Московские события начала XIV века

Начало XIV века открывается для Москвы большим политическим событием. В 1302 году московский князь Даниил ходил войной на Рязанскую землю и сражался под Рязанью (Переяславлем Рязанским) с татарами. По выражению летописи, «князь Данила Московский измогл» (то есть победил) и захватил в плен князя Константина Рязанского «некакою хитростью» и привел его в Москву. Следствием этого похода было присоединение к Московскому княжеству Коломны, лежащей при впадении реки Москвы в Оку. Так в руках московских князей оказалось все течение Москвы-реки от Москвы до Коломны ¹.

В 1303 году умер переяславский князь Иван Дмитриевич, завещавший свои владения Даниилу, «и седе Данило княжити на Переяславли».

Присоединение Переяславля к Москве резко изменило равновесие княжеских сил в северо-восточной Руси в пользу московских князей. Переяславское княжество было одной из самых богатых северных русских областей, с относительно плодородной почвой. Сам Переяславль в год его присоединения к Московскому княжеству принадлежал к числу значительнейших русских городов. Надо предполагать, что присоединение Переяславля произошло с согласия переяславцев, на особых условиях. Недаром же Переяславль и в XVI веке занимал особое место среди владений московских царей. На торжественных обедах по случаю венчания на великое княжение подавались переяславльские сельди, «как думают, потому,—пишет посол германского императора, — что Переяславль никогда не отделялся от Московии или Монархии» ².

Даниил умер 5 марта 1303 года в Москве, приняв по обычаю того времени пострижение в монахи. Этот обычай держался на представлении средневековых людей о том, что человек, постригшийся в монахи, особенно принявший схиму — высший обряд пострижения — очищается от грехов ³.

стр.274

В следующем году старший из сыновей Даниила князь Юрий Данилович взял Можайск и привел в Москву пленного можайского князя Святослава.

В 1306 году младший из московских князей, Иван Данилович, прозванный впоследствии Калитой, «приехал в Переяславль и сел в нем». Последнее выражение показывает, что Иван Данилович не был лишь наместником своего старшего брата, а «сел» на переяславское княжение.

Утверждение Ивана Даниловича в Переяславле вызвало ответные мероприятия со стороны тверских князей, пославших под Переяславль большое войско во главе с боярином Акинфом, которого родословцы называют иногда Акинфом Великим. Иван Данилович разбил Акинфа с помощью переяславской рати («с Иваном с одиного переяславская рать»), на помощь которой подоспел московский отряд. На поле битвы пал сам боярин Акинф, и это «убиение Акинфово» надолго запомнилось московскими родословцами.

В этот же 1306 год тверской князь Михаил Ярославич ходил к Москве с войсками против великого князя Юрия с братьями.

В следующем, 1307 году произошло трагическое событие, о котором говорят краткие слова летописи: «Toe же зимы князь Юрьи князя Костянтина убил Рязанского». Смерть рязанского князя окончательно закрепила за московским князем такой важный город, как Коломна. Летопись отметила и возвращение в этом году князя Юрия, который «въеха на Московь с Рязани». Эта поездка в Рязань была непосредственно связана с гибелью Константина Рязанского¹, убитого, возможно, по проискам его сородичей.

В следующем, 1308 году Москва испытала осаду от тверских войск во главе с великим князем Михаилом Ярославичем, подступившим к ней со «всею силою». По летописи, был бой у Москвы, но тверичи города не взяли и возвратились обратно без успеха. В этом известии упоминается «город» — Кремль, оказавшийся достаточно хорошо укрепленным, чтобы выдержать осаду. Бой под Москвой произошел на память апостола Тита, то есть 25 августа ².

Под 1317 годом летописи отмечают приход из Орды «на великое княжение князя Юрия Даниловича» с ординским послом Ковгадыем.

В борьбе с Тверью московский князь опирался на золотоординскую помощь. Он был женат на Кончаке, сестре хана

стр.275

Узбека, переименованной при крещении в Агафью. В 1317 году Юрий Данилович вместе с татарским отрядом во главе с Ковгадыем подступил к Твери «ратью великою». При Бортеневе, в 40 км от Твери, московские и татарские полки были наголову разбиты. В плен попали жена московского князя Кончака и его брат — князь Борис. Юрий бежал в Новгород, откуда скоро вернулся. Под тем же годом летопись говорит о рождении у князя Ивана Даниловича сына Семена 7 сентября, впоследствии великого князя Симеона Гордого. Кажется, это первое московское событие, отмеченное точной датой, днем и месяцем ¹. Такими же точными датами отличаются записи о рождении у Ивана Даниловича сына Данилы (11 декабря 1319 г.) и смерти его брата Бориса Даниловича (30 мая 1320 г.), погребенного в Успенском соборе во Владимире ².

Московские события начала XIV века можно закончить сообщением о погребении Юрия Даниловича в Москве в церкви св. Михаила (1325 год). Юрий был убит тверским князем Дмитрием Михайловичем, и тело его привезено в Москву. По летописи, москвичи оплакали раннюю кончину Юрия, «весь народ плачем великым»,— как пишет об этом не московский, а новгородский летописец, следовательно, автор, беспристрастный, по крайней мере, не имевший непосредственных побуждений сочинять неумеренную похвалу в честь московского князя ³.

Пожары

О внутренней жизни Москвы XIV века известно чрезвычайно мало. Более или менее подробно летописи говорят только о пожарах и эпидемиях. Деревянная Москва была подвержена постоянной опасности от огня. Недаром же впоследствии ходила бойкая московская поговорка: «Москва сгорела от грошовой свечки». И. Е. Забелин склонен был в частых московских пожарах видеть даже проявление злой воли. «Периодическое выжигание Москвы совершалось в известных случаях из ненависти и мести», — пишет он в своей «Истории Москвы». Вероятно, в числе причин, вызывавших пожары, бывали и поджоги. Но главной причиной их все-таки была скученность деревянных построек. В истории Москвы

стр.276

пожары выделяются как великие бедствия, после которых происходило обновление города. Эти бедствия касались всех кругов населения, и поэтому летописные рассказы о московских пожарах красочны и выразительны.

Первый не по времени, потому что Москва, конечно, горела и до него, а по известиям летописи, был пожар 3 мая 1331 года, когда выгорел Кремль. Второй, записанный в Новгородской летописи, относится к 1335 году. В этот год зараз погорели Москва, Вологда, Витебск и Юрьев Немецкий (Тарту) ¹. В третий раз Москва погорела 3 июня 1337 года. На этот раз выгорело 18 церквей. Так, в течение шести лет Москва трижды горела по разным причинам, чаще всего в летнее время, когда сухая погода способствовала распространению огня. Четвертый пожар, в который сгорело уже 28 церквей, случился 31 мая 1343 года. Летописец замечает по поводу этого пожара: «В пятое на десять лет бысть се уже четвертый пожар на Москве велики»². Таким образом москвич-автор насчитал за 15 лет 4 больших пожара.

Особенно был памятен для москвичей «великий пожар» от Всех Святых, происшедший летом 1365 года. В том же году, красочно пишет летописец, был пожар в Москве, загорелась церковь Всех Святых, и оттого погорел весь город Москва — и посад, и Кремль, и Загородье, и Заречье. Было тогда жаркое время, великая засуха и зной, да к тому же началась великая буря с ветром: головни бросало за десять дворов, а буря кидала бревна. Один двор люди погасят, а где-нибудь через десять дворов и в десяти местах загоралось. Поэтому люди не могли погасить, не успевали не только дворы и строения спасать, но и имущества никто не успевал вынести; настиг пожар и все погубил, все пожрал огонь и пламенем испепелил. Так, за один или за два часа погорел весь город без остатка. Такого пожара раньше не было. Он называется великий пожар, что от Всех Святых³. Другое известие поясняет, что церковь Всех Святых стояла в Чертолье, как назывался глубокий овраг с ручьем в районе современных Кропоткинских ворот. В течение 30 с лишним лет в Москве было 5 больших пожаров, а о скольких пожарах, своевременно потушенных и оставленных летописцем без внимания, мы не знаем?

