Средневековая организация торговли

Торговля Москвы XIV — XV веков носила типично средневековый характер и была ограничена целым рядом стеснений и пошлин. Наиболее часто в документах упоминается «тамга», иногда с обозначением — московская, коломенская, городская. Но тамга была только самой распространенной и возможно, самой тяжелой пошлиной. Кроме нее, существовало значительное количество других пошлин, далеко не полное перечисление которых находится в завещании одного из князей-совладельцев Москвы, князя Владимира Андреевича Серпуховского. Владимир завещает своей жене «треть тамги московские, и восмьчее, и гостиное, и весчее, пудовое и пересуд, и серебряное литье, и все пошлины московские». Из других московских грамот известно о существовании таких пошлин, как «костки московские», «пятно ногайское»¹, отданное Троице-Сергиеву монастырю будто бы еще при Дмитрии Донском ².

Тамга и осмничее взимались с цены на товар, «а тамги и осмничего от рубля алтын», то есть по 3 копейки с рубля или 3%. Мыт и костки собирались с торговых людей.

Прежде чем продать тот или иной товар, продавец вынужден был уплатить целый ряд пошлин. Надо было платить за взвешивание товара («весчее»), за переезд по мосту («мыто») и т. д. Мелочные сборы буквально преследовали торгового человека и создавали для него множество неожиданных трудностей. Продавец, ехавший в город на возах, при переезде через реку должен был платить «мыто» и «костки». На таможенных заставах в середине XV века платили по деньге с воза и с человека («косток»). Проезд через мыто и платеж пошлин оберегался высокими штрафами за их нарушение; кто промытился ³, тот с воза платил промыта шесть алтын (18 копеек), а заповеди шесть алтын, сколько бы возов ни было.

Тамга и осмничее собирались лишь с тех, кто приезжал торговать, но мыт и костки платились и в этом случае. От пошлин освобождался только тот, кто ехал «без торговли». Но как можно было на практике установить, едет ли человек для торговли или по своим надобностям. «Мытники» приди-

стр.149

рались к проезжим, поэтому слово «мытарь» стало синонимом неправедного хищного человека, а «мытарство» обозначало мучение¹. Грешные люди, по понятиям, средневекового времени, после смерти должны были ходить по загробным «мытарствам», само это слово осталось в русском языке выразительным обозначением людей, «мытарившихся» по учреждениям и по разным местам в тщетных поисках правды и суда. Доходы от различного рода пошлин делались предметом княжеских дарений в пользу церквей и монастырей. Богородица на Крутицах получила право собирать четвертую часть московской тамги, Успенский и Архангельский соборы, по тому же пожалованию великого князя Ивана Ивановича Красного, сделались обладателями московских косток². Троице-Сергиев монастырь получил «пятно ногайское». Троицкие чернецы так отстаивали свое право на «ногайское пятно» и на конскую «площадку» в Москве, что не постеснялись составить подложную запись на «данье» Дмитрия Донского. Конечно, в пожалование церквам шли только второстепенные пошлины, главная же из них — «тамга» — охранялась междукняжескими договорами.

Кредит и ростовщичество

Торговые операции неизбежно были связаны с кредитом, принимавшим в средневековые времена типичные ростовщические формы. Крупные купцы были обычными кредиторами разорявшихся или просто обедневших князей и бояр. Длинный ряд кредиторов перечисляется в грамотах удельных князей, например в завещании рузского князя Ивана Борисовича, в самом начале XVI века. Среди них выдается некий Вепрь, а также Голова Володимеров, известный под другим именем, как Ховрин. В завещании Ивана Борисовича перед нами выступают кредиторы запутавшегося в долгах князя.

Иная картина рисуется в завещании симоновского монаха Адриана Ярлыка 1460 года. По своему времени Адриан был богатым человеком, ему принадлежали и деревни и городские дворы. Тем не менее он занимался ростовщичеством, раздавая деньги по кабалам. В числе его должников оказались ремесленники: киверник, сытник, гончар. Размеры их долга незначительные (полтина — 50 коп., 20 алтын и полтретья алтына — 62 1/2 коп.)³.

Другая духовная того же, примерно, времени (1472 год)

стр.150

говорит об обратном. Завещатель задолжал Василью «япанечнику» (япанча—верхняя одежда) «полтора рубля да двенадцать алтын росту». Здесь указан размер процентов на долг: на 150 копеек (полтора рубля) приходится 36 копеек (двенадцать алтын), или 24%. По средневековому времени процент относительно «божеский»¹.

