сопряжены с меньшими рисками, чем полноценный ликвидационистский подход фискальных консерваторов. Ликвидационистский подход подразумевает избавление от долгов: их просто списывают, пусть даже ценой показных массовых банкротств и поголовной безработицы. Очень сильным обществам и политическим системам, возможно, удастся выжить и приспособиться, но риск социального и политического краха при этом будет очень высоким. Современные политики и чиновники отнеслись к урокам 1920–1930-х годов со всей серьезностью, поэтому лишь немногие из них готовы взять на себя подобные риски. Для скорейшего перезапуска неолиберального порядка после краха можно было бы использовать именно ликвидационистский подход, но с политической точки зрения этот путь был совершенно неприемлем. Политика зашла в тупик.

При сохранении высокого уровня долга усиливаются последствия старения населения и возрастает склонность граждан делать выбор в пользу сбережений и не связанных с риском инвестиций, которым отдают предпочтение пожилые люди. Решение о том, что банки надо спасать, а не ликвидировать, похоже, стало сигналом того, что высокий уровень долга теперь считается нормой, а обслуживание долга превращается в основную обязанность всех организаций и домохозяйств, а также правительств. Наличие большого долга не обязательно означает несклонность к риску. Оно может стать стимулом к тому, чтобы идти на еще большие риски. Однако в условиях, когда не приходится ожидать восстановления экономики и экономической отдачи, крупная задолженность может побудить к более разумному поведению и свести к минимуму рискованные действия. Именно таким образом возникает дефляционный уклон в экономике, воздействие которого преодолеть очень сложно. Цены падают, инвестировать бесполезно, потому что инвестиции требуют положительной отдачи. Потребительский спрос откладывается в ожидании падения цен. Экономика оказывается в стагнации. Недавний пример этого – стагнация в Японии в 1990-х годах (о ней упоминалось в главе I) после очень высоких темпов экономического роста, сохранявшихся на протяжении четырех десятилетий [Koo, 2009]. Япония попала в замкнутый круг низких темпов экономического роста и дефляции, и выйти из этого круга ей стоило больших трудов. При этом она была одной из крупнейших и богатейших экономик мира. Японии удалось избежать сильного экономического спада и социальных потрясений, но рост ее экономики был незначительным. Этот пример часто приводят, чтобы показать, что может произойти с другими западными экономиками в новый послекризисный период. Их может постичь та же судьба, что и Японию: длительный период медленного снижения доли заемных средств, низкие темпы роста и подавленный спрос.

Со стороны предложения основной фактор, влияющий на головоломку экономического роста, связан с технологиями. Никогда прежде технологии и технологические инновации не имели столь существенного и всеобъемлющего значения для ответа на вызовы, стоящие перед современными обществами. Организация и процветание современных обществ все в большей степени зависят от научных знаний, даже если большинство граждан не обладает самыми элементарными представлениями о науке и пониманием научного процесса. Технологические инновации получили широкое распространение и, похоже, появляются на свет все с большей скоростью. Однако технологические инновации, способствующие ускорению общих темпов экономического роста за счет увеличения производительности труда в экономике в целом и оказывающие влияние почти на все отрасли экономики, появляются все реже. Инновации, которые в настоящее время имеют наибольшее значение для перспектив роста, зачастую представляют собой инновации прошлых лет, с успехом внедренные в развивающихся экономиках. Перед западными странами стоит дилемма: либо отдать приоритет содействию общему развитию научного знания и распространению знаний в быстрорастущих развивающихся экономиках, либо сделать приоритетным проведение технологической политики, которая позволит сохранить привилегированное положение на рынке своих компаний и работников в цепочке создания стоимости, продвигая исследования в направлениях, имеющих непосредственное коммерческое применение. В первом случае происходит передача технологий быстрорастущим странам за счет западных налогоплательщиков, во втором – растут заработки конкретных компаний в соответствующих странах, но здесь новые технологии могут и не оказывать более широкого воздействия на экономический рост. Оба этих подхода можно критиковать за сравнительно небольшую по сравнению с затратами отдачу.

