Конструктивизм и реализм в исследовании социальной темпоральности

Существует несколько дихотомичных трактовок темпоральности, например, материалистический и идеалистический, субстанциональный и реляционный, А и В модели Дж. Э. Мак-Таггарта и т.д. Данный параграф будет посвящен критическому осмыслению конструктивизма и реализма как подходам к исследованию времени. Как было показано в предыдущем параграфе, именно конструктивизм сейчас является доминирующей парадигмой, в рамках которой осуществляется осмысление социальной темпоральности. Поэтому наше внимание будет направлено именно на специфику конструктивистского подхода и противостоящего ему реализма.

Конструктивизм является доминирующей методологией в социальных науках, что связано с распространенными трактовками социального. В целом, конструктивизм исходит из того, что реальность в той или иной степени конструируется субъектом. Истоки этого направления связаны с секуляризацией, ростом интереса к социальным взаимодействиям и успехами психологии и психологизма в социальных исследований, хотя отдельные ученые связывают находят конструктивистские идеи еще в построениях досократиков, а также скептиков, сомневающихся в возможности непосредственного познания мира[133]. Начало категоризации и формирования методологии можно найти у М. Вебера, который доказывал, что реальность является производной от действий индивида. Трактовка этих идей у американских прагматистов (прежде всего, У. Джеймса, Дж. Дьюи) предопределила развитие американских социальных наук. Как целостная научная парадигма конструктивизм возник в ХХ веке как следствие успехов социологии, антропологии, психологии, лингвистического поворота. Важно подчеркнуть, что, в отличие от русского языка, в котором слово «сконструирован» оказывается практически синонимом слову «придуман», но с оттенком какого-то строительства (то есть, придуман на основе каких-то реальных деталей), то, например, во французском, «сконструирован» имеет также смысл «построен». Социальный конструктивизм не столько о том, как мы придумываем «социальное», а о том, как мы (исследователи) его строим. То есть, в большинстве своих трактовок, конструктивизм постулируется как строительство чего-либо, но из вполне существующих элементов. Ключевым концептом конструктивизма оказывается интерпретация. Знание в этой парадигме оказывается результатом не непосредственного восприятия реальности, не отражает мир, как он есть «на самом деле», а представляет собой процесс выстраивания (конструирования) познаваемого объекта. Так как этот процесс зависит от того, кто конструирует, а субъектов, познающих один и тот же объект, может быть много, то, следовательно, истин может быть несколько, факт невозможен без его интерпретации, абсолютных ценностей не бывает, и даже моральные категории могут определяться контекстом. Зачастую признания того или иного результата познания зависит от его полезности, пригодности для какого-либо сообщества.

Конструктивизм сам по себе неоднороден. Обычно выделяют радикальный и социальный конструктивизм, которые противостоят друг другу в ряде эпистемологических допущений. Радикальный конструктивизм делает акцент на биологических факторах конструирования знания в противовес социальным и культурным. Знания оказываются следствием структурной и функциональной организации нашего организма и методов (опять же, обусловленных биологически) его взаимодействия с окружающим миром, выступая как своеобразная форма адаптации к окружающей среде. Например, идея автопоэза У. Матураны и Ф. Варелы настаивает на том, что репликацию, самопроизводство живых существ можно перенести и на человека тоже; таким образом, нельзя полностью различить мир как субъекта и человека как объекта – они взаимно конструируют друг друга. Социальный конструктивизм развивается, прежде всего, в социальных науках, как парадигма, позволяющая учитывать влияние социальных взаимодействий, социальных действий на познание мира, а также исследующая различные дискурсивные стратегии описания мира. В дальнейшем в работе под «конструктивизмом» будет подразумеваться именно социальный конструктивизм, так как под социальным временем в целом понимаются

При этом больше значение уделяется языку. Конструктивизм воплощает идею Л. Витгенштейна о том, что границы моего мира заканчиваются там, где заканчиваются границы моего языка. Познание окружающего мира, в соответствии с принципами конструктивизма, это создание языка описания, конструирующего этот окружающий мир. Конструктивист не столько познает, сколько вступает в коммуникацию с объектом познания с целью «договориться». В своих крайних вариантах конструктивизм представляет собой не познание, а «продукт социальных отношений»[134].