Завещания москвичей середины XV века вводят нас в гущу торговых операций. Ремесленники или торговцы (чаще всего они были и ремесленниками и торговцами) не могли обходиться без кредита. Если бы кто-либо занялся историей кредита в древней Руси, он, вероятно, столкнулся бы с очень интересными явлениями, в частности с большим распространением различного рода кредитных сделок. Вероятно, можно было бы установить существование в древней Руси крупных денежных воротил и ростовщиков своего времени. Пока эта сторона нашей истории остается в полном забвении, и только работы покойных С. В. Бахрушина и В. Е. Сыроечковского проливают некоторый свет на историю русской торговли XIV — XV веков.

Московское купечество

Накопление капиталов в руках московских купцов было тесно связано с черноморской торговлей. Поэтому ведущая купеческая группа получила в Москве прозвание гостей-сурожан. Про гостей-сурожан говорили, что они «знаеми всеми, и в Ордах, и в Фрязех». По счастливой случайности нам известны имена 10 гостей-сурожан, ходивших с Дмитрием Донским на Куликово поле. Никоновская летопись, которая частично сохранила одну из ранних редакций сказания о Мамаевом побоище, называет их так: 1) Василий Капица, 2) Сидор Елферьев, 3) Константин, 4) Кузьма Коверя, 5) Семион Онтонов, 6) Михайло Саларев, 7) Тимофей Весяков, 8) Дмитрей Черной, 9) Дементей Саларев, 10) Иван Ших ².

В этом списке не все передано точно, из другой редакции сказания узнаем, что безымянного Константина прозывали Волком, а Михаила Саларева звали не Саларевым, а Сараевым. В третьей редакции сказания Константин назван Петуновым, а в четвертой находим новые изменения: Василий, оказывается, звался не Капица, а Палица, Константин имеет прозвище Белца, Тимофей назван не Весяковым, а Васковым³. Как далее мы увидим, все эти изменения не вносят

стр.151

чего-либо нового и оставляют в неприкосновенности список Никоновской летописи, как наиболее древний и достоверный. С течением времени имена гостей-сурожан, современников Дмитрия Донского, забывались и подправлялись таким образом, что на месте малопонятного Капицы появилось более знакомое прозвище Палица.

В. Е. Сыроечковский в своей монографии о гостях-сурожанах проследил историю Саларевых в XVI веке, но в более раннее время еще большей известностью пользовались Ермолины, Онтоновы и Весяковы. Названный в сказании о Мамаевом побоище Симеон Онтонов считался одним из крупнейших и богатейших купцов. Его наши источники называют человеком «от великих купець и славных господьствующему граду Москве»¹. Имя и отчество Семена Онтонова, кажется, свидетельствуют о его русском происхождении.

Меньше известно о Тимофее Весякове, хотя «Весяков двор» стоял в Китай-городе поблизости от Богоявленского монастыря во второй половине XV века. Вероятно, он чем-нибудь выдавался среди других окружающих его строений. О другой такой постройке, воздвигнутой купцом Тароканом у Фроловских ворот в Кремле, упоминает летописец в 1471 году: «Того желета Тарокан купець заложил себе полаты кирпичны во граде Москве, у градной стены, у Фроловских ворот; единого лета и сведе» ². Это была едва ли не первая каменная постройка в Москве жилого типа, отмеченная по своей необычности в летописи. Палата имела сводчатый верх («сведена»), как это мы обычно наблюдаем в старинных русских постройках.

Потомков еще одного гостя-сурожанина, ходившего против татар с Дмитрием Донским, Ивана Шиха, мы найдем во второй половине XV века. Это Андрей Шихов, один из кредиторов князя Юрия Васильевича. Князь получил от него 30 рублей, отдав в заклад постав ипрского сукна.

Завещания князей вводят нас в круг их кредиторов, среди которых найдем и таких людей, как Федор Васильевич Вепрев. Князь был должен ему 300 рублей и отдал ему в заклад свои драгоценные сосуды и дорогие одежды. Этому же Вепрю задолжал и другой князь, главным образом за взятые у него ткани ³. На этом основании С. В. Бахрушин справедливо увидел в Вепре купца, торгующего тканями.

стр.152

Вероятно, Вепрь и Ших принадлежали к числу гостей-сурожан, поставщиков дорогих тканей.

