Поэтика “Двойника” Достоевского

 

Почти сразу после окончания «Бедных людей», летом 1845 года, Достоевский начал писать повесть «Двойник. Приключения господина Голядкина». Закончив работу над этой повестью, писатель первое время полагал, что она «удалась» ему «до не́льзя», но уже вскоре с разочарованием писал брату: «Мне Голядкин опротивел. Многое в нем писано на скоро и в утомлении... Рядом с блистательными страницами, есть скверность, дрянь, из души воротит, читать не хочется» В позднейшем отзыве о «Двойнике» Достоевский в 1877 году писал: «Повесть эта мне положительно не удалась, но идея ее была довольно светлая, и серьезнее этой идеи я никогда ничего в литературе не проводил. Но форма этой повести мне не удалась совершенно

В «Двойнике», так же как в «Бедных людях», в центре стоит образ петербургского чиновника. В отличие от Макара Алексеевича, Яков Петрович Голядкин — человек, достигший известного благосостояния. Он служит в департаменте помощником столоначальника, недавно завел собственную квартиру, у него в бумажнике появились деньги. У Голядкина возник даже план жениться на дочери его «благодетеля», Кларе Олсуфьевне.

И всё же судьба Голядкина складывается трагически. Основное чувство, владеющее Голядкиным, — чувство «амбиции». Это болезненно повышенное чувство собственного достоинства порождено сознанием, что окружающий мир враждебен герою и ежеминутно грозит сокрушить его, превратить в затертую грязными сапогами «ветошку». Страх перед окружающим заставил Голядкина болезненно сжаться и уйти в самого себя, наглухо замкнуться в сознании своего чиновничьего достоинства и своих «прав», как в последней несокрушимой, как ему кажется, нравственной твердыне. Пусть другие умнее и ловчее его, пусть они добиваются более высоких чинов и пожинают большие жизненные успехи, но ведь и он тоже не последний человек, и он «в своем праве», — рассуждает Голядкин. Свое человеческое достоинство Голядкин отождествляет со своим достоинством и правами чиновника.

Стремление во что бы то ни стало отстоять самого себя и свои права обусловливает болезненную обидчивость Голядкина. «...Голядкин, — писал Белинский, — один из тех обидчивых, помешанных на амбиции людей, которые так часто встречаются в низших и средних слоях нашего общества. Ему всё кажется, что его обижают и словами, и взглядами, и жестами, что против него всюду составляются интриги, ведутся подкопы».

Голядкин старается доказать себе, что он «сам по себе», что ему чужого не нужно, что он может спокойно идти «своей дорогой». Но уже самый страх Голядкина перед окружающим миром, перед другими более хитрыми и ловкими соперниками свидетельствует о том, что он прекрасно сознает, как непрочно его положение, как мизерны его чиновничьи права.

Но если торжествуют хитрецы и «интриганты», то у Голядкина остается одно утешение — «что он теперь покамест сам по себе, что он ничего, ни в одном глазу, а что пожалуй, если уж на то пошло, то и он тоже может, почему же и нет, отчего же и нет? Он ведь такой как и все, он только так себе, а то такой как и все» Если другие интригуют и хитрят, то почему же и он не может поступать так же «в пику им»? И воображение Голядкина создает образ ненавистного ему «двойника», Голядкина-младшего, который в избытке наделен всем тем, по определению Добролюбова, «подленьким и житейски-ловким», чего не хватает самому Голядкину, чтобы стать, «как и все». Беда Голядкина заключается в том,что робость не позволяет ему присвоить хитрость и подлость двойника себе; в напуганном воображении Голядкина действия двойника обращаются не против других, а против самого же героя.

В отличие от «Бедных людей», в «Двойнике» молодой Достоевский отказывается от изображения широкого социального фона. Лишь отдельные сцены — бал у Олсуфия Ивановича, ряд сцен в департаменте, эпизоды отношений героя с лакеем Петрушкой — рисуют в реалистических гоголевских красках пошлость нравов той чиновничьей среды, которая окружает героя и которой обусловлено его отношение к жизни и к самому себе. Внимание автора сосредоточено на передаче того фантастического отражения, которое получает в сознании Голядкина вследствие его умственной ограниченности и постепенно развивающегося безумия конфликт героя с окружающим миром.