А. Вендт, американский политолог, основоположник применения идей конструктивизма для анализа международных отношений, считает конструктивизм онтологией социальных наук[135], так как для них он является инструментом анализа, Э. Адлер называет его метатеорией[136]. Источники, методы исследования конструктивистских и неконструктивистских направлений во многом совпадают, но отличаются принципы. Кроме критики эссенциализма, которая являются частью новой онтологии, конструктивисты отказываются от дихотомиии субъекта объекта исследования. При этом реальность в их трактовке не является иллюзией (конструктивистов сложно упрекнуть в солипсизме), а представляет собой продукт идей, ценностей, прочих идеальных и, безусловно, материальных факторов; то есть состоит из всего вышеперечисленного, вступающего друг с другом в интерактивные отношения. Поэтому уже невозможно говорить об истине или ложности какой-либо теории, а только об ее соответствии или не соответствии определенным критериям, которые могут отличаться в зависимости от поставленных в исследовании задач.

Фундаментом конструктивизма выступает историзм. Недостаточно признать, что какой-либо объект, явление, процесс подвергается конструированию со стороны познающего субъекта, важно еще и знать, что сделало познающий субъект именно таким, то есть, его «историю». Таким образом, сама конструкция времени несет в себе темпоральный аспект, так как включает, в том числе, историю конструирования субъекта и объекта. Конструирование конструкта может оказываться перманентным, и ограничивается только волей исследователя, который вынужден «оставлять за скобками» какие-то детали конструирования, которые могут оказаться важными.

Спецификой социального конструктивизма оказывается то, что предметом его внимания признается только социальная реальность, обладающая определенной спецификой (коммуникация людей, использования языка, социальная солидарность, неполнота знания о социальной реальности как аксиома социальных наук и т.д.). В соответствии с этим, время перестает быть фундаментальной онтологической категорией, и оказывается конструктом, одной из многочисленный функций от социальных действий. Время конструируется не само по себе, а внутри каких-либо социальных/культурных рамок, а также зависит от человеческих взаимодействий, коммуникативной среды и опосредуется ими (Н. Луман). Также социальное время конструируется ожиданиями (Р. Шлёгль). Однако для современного конструктивистского подхода к исследованию социального времени характерно доказательство культурного конструирования времени как конститутивного элемента социальной реальности (Дж. Фабиан, А. Ассман и др.) «Время — пишет В.Н. Ярская, — конструирует нас, а мы конструируем время и науку о нем, то есть и темпоральность, и темпорализм»[137]. Не только время выступает в роли конструкта, но и категории ритма, длительности, события, процесса создают определенные рамки для формирования и проявления социальных действий/взаимодействий. Социальные теоретики не интересуются тем, что такое время, но исследуют, что время (или его атрибуты, модальности) делает с социальным. Однако, если концептуализация социальной реальности, социальных действий/взаимодействий имеет довольно долгую традицию, то осмысления социальных процессов как функции от времени, которое само по себе никак не обосновывается, возможно, открывает новые возможности описания в социальной науке, но при этом предполагает, что время тоже должно быть как-то объяснено, а этого не происходит.