Технология жизненно важна для экономического роста, она способствует повышению производительности труда, позволяет достичь его гораздо более глубокого и широкого разделения не только на уровне предприятий, но и в целом между экономиками различных стран. Замена живой рабочей силы машинами стала одним из главных двигателей развития капитализма, и, как уже отмечалось, темпы появления технологических новшеств увеличиваются. Во всех развитых экономиках заложена и продолжает расти обширная научная база, на основе которой проводятся финансируемые правительствами и корпорациями исследования, позволяющие постоянно развивать знание и имеющие коммерческую отдачу. Поэтому, на первый взгляд, кажется странным, что технологии могут препятствовать экономическому росту. Принято считать, что научные открытия и технологические инновации идут своим ходом, и это движение иногда нарушается политическими и экономическими событиями, способными задержать внедрение новых технологий и связанный с ними экономический рост, но не остановить этот процесс в условиях гибкого и свободного рынка [Crafts, 2012; Phelps, 2013; Фелпс, 2015]. Идея базовых темпов роста экономики, временами заявляющая о себе, отчасти связана именно с подобным образом мыслей. Существует устойчивая тенденция технологического прогресса и экономического роста, которая время от времени нарушается в результате действия внешних факторов. Технологические оптимисты уверены, что процесс технологических открытий ускоряется, а не замедляется. Они утверждают, что интернет-революция находится в самом своем начале, и в полной мере ее последствия еще только предстоит ощутить. Развитие новых технологий, таких как трехмерная печать, нанотехнологии, достижения в области биохимии и нейробиологии, потенциально способны изменить наш мир в не меньшей степени, чем великие технологические открытия прошлого. Все эти новые технологии связаны с рядом рисков и неопределенностей [Rees, 2003], но они могут оказать значительное влияние на производительность труда и в ходе онлайн-революции привести к исчезновению множества рабочих мест в сфере профессиональных услуг и розничной торговли. Подобные технологические революции и в прошлом заканчивались исчезновением рабочих мест, но в то же время благодаря росту богатства способствовали также созданию множества новых рабочих мест. Исчезали профессиональные сообщества и профессии, но общество становилось богаче, а его потребности – еще разнообразнее.

Контраргумент состоит в том, что технология сама по себе превратилась в проблему экономического роста. В популярной форме эту проблему изложил Тайлер Коуэн в книге «Великая стагнация». Он пишет, что, исчерпав источники роста, мы обрекли себя на стагнацию. За 200 лет мы собрали низко висящие плоды, а оставшиеся плоды висят на верхних ветвях дерева, и достать их гораздо труднее. Наш пир, продолжавшийся на протяжении 200 лет, закончился тем, что мы исчерпали все легкодоступные ресурсы, внедрив ряд технологий, таких как паровая машина и электричество, которые позволили повысить производительность, а следовательно, увеличить богатство. Теперь доступных ресурсов стало значительно меньше, за них идет ожесточенная борьба, поэтому цены растут, от изобилия земель, характерного для США на протяжении очень долгого времени, ничего не осталось, и нам пока не удалось открыть новой технологии, которая позволила бы повысить производительность. Предел достигнут, и Коуэн советует свыкнуться с этим, смириться с тем, что мы вступили в эпоху низкого роста, которая продлится неопределенно долго, и довольствоваться уже созданным нами ранее богатством (если нам посчастливилось жить в богатой стране и обладать активами). Длившийся 200 лет бум производительности завершился, во всяком случае для западных капиталистических экономик [Cowen, 2011]. Иначе обстоят дела у быстрорастущих стран. Они все еще могут догнать развитые страны, пользуясь их технологиями, проводя реорганизацию общества и экономики, для того чтобы по возможности достичь современного образа жизни. Но в конечном счете и они приблизятся к технологическим границам и будут вынуждены притормозить. Эпоха стремительного роста была исторической аномалией. Мы возвращаемся в мир, где экономика находится в стационарном состоянии, а не непрерывно растет. Нам необходимо скорректировать и изменить свое поведение – не только экономическое, но и политическое, и социальное. Коуэн считает, что мы вступаем в эпоху снижения долговой нагрузки и жесткой экономии, для которой характерны невысокие процентные ставки и не растущая средняя заработная плата.

