Принцип национального интереса.

Нынешняя либеральная демократия опирается, прежде всего, на базовый принцип своей философии – принцип гражданского общества. Каковой состоит из следующих составляющих: разделение властей (три ветви власти), принцип равноправия, диктатура закона. То есть получается своеобразная константа социальной жизни. Но эта константа обращена к некоему открытому обществу, к так называемым всеобщим ценностям, которые входят в противоречие с базисным принципом экономики – «священность частной собственности».

Уже здесь либералы и демократы извращают природу своей константы, своего императива. Так как во всеобщности, открытом обществе возникают частные конфликты, которые не могут быть решены этим самым принципом, так как он сам по себе запрещает выделять в нём частное, отдельное от всеобщего. И возводит благодаря экономическому своему базису частное в приоритетное перед общим. То есть меньшинства ставит выше большинства. И прикрывается это превосходство именно константой. Иначе говоря, возникает ложь, плутократия. Потому как гражданское общество это совокупность. Такая же как люди. Это человек и это человек. То есть по принципу гражданского общества различать людей нельзя, но экономика, её базис наоборот входит в противоречие с этим запретом, он фактически людей различает.

В рамках этого различия при плутократии существуют такие явления как лоббизм, землячество, этнолоббизм, корпоративизм: которые не следуют принципу гражданского общества, но наоборот, ставят его на службу своим узкогрупповым интересам. Возникают status in statu в государстве. Олигархия, кланы, административная элита и т.д. Которые преподносят принцип гражданского общества остальным как нечто непреложное, неоспоримое, которое если его отвергнуть приведет к хаосу и самое главное к угрозе узкогрупповым интересам. В итоге частные и индивидуальные интересы ставятся выше интересов общих, то есть для всех членов общества, под прикрытием всеобщности.

Собственно у нас-то в стране с этим и не заморачиваются: прямо утверждая мораль виннеров и лузеров. На западной родине плутократии всё же как-то пытаются скрывать различие, смягчать его так называемой заботой об общих интересах, об общем благе. Но при этом установив некую презумпцию виновности большинства и личной ответственности индивидуума. И самое главное, стоит запрет на различение большинства. Что такое большинство? Кто это?

Гражданское общество? Это – мы все. То есть, как выделить-то большинство? Да это давно известно, но уже давно не выгодно нынешней плутократии. Хотя как раз те, кто стоят у её истоков собственно и выделили это самое большинство. Большинство это не гражданское общество, так как в нём есть и меньшинства. Большинство – это не люди, принадлежащие к религиозной конфессии, так как гражданское общество нивелирует это своим светским характером, большинство – это не класс, потому как классовая природа общества характеризуется лишь экономическим признаком и не дает нам представления о реальных внутренних различиях тех или иных групп и их интересов, разве что для максимальных обобщений. Большинство – это электорат? Нет, так как это всего лишь правовой признак, который можно ограничить разными способами: цензы, пропаганда. Большинство – это биологический факт, непосредственный носитель культурных и физиологических различий и сходств – нация. Вот что такое реальное большинство в той или иной стране. И именно на идее нации нынешние правящие пересилили предыдущих. Заявив именно о национальном приоритете, о национальных интересах.

Еще с афинской демократии нас учат, что демократия – это власть большинства. То есть в интересах большинства. А большинство у нас нация, соответственно её блага и интересы первичны, это и есть общие интересы. Но формула всеобщих интересов прикрывает интересы узкогрупповые, частные, либо спекулирует общенациональными интересами в пользу частных. Извратить можно и принцип национального интереса, но само его появление и утверждение показывает приоритет принципа национального интереса над тем базисом, который собственно и сохранил различие – частнособственнические отношения в экономике. Принцип национального интереса гласит «Общие интересы идут впереди частных».

Поэтому ныне плутократия так старается упразднить всё национальное, запутать людей в отвлеченных вопросах о том, что такое нация, или кто такие представители той или иной национальности – мол, это атавизм и выяснить не можно. Хотя себя-то плутократы выделить всегда умеют и чётко знают, где свои, где чужие.