Таким образом, «действительно, несмотря на бурный рост исследований, появление новых статей и книг, постоянное увеличение информации о различных аспектах такого явления, которое обычно называют социальным временем, до сих пор трудно точно сказать, что имеет ввиду какой-либо исследователь, когда говорит об этом времени»[138]. Принципы социального конструктивизма создают сложности в понимании темпоральности. М. Мерло-Понти, как было показано в предыдущем параграфе, сравнил время с потоком, но предостерегал от того, чтобы сводить время к последовательности событий. Однако, можно констатировать, что его призыв не дошел до большинства исследователей темпоральности. Возможно, потому что такая трактовка времени не совпадает с основополагающими постулатами конструктивизма. Почему время не может быть тем, что связывает отдельные кирпичики в конструировании какого-либо социального феномена? Такое представление близко Дюркгейму, настаивающему на учете темпоральных факторов. Но сложности у современных исследователей, как и у Мерло-Понти, возникают в понимании того потока, который стоит над событиями. Если вместо времени описывать ритм (деревья в разные сезоны, смена деятельности в разное время суток и т.д.[139]), то это будет повторять взгляды Мерло-Понти на события, но не на поток времени. Можно взять за фундамент идею о том, «что ключ к самым сложным вопросам философии времени находится в метафорах»[140], однако метафоры, как правило, выступают индикаторами определенных границ, за пределами которых они перестают работать. Можем ли мы говорить о существовании времени в рамках этого допущения, если мужчины и женщины, в зависимости от рода занятий, по разному будут о нем говорить?[141] Конечно, не само время, а его восприятие зависит от социальных взаимодействий (во время общения с важными людьми наше внимание направлено на коммуникацию, а не на количество затраченного времени[142]), но зачем изучать время как таковое, если мы имеем дело только с его восприятием? Не все ли равно, в чем природа потока, если более менее реальному изучению доступны только его проявления? Конструктивизм, таким образом, нивелирует онтологические проблемы до гносеологических. Такой взгляд становится эвристически непродуктивным. За пределами языковых игр не предполагается наличия реальности; и отсутствует смысл поисков более совершенного языка описания, если этот язык заменяет реальность. Об ошибках можно говорить, когда предполагается соотнесение нашего представления с чем, что все-таки существует «на самом деле», однако ничего «на самом деле» нет, следовательно, речь может идти только о разных картинах, создаваемых языком, одинаково имеющим права на существование, а не о соответствии создаваемой картины реальности. Если объявить конструктом все, в том числе то, что обладает ценностью и важностью, то пропадает смысл дальнейшего познания. А сам крайний конструктивизм перестает соответствовать эпистемологическим потребностям, «когда вещи дают отпор» (Латур).

Гуманитарные исследователи уже слабо представляют свою работу без привычного списка бинарных оппозиций (объект-субъект, копия-оригинал, форма-содержание и т.д.), забытый смысл которых в том, что они постулируют онтологическое превосходство репрезентации над репрезентируемым. Если во времена начала институциализации философии речь шла не столько о репрезентациях, сколько о реальности, то рационализм Модерна однозначно объявил приоритет человеческого познания над объективным миром. После Модерна сама реальность уступила место симулякрам в сознании познающего субъекта. Оппозиции, направленные как будто бы на расширение познавательных возможностей субъекта, на деле только увеличивают дистанцию между реальностью и ее образом, подчеркивая таким образом онтологическую несоизмеримость объявленных бинарностей. И если в классических (и некоторых постклассических) теориях это противопоставление не осмыслялось, а существовало как почти априорное допущение, то в постструктурализме, постулирующим принципиальную невозможность преодолеть эту границу и приблизиться к понимаю реальности, оно достигло апогея.

Появление разнообразных направлений, которые обращаются к реальности или каким-либо ее проявлениям, и их растущая популярность связана с израсходованным эвристическим потенциалом лингвистических исследований аналитической философии, а также методологической непродуктивностью постструктурализма и крайнего конструктивизма в современных условиях. Основные проблемы этих теорий оказываются следствием недостатком сложившейся эпистемологической системы. С одной стороны, как заметил американский политолог, профессор Колумбийского университета Тимоти Митчелл, современный (modernity) мир признает наличие определенной иерархии между реальностью и ее репрезентацией, в соответствии с которой онтологическим статусом обладает только реальность, а репрезентация является в этой системе взглядов подобием реальности. Причем, крайний конструктивизм может оперировать только симулякрами (по Ж. Бодрийяру), потому что реальности как таковой нет, доступной познанию оказывается только репрезентация. Однако непосредственного доступа к реальности у познающего субъекта (в данном случае – только человека) нет, в его распоряжении оказывается только репрезентация, которая, как признает сам субъект, не соответствует реальности полностью. Если в случае теории отражения можно было говорить об объективных критериях истины, то конструктивистская модель предлагает только образ действительности («мир-как-выставка»)[143]. Критика конструктивизма как эпистемологической парадигмы стала одним из оснований появления и распространения спекулятивного реализма и объектно-ориентированных онтологий.

Основной проблемой конструктивизма оказывается логический замкнутый круг – субъект, взаимодействуя с тем, что можно условно называть действительность, конструирует ее, однако, сам он также оказывается конструктом со стороны действительности. В такой ситуации аксиомы, на которые может опираться познающий субъект оказываются только результатом его волевого выбора, а результат познания оценивается не соответствием реальности, а полезности или контекстом.

