Групповая психология и теория подражания 


Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Групповая психология и теория подражания



В конце XIX в. становится все яснее, что ни психология индивида, ни абстрактный «народный дух» неспособны дать ключ к пониманию социальных явлений. Отсюда растущий интерес к изучению непосредственно явлений группового, массового поведения и тех психологических и социальных механизмов, которые делают возможными передачу социальных норм и верований и адаптацию индивидов друг к другу.

Интерес буржуазных социологов к психологии масс имел и свои идеологические истоки [3]. Напуганные революционными выступлениями трудящихся в 1789, 1830 и 1848 гг., господствую

 

щие классы видели в народных массах грозную разрушительную силу. Уже романтики-традиционалисты начала XIX в. писали, что «омассовление» общества влечет за собой гибель творческой индивидуальности и культуры. Выступления парижского пролетариата в 1848 и 1871 гг. еще больше усилили эти настроения Как писал В.И. Ленин, «когда народные массы сами, со всей своей девственной примитивностью, простой, грубоватой решительностью начинают творить историю... тогда буржуазия чувствует страх и вопит, что разум отступает на задний план» [2, т.12, с.327]. Страх перед народным движением продиктовал идеологам буржуазии теоретическую конструкцию, в которой всякое массовое движение отождествлялось с иррациональной и разрушительной «толпой». Во второй половине XIX в. идея об иррациональности масс получила самое широкое распространение как в позитивистской (Тэн, особенно его трактовка Французской революции), так и в антипозитивистской (Ницше) философии. Итальянский криминолог С. Сигеле (1868-1913) в своих книгах «Преступная толпа» (1891; рус. пер. ‑ 1894) и «Психология сект» (1895) дал этой идее псевдонаучное психологическое обоснование. Человек, писа.л он, по своей природе жесток и преступен. Ослабление рационального самоконтроля неизбежное в толпе, разнуздывает эти инстинкты, повышав внушаемость индивида и его восприимчивость ко всякому злу.

Большую популярность приобрели на рубеже XX в. книги французского публициста, врача по образованию, Гюстава Лебона (1841-1931) — «Психология толп» (1895; рус. пер.: «Психология народов и масс» — 1896), «Психологические законы эволюции народов» (1894; рус. пер. — 1906) и др. По мнению Лебона, европейское общество вступает в новый период своего развития — в «эру толпы», когда разумное критическое начало, воплощенное в личности, подавляется иррациональным массовым сознанием. «Толпа», или «масса», — это группа людей, собравшаяся в одном месте, воодушевленная общими чувствами и готовая куда угодно следовать за своим лидером. Совладать с разбушевавшейся стихией массового сознания не может никакая рациональная сила. Лебон подчеркивает, что ход мыслей каждого человека в толпе направляется ее общим настроением. Чем дольше человек пребывает в толпе, тем слабее у него чувство реальности и тем больше он подвержен влиянию лидера. Среди лидеров часто встречаются люди с резко выраженными чертами психических отклонений. С этих позиций Лебон резко осуждал всякое революционное движение и особенно социализм. «Знание психологии толпы составляет в настоящее время последнее средство, имеющееся в руках государственного человека, — не

 

для того чтобы управлять массами, так как это уже невозможно, а для того, чтобы не давать им слишком много воли над собою» [13, с.159].

Поставленные Лебоном теоретические проблемы — анонимности, психического заражения и внушаемости «человека толпы» — дали толчок серьезным социально-психологическим исследованиям. Однако в целом теория Лебона была крайне реакционна и научно несостоятельна. Прежде всего, неверно проводимое им отождествление народной массы и иррациональной «толпы». «Идеальная толпа» Лебона, т.е. совершенно случайное и аморфное скопление индивидов, практически встречается сравнительно редко, во всяком случае как социально-значимая сила, а не как простое скопище уличных зевак; «это самая начальная и самая низшая, можно сказать, всего лишь исходная форма социально-психологической общности» [19, с.31]. Современные социальные психологи отмечают и ряд других пороков лебоновской концепции: крайнюю расплывчатость исходных понятий; необоснованное противопоставление иррациональной толпы идеализированному образу рационального индивида; подмену терминов, вследствие которой наблюдение за поведением преступной шайки экстраполируется на качественно иные формы группового поведения; произвольный постулат «коллективной души»; несистематический характер доказательств, которые служат скорее иллюстрациями априорного тезиса, и др. [7, 17, 19, 34].

Групповая психология конца XIX — начала XX в. не исчерпывалась, однако, спекулятивными построениями этого типа. Исследованию подвергается не только аморфная «толпа», но и конкретные человеческие группы, диады и триады, а также сами процессы межличностного взаимодействия — такие, как психическое заражение, внушение и подражание.

Эта ориентация черпала вдохновение в весьма разнородных источниках, включая экспериментальные исследования гипноза, наблюдения за подражательной деятельностью детей, этнологические исследования и наблюдения за такими явлениями массовой психологии, как мода или паника. Первые исследования этого рода не отличались ни методологической, ни концептуальной строгостью. Одни авторы (Николай Константинович Михайловский) склонны были считать фундаментальным процессом, обеспечивающим единообразие социального поведения людей и их объединения в группы, психическое заражение; другие (Владимир Михайлович Бехтерев, Гюстав Лебон) отводят эту, роль внушению; третьи (Габриель де Тард, Дж. Болдуин) отдают предпочтение подражанию. Соотношение этих процессов

 

также определялось по-разному. Если А. Вигуру и П. Жукелье [5] считали психическое заражение одной из форм подражания, то Лебон, наоборот, видел в подражании частный случай психического заражения. Однако во всех случаях предметом исследования были групповые процессы, которым приписывался специфический методологический и онтологический статус.