Вернемся к нынешней презумпции виновности большинства и личной ответственности каждого за себя. Защитники узкогрупповых интересов перекладывают ответственность на некое аморфное большинство, которое они не хотят различать и впихивают его в прокрустово ложе «гражданского общества», априори, если кто поднимает голос в защиту большинства, он угроза «гражданскому обществу», демократии, он фашист. Но ясно каждому реально живущему, что представитель этого самого большинства сталкивается с проблемами в жизни от разных узкогрупповых интересов. Ему говорят, мол, это ты сам неудачник, ты сам виноват. Ему же будучи большинством, заведомо нельзя обвинить меньшинства в обмане или неудачах, или препятствиях, он фашист, ведь представители меньшинств «тоже граждане», «такие же», по искаженному принципу гражданского общества. Однако в реальности меньшинства в отношении атомизированного представителя большинства – сами большинство, то есть фашисты: они едины, он отчужден от сообщества и тем более от них, меньшинств, хотя вроде как он с ними, он тоже такой, и тоже гражданин. Проще и нагляднее эта ситуация описана у Оруэлла в скотском хозяйстве, на примере, правда одного меньшинства. Одни равнее других. (Однако тот же Оруэлл хорошо понимал цену национального чувства).

Правда там описывался еще и выдвинутый историей третий принцип. Социальный принцип с позиций большинства как класса. Однако и выраженный в истории этот принцип также пытался нивелировать национальный принцип. И свести различение людей к минимуму. Но как раз его опыт показал, что кумовство, землячество, этнизм – узкогрупповые интересы никуда не исчезают, а даже наоборот, приспосабливаются. И стремятся опять же общие интересы подчинить частным.

В итоге вся эта плутократия, что гражданского общества, что классового социального принципа становились диктатурой меньшинств.

Притом, что нет, нельзя возвести принцип гражданского общества, как и классовый социальный принцип в некое вселенское зло, как и нынешний базис. Во многом всё это является прогрессом социальной жизни, но с несовершенствами и неизбежными несправедливостями, с дисгармонией.

Но принцип национального интереса всё меняет в корне. Это другая константа для социальной жизни. Потому что он ставит общие интересы выше частных. Принцип гражданского общества этого сделать не в состоянии, посему демократия приходит в тупик: если она не власть большинства, то она не демократия.

Принцип национального интереса это некий высший принцип, через который как раз возможно позитивное применение, как принципа гражданского общества, так и социального принципа. Именно то самое общее благо становится целью. Демократия становится понятной и предельно ясной: демократия это там, где большинство живёт хорошо. Принцип национального интереса поддерживает именно социальный принцип: экономика для нации. Снимается жесткое классовое противоречие, снимается конфликт с базисом: частный интерес проникнутый национальным становится общим. И не надо таким образом крушить базис «до основанья, а затем».

Национальный интерес – это не спекуляция про всех и каждого. Это принцип социальной жизни для конкретной исторически сложившейся страны. С её нацией. Да, либералы исказили и нацию отождествив «гражданское общество» с «гражданской нацией». Но это опять же создает неразличение и приводит к внутреннему конфликту: гетто, мафии, миграция, диаспоры, этнолоббизм.

Принцип национального интереса как раз требует различения и в то же время требует, чтобы ему следовали все в данном историческом и территориальном контексте. Национальный интерес = общий интерес. Национальный интерес – не нечто очень уж абстрактное: это историческое чувство, ландшафт, происхождение, геополитическое развитие, развитие структуры государства. По сути, всё это фокусируется вокруг такого феномена, как государствообразующий народ.

Принцип национального интереса тоже сформировал свою константу из следующих элементов: сильное государство (а не государство насилия), благополучное общество, диктатура национального принципа. Сильное государство – это военная мощь, достаточная, чтобы не позволить разрушить и оккупировать страну, поработить её население, нацию; автаркия – максимально возможное самообеспечение, владение своими ресурсами для общего блага нации; социальное государство.

Таким образом, принцип национального интереса должен проникать во все сферы жизни общества страны: государственное управление; территория страны; нация; гражданское общество в целом; экономику.