Великий мор

Другим страшным бедствием, опустошавшим Москву, были эпидемии. Современникам больше всего запомнился

стр.277

«великий мор», погубивший множество людей. Он принесен был по Волге «с низу» в Нижний-Новгород, оттуда перекинулся в Коломну, из Коломны в Переяславль Залесский, а на следующий год (1364) появился в Москве и во всех московских волостях. В Переяславле в иной день умирало 20— 30, порой 60 и 70 человек, «а таковы дни бывали — поболе ста человек на день умирало». Страшная болезнь, несомненно чума восточного происхождения, описана летописцем следующими приметами: А болезнь была такова: сперва как рогатиной ударит за лопатку или против сердца под грудь, или между крил (т. е. на спине), и разболеется человек и начнет кровью харкать и разобьет его огнем и потом бывает пот, потом дрожь его возмет, и так полежав в болезни иные один день, другие два дня, а иные три дня, умирают. А прежде мор был, кровью харкая умирали. Потом железою разболевшись умирали, так же полежав два или три дня. Железа же появлялась не одинаково: у одного на шее, у другого на стегне (бедре), у третьего под пазухою, у иного под скулою, у иного за лопаткою. Увы мне, восклицает далее москвич, записавший эти слова, как могу рассказать о той грозной беде и страшной печали, бывшей в великий мор... Плакали живые по мертвым, потому что умножилось множество мертвых, в городе мертвые, и в селах и в домах мертвые, и в храмах и у церквей мертвые. Много мертвых, а мало живых¹.

Мор перебросился и на другие города. Люди мерли десятками и сотнями в Твери, Суздале, Кашине и других городах. Этот великий мор, грозной волной прокатившийся по русским городам, надолго оставил о себе память у русских людей и служил своего рода памятной датой.

Литовщины

Тяжелыми испытаниями для Москвы были две «литов щины», как современники называли походы литовского великого князя Ольгерда на Москву. Наступление на русские земли литовских князей в середине XIV столетия сделалось угрожающим. После захвата Ржевы и Брянска литовские владения сомкнулись с границами Рязанского и Тверского княжеств. Смоленское княжество оказалось почти в литовском окружении.

К середине XIV века литовские владения стали подходить непосредственно к московским рубежам. Мелкие русские княжества в верховьях Оки быстро делались вассалами литовского великого князя, в то время замечательного пол-

стр.278

ководца и политика Ольгерда Гедиминовича. Он не столько силой, говорит о нем летописец, сколько умением воевал.

Уже в княжение Симеона литовский великий князь осаждал Можайск, сжег посады, но города не взял. С этого времени начались изнурительные «литовщины» — непрерывные военные столкновения на протяжении ряда лет. Все недовольные действиями московских князей обращали свои взоры в сторону Литвы; наоборот, враги Ольгерда искали помощи в Москве.

Предприняв свой первый поход на Москву, Ольгерд действовал так скрытно, что в Москве очень поздно узнали о приближении литовского войска. Тотчас же были разосланы грамоты по городам для сбора рати, но войска не подоспели сойтись из отдаленных мест. Тем временем Ольгерд вошел в московские пределы и ознаменовал свое движение пожарами и грабежами, «порубежнаа места жечщи, сечи, грабити, палити, пленити». Он дошел до реки Тростны к востоку от Волоколамска и тут разбил московский сторожевой полк (21 декабря 1368 года). Отсюда Ольгерд поспешил к Москве.

В Кремле засел великий князь Дмитрий Иванович с двоюродным братом Владимиром Андреевичем и митрополитом Алексеем. Все деревянные строения вокруг города были заблаговременно сожжены, и Кремль приготовился к осаде. Ольгерд простоял под Москвой три дня и три ночи, предал пламени церкви, монастыри и остатки строений вокруг Кремля, разорил окрестные села и со множеством пленных тронулся в обратный путь.

Поход Ольгерда произвел громадное впечатление на москвичей. Прежде того столь великое зло Москве от Литвы не бывало в Руси, если и от татар бывало, пишет о первой литовщине современник ¹.