Тезис о возвращении длительной стагнации поддерживают и экономисты, такие как Ларри Саммерс, и экономические историки, такие как Роберт Гордон. Гордон утверждает в манере, напоминающей высказывания Кондратьева и других сторонников теории длинных волн, что в течение последних 300 лет мы пережили три крупные научно-технические революции, каждая из которых приводила к новому подъему плато производительности труда человека, а значит, и его богатства. Первая революция связана с паром, ткацким станком и железными дорогами; вторая – с электричеством, двигателем внутреннего сгорания и водопроводом; третья – с компьютером и Интернетом. Все три революции были значительными, но Гордон считает, что третья революция, при всей своей важности, до сих пор остается менее значимой, чем первые две, а трансформация производительности, достигнутая при ней, и ее будущий потенциал относятся к величинам иного порядка. Он не отрицает появления целого потока новых продуктов и устройств в результате интернет-революции, но считает, что лишь немногие их них способны повысить общую производительность в масштабах, подобных изменениям, произошедшим в результате внедрения паровых машин или электричества [Gordon, 2012].

Этот тезис о вековом застое, как и его более ранняя версия, выдвинутая Алвином Хансеном, предполагает, что современные общества достигли плато. Определенный рост сохранится, возникнет множество технологических новшеств, но они не окажут того преобразующего воздействия на производительность, какое имели главные технологические достижения последних 300 лет. В науку и технологии будет инвестироваться все больше средств, но отдача от этих инвестиций, пока еще значительная, будет снижаться. Неолиберальный порядок оказался загнанным в угол. Правительства стараются в максимально возможной степени переложить на общество расходы по внедрению инноваций в деятельность своих компаний, рассчитывая добиться повышения их производительности. Однако для заметного повышения производительности, по мнению сторонников теории длительной стагнации, требуются более значительные инвестиции, следовательно, рост производительности становится все менее доступным, что особенно ощущается в период жесткой экономии. Это ведет к дальнейшему обострению борьбы за распределение. Изменение характера инноваций может также привести к тому, что компании и правительства будут стараться избегать рисков, предпочитая пользоваться тем, что уже изучено и знакомо. Так современные общества постепенно перейдут к низким темпам роста и даже к экономике стационарного состояния.

Гордон признает, что 80 % населения мира находится еще далеко от технологических границ. Даже после существенного прогресса в достижении одной из ключевых задач, предусмотренных в Декларации тысячелетия ООН, в 2011 г., согласно оценкам, 11 % населения планеты (783 миллиона человек) были лишены доступа к чистой воде, еще 2,5 миллиарда человек не были обеспечены нормальной санитарией [WHO, 2014], а 1,4 миллиарда (почти четверть населения Земли) не имели доступа к электричеству. Сделав доступными достижения первых двух научно-технических революций для всех людей планеты, можно придать значительный импульс росту экономики и производительности. Догоняя развитые государства, поднимающиеся страны откроют для себя новые возможности быстрого экономического роста, а их быстрый рост в совокупности с их огромным населением отразится на экономическом росте и уровне жизни всей мировой экономики. Однако возможности этих стран наверстать свое отставание зависят от поддержки со стороны международного рыночного порядка. Здесь проявляются противоречия нелиберального порядка, поскольку обмен между богатыми и бедными странами остается незначительным, а бюджеты, выделенные на оказание иностранной помощи, постоянно пытаются сократить. Затруднения возникают и из-за того, что, как уже говорилось в главе V, существуют значительные препятствия на пути создания новой инклюзивной формы управления. Необходим другой международный рыночный порядок с приоритетами, отличающимися от приоритетов неолиберального порядка, которые по-прежнему направлены на защиту интересов богатых стран [Wade, Vestergaard, 2012].

 

Изменение окружающей среды