Крупнейшим представителем этой школы был французский юрист и социолог Габриэль де Тард (1843—1904) — автор книг «Сравнительная криминология» (1886), «Законы подражаниям (1890; рус. пер. — 1892), «Социальная логика» (1895; рус. пер. — 1901), «Социальные законы» (1898; рус. пер. — 1906), «Этюды по социальной психологии» (1898), «Мнение и толпа» (1901; рус пер.: «Общественное мнение и толпа» — 1902), «Экономическая психология» (1902). Кроме философов и социологов, среди которых надо назвать Монтескье, Конта, Спенсера, Милля и Курно, заметное влияние на его взгляды оказала итальянская криминалистическая школа (Чезаре Ломброзо, Рафаэль Гарофало, Энрико Ферри и др.). Но в противоположность итальянским криминалистам, выводившим преступность из расовых и географических условий, Тард придает решающее значение социальным и психологическим ее факторам.

На протяжении многих лет Тард вел ожесточенную полемику со своим младшим современником и интеллектуальным соперником ‑ Эмилем Дюркгеймом. Оба мыслителя выросли из полемики с биоорганическими теориями и утилитаризмом, оба придавали большое значение этнографическим данным и сравнительному методу, оба интересовались природой социальных норм, видя в них силу, интегрирующую общество. Но за этими сходствами стоят глубокие различия. Для Дюркгейма общество ‑ социальная система sui generis, продуктом которой является отдельный индивид.

Тард, напротив, выступал с позиций номинализма, для него общество ‑ лишь продукт взаимодействия индивидов. Он считал бесплодными любые аналогии общества с биологическим организмом или механическим агрегатом. Сознание, по его словам — постулат механики. Отвергает Тард и эволюционистскую модель общества. Беда социологии, по Тарду, в том, что она смешивает «законы общества» и «законы истории»; между тем первые — суть законы воспроизведения явлений, тогда как вторые — законы их развития. Это два разных класса законов, причем вторые гораздо сложнее и могут быть сформулированы лишь на основе первых.

Отсюда — замена эволюционного подхода аналитическим. Социология — это «просто коллективная психология» [40, р.1],

 

которая должна ответить на два вопроса. «1) Что составляет причину изобретений, успешных инициатив, социальных адаптации, аналогичных биологическим адаптациям и не менее сложных по своему происхождению? 2) Почему именно эти, а не другие инициативы вызвали подражание? Почему среди множества примеров, не нашедших подражания, именно эти получили предпочтение? Другими словами, каковы законы подражания?» [Ibid., p.61].

Тард последовательно отвергает всякие попытки постулировать существование самостоятельных духовных сущностей типа «группового сознания» или «души толпы», считая подобные доктрины пережитками мистицизма. Но он не может основать социологию и на началах индивидуалистической психологии. Если бы разные «я» были совершенно гетерогенными и не имели ничего общего друг с другом, как могли бы они общаться? И как могла бы возникнуть между ними общность, сознание «Мы»? «Коллективная, интер -ментальная психология, т.е. социология, возможна только потому, что индивидуальная wwrpa-ментальная психология включает элементы, которые могут быть переданы и сообщены одним сознанием другому. Эти элементы, несмотря на непреодолимую пропасть между индивидами, могут соединяться и сливаться воедино, образуя истинные социальные силы и структуры, течение мнений или массовые импульсы, традиции или национальные обычаи» [40, р.47].

Элементарное социальное отношение, по Тарду, — передача или попытка передачи верования или желания. Простейшая модель этого — состояние гипнотического сна. «Общество — это подражание, а подражание — своего рода гипнотизм» [39, р. 97].

Всякое нововведение, считает он, — продукт индивидуального творчества. Единственный источник последнего — творческий акт воображения одаренной личности. Успешная адаптация новшества вызывает волну повторений, принимающих форму «подражания». Тард схематично рисует процесс распространения новшеств путем подражания в виде концентрических кругов, расходящихся от центра. Круг подражания имеет тенденцию бесконечно расширяться, пока он не натыкается на встречную волну, исходящую из другого центра. Встречные потоки подражания вступают в единоборство, повторение сменяется оппозицией и начинается «логическая дуэль» подражаний. Частными случаями этого могут быть любые конфликты, от теоретического спора до войны. Логические дуэли могут иметь разный исход, но так или иначе оппозицию сменяет новая адаптация и весь цикл социальных процессов возобновляется.

 

Общие законы социологии, охватывающие все три базисных социальных процесса (адаптации, повторения и оппозиции), Тард делит на логические и внелогические. Логические законы объясняют, почему одни инновации распространяются, а другие — нет, насколько назрела потребность в данном новшестве, совместимо ли оно с уже существующими знаниями и представлениями (логический союз), или же вступает с ними в конфликт (логическую дуэль). Внелