Московский податной и судебный округ

Москва вместе с подмосковными станами составляла особый податной и судебный округ. Татарская дань, собираемая в Москве, носила название «городской», или «московской», в отличие от дани, собираемой в других городах и селах. К концу XIV века собираемая дань уже значительно превышала установленные размеры татарской дани. Московские князья предусматривали возможность окончательного отказа от платежа дани в Орду («князь велики не имет выхода давати в Орду»). В этом случае дань должна была целиком поступать в казну великого или удельного князя¹.

Дань, собираемая данщиками в Москве и в московских станах, поступала в казну великого князя. Князь-совладелец имел только право посылать своего данщика² с данщиком великокняжеским.

Москва и московские станы составляли особый судебный округ. Это постоянно оговаривалось в договорах великих князей с князьями-совладельцами: «А который суды издавна потягли к городу, а и те и нынеча к городу»³. «Запись, что тянет душегубьством к Москве» очерчивает границы московского судебного округа. Московский наместник судил дела об убийствах и краже с поличным, которые совершались в Москве, Серпухове и ряде других городов и волостей, близко расположенных от столицы⁴. В начале XVI века существовал «наместных московский большой»⁵, в отличие от наместников, ведавших по традиции московскими «третями». По записи о душегубстве, большой наместник судил вместе с двумя третниками. Наместники как великокняжеские представители существовали в Москве уже в первой половине XIV века⁶.

Порядок московского наместничьего судопроизводства устанавливается в договоре Дмитрия Донского с Владимиром Серпуховским. В переложении на современный русский язык эта статья договора читается так: А судов тебе (понимается — Владимиру Андреевичу) без моих наместников не судить, а я стану московские суды судить, а доходами от них делиться с тобою. А буду вне Москвы, а пожалуется мне москвитин на москвитина, мне дать пристава, а послать мне к своим наместником, чтобы они учинили разбирательство, а твои наместники с ними⁷. Такой же порядок сохранился и позже, как это

стр.96

можно видеть из записи о душегубстве. Суду наместника по делам об убийствах и краже с поличным были подчинены московские дворы «на Москве на посаде».

Из записи о душегубстве узнаем о существовании в Москве тиуна великого князя и судей. Тиун был судьей многочисленных великокняжеских людей. Он разбирал те дела, которые не касались душегубства и кражи с поличным. Слободы московских феодалов также имели свой внутренний суд; поэтому при наместничьем суде во время разбора дела, затрагивающего одновременно черных людей и людей зависимых, присутствовал какой-нибудь судья, который «своего прибытка смотрит».

Московский тиун великого князя, как об этом можно судить то документам XVI века, производил суд в присутствии целовальников из московских ремесленников и дворского¹. Едва ли это было новизной XVI века, связанной с введением губных грамот, потому что уже в договорах великих и удельных кязей имелось условие, что черные люди тянули судом и повинностями к сотникам. Окончательное решение дела производилось в XVI столетии «введеными боярами» (в одном случае дворецким, в другом казначеем) по докладу тиуна, должность которого обычно попадала в руки дворянина средней руки.

Во время междоусобной борьбы середины XV века совместное владение Москвой затрудняло борьбу великого князя с враждебными ему князьями во главе с Дмитрием Шемякой. В Москве этого времени сидел Ватазин, тиун Шемяки, усердно действовавший в пользу своего господина. В соборной грамоте русского духовенства, посланной Шемяке, говорилось: «И ты, господине, шлешь к своему тиуну к Ватазину своя грамоты, а велишь ему отзывати от своего брата старейшего от великого князя людей; а велишь звати людей к собе». В той же грамоте находим ссылки на «старину, что жити вам в Москве», то есть на права великого князя и его князей-совладельцев в их общей вотчине Москве ².

«Московская рать»

Средневековый ремесленник и купец, как всякий свободный человек, был боевой единицей и умел владеть оружием. Облик

стр.97

такого воина-купца выступает перед нами в рассказе об Адаме-суконнике, который во время осады Москвы татарскими полчищами Тохтамыша стоял на воротах и застрелил знатного татарина стрелой из самострела¹. Адам-суконник, которого напрасно готовы были сделать иноземцем за его несколько необычное для русских имя (в летописи он назван «москвитином»), стрелял с Фроловских ворот. Это напоминает нам о позднейшем обычае расписывать городских людей на случай осады по городским воротам и башням. Такой порядок, видимо, существовал уже в XIV — XV веках.

В защите города участвовали все горожане, причем источники особо отмечают активность в защите города черных людей. Татары пускали на город множество стрел, а горожане стреляли из луков и бросали камни. Когда же татары начинали взбираться по лестницам на городские стены, горожане лили на них кипящую воду, стреляли из «тюфяков» и пушек².