Мы видим, что денежные капиталы держались в отдельных купеческих родах, иной раз почти на протяжении целого столетия. Это несомненный признак прочности торговых связей и денежных богатств, накопленных московским купечеством. Среди него выделяются отдельные фамилии, которые приобретают земельные имущества и вступают в ряды землевладельцев. Такой путь возвышения отдельных купеческих родов можно проследить на примере Ермолиных и Ховриных, двух знаменитейших московских купеческих родов XV века.

Ермолины

Наиболее замечательными представителями Ермолиных были Дмитрий Ермолин и его сын Василий, прославившийся своими архитектурными работами. О начале рода Ермолиных можно судить по тем прозвищам, которые носил Дмитрий Ермолин. Его называли по деду Васкиным («от московских великих купцов, нарицаем Ермолин Васкина»). Известно

стр.153

было, что отец Дмитрия Ермола постригся в Троицком монастыре, «преобидев толикое богатство и таковый лик сынов, пачеже благородием сущим и богатем» при игумене Никоне, то есть до 1426 года. Пострижение в монастырь обычно обозначало конец мирской карьеры и совершалось на склоне лет. Следовательно, деятельность Ермолы надо относить к началу XV века, а вернее к еще более раннему времени — концу XIV столетия. В том же Троицком монастыре был пострижен и Герман, брат Ермолы¹.

Отцом Ермолы, как мы видели, был некий Васка, или Васька, т. е. Василий, родовое имя, сохранившееся у Ермолиных и позже. В списке гостей-сурожан, взятых Дмитрием Донским в поход против Мамая, показан на первом месте «Василий Капица» (или Капца), которого предположительно можно считать родоначальником Ермолиных. Как далее будет видно, можно проследить род Василия Капицы в пяти поколениях, живших в XIV — XVI веках.

Таким образом, перед нами вырисовывается родословная одного из купеческих родов средневековой Москвы. Она начинается гостем-сурожанином Василием Капицей и продолжается Ермолой и Германом, которых еще зовут по отцу Васкиными.

Дмитрий Ермолин, наследовавший в третьем поколении богатства Василия Капицы, принадлежал к числу знатнейших москвичей середины XV века. В сказании о чудесах Сергия Радонежского записан случай с Дмитрием Ермолиным, в иноках Дионисием. Инок ссорился с игуменом Троицкого монастыря Мартиньяном по поводу монастырской пищи. Смысл его речей был таков: Что я могу сделать, если не в состоянии есть вашего хлеба и варева! Знаешь сам, что я вырос в своих домах, питаясь не такими кушаньями². Одна черта характеризует Дмитрия Ермолина как образованного человека. Он умел «глаголати русски, гречески, половецки»; под последним надо понимать татарский язык. Знакомство с греческим языком объясняется торговыми занятиями Дмитрия Ермолина Васкина. Он такой же гость-сурожанин, как и его предполагаемый дед Василий Капица. Перед нами бывалый человек, торговавший, судя по знанию греческого и татарского языков, с Азовом, Судаком, Кафой и Константинополем.

стр.154

У Дмитрия были братья Петр и Афанасий, сын Василий, были и другие сродники.

К четвертому колену Ермолиных принадлежал Василий Дмитриевич, бывший видным подрядчиком и архитектором своего времени. Во второй половине XV века он подновлял камнем кремлевскую стену, поставил на Фроловских воротах резные из камня фигуры Георгия Победоносца и Дмитрия Селунского, подновлял собор Вознесения в Кремле, поставил в Троице-Сергиеве монастыре каменную трапезу, собрал развалившийся собор в Юрьеве Польском, знаменитый резными украшениями по камню, обновил каменную церковь и Золотые ворота во Владимире, — одним словом, принимал постоянное и деятельное участие в каменном строительстве начала княжения Ивана III. Василий Ермолин исполнял эти работы как подрядчик и архитектор ¹.

Для Ермолиных характерно стремление обзавестись недвижимым имуществом. В XV столетии им уже принадлежало село Спасское Семеновское (теперь Спас-Каменка), а также «Старое Ермолинское» (ныне Ермолино). Спасское Семеновское было куплено Василием Дмитриевичем Ермолиным у Рагозы Терентьева. Оно находилось поблизости от села Старого Ермолинского, на южной окраине Дмитровского уезда. Свое название Ермолино получило от известного нам Ермолы, деда Василия Дмитриевича. Это указывает на то, как рано гости-сурожане стали переходить в разряд земельной знати и родниться с боярами. Так, уже дочь Василия Дмитриевича Ермолина вышла замуж за Дмитрия Васильевича Бобра, который получил на купленное им у тестя село Спасское несудимую грамоту в 1463 году². Вотчинами владел и Петр Ермолин, дядя Василия Дмитриевича. Ему принадлежало село Куноки в Дмитровском уезде³.