Диктатура национального интереса выступает как против доминанты меньшинств, так и против шовинизма большинства. Но ориентируется всё же на большинство, на нацию, а не на плутократическое среднеарифметическое. Благодаря этой диктатуре национальный интерес равняется личному интересу, так как личность не отчуждается от государства, а проникается всемерно его социальной жизнью.

Опять же покажем значимость принципа национального интереса на конкретных примерах.

Либеральные критики не смогут прикрываться примером Третьего рейха. Это будет некорректным. В данном политическом проекте определенная партия попыталась внедрить данный принцип в социальную жизнь страны. Что привело к большому количеству положительных преобразований. Но именно узкогрупповые партийные интересы, а ведь в Нюрнберге судили именно деятельность НСДАП, а не немецкий народ, привели к печальным последствиям. К тому же многие другие группы были сопричастны к этим печальным событиям, провоцировали Германию к войне. Во имя именно своих узкогрупповых интересов. Принцип же национальных интересов выходит за рамки обыденного национализма, каковой впрочем свойственен и меньшинствам с их этнолоббизмом. Именно из-за подковерных битв элит принцип национальных интересов пока что еще не был воплощён в полной мере.

Однако в истории есть много положительных примеров в использовании принципа национального интереса, именно как интегрального принципа: Испания Франко, Португалия Салазара, Аргентина Перона, Тайвань Чан-Кайши и т.д. А каких результатов добилась модель «Народного дома» Рудольфа Челлена в Швеции? Всем нам сегодня известны достижения «скандинавской модели» в области уровня жизни населения. И кто пытается разрушить эти результаты? Именно плутократы. Своими узкогрупповыми интересами под эгидой принципа гражданского общества.

Особенно эта плутократия видна хорошо на примере современной России. Последствия более чем ужасающие. Минус 20000 тысяч населенных пунктов за 20 лет. Закрытие десятков тысяч предприятий. Безответственность экономической и административной элиты – обещали увеличить ВВП вдвое еще 13 лет назад. И где это всё, сослались на себе же подобных, на другие влиятельные группы и на «всеобщий кризис». Очень удобно всё под одеялом всеобщности прятать. 6 млн. наркоманов, столько же безработных, можно устать от перечислений тех ужасов, которые уже сопоставимы с немецким нашествием на СССР по своим результатам, да что там, уже превзошли их по всем пунктам. Официальная цифра сверхсмертности с 1991 года по 2006 год – это Путин официально по госканалам заявлял – 11,5 млн. человек (!). Притом, что демографический кризис, созданный плутократической политикой принципа гражданского общества продолжается и сейчас. И кто фашисты тогда получаются? Большинство?

Само наличие в стране организаций типа КЕОР, Азеррос, уже говорит о том, что принцип национального интереса меньшинствам-то не чужд. Но имеют ли они право заведомо обвинять большинство в угрозе им? Особенно на фоне того, что они в нынешней тяжелой ситуации для национального большинства России процветают. То есть они свой принцип поставили выше, а значит, нет равноправия. А значит принцип гражданского общества – это в итоге – плутократия, ложь. Меньшинства следуют своим интересам. И отвечают за нынешнюю ситуацию. И их узкогрупповые интересы затмили им глаза на то, что когда-то именно национальное большинство помогло им в развитии и спасло их от гибели.

Всегда, когда поднималась речь за национальный интерес, где реально он шёл во имя блага нации, большинства, там всегда было развитие, экономический подъем, прогресс: «национальная специфика» «азиатских тигров», да что там «Новый курс» Рузвельта тому свидетели. Что показывает, что не обязательно, что националисты будут у руля. Главное, чтобы принцип национального интереса был во главе угла.

А там, где пытались национальный интерес вытравить, сделать вторичным: там везде начинался упадок. Мы свидетели этого упадка.

Принцип национального интереса, диктатура национального интереса приведет к преодолению дисгармонии гражданского общества и классовой борьбы, к национальному миру и общему благу. Общие интересы должны быть впереди частных.

Этнолоббизм.