Распространившиеся попытки вернуться к реальности не как к концепту, а как к онтологически наличествующему, являются вполне закономерным ответом на законченный эвристический потенциал конструктивистского подхода. Если представление не может полностью соответствовать реальности, игры интерпретаций не позволяют познать мир, то зачем умножать репрезентации, когда можно обратиться к реальности. Нельзя ограничивать мир человеческими представлениями о нем – об этом знают ученые, но перестали думать философы. Конечно, «границы моего мира заканчиваются там, где границы моего языка» (Л. Витгенштейн), однако, за пределами моего мира есть еще возможные другие миры, не только воспринимаемыми другими людьми (это ценно для психологии, но не для конструирования новой онтологии), но и миры объектов, существовавших до человека, продолжающих свое существование независимо от наблюдения или вмешательства в него человека.

Под реализмом в целом в философии понимаются направления, в соответствии с которым признается объективное существования независящей от субъекта, его опыта и познавательных возможностей «реальности». Задача реалистов, таким образом, состоит в познании объективно существующей реальности. Реализм исходит из того, что познающий субъект, противостоит реальности, однако обладает средствами и возможностями для познания этой реальности. Исследование основных трудностей, с которыми сталкивается реализм (реальность родовых понятий, реальность сущностей и т.д.), не входит в задачи этой работы.

Далее мы рассмотрим истоки основные идеи реализма, реализм как подход к осмыслению темпоральности в классической философии, затем проанализируем, как появление и распространение неореализма и критического реализма оказали влияние на формирование представлений о социальной темпоральности.

Истоки реализма можно найти еще во взглядах Парменида, провозгласившего возможность правильного описания реальности, при условии, что она остается неизменной. При этом, реалистами можно считать не только средневекового представителей направления, настаивающего на реальности родовых понятий, но и их победивших идейных противников, так как они также признают объективное существование независящей от субъекта реальности. Реализм также не всегда противостоит идеализму – например, к числу реалистов можно отнести Гегеля, который был убежден в объективном существовании понятия. Исследование социальной реальности с позиции реализма затруднено из-за проблем с объективностью социального – поэтому конструктивизм даже с позиции здравого смысла кажется более соответствующей методологией для исследования социального. В качестве удачного опыта реалистического познания социальной реальности можно привести философии К. Маркса, писавшего о познании реально существующих законов, которые действуют в исторической действительности. Термин «исторический реализм» использует также Э. Трельча и Ф. Майнеке. Советские исследователи философии истории, претендуя на развитие концепции К. Маркса, также тяготели к реалистической парадигме.

Современные определения реализма акцентируют внимание на том, что реальность, описываема научными теориями, есть на самом деле (Я. Хакинг) реальность находится за пределами сознания (А.Л. Доброхотов), подчеркивается онтологичность терминов, которые использует научное познания (Н.С. Юлина, Л.Б. Макеева, В.Н. Порус). Компромиссными с конструктивизмом, но тяготеющими к реализму, можно назвать теории гипотетического реализма Г. Фоллмер, «предположительного» реализма (А. Масгрейв).

По отношению к исследованию темпоральности можно выделить два основных направления осмысления времени с позиции реализма. Во-первых, признается реальность времени, во-вторых, признается реальность мира, однако время в этой реальности оказывается только следствием действий/взаимодействий различных сил.

Реалистическими можно назвать большинство взглядом на время в классической философии – от времени как образа реально существующей вечности Платона до субстанциональных концепций Нового времени. Эта трактовка обычно отражает взгляды на физическую темпоральность. Однако уже в позднем неоплатонизме концептуализируется различение физического времени, реальность которого признается, и времени умопостигаемого, которое осмысляется только в качестве условия понимания физического времени. В средневековой философии, как было отмечено в предыдущем параграфе, время также мыслится как связанное с определенным уровнем реальности. Появляется идея исторического времени, которое, с одной стороны, оказывается связано с замыслом Бога, объективное существование которого не может быть подвергнуто сомнению, но с другой – отражает результат свободной воли человека, то есть, может быть зависимо от него. Это противоречие до сих пор оказывается одним из самых обсуждаемых в философии истории (с учетом того, что вместо Бога находится другой источник объективности, например, объективные исторические закономерности). Идеи развития, эволюции на какой-то период вплоть до середины ХХ века выступают в качестве фундаментальной основы, показывающей темпоральность истории, но в большинстве современных работ их реальность уже признано контекстуальной.

В начале ХХ века успехи естественных наук и новые эпистемологические поиски приводят к переосмыслению некоторых основных постулатов реализма.

Неореализм был ответом на доминирование гносеологического дуализма, истоки которого находятся во взглядах Дж. Локка. Концепция неорационалистической парадигмы была опубликована в 1912 году под названием «Новый реализм. Совместные исследования по философии». Среди авторов были такие известные эпистемологи как У. Т. Марвин, У. Б. Питкин У. П. Монтегю и Р. Б. Перри, однако в качестве целостной философской парадигмы или эвристически продуктивной методологии неореализм не сложился. В 1940-е гг. была образована Ассоциация неореалистической философии (США), однако через некоторое время она также перестала существовать. В целом, неореализм настаивает на объективности опыта, независимом существовании объектов от сознания, и способоности сознания «схватить» объекты реальности.

Нельзя говорить о неореализме как о сложившейся парадигме, однако ряд исследователей использует достижения и методы неореализма в своих работах. Несмотря на ряд интересных идей, которые могут быть использованы для концептуализации социальной темпоральности, в том числе, в данной работе (категоризация объекта как существующего независимо от сознания субъекта – Дж. Мур, познания как объект – У. П. Монтегю) необходимо констатировать, что социальная темпоральность оказывалась за пределами внимания этих исследователей, однако, они много сделали для осмысления некоторых темпоральных категорий. Например, у А. Уайтхеда, в рамках философии природы, которую он разрабатывал с опорой на неореализм, природа становится процессом, а «событие» концептуализируется как антипод «объекта». С. Александер предлагает своеобразное понимание хронотопа (пространство, и время сами по себе не могут быть поняты, но только как одно через другое) с опорой на идеи Минковского и Эйнштейна, признавая реальность пространства, а пространство-время он отождествляет с движением. Он критикует точку зрения, в соответствии с которой пространство и время являются отношениями, так как в самой категории «отношение» уже заложены темпоральные или пространственные аспекты. Поэтому пространство-время занимает в теории Александера место субстанции, которая стоит над материей. Эта субстанция тождественна движению, следовательно материальные вещи у него представляют собой движения и изменения. Если сознание возникает только в какой-то момент эволюции, то места идеальным объектам в системе Александера нет. Его работа «Пространство, время, божество» была встречена с большим интересом, однако, изложенные в ней взгляды не получили продолжение и не были осмыслены применительно к исследованиям социальной темпоральности.

Критический реализм как направление в современной эпистемологии наследует традиции «критической философии» Канта. Датой рождения этого направления можно считать 1920 год, когда в США была выпущена книга «Очерки критического реализма» рядом исследователей, среди которых были Д. Дрейк, А. Лавджой, Дж. Пратт, А. Роджерс, Дж. Сантаяна. Выход это работы был связан, в том числе, с необходимостью отграничить свои представления о познании от взглядов неорациолистов, утверждающих, что внешний мир непосредственно «схватывается» субъектом познания, что близко к представлениям классического реализма. Критический реализм признает возможность опосредования данных сознанием, при этом, категоризация того, что считать «данными» по-разному трактовалась разными философами. Можно сказать, что разногласия в среде критических реалистов привели к распаду движения в 1930-е годы, однако представители направления продолжали отстаивать некоторые его постулаты в рамках своих независимых исследований. Как правило, время не является специальном объектом исследований критических реалистов. Например, у Селларса время (как и пространство) представляет собой определенный резервуар, в котором находится все существующее реально материальные объекта. Но существует ли реально это время? Сантаяна, призывая в позднем своей творчестве к практически декартову скептицизму, допускал реальность только «данных» или «сущности» (как Гуссерль или Рассел), однако ее существование, можно поставить под сомнение.

В целом, неореализм и ранний критический реализм не занимался проблемами социального времени, так как их основная цель была связана с решением эпистемологических проблем и не касались атрибутов социальной реальности. Однако, благодаря работам исследователем был сделан шаг к прояснению статуса объекта, критически переосмыслено понятие субстанции.

Критический реализм 1970-1980-х гг. сложно назвать наследником критического реализма 1920-х. В отличие от предшественников, Дж. Смарт, Р. Бойд, Р. Харре, Я. Хакинг, X. Патнэм и др. ориентированы, прежде всего, на осмысление особенностей научного познания, влияния социальных процессов на познание.

