Художественная функция смеха ранней прозе Чехова.

При всем стилевом разнообразии ранних произведений Чехова в них преобладает стихия юмора.

Количественно самое большое место в юмористике Чехова занимают шуточные афоризмы, подписи к рисункам, пародийные календари, отчеты, словари, руководства, объявления – все, что подходит под широкую жанровую рубрику юмористической «мелочишки».

Чехов пародирует стили отдельных писателей (Виктора Гюго, Жюля Верна). С пародийной целью он использует в своих заглавиях названия знаменитых произведений или известные цитаты («Торжество победителя», «Лишние люди»).

Он играет с читателем уже тогда, когда принимает на себя роль переписчика чужих записей, который якобы лишь раскрывает какую-то реальную книгу жалоб и сообщает ее содержимое. Чехов уже в первых своих произведениях – непревзойденный юморист, гений шутки, неистощимый в придумывании смешных фраз, оборотов, сочетаний.

«Жалобная книга».

Почти каждая запись дает пищу для воображения.

И еще в одном направлении идет игра: это столкновение разнообразных, вообще-то несовместимых речевых жанров. Каждая запись соответствует определенному типу высказывания – со своей лексикой, со своей интонацией. В жанре политического доноса выполнена запись о неведомом Никандрове. А обращение к какой-то «Катиньке» - в жанре пламенного любовного признания. Тут же – запись в жанре поучения («Добродетелью украшайтесь»), а чуть выше – местной сплетни. Заезженные остроты («Ты картина, я портрет…» или «Кто писал, не знаю…») и опыты зарисовки с натуры... И все это в вопиющем несоответствии объявленным в заголовке жанром записей в жалобной книге!

В своих ранних рассказах Чехов изображает общий уклад жизни, которая уже тогда выступает у него как нечто нелепое, дикое и потому смешное. В этих, пока небольших по объему, произведениях преобладает внешний комизм – комизм ситуаций. Это сближает раннюю прозу Чехова с анекдотами.

Таковы, например, «Хирургия», «Налим», «Репетитор», «Лошадиная фамилия» – короткие веселые рассказы, вызывающие у читателя скорее добрый безобидный смех, нежели возмущение несправедливостями этой жизни. Но, несмотря на отсутствие резкого социального обличения, уже здесь можно отметить некоторые характерные черты, сближающие Чехова с М.Е. Салтыковым-Щедриным: гротесковые ситуации, гиперболизация персонажей, использование приема градации.

Например, можно проследить градационное нарастание напряженности ситуаций в названных рассказах, что проявляется в многократном повторении героями одних и тех же действий с усилением результата. Так, приказчик многократно и безуспешно пытается вспомнить фамилию зубного врача, каждый раз изобретая все более искаженные варианты, пока, наконец, не оказывается, что настоящая фамилия – Овсов – только относительно может считаться «лошадиной» («Лошадиная фамилия»). Дьячок Вонмигласов от похвал «радетеля»-врача» переходит к проклятиям в его адрес – «ирод», «паршивый черт» («Хирургия»). Молоденький репетитор Зиберов последовательно демонстрирует незнание почти по всем предметом, которые преподает мальчику Пете («Репетитор»). К горе-рыбакам Герасиму и Любиму постепенно присоединяются сначала пастух, затем барин, потом кучер.

Однако уже на раннем этапе своего творчества Чехов затрагивает социальные и нравственные проблемы, которые получают развитие в последующих произведениях писателя. Здесь можно назвать такие рассказы, как «Смерть чиновника», «Хамелеон», «Толстый и тонкий».

Мировое устройство в этих рассказах изображается как отношения соподчинения, иерархии: жизнь каждого человека жестко регламентирована его положением в табели о рангах. Нарушение этой системы порождает комизм положения героев: «Чихают и мужики, и полицмейстеры, и иногда даже тайные советники».

Примечательно, что уже у раннего Чехова этот комизм переходит в трагизм. Это происходит в тот момент, когда персонажи осознают весь дискомфорт или даже ужас своего положения, собственные униженность и ничтожность перед вышестоящими. Например, страх Червяков начинает бояться, когда узнает в случайно обрызганном им человеке статского генерала Бризжалова («Смерть чиновника»). Тонкий резко меняет манеру общения с Толстым после информации о том, что его друг детства стал тайным советником, и теперь тот для него не просто Миша и даже вообще не Миша, а не иначе как «ваше превосходительство» («Толстый и тонкий»). Та же метаморфоза происходит и с Очумеловым, когда ему сообщают, что укусившая Хрюкина собачка не чья-нибудь, а самого генерала Жигалова («Хамелеон»). Обращаясь к проблеме «маленького человека», обозначенной в русской литературе еще А.С. Пушкиным в «Повестях Белкина» и развитую Н.В. Гоголем в «Петербургских повестях», Чехов демонстрирует иное, нежели его великие предшественники, отношение к этому литературному образу. В его рассказах содержится смех, а не сострадание. «Маленький человек», по мысли писателя, сам виноват в собственной никчемности, унижая себя подобострастным отношением к вышестоящим. Таковы и «тонкий» Порфирий, сгибающийся в три погибели перед растерянным и неприятно удивленным другом; и Червяков, сама «говорящая» фамилия которого отражает его жизненную позицию; и Очумелов, личностную сущность которого писатель не менее метко определил как «хамелеон». Все они, говоря слова грибоедовского Чацкого, «прислуживают», а не «служат» – проявляют не уважение, а подобострастие и раболепие.

 

 

Поэтика чеховской прозы.

Усвоение традиций классической литературы одновременно с решительным переосмыслением многих из них станет определяющей чертой литературной позиции Чехова.

Основные достижения Чехова – юмориста и сатирика – относятся к жанру сценки. Сценка – картинка с натуры, короткий юмористический рассказ, комизм которого состоит в передаче разговора персонажей. Чехов виртуозно овладел техникой «осколочной» сценки и поднял ее до уровня большой литературы.

В духе поэтики сценки у Чехова – особые приему краткости, водящие к минимуму описания и пояснения (вспомните наш урок с Соней по «Толстому и тонкому»). Заглавия – простые и незатейливые, называющие место действия, или действующих лиц, или предмет, вокруг которого троится действие («В Москве на Трубной площади», «В бане», «Жених и папенька», «Гость), реже – иронические или пародийные заглавия («Злоумышленник», «Хамелеон»). Фамилии героев – говорящие и забавные (дьячки Вонмигласов и Отлукавин, мастер Хрюкин и т.п.). Главное в сценке – речь персонажей, одновременно правдоподобно-бытовая и смешная. Установка сценки – писать непременно смешно и непременно коротко – ограничивала Чехова, но и позволила пройти ему школу краткости и особой выразительности деталей («Краткость – сестра таланта», - напишет он позднее брату-писателю Александру).

В рассказах-сценках окончательно определяется характер чеховского юмора, разнообразные средства достижения комического эффекта.

«Хамелеон», «Унтер Пришибеев».

Простейшие формы комизма – нелепые фамилии, абсурдные словоупотребления и синтаксис их в репликах («По какому это случаю тут? Почему тут? Это ты зачем палец?»; «Я человек, который работающий»; «утоплый труп мертвого человека» и т.д.). Это разовые, точечные проявления смешного, абсурдизмы речи. Но комический эффект достигается в рассказах и иным путем: при помощи композиции. Основной композиционный прием в обоих рассказах – повторение.

В основе юмора чеховских сценок, лежат не просто наблюдательность, меткость деталей, живость языка и т.п. Искра смешного высекается, когда в густонаселенном мире Чехова сталкивается несовместимое – разные представления, застывшие формы поведения, системы понятий, правил мнений. У каждого их сотен персонажей своя система – правильная или неправильная, стройная или бессвязная, осознанная или автоматическая – доступных ему знаков, выдающая его принадлежность к определенному социуму, сословной, возрастной, профессиональной и т.п. группе.

Пестрота мира в ранних чеховских произведениях – это понятая и запечатленная писателем пестрота различных видов осознания мира и ориентация в нем.

Особенно часто Чехов извлекает комический эффект из ситуаций, связанных с невозможностью безошибочно сориентироваться в иерархическом мире разных чинов, званий, орденов, состояний, и из недоразумений, вытекающих из этой социальной, разветвлено обозначенной пестроты и неравенства («Двое в одном», «Толстый и тонкий», «Орден», «Маска», «В бане» и многие другие).

Другой источник комического в произведениях Чехова – поглощенность отдельных людей своим, индивидуальным интересом, образом поведения, ходом мыслей, абсолютизация каждым этого своего и вытекающего отсюда несовпадения и столкновения.

Чеховский мир населен разными, непримиримо спорящими, разно (в силу естественных и искусственных, объективных и субъективных причин) верующими людьми. Не просто различие между людьми, но их самопоглощенность и непонимание друг друга, отсутствие надежных удовлетворительных ориентиров – эти проблемы тали питательной почвой для шедевров юмористики Чехова, созданных во 2-ой половине 80-х годов.