Черные люди входили в состав «московской рати», выступавшей на войну со своим воеводой³. В «Московскую рать» входила верхушка московских горожан — сурожане, суконники, купцы, а также другие москвичи, «коих пригоже по их силе»⁴. Смысл последней фразы ясен; речь идет о возможности экипироваться на свой счет для похода (в данном случае для дальнего похода на Казань), что рядовой москвич не всегда был в состоянии сделать.

Во главе «московской рати» стоял воевода, назначенный великим князем. Праву назначать воеводу великие князья придавали особое значение и оговаривали его в междукняжеских договорах («а Московская рать ходит с моим воеводою, как и преже»)⁵. «Московская рать», пополненная горожанами, составляла ядро военных сил Московского великого княжества, а в случае внезапной опасности — его единственную силу. С необыкновенной четкостью это выясняется из рассказа о битве 1433 года, происшедшей в 20 верстах от Москвы, на Клязьме. Претендент на великое княжение Юрий Дмитриевич подошел к Москве с большим войском: «С князем же Юрьем множество вой, а у великого князя добре мало, но единако

стр.98

сразишася с ними, а от москвичь не бысть никоея помощи, мнози бо от лих пьяни бяху и с собою мед везяху, что пити еше»¹. Пьяное войско, естественно, потерпело поражение.

Впрочем, не следует представлять «московскую рать» каксборище малодисциплинированных горожан. От москвичей не было «никоея помощи», потому что значительная часть их втайне поддерживала Юрия Дмитриевича. В других случаях «московская рать» была на высоте положения. «Московской рати» принадлежит почетное место среди русских полков, сражавшихся против татар на Куликовом поле в 1380 году.

Сельчане и холопы в городе

Судя по указаниям на новые слободы, возникавшие вокруг Москвы, население города росло очень быстро. Никакие разорения, осады и пожары не могли задержать поступательный рост населения Москвы. Дома быстро отстраивались, церкви заново украшались, и через год-два после очередного пожара город опять становился многолюдным и оживленным. Это свидетельствует о том, что рост населения Москвы происходил не столько за счет естественного прироста, сколько путем постоянного прилива новых поселенцев, горожан из других городов, крестьян и беглых холопов, которых Москва притягивала к себе какбольшой центр, где можно было скрыться от преследования господ и найти работу. Приток крестьянского населения в города давно уже отмечен историками средневековья в Западной Европе. Такое же явление наблюдалось и в средневековой Москве.

О бегстве холопов и крестьян в Москву говорят договоры великих князей с их родственниками князьями-совладельцами. «А в город послати ны своих наместников, а тебе своего на местьника, ине очистять холоповнаших и селчан по отца моего живот, по князя по великого», — читаем в договоре Дмитрия Донского с его двоюродным братом Владимиром Серпуховским. Другие договоры поясняют, ктоименно имеется в виду. Так, в договоре великого князя Василия Дмитриевича с тем же Владимиром Серпуховским пункт о холопах и сельчанах изложен в следующих словах: «А в город нам послати своих наместников, и тобе своего наместника, ини очистять наших холопов и селчян. А кого собе вымемь огородников и мастеров, и мне князю великому з братьею два жеребья, а тобе, брате, треть» ². Как видим, среди беглых холопов и сельчан выделя-

стр.99

ются две категории, ремесленники (мастера) и огородники. Великий князь владел Москвою совместно с братьями и Владимиром Андреевичем, тем не менее князья вынуждены были договариваться о поисках в Москве своих беглых холопов и сельчан, так как отыскать их среди городских людей, видимо, было задачей нелегкой, а подчас невыполнимой.

Что же означает договорная статья о холопах и сельчанах, признание их свободы в городе или полное ее отрицание?

Комментируя приведенную выше статью междукняжеских договоров, В. Е. Сыроечковский делает заключение, что «в противоположность городам Запада, «городской воздух» княжеской Москвы не изменял судьбы холопа: князья требовали возврата их»¹. Как видим, слова «очистять» и «вымемь названный автор понимает в том смысле, что князья возвращали сельчан и холопов в прежнюю зависимость. Однако В. Е. Сыроечковский не обратил внимания, в каких именно договорах встречается статья о сельчанах и холопах, придав ей значение общего правила и цитируя почему-то договор 1433 года.

Впервые статья о сельчанах и холопах, бежавших в город, появляется в договоре Дмитрия Донского с Владимиром Андреевичем. Чем вызвана эта статья и о чьих холопах и сельчанах идет речь? Конечно, о людях обоих договаривающихся князей («наших»). Князей интересуют не просто беглые сельчане и холопы, а «наши» мастера и огородники. И те и другие, видимо, остаются в Москве, а не возвращаются в старое тягло, потому что две трети («жеребья») найденных людей переходят к великому князю, а одна к Владимиру Андреевичу, что соответствует правам великого князя и Владимира Андреевича на Москву, где первый имел два жеребья, или две трети, а второй — одну треть.

В. Е. Сыроечковский не обратил внимания еще на одну особенность статьи о сельчанах и холопах, заключающуюся в том, что эта статья встречается только в договорах великих князей с представителями совершенно определенной ветви княжеского дома: потомками Андрея Ивановича и его сына Владимира Андреевича. Перед своей смертью Калита дал Москву в третное владение своим детям: Симеону, Ивану и Андрею. По смерти Симеона две трети попали в руки Ивана, а последняя треть осталась в руках Андрея и его потомков. Такое третное владение, естественно, вызывало различного рода недоразумения между великим князем и его боковыми родственниками. Поэтому междукняжеский договор давал право удельному князю возможность вылавливать из числа своих

стр.100

(«наших») холопов и сельчан, бежавших в Москву, наиболее ценные категории мастеров и огородников.

Но что было далее с этими мастерами и огородниками, выводились ли они из города и обращались ли в старую зависимость? Так именно думает Г. Е. Кочин, составитель «Материалов для терминологического словаря древней России». Он пишет: «Очистити холопов и сельчан — выяснить, установить их принадлежность тому или иному феодалу». Но тут же рядом Г. Е. Кочин помещает при этом со ссылкой на большое количество документов другое значение слова «очистити», «очищать» в смысле — очищать от долговых обязательств, от заклада¹. В свете этого второго значения, видимо, и следует понимать статью о сельчанах и холопах. Речь идет не о возвращении их к старым владельцам, а об оставлении в городе с подчинением определенному третному владельцу. Самая необходимость подобной статьи для княжеских договоров весьма поучительна, ибо показывает особое положение московского населения в XIV — XV веках, где даже холопов и сельчан великого князя и его ближайших сородичей надо было «вынимать» и «очищать» путем посылки наместников, иначе они могли затеряться среди свободного городского населения. При этом великие и удельные князья «вынимали» не всех холопов и сельчан, а только мастеров и огородников, следовательно, обладавших редкими специальностями. Из таких мастеров и огородников составлялись дворцовые слободы Москвы.

В статье о беглых холопах и сельчанах имеется и другая особенность, на которую до сих пор не обращалось достаточно внимания. Дмитрий Донской договаривается об «очищении» холопов и сельчан «по отца моего живот, по князя по великого». Единственное правдоподобное объяснение этому выражению найдем в том, что тут устанавливается срок для сыска беглых сельчан и холопов. Этот срок — смерть отца Дмитрия Донского, великого князя Ивана Ивановича Красного, происшедшая в 1359 году. Сельчане и холопы, севшие в городе после этого срока, подвергаются «очищению», а те, кто жил в городе раньше 1359 года, остаются вне «очищения».

Как видим, князья устанавливали свое право вылавливать в городе холопов и сельчан, бежавших из их владений. Но как это можно было сделать с пришлыми из далеких княжеств и городов? В большом городском центре, где население было разбросано по посадам и слободам, трудно было установить, кто из пришлых ремесленников был ранее холопом и крестьянином, а мешать росту городского населения, конечно,

стр.101

не входило в интересы князя. Поэтому «городской воздух в Москве, как вероятно, и в других больших русских городах, фактически делал человека свободным, по крайней мере в эпоху феодальной раздробленности XIV — XV веков.

Московские черные сотни

Название «сотня» восходит к очень давнему времени. «Сотни» существовали в ряде древних русских городов, в том числе в Новгороде и Пскове. Существование их в Москве само по себе указывает на древнюю московскую традицию, может быть, восходящую и к домонгольскому времени.

Как известно, сотни существовали в древнее время в больших русских городах. В Новгороде сотни появились раньше, чем концы, и в XII — XIII веках имели крупное значение. Только позже деление на «концы» оттеснило первоначальное сотенное деление на второй план, что связано с победой городского патрициата над черными людьми. В Пскове, где противоречия между боярами и черными людьми в силу общей опасности от близких иноземных врагов реже выливались в форму острых конфликтов, сотенное деление удержалось дольше, чем в Новгороде. В XVI— XVII веках псковская сотня в основном напоминала сотню московскую, она сделалась уже территориальным делением, может быть, еще сохраняя остатки прежнего производственного характера. Сотни существовали и в других средневековых русских городах.