Например, критический реализм (Р. Бхаскар), последователи которого настаивают на признании реальности исследуемого мира (не надо путать с критическим реализмом как направлением в отечественном литературоведении или философско-методологической концепцией К. Поппера). Причинно-следственные связи между объектами, с точки зрения Бхаскера, находятся на уровне генеративного механизма, а не событий (как в позитивизме и конструктивизме), поэтому ученый сам по себе не может конструировать смысл реальных структур и агентов. Реалистическая метатеория Бхаскара применяется в различных отраслях науки, претендуя на общую методологическую рамку. Говоря о социальной сфере, Бхаскар подчеркивает, что «общество существует до индивида»,[144] а не конструируется в процессе интерсубъективного взаимодействия или социальных актов. Поэтому жизненный мир, на который опирались в своих трактовках социального А. Шюц и его последователи, зависим от онтологического и социального контекстов, в которых совершается значимый для индивидов опыт.[145] Условия, которые обуславливают последующую интеракцию, и действия (сам акт интеракции) необходимо рассматривать отдельно. О социальной структуре «больше уже нельзя говорить, что ее создают люди как агенты [human agents]. Скорее, мы должны сказать, что они воспроизводят или трансформируют ее. Иными словами, если общество уже сотворено, то любая конкретная человеческая практика... может только трансформировать его; вся целокупность [totality] действий людей может либо поддерживать существующее общество, либо изменять его»[146].

В социальной теории представителя школы критического реализма Маргарет Арчер темпоральности уделяется фундаментальное значение. Она дополняет теорию Бхаскара «морфологическим/морфостатическим подходом (М/М)»[147] неотъемлемым компонентом которого является темпоральность. Социальные акторы, с точки зрения Арчер, отличаются друг от друга темпорально, так как важным ей представляется именно фактор их возникновения, а не темпоральная синхронизация,[148] а также не структурирование социальных систем в процессе времени (как у Э. Гидденса). Эта точка зрения позволяет изучать социальную динамику и место времени в ней. При этом, акцентирование морфогенеза приводит к тому, что время Арчер, несмотря на многочисленные интуиции социальных философов и открытия физиков, остается линейным, однонаправленным и единственным. Это позволяет ей сконцентрироваться на последовательности агентов и структур в системе «до-после», но, конечно, обедняет представления о социальной реальности вообще. Она акцентирует эмержентностость казульности, но продолжает утверждать ее линейность. Арчер подчеркивает невозможность синхронности эмерджентных свойств структуры и актуального опыта деятелей, поэтому, настаивает она, нужно рассматривать и анализировать отдельно структуры, практики и взаимодействия между ними[149], настаивая, что и то, и другое, существуют «на самом деле», а не представляют собой функцию от чего-либо. Время само по себе не может быть актором в социальных взаимодействиях, оно вообще лишено сущности. В этом отношении построения конструктивистов дают гораздо больше для осмысления социальной темпоральности, из-за, зачастую, конститутирующего значения фактора времени.

В современной отечественной философии объективность времени и время как объектовое свойство реально существующего внешнего мира признается рядом философов.[150] В научном познании статус и сущность времени не является объектом размышлений и исследований. Как правило, время трактуется как объективное свойство, как «реальный параметр» (И.Т. Касавин) несмотря на то, что как правило используется в качестве операционного понятия. Отечественные авторы отмечают сложность категории «объективная реальность» и отдают должное аргументам антиреалистов, однако, выбор «между реализмом и антиреализмом в любом случае обусловлен теми ценностными предпосылками, которыми руководствуется исследователь, но в случае реализма с необходимостью предполагает еще и экспликацию объективных онтологических предпосылок самого реализма. А.П. Левич: «Ответить на вопрос “Что такое время?” – значит, заменить образ времени в понятийном базисе на какое-либо другое базовое понятие, опираясь на которое становится возможным обсуждать само время[151]. Таким образом, вопрос о последней реальности и о том, почему эта реальность обладает темпоральными характеристиками, - это вопрос, во-первых, объективный, во-вторых, с методологической точки зрения скорее сугубо метафизический по своей сути, который должен быть исследован собственными средствами метафизики».[152] В качестве аргументов используется объективность материальности, и время трактуется как изменчивость материи в целом или отдельных ее уровней (частей)[153].  Однако, во-первых, само понятие материи оказывается довольно дискуссионным. Если в советской философии проблемы онтологического статуса материи не было, так как в рамках существующей системы материя выступала в качестве субстанции, а реальность как «объективная действительность, данная нам в ощущениях», практически отождествлялась с материей. Однако дискуссии конца ХХ – начала XXI века, показали слабости этой позиции. Если изменения материи можно принять за базовое аксиоматическое допущение, то все равно необходимо признать, что они не могут быть тождественны изменению материальных объектов, которые определяются как время. Во-вторых, категория «изменчивость», которая употребляется при трактовки времени, сама по себе не может быть определена без помощи других темпоральных категорий, таким образом это определение можно назвать тавтологичным. В-третьих, данная трактовка не может объяснить агентность идеальных объектов. Однако, «когда люди, обладающие сознанием, действуют в мире, то их намерения, замыслы, культурные структуры и ценности (не только наши собственные, но и чужие) столь же реальны, сколь и все остальное, о чем мы располагаем знанием. Они реальны в том смысле, который никогда не сможет стать предметом метафизических спекуляций: они значимы»[154].