(на примере «сионизации» (термин КПРФ: Передача Познер-Зюганов))

 

Все нынешние антисемитские позиции построены на частом упоминании евреев и потому очень им выгодны. Им «зоологический» антисемитизм только на руку.

В дискуссиях и аргументации сегодня нужен другой более объективный современный универсальный подход к проблеме влияния тех или иных сословных, профессиональных, этнических меньшинств, кланов, диаспор.

Во-первых, нужно говорить о лоббизме, что такое политическое явление начало процветать в Новое время, что лоббизм – это попытка меньшинств, групп (неважно каких) влиять на политику через государство, финансы, СМИ.

Во-вторых, надо говорить, что возник в 19 веке сильный этнический лоббизм в разных странах, который носил название «еврейская эмансипация». На эту тему написано много литературы. Эта форма лоббизма показала мощную форму влияния нацменьшинства на государства, массы, СМИ, культуру. Еще в качестве примера этнолоббизма можно взять криминальные этносообщества, такие как мафия и т.д. (57)

«Еврейская эмансипация» оказалась наиболее значительным, сильным, последовательным этническим лоббизмом, ставшим историческим примером лоббизма нацменьшинств.

В случае с «еврейской эмансипацией» максимальным проявлением, квинтэссенцией лоббизма еврейского нацменьшинства стал сионизм, который сумел даже добиться для нацменьшинства разбросанного по всему миру целого собственного государства.

В-третьих, на подобный активный лоббизм землячеств, кумовства возникла в массах естественная реакция, назовем ее реакцией большинства/нацбольшинства, хотя и другие нацменьшинства в рамках государств также соперничали в эмансипации с еврейским нацменьшинством.

В-четвертых, изначально (что можно прочесть у М.О. Меньшикова) антисемитизм – реакция на агрессивную экспансию нацменьшинства («эмансипацию евреев») – объяснялся экономическими и культурными причинами – то есть концентрацией финансов и СМИ в руках этнолоббизма и агрессивным культурным, финансовым, политическим давлением этими рычагами на правительства и массы. Иными словами антисемитизм выразился национальной реакцией не по субъекту, а по объекту: реакция самых разных народов на агрессивный национализм малого народа. То есть таковым мог быть и другой малый народ (например, армяне в Турции).

Но в дальнейшем антисемитизм принял формы объяснения через биологизм и критику культуры нацменьшинства. Что и выставило евреев в роли жертв (как и других собственно). Они умело воспользовались «низменными инстинктами толпы», поставив себя над ними в позицию «морального превосходства жертвы». И сами, кстати, не раз заявляли, что такой антисемитизм, с «зоологическим» подходом, им выгоден (58).

Таким образом, антисемитизм – это протест групп, масс, народов, индивидуумов против агрессивного национализма малых народов, в данном случае против еврейского, как самого последовательного и яркого этнического лоббиста, самого сильного национализма нацменьшинства.

Приблизительно так надо объяснять «сионизацию», как форму этнолоббизма. И правильнее было бы обратиться с гневом на источники, которые его поддерживают: на кабалу процента, финансовые аферы, спекуляцию на рынке ценных бумаг, клептократию, коррупцию, кумовство, оболванивание через СМИ и культуру, а не на внешний вид и культуру критикуемых.

Этнолоббизм – неважно какой диаспоры – это не какой-то там мировой заговор, набор фамилий и внешних признаков, это система отношений, выстроенная укладом жизни и хозяйства, ценностями определенной диаспоры, и навязанная в дальнейшем всем, кто этому укладу способствует, чтобы подчинить ему простые народные массы, интеллигенцию тех или иных крупных сообществ.

Этнолоббизм – это агрессивный, прогрессивный, гибкий метод борьбы за существование сильных, умных, сплочённых народов в условиях развития и противостояния супердержав (осевых государств). Этнолоббисты – это волки в овечьих шкурах, которые выставляя эти самые шкуры, рычат и пытаются наступить на горло всем, кто встаёт у них на пути.

 

Игнор.