«Другая литовщина», как называет ее летописец, произошла через два года после первой. Литовское войско под командой Ольгерда двинулось в путь осенью 1370 года. С Ольгердом шли его братья и сыновья, тверской и смоленский князья. На этот раз предприятию Ольгерда сопутствовали неудачи. Ольгерд два дня бился под Волоколамском и не мог его взять. Героем, «хоробром», обороны Волока был князь Василий Иванович Березуйский, погибший от раны, полученной необычным путем. Он стоял на мосту у городских укреплений, когда какой-то литвин пронзил его дротиком («сулицею») из-под моста. Раненый князь разболелся и умер. «Тому хоробру такова слава», — восклицает о нем современник.

стр.279

Безуспешно простояв под Волоколамском два дня, Ольгерд поспешил к Москве. На зимний Николин день (6 декабря) литовское войско подошло к Москве. На этот разОльгерд стоял под Кремлем восемь дней, но «города Кремля не взя». Город оборонял великий князь Дмитрий Иванович, тогда как митрополит Алексей был в Нижнем-Новгороде, а Владимир Андреевич вместе с подошедшей рязанской помощью стоял в Перемышле, заняв фланговую позицию. Конец второй литовщины был несколько неожиданным. Боясь нападения московских войск, Ольгерд начал переговоры с Дмитрием. Великий князь, по настоянию Ольгерда, согласился «на вечный мир», закрепленный на следующий год брачным союзом князя Владимира Андреевича с Еленой, дочерью Ольгерда, принявшей крещение с именем Евпраксии¹.

Обе литовщины причинили большой вред Москве, особенно городским предместьям («посаду») и окрестным селам. Воспоминание о них было настолько прочным, что нашло свое отражение в былинах. Они поют о женитьбе князя Владимира на литовской королевне Апраксии, давно спутав Владимира Андреевича XIV века с любимым былинным персонажем Владимиром Красное Солнышко.

Поэтому в былине о женитьбе Владимира в сборнике Кирши Данилова так странно говорится о «короле» Золотой Орды и об Афросинье «Королевишне», которая в той же былине названа Евпраксией. Какие-то неясные воспоминания о Елене-Евпраксии найдем и в былине о молодце и литовской королевичне, которая зовется Еленой ². Вообще цикл песен о королевичах из Кракова, о литовских князьях заслуживает большого внимания со стороны исследователей русского фольклора как отражение определенного исторического этапа в развитии наших былин и исторических песен.

В самой Литве сложился легендарный рассказ о литовских походах: Ольгерд и Дмитрий поддерживали дружеские отношения. Вдруг Дмитрий Иванович без всякой причины прислал к Ольгерду своего посла с упреками, а с ним огниво да саблю, со словами «буду в земли твоей по красной весне и по тихому лету». Ольгерд вынул из огнива губку и кремень, запалил губку и отдал ее послу с обещанием: «Я у него буду на Велик день и поцелую его красным яйцом — щитом, и с сулицею, а божиею помощию к городу Москве копье свое прислоню». На самый великий день (то есть на Пасху) князь

стр.280

великий с князьями и с боярами рано шел из церкви, а Ольгерд показался под Москвою на Поклонной горе. Испугавшись литовской силы, Дмитрий Иванович сам выехал к Ольгерду, поднеся ему большие дары, и помирился, но Ольгерд этим не удовлетворился. В знак победы он сел на коня и с копьем в руке подъехал к городу, «и копие свое под Москвою приклонил» ¹. В этом рассказе чувствуется отголосок какого-то предания, а возможно, песни, сложенной в честь Ольгерда, с ее народными мотивами о красной весне и тихом лете. Для историка Москвы в этом рассказе имеется, впрочем, одна интересная деталь — высокое представление о значении Москвы как стольного города. Ольгерд в легенде поступает примерно так же, как древний Олег, повесивший щит на вратах Царьграда.