В настоящее время реализм доминирует в научных теориях и является основой здравого смысла. Проблема концептуализации реализма в философии в том, что сейчас большинством мыслителей реальность признана меняющейся, и это предлагает принципиально иное отношение к возможности ее познания. Возникающие при познании реальности ошибки можно было бы объяснить несовершенством метода или познающего субъекта вообще, однако, если возможности познающего субъекта не соответствуют тому, чтобы познать реальность, то можно выделить несколько альтернатив.

1) признать, что сама реальность не может быть в целом доступна познанию. В этих случаях на место реализма приходит символизм или мистицизм;

2) если говорить о том, что познание реальности зависит от особенностей познающего субъекта, то реализм в подобной трактовке будет сближаться с некоторыми направлениями конструктивизма.

Вторая альтернатива дала стала основой для появление конструктивного реализма. Опираясь на идею телесно-воплощенного познания, он подчеркивает сложность и многообразие реальности, которая каждому познавательному субъекту предстает с разных сторон, в зависимости от его потребностей, телесной специфики, возможностей действий. То есть, «познание со всеми своими конструкциями имеет дело именно с реальностью. Вместе с тем познающее существо «вырезает» из реальности то, что соотносимо с его деятельностью[155]. С позиции конструктивного реализма он трактует идеи В.С. Выготского о культурной обусловленности высшей нервной деятельности. Системы коллективной деятельности существуют реально, как и индивиды, которые в нее включены. Я, таким образом, само по себе оказывается конструктом, однако любая конструкция «предполагает реальность, в которой она осуществляется и которую она выявляет и пытается трансформировать»[156].

Отказ от конструктивизма не должен означать возраст к реализму в том виде, в котором он был распространен ранее. В этом случае мы опять оказываемся заложниками дихотомий (реализм – конструктивизм), что уже подверглось убедительность критике. Поэтому существует несколько направлений, которые пытаются предложить компромисс между реализмом и конструктивизмом.

В.А. Лекторский отметил, что разница между реализмом и конструктивизм, прежде всего, в объектах. Ученые-естественники работают с реальными предметами, наше знание о которых может быть ошибочно или недостаточно, но предмет, тем не менее, реален. Социальные исследователи говорят о феноменах, существование которых может быть ограничено определённой парадигмой, языком описания, поэтому важно исследовать ту парадигму, в рамках которой они существуют. Лекторский, таким образом, постулирует необходимость совершенно разных познавательных стратегий по отношению к материальным и идеальным предметам познания.

Конструктивный реализм В.А. Лекторского ближе к конструктивизму, чем к реализму. Реальность в его системе занимает роль допущения, необходимого для того, чтобы выводы социальных теоретиков отличались от сочинений писателей не только худшим языком. Разделяя опасения Лекторского о том, что конструктивизм «угрожает подорвать бытийные основания человека, его деятельности и познания»,[157] сложно поверить, что конструктивный реализм не способен выступить серьезным конкурентом социального конструктивизма. Необходимо отметить, что социальный конструктивизм, как и конструктивный реализм Лекторского, не отрицает реальность получившихся в результате познавательной деятельности конструкций, однако, надо отметить, что они, в свою очередь также могут быть познаны в процессе взаимодействия с познающим субъектом. Таким образом, в системе Лекторского не представлены предельные основания, которые, на наш взгляд, выступают в качеств главных отличий реализма от конструктивизма.