Василий Дмитриевич был крупнейшим и, кажется, наиболее выдающимся из Ермолиных любителем и знатоком архитектуры, скульптуры и книжного дела. Таким он выступает перед нами в послании «от друга к другу», которое упоминалось нами выше. В 1463 году он имел уже замужнюю дочь, следовательно, в это время ему было, примерно, 40 — 50 лет.

стр.155

Род Ермолиных можно показать в такой таблице:

Василий (Васка) Капица _________________I____________________________ ______________Ермола ___________Герман ________________I__________________________ Дмитрий_______ Петр__________________ Афанасий ______________I_______ Василий Дмитриевич (архитектор) ____ I____________________________________ Дмитрий______________ дочь-Дмитрий Васильевич Бобр

Ховрины-Головины

Еще показательнее история купеческого рода Ховриных. Сами Ховрины вели свое происхождение от некоего князя Стефана, который пришел к Дмитрию Донскому «из своей вотчины, с Судака, да из Манкупа да из Кафы». У князя Стефана был сын Григорий Ховра, а у Григория — сын Володимер. Это родословие составлено было одним из Ховриных и внесено в государев родословец в середине XVI столетия, значит — спустя более полутора века после выхода на Русь предполагаемого родоначальника Ховриных ¹.

Потомки Ховриных составили в XIX столетии еще более пышное родословие. Стефан Ховря сделался Стефаном Комниным, владетелем Кафы в Крыму и родственником византийского императорского рода Комнинов². Почему Ховрины потеряли свое княжеское имя и что это была за вотчина у князя Стефана в Судаке, Манкупе и Кафе, в родословной не объяснено. Поэтому уже И. Е. Забелин предполагал, что родоначальник Ховриных «хотя и назван князем, но явился в Москву не боярином или князем-воином с дружиною, как приходили другие иноземцы, а человеком гражданским, торговым»³. С этим замечанием можно вполне согласиться, впрочем, с добавлением, что князь Стефан никогда и не был родоначальником Ховриных, род которых, по нашему мнению, мчался от Кузьмы Коверя (Ковыря, Ковря, Коверя), названного выше в числе гостей-сурожан, современников Дмитрия Донского.

Владимир Григорьевич Ховрин, внук предполагаемого

стр.156

Стефана, оказывается «гостем» и казначеем великого князя. Ховрины быстро выдвинулись в первые ряды московских богачей. Владимир Григорьевич в 1450 году построил на своем дворе каменную церковь Воздвиженья креста господня. Это была уже вторая церковь Ховриных, поставленная на месте первой, которая развалилась во время большого московского пожара ¹. Судя по позднейшим описаниям, каменная ховринская церковь имела небольшие размеры — «она была построена над подклетном нижнем ярусе, где, по всему вероятию, помещались кладовые палаты. Так обыкновенно строились храмы именно для сохранения имущества от пожаров». При церкви помещалась палатка длиной в 3 аршина, а шириной в 4¹/2 аршина, видимо, первоначально служившая для хранения казны Ховриных. Позже Ховрины построили для себя каменные палаты в 2 этажа. Вверху находилось 4, а внизу 5 комнат («переделов»). При палатах устроено было два каменных погреба ².

На примере семьи Ховриных можно проследить, как прежний купец становился родовитым человеком и превращался в боярина. В 1450 году Владимир Григорьевич Ховрин назван необычным титулом: «гость да и болярин великого князя»³. Слова «да и болярин» как будто указывают, что перемена в положении Ховрина произошла недавно. Пожалование боярством могло стоять в связи с денежной помощью, которую Ховрины оказали Василию Темному в тяжкие годы его ослепления, заключения в Угличе, удачного бегства в Кириллов монастырь и победоносной борьбы с Шемякой.

В XVI веке род Ховриных, принявших второе имя Головиных, окончательно вступил в ряды московского боярства, постепенно разрывая связь с торговлей и делаясь типичной дворянской фамилией.