Сохранение в Москве традиционного деления городского населения по сотням — явление очень любопытное. Оно указывает на большую архаичность московских городских порядков в царское время, когда сотни и слободы так и остались основными территориальными единицами, на которые делился город. Несмотря на свои большие размеры, в Москве не было ничего похожего на кончанское деление Новгорода. Это, конечно, не случайное явление, оно коренится в особом положении московского населения. Великокняжеская власть не давала возможности усилиться городскому боярству и в то же время старательно охраняла льготное положение городских купцов и ремесленников. Поэтому в Москве так рано исчезли тысяцкие и так долго сохранились разрозненные сотни.

В XVII веке от имени московских черных сотен и слобод выступали сотские и старосты. «Черных сотен сотские и черных слобод старосты, и во всех тяглых людей место» подают челобитные о своих нуждах. К этому времени сотни и слободы представляли собой уже отживающие организации, с трудом сопротивлявшиеся захвату тяглых «черных мест» на территории посада боярами, дворянами и духовенством.

стр.102

Что же собой представляли черные сотни и черные слободы в средневековой Москве XIV — XV века — вот тот вопрос, на который мы попытаемся ответить. Вопрос этот немаловажен не только для истории Москвы, но и других русских городов того же времени, так как черные люди составляли наиболее значительную по количеству и наиболее производительную часть городского населения.

Уже договор Дмитрия Донского с Владимиром Серпуховским (до 1389 г .) устанавливал, что черные люди находились в ведении сотников («а черные люди к сотником»). О сотниках говорится и в завещании того же Владимира Серпуховского. В других договорах сотники называются сотскими, но это только измененное обозначение тех же сотников: «А которые слуги потягли к дворьскому, а черные люди к сотцкому, при твоем отце, при великом князи, а тех вам и мне не приимати» ¹. В документах XVII века, кажется, уже всюду упоминаются сотские, а не сотники. Рядом с ними выступают старосты, как выборные представители сотен и слобод. Однако никакого различия между сотней или слободой в это время не замечается. По мнению С. К. Богоявленского, «оба эти названия равнозначущи, но название «сотня» применялось только к объединению непривелигированых, «черных» людей, хотя и черные сотни иногда назывались слободами; в документах одинаково найдем, например, и Ордынскую сотню и Ордынскую слободу»².

Итак, начало московских сотен и слобод восходит, по крайней мере, к первой половине XIV века. Позднейшие летописцы также приписывали основание московских слобод Ивану Даниловичу Калите, пользуясь какими-то старыми преданиями.

Сведений о московских сотнях раннего периода не сохранилось. Утвердительно можно говорить только о существовании Ордынской сотни или слободы. «Ордынцы» и их службы оговариваются в договорах и в завещаниях великих и удельных князей (о местонахождении Ордынской сотни и слободы напоминает название Ордынской улицы в Замоскворечье). Но Ордынская сотня, конечно, была не единственной в XIV — XV веках. По крайней мере, в XVII столетии в Москве насчитывалось не менее 25 сотен, полусотен и четвертей сотен, часть которых могла возникнуть уже в великокняжеское время.

По наиболее точным сведениям, которые приводит С. К. Богоявленский в своей интереснейшей статье о московских слободах, в Москве XVII века существовали следующие сотни,

стр.103

полусотни и четверти сотен: Алексеевская за Яузой; Арбатская — «четверть сотни», по Арбату; Дмитровская сотня в Белом городе, между Тверской и Петровской; Новая Дмитровская сотня в Земляном городе, выделившаяся из предыдущей; Екатерининская слобода в Замоскворечье на Большой Ордынке; Кожевницкая полусотня за Москвой-рекой в Кожевниках; Мясницкая полусотня в Белом городе по Мясницкой; Никитская сотня в Земляном городе за Никитскими воротами; Новгородская в Белом городе, между Никитской и Дмитровской сотнями; Ордынская за Москвой-рекой, по Ордынке и Пятницкой; Панкратьевская в Земляном городе у Неглинной; Покровская в Белом городе, от Сретенки до Ивановского монастыря; Пятницкая за Москвой-рекой, по Пятницкой улице; Ржевская, находившаяся в Белом городе, у Пречистенских ворот, где были церкви Ржевской Богоматери и Ржевской Пятницы; Ростовская, вероятно, у Пречистенских ворот; Семеновская за Яузой у церкви Симеона Столпника; Сретенская в Белом городе, по Сретенке; Сущевская, в районе Сущевской улицы; Сущевская Новая, там же; Троицкая, за Земляным городом по обеим сторонам Неглинной; Устюжская полусотня в Белом городе около Б. Никитской; Чертольская четверть сотни у Пречистенских ворот¹.

К какому же времени восходят эти московские сотни и можно ли их считать новообразованием XVI — XVII веков или же часть их надо относить к более раннему времени и к какому именно?

Некоторый ответ на значение московских сотен и время их появления дают названия сотен и их размещение. Московские сотни находились за пределами не только Кремля, но и Китай-города. Между тем сотни известны уже в XIV веке, когда население Москвы в основном занимало территорию Кремля и Китай-города, за пределами которых находились отдельные слободы. Значит, некоторые сотни XVII века — явление позднейшего характера. Они возникли не раньше второй половины XV века, когда территория города сильно расширилась и распространилась на площадь позднейшего Земельного города.

К тому же в списке С. К. Богоявленского наряду с сотнями отмечены и некоторые слободы. Между тем, если в XVII веке различие между сотней и слободой было утеряно, то в средневековой Москве XIV — XV веков это различие еще существовало. Таковы, например, обе Сущевских сотни или слободы. В XV столетии Сущево было еще селом. Следовательно, Су-

стр.104

щевская сотня появилась позже, не раньше XVI века. Позднейшего происхождения Новгородская сотня. Она возникла после переселения в Москву новгородцев в 1487 — 1488 годах¹. Можно предполагать и позднее возникновение Алексеевской слободы за Яузой ввиду ее крайнего отдаления от Кремля и Китай-города. В XIV — XV столетиях даже более близкая Таганская слобода считалась расположенной на окраине города. Так, из общего списка 25 черных сотен и слобод выпадают 5 сотен или слобод, явно возникших не раньше XVI века.

Целый ряд черных сотен и слобод назван по их патрональным церквам. Таковы: Екатеринская, Никитская, Панкратьевская, Покровская, Пятницкая, Ржевская, Семеновская, Сретенская, Троицкая. Эти названия дают для историка очень мало материала. Только название Сретенской сотни предположительно по церкви Сретения, которая стояла у Сретенских ворот, позволяет говорить, что эта сотня возникла не раньше 1395 года, когда был построен Сретенский монастырь².

За вычетом сотен, получивших названия по церквам, остаются еще сотни, носившие название по различным русским городам: Ростовская, Устюжская. К ним же можно причислить две Дмитровские сотни, хотя и расположенные по улице Дмитровке, но, возможно, получившие свое название не по улице, а по городу Дмитрову. Названия этих сотен несколько загадочны. Однако они могут указывать на какую-то связь этих московских сотен с названными городами. Сохранилась жалованная грамота Ивана Калиты, данная им сокольникам, «кто ходит на Печеру, Жилу с други». Сокольники составляли особую дружину, ходившую на Печору за ловчими птицами. Видимо, они населяли одну из московских слобод, но были освобождены от повинностей и не «тянули» к старосте, следовательно, ему не подчинялись. Сокольники имели в своем подчинении третников и наймитов, которые заботились о конях по найму, за деньги («в кунах») ³.

Кто были эти сокольники, где они жили — из грамоты не видно, но можно предполагать, что они принадлежали к московским слобожанам, освобожденным от подчинения старосте и от обязанности платить дань. Черные люди Ростовской, Устюжской и Дмитровской сотен, возможно, были связаны с какими-нибудь обязанностями и службой с другими городами.

стр.105

Наконец, имеются сотни с названиями, указывающими на их производственную специализацию. Мясницкая, Кузнецкая и Кожевницкая. Эти названия стоит сопоставить с прозвищами соответствующих церквей, находившихся в этих сотнях: «в Мясниках» и «в Кожевниках». Нет никакой натяжки признать, что эти сотни первоначально объединяли мясников, кузнецов и кожевников, имея производственный характер. Как раз эти профессии были особенно заметны в средневековых городах.

Средневековый обычай ремесленников селиться отдельными кварталами (по-русски — слободами) был широко распространен в Западной Европе и на Руси. В Рязани конца XV века серебряники и пищальники жили особой слободой: «А приход к Златоусту серебреники все да пищальники»¹. Этот обычай нашел свое отражение в московской действительности XIV — XV столетий. В 1504 году около оврага, выходившего к реке Неглинной, жили «солодяники». Внутри Кремля одну из улиц занимали портные великого князя ².

Там, где количество черных людей, занимающихся однородной профессией, было невелико, сотня получала название по патрональной церкви; там же, где такие ремесленники преобладали, сотня получала название по их специальности. Так, по нашему мнению, появились названия Кожевнической, Кузнецкой и Мясницкой черных сотен.