Они, вы все о них знаете. Они везде и повсюду в управлении, в финансах, СМИ, культуре, образовании, научных кафедрах, шоубизнесе и всевозможных тепленьких местечках. Они это заслужили, завоевали, они поддерживают свой уровень и своих на уровне.

Они любят говорить про себя. Хвалить себя, превозносить свои таланты. И любят, когда говорят про них. Но не любят, когда говорят против них. Однако и из этого они извлекли для себя со временем профит. Они сделали так, что те, кто говорят против них, лишь играют им на руку. Они сумели выставить это явление в дурном свете для общественного мнения. Всякого, кто говорит против них, они высмеивают, либо стыдят, либо выставляют неполноценным в глазах публики, окружающих. Себя же они при этом изображают жертвами невероятного масштаба. Особо же ретивых они посредством закона сажают в тюрьмы. Например, тех, кто отрицает их мифы, рассказы об их проблемах, об их печалях, разоблачает их лицемерие.

Да, и им будет выгодно всегда выявлять тех, кто против них, чтобы поддерживать как раз свои ценности. Один из них даже утверждал, что необходимо поддерживать эту критику против них. Так как она выявляет их врагов и с ними легко расправиться с помощью созданных ими установлений и мировоззрения, а также усиливает их некую мораль превосходства мнимо слабых.

Но нужно ли их упоминать, называть их, пиарить постоянно? Есть ли в этом нужда сегодня? Ведь, по сути, вся их сила в определенных достижениях, институтах и ценностях, которые они навязали другим в процессе недавней истории.

Не проще ли их игнорировать? Не проще ли стереть их имена, забыть их вид, забыть их традиции? И вместо этого переключиться на критику всего того базиса, что их поддерживает, даёт им силу и власть.

Различать их леса, а не деревья. Критиковать финансовую систему, глобализацию, их идеологии – мультикультурализм, толерантность, консьюмеризм, космополитизм, политкорректность, миноритаризм и т.д. Ведь именно это укрепляет их. Как сказал один из них – гражданское общество из собственных своих недр порождает их самих. Так не лучше ли критиковать этот строй, лицемерие этого общества? То есть то, что порождает их учреждения, их аксиологию. Именно крушение этих экономических, правовых и этических столпов и есть окончательное решение вопроса по ним.

Посему не логичнее ли начать с того, чтобы не упоминать их имя. То есть начать Игнор. Их уже не будет, они уже не будут мелькать. Расплывутся их лики, кажущиеся столь сильными, столь над всеми довлеющими. Их дутое величие растворится.

Игнор – это то страшное, чего они боятся, и будут стараться всеми силами не допустить. Это колоссальная чёрная тень, чёрная масса, пустота от которой веет ужасом забвения и исчезновения. И если вы включите этот самый Игнор, отбросив их имя, их облик, их как мифологему, то увидите их моментальную реакцию, намерение напомнить о себе, желание услышать от вас их имя, жажду того, чтобы вы их узнали. А как же мы, а что с нами? Чем более абстрагировано идёт дискурс, тем больше им нужна конкретика их собственной идентификации. Но зачем вам давать им её? Разве они этого заслужили? Чем они вам за это отплатят? И разве не этого же они желали для вас? Разве не вожделеют они, чтобы вы растворились и стали не различимы? Чтобы вы были всем и каждым, безликим, безымянным? Ведь этому они учат вас: что ваша идентичность не существует, не очевидна, что это просто образ мысли, архаика культуры, производное языка, то есть воображаемое – ничего реального.

Так не должны ли и вы поступать с ними также? Они – это все, вас интересуете только вы сами, а они для вас то же, что и вы для них. Игнор. Помните только своё имя, чужие имена и заботы для вас - это проблемы всех. Проблемы от институтов и ценностей для всех. Не будет их, не будет и тех, кто их внедрил.

Включайте Игнор. И их уловки станут бессильными против вас. Они будут делать всё, чтобы спровоцировать вспомнить о них, пойдут на всё ради этого. Но стойте на Игноре. Говорите только об институтах и ценностях безотносительно имён. Не ведитесь на их истории о себе с переводом на то, что вы об этом всём думаете. Кивайте, мол да, но проявляйте как можно больше равнодушия. Вам не интересны их бедки, рассказывайте в ответ о своих. Они говорят вам о своём величии, поведайте в ответ о своём. Не клюйте также на их бытовое благодушие. Принимайте его также, как и они ваше: табачок врозь. Не чувствуйте себя чем-то обязанным им хоть на грамм, сколько бы они вам это не внушали. Они вам должны и обязаны на много поколений вперёд. Игнор.

Те, кто прочтёт этот текст, сразу же может задать плоский вопрос: ты имеешь ввиду этих? Зачем задавать глупые вопросы? Лучше следуйте Игнору.

Научитесь различать только своих, остальные – это «все», «люди», «общество», не вы.

Игнор для умных, а не для глупых. Игнор для тех, кто хочет переиграть их в перспективе, а не до седых висков жаловаться на их козни и надувать их могущество для окружающих, помогать им выявлять их противников.

Посмотрите на горе-просветителей о них, они же и дня не проживут, чтобы не прославить их имя, чтобы не донести до вас то, что вы уже знаете давным-давно. Это больные люди. Не следуйте им, следуйте Игнору. Эти дурачки будут объяснять свою тягу прославлять их имя тем, что ведь надо же, чтобы другие тоже узнали, мол, другие в перманентном каком-то неведении. И они как городские сумасшедшие орут о них на каждом углу. Когда можно просто шепнуть на ушко. Не вопить, а следовать Игнору.

Сотрите, забудьте чужие имена, вспомните своё. Не порицайте чужие имена, прославляйте своё. Утверждайте своё, свои ценности и свои учреждения, и вы обретете своё завтра. А Игнор вам в этом поможет. Следуйте Игнору.

 

Образ экономики.

Экономика должна стать краеугольной призмой для правого мировоззрения нового типа в деле культурной критики и пропаганды Современного мира. Критика современных экономических институтов сверхактуальна и именно в ней следует раскрывать все слабости оппонентов. Анализ и пересмотр существующего экономического статус-кво и предложение в его рамках собственных категорических экономических императивов.

На примере эссе «Экономическая свобода» показана ложь нынешней экономической системы.

 «Социальная эффективность» даёт императив подчинения экономики целям и процветанию сообществ.

«Здоровая иерархия труда» поднимает сложившуюся в наших краях проблему девальвации труда в связи с историческим прошлым и показывает ориентиры выхода из этой проблемы в правом ключе на основе имеющегося мирового опыта.

Также в дальнейшем важно всегда критиковать и правых предшественников, дистанцироваться от их ошибок: мы не такие, мы будем делать всё правильно, по-новому, лучше, прогрессивнее, гуманнее.

 

Экономическая свобода.

 

Современная социальная борьба не может развиваться без понимания, что такое экономическая свобода. Как она преподносится главными политическими силами? Кто пытается ее осуществить на практике?

Капитализм под экономической свободой понимает исключительно свободу экономической деятельности, вне зависимости от государства. С самого начала буржуа твердили, что государство – это «ночной сторож», не более, что мол «невидимая рука» стихийного свободного рынка сама установит равновесие в экономике, нужна свобода торговли, нерегулируемая конкуренция, свобода перемещения капитала… Но главной опорой для подобной экономической свободы должна быть незыблемость частной собственности – а вернее свобода от ответственности за ее обретение. Но настоящей опорой в этой экономической свободе были нужна, потребность и бесправие труда. То есть под свободой понималась вовсе не экономическая свобода человека, а возможность экономического господства отдельного индивидуума или групп за счет других.

Изначально социал-дарвинизм был экономической, а вовсе не антропологической или биологической теорией, в которой вершиной борьбы за существование определялось богатство, принципом был «выживает самый богатый». Бедность определялась опять же природными свойствами и способностями индивидуума или групп, данными от рождения. В эту модель внедрялась талмудическая предопределенность – а предопределенность уже отрицает свободу – «злой от природы может грешить, но исправиться, и попасть в рай; добрый, смиренный не имеет права быть злым, иначе он попадет в ад». Возможность экономического господства нуждалась в свободе доминировать, и в то же время в незыблемости этого доминирования – «священность частной собственности» и в формуле «бедность – не порок», а закон природы. У каждого, мол, есть шанс добиться богатства, но на деле получается только у тех, кто имеет к этому способности.