Москва и Куликовская битва

Значение Москвы как объединительного центра русского народа особенно сказалось в 1380 году — в памятные дни Куликовской битвы. Москвичи приняли горячее участие в общерусском деле борьбы с татарами и обеспечили победу над грозным врагом. Москва была тем центром, куда сходились отряды из русских городов, «снидошася мнози от всех стран на Москву к великому князю». Сюда пришли белозерские полки, ярославские, ростовские, устюжские, но главная сила русского войска составилась из москвичей. Это видно из рассказа об уряжении полков на Коломне и на Куликовом поле. В числе других воевод в передовом полку находим московского боярина Микулу Васильевича, в большом полку при самом великом князе находились московские бояре Иван Родионович Квашня и Михаил Бренк.

Замечательно описание проводов русского войска, отправлявшегося из Москвы в поход против татар. «В слезах и во кричании ни единаго слова не может рещи от жалости сердца», — рассказывает повесть о Мамаевом побоище. Великая княгиня Евдокия в слезах не могла произнести ни одного слова, и сам великий князь едва удержался от слез, но не прослезился «народа ради», в душе жалостно плакал, а словами утешал княгиню². К этой картине проводов воинов, такой простой и понятной, трудно что-либо добавить. Другая повесть о Мамаевом побоище поясняет причины этой всеобщей скорби в Москве и в других русских городах. Нигде

стр.281

не хотели утешиться об ушедших воинах, потому что они пошли с великим князем за всю землю Русьскую на острая копья ¹.

Московская рать составила ядро русских войск, сражавшихся на Куликовом поле. Она и выдержала главный удар татарских войск.

Под княжеским знаменем в княжеских доспехах на Куликовом поле стоял Михаил Бренк. Сюда и устремился неодолимый напор татар. Бренк погиб, но войско знало, что это не решает исхода битвы. Ведь под княжеским стягом погиб не великий князь, а боярин.

Дмитрия Ивановича отличало бережливое отношение к воинской силе. После битвы он объезжал Куликово поле, заваленное трупами убитых воинов, и оплакивал своих сподвижников — «и проплака о всех князь великий горким плачем с великими слезами» ².

Сказания о Мамаевом побоище передают нам речи Дмитрия Ивановича, сказанные им воинам перед началом сражения. Конечно, подлинные слова Дмитрия Ивановича всячески изменялись под пером позднейших переписчиков и составителей сказаний о Мамаевом побоище, но общая мысль речей Дмитрия передается почти одинаково — это мысль о необходимости пострадать за Русскую землю. На слова приближенных: «Аще ли спасемся, а тебя единаго не будет, чей успех будет?» — Дмитрий отвечал такой речью: «Сами разумеете, коль красно есть з добрыми людьми умрети, а прияти себе смерть мученическая». В другом случае Дмитрию Ивановичу приписываются не менее замечательные слова: «Да приях от бога на земли власть болши всех, чести и дарове, зла ли не могу терпети, и како могу терпети, а како вас могу терпети и видети побежаемых» ³.

В собрании Государственного исторического музея имеется замечательная рукопись, которая возвращает нас ко времени памятной Куликовской битвы. Это Синодик, написанный на пергаменте полууставом XV века, с добавлениями позднейшего времени. В нем мы находим почти современную запись о погибших на Куликовом поле: «Князю Федору Белозерскому и сыну его Ивану (на полях Константину Ивановичу), убиенным от безбожнаго Мамая, вечная память. И в той брани избиеным: Симеону Михайловичу, Никуле Васильевичу, Тимоф(е)ю Васильевичу (на полях Валуеву), Андрею Ива-

стр.282

новичу Серкизову, Михаилу Ивановичу и другому Михаилу Ивановичу, Льву Ивановичу, Семену Мелику и всей дружине их по благочестию скончавшихся за святые церкви и за православную веру, вечная память». В рукописи тут написано: «возглас». На церковных службах тут возвышали голос, поминая убиенных на Куликовом поле ¹.

Москва видела и радостное событие — возвращение великого князя Дмитрия Ивановича, отныне навсегда прозванного Донским. Позднейшие версии сказаний о Мамаевом побоище говорят, что великий князь прибыл в село Коломенское и ждал здесь своего брата Владимира Андреевича, также прозванного Донским. В день торжественного вступления победоносного войска в Москву, оно выстроилось по обеим сторонам Яузы. Это было 1 октября 1380 года. Митрополит Киприан встречал великого князя в Андроникове монастыре с крестным ходом. Отсюда шествие пошло к Кремлю, Во Фроловских воротах великий князь увидел великую княгиню с княгинею Марьей, женой Владимира Андреевича, «с воеводскими женами и с воинскими». Евдокию сопровождали два малолетних сына, Василий и Юрий. Дмитрий Иванович пошел в Архангельский собор для поклонения гробам предков, а оттуда в Успенский собор.

Так рассказывается в названном нами Новгородском Хронографе, и дело будущих исследователей — определить, с чем мы тут имеем дело — с позднейшими припоминаниями и домыслами или с действительными событиями. Впрочем, указание на митрополита Киприана, отсутствовавшего в 1380 году в Москве, заставляет нас несколько осторожно отнестись к повествованию о церемониале торжественной встречи в Москве, в остальном рассказ не вызывает особого сомнения и, во всяком случае, правдоподобен ².

Нашествие Едигея

О Тохтамышевом разорении говорилось уже выше. Спустя четверть века, в 1409 году, Москва испытала новые разорения от татар. Современные летописцы не скрывают, что успех нового татарского нахождения в немалой степени зависел от неумелой и излишне доверчивой политики Василия Дмитриевича: татары «яко волцы ухитряюще покрадают нас» ³.

стр.283

Татарский набег был хорошо подготовлен князем Едигеем, тщательно скрывавшим свои замыслы и даже помогавшим Василию Дмитриевичу во время его трехлетней войны с Витовтом. Едигей вел двуличную политику и посылал свои войска на помощь московскому князю, желая возможно дольше продлить распри между русскими и литовцами, «да не вскоре устраяють мира». Замыслы Едигея стали известны в Москве, и одному московскому боярину поручено было сообщить о движении Едигея, но последний перехитрил великого князя, задержал боярина и поспешно пошел к Москве. Известие о приближении татарского войска пришло в Москву тогда, когда враг уже находился поблизости от города («близ сущу града»). Великий князь тотчас же покинул город вместе с княгиней и детьми, направившись в Кострому. Часть горожан бежала из города, где начались разбои и грабежи. Смятение еще более усилилось, когда были зажжены посады, чтобы очистить место вокруг стен Кремля, так как строения помогали врагам скрываться за ними. Люди бегали и кричали, а пламень огненный подымался к небесам с громом, пишет об этом летописец.

В пятницу (1 декабря) ¹к вечеру под городскими стенами показались татарские полчища. Они расположились лагерем в некотором расстоянии от Кремля, а сам царь остановился в селе Коломенском. Едигей хотел зимовать под городом, чтобы овладеть Кремлем, и потребовал от тверского князя прийти к нему на помощь с пушками. Тверской князь сделал вид, что идет к нему на помощь, но дошел только до Клина и повернул обратно. Дело решила смута в самой Орде. Один ординский царевич внезапно напал на Сарай и чуть не захватил самого хана, который спешно послал за Едигеем, призывая его немедленно вернуться домой. Воспользовавшись общим смятением, Едигей взял с москвичей большой выкуп и освободил Москву от осады.

Каменный Кремль на этот раз выдержал испытание, но московские посады были разорены. Жалостно было видеть, говорит современник, как чудные церкви, которые были созданы многолетними временами и высокими зданиями украшали величество града, в один час загорались пламенем, а величество и красота града, чудные храмы, от огня погибли. В тот час было страшное время, люди бегали и кричали,

стр.284

а великое пламя с громом поднималось на воздух, тогда как город был в осаде от беззаконных иноплеменников¹. Разорение «Едигеевой рати» особенно коснулось московских посадов и окрестностей. Едигей простоял под городом 3 недели и отошел 20 декабря.

Едигеево нашествие было страшно не только для Москвы, но и для других русских городов. Татарские отряды взяли и разорили Переяславль Залесский, Ростов, Дмитров, Серпухов, Верею, Нижний-Новгород, Городец. Много народу замерзло, спасаясь от татар бегством, потому что зима 1409 года была студеной со многими метелями и ветрами.