Как уже говорилось, «Двойник» был вначале встречен Белинским почти столь же сочувственно, как и «Бедные люди». Однако уже через год, в статье «Взгляд на русскую литературу 1846 года» критик отметил ряд серьезных недостатков «Двойника» (сказавшихся с еще большей силой в последующих рассказах и повестях Достоевского 40-х годов). Высоко оценивая, как и в своем более раннем отзыве о «Двойнике» (в статье о «Петербургском сборнике»), характер Голядкина, находя в повести в целом много «ума», «истины» и художественного мастерства, Белинский вместе с тем отметил растянутость повести, обилие словесных повторений, сцен, ничего не добавляющих к обрисовке героя. Как на существенный недостаток «Двойника» критик указал на «фантастический колорит», удаляющий повесть от направления современной ей передовой литературы. С оценкой Белинского совпадает позднейший отзыв Добролюбова, писавшего, что в «Двойнике» «много хороших мест погибло, к сожалению, в общей растянутости и неудачной фантастичности рассказа». Определяя как главную идею повести протест глубоко запрятанного в Голядкине чувства человеческого достоинства против грозящего герою превращения в «ветошку», Добролюбов писал: «При хорошей обработке, из г. Голядкина могло бы выйти не исключительное, странное существо, а тип, многие черты которого нашлись бы во многих из нас».

Отмеченные Белинским и Добролюбовым недостатки «Двойника» не были случайными. Несмотря на связь «Двойника» с традициями гоголевской реалистической школы, в этой ранней повести Достоевского содержатся истоки позднейших противоречий его творчества. Изображение душевных терзаний, психологической раздвоенности, фантастических галлюцинаций Голядкина занимает в повести значительно больше места, чем анализ реальных, жизненных источников, социального смысла переживаний героя. Нередко это изображение превращается для Достоевского в самоцель.

Душевная раздвоенность Голядкина, его колебания между смиренным подчинением естественному ходу вещей и утонченной подлостью «двойника» являются прообразом психологической раздвоенности героев позднейших романов Достоевского.

Раздвоенность Голядкина отражает противоречивую психологию той мелкобуржуазной чиновничье-мещанской среды, которая, страдая от гнета дворянства и бюрократии, в то же время была полна индивидуалистических настроений и желания «выбиться в люди». Голядкин болезненно сознает свою социальную приниженность, но, в отличие от Девушкина, он занят лишь одной мыслью — отстоять свое личное достоинство, создать свое частное, эгоистическое счастье. Ему безразличны судьба и интересы Других людей. Эгоизм и черствость опустошают его душевную жизнь, рождают у него зависть к более ловким соперникам и тайное желание самому достичь жизненного успеха, не брезгая для этого никакими средствами.

По сравнению с «Бедными людьми» Достоевский выдвинул в «Двойнике» новую, важную тему о гибельном, развращающем влиянии на психологию «маленького человека» тех новых буржуазных жизненных идеалов, которые уже начинали нарождаться в России 40-х годов. Эта тема была одной из определяющих для всего его последующего творчества.

Однако уже в «Двойнике» отразилась слабость Достоевского в решении этого важнейшего для него вопроса. Изображая гибельный характер буржуазно-индивидуалистических идеалов, их разрушительное влияние на психологию личности и всю общественную жизнь, Достоевский не понимал исторической, социальной обусловленности этих идеалов. Он пытался осмыслить их с точки зрения «вечной» природы человека, с точки зрения отвлеченных категорий «добра» и «зла».

Характерно, что из набросков задуманной, но не осуществленной Достоевским переработки «Двойника», относящихся к 1860—1864 годам, видно, что в этот период образ Голядкина младшего в творческом воображении писателя психологически сближается с героем будущих «Записок из подполья», повести, в которой реакционные тенденции творчества Достоевского в 60-х годах получили наиболее резкое выражение. В тех же «Записках из подполья» начальник героя по службе назван именем столоначальника Голядкина Антона Антоновича Сеточкина, что намекает на преемственность образов обеих повестей.

Критика «Двойника» Белинским и позднее Добролюбовым не прошла бесследно для Достоевского. Не осуществив задуманной еще в Сибири переработки «Двойника», Достоевский в 1866 году при подготовке собрания своих сочинений учел замечания Белинского и Добролюбова, сократил повесть, освободил ее от повторений и неясностей в развитии «приключений» героя. В новой редакции «Двойник» вместо подзаголовка «Приключения господина Голядкина» получил подзаголовок «Петербургская поэма». Образ героя «Двойника» — «фантастического титулярного советника» (по выражению самого Достоевского), с его раздвоенностью между действительностью и безумием, воспринимался писателем в 60-х годах как воплощение социально-психологической «фантастики» дореформенного Петербурга и вместе с тем как первый своеобразный вариант типа «петербургского мечтателя», стоящего в центре последующих повестей Достоевского 40-х годов.