Капитализм своими принципами сумел успешно подчинить государство через финансовые свободы буржуа. При этом капитализм максимально пытается не учитывать факторы труда и доходов. Нужда, потребность – а следовательно эксплуатация главная движущая сила прогресса и свободы. И возникает оруэлловский парадокс подобной экономической свободы: нужда – это свобода. Потребительство как конечная форма свободы, фактически превращалась в бесконечную гонку за удовлетворение нужды, в зависимость от потребления. Низводила человека до уровня животного, которое ради потребления избавляло себя всяческой деятельностью от человека. Отвлечь людей от борьбы за экономическую свободу капиталисты пытались борьбой за политические свободы, хотя и тут были свои ограничения – политические свободы заканчиваются там, где начинается чье-то экономическое господство. То есть буржуазная демократия не касается экономических свобод.

 Позитивным выводом из этой буржуазной трактовки экономической свободы в том, что она обрела свой основной определительный признак – доходы.

Другое понимание экономической свободы – это свобода труда и свобода человека от нужды. За это понимание экономической свободы боролся социализм. Разными путями – марксизм понимал под экономической свободой право на труд, но вел эту линию к тупику принципом «от каждого по способностям, каждому по потребностям»: что невозможно, поэтому осуществил в виде большевизма уравниловку труда и доходов, подчинение экономики государству, запрет на богатство, распределение и уравниловку потребностей. В какой-то мере экономическая свобода от нужды была достигнута, но через весьма серьезное ограничение политических свобод, и, конечно же, через ограничение самого потребления. Достигалось это весьма радикальным средством – классовой борьбой.

НС предлагал осуществить экономическую свободу через усиление независимости национальной экономики от внешних факторов, финансового капитала, через национальную солидарность труда разных слоев общества, которая по мысли должна была привести к добросовестности и взаимозависимости и ответственности капитала и труда. То есть свобода через ответственность и солидарность – вместо жестокой классовой борьбы. Вроде бы чего еще надо, но нужна была внешняя экономическая независимость от капитала и ресурсная база для развития производственной экономики. Однако в данном случае требовалось политическое господство для обретения ресурсов потребления. Идея политического господства сделала вторичной экономическую свободу, подчиненной этой идее, а соответственно ограничивало эту свободу, причем тоже чрезвычайно радикальным средством – войной.

В обоих случаях ограничения накладывались предыдущим экономическим господством, всячески не желавшим осуществления экономической свободы от нужды. Причем реакция была безумно агрессивной.

Современная социал-демократия как решение проблемы экономической свободы предлагает борьбу за сокращение разрыва в доходах населения, улучшение условий труда, совершенствование образования и прочие социальные гарантии. Казалось бы, что все тут правильно и логично. Но все чего добилась социал-демократия, случилось вследствие жестокой борьбы между экономическим господством капитализма и экономической свободой социализма. Являлось вынужденными уступками экономического господства. То есть эта форма экономической свободы зависит и ограничивается все еще экономическим господством. Тут благодаря либерально-демократической риторике сводится на нет радикальная борьба. Но без нее экономическое господство с легкостью может регулировать экономическую свободу. Царство нужды по-прежнему незыблемо.

Какие из всего этого можно сделать выводы? Во-первых, капитализму экономическая свобода нужна для господства. Во-вторых, экономическую свободу от нужды в истинном смысле пытался осуществить социализм. В-третьих, все попытки оказались пока что недостаточными. В-четвертых, по всей видимости, следует из каждого опыта борьбы за экономическую свободу взять самое позитивное, как в плане борьбы, так и в плане созидания, и вновь попытаться добиться экономической свободы людей от нужды.

Нужен всемерный синтез идей, направленных на осуществление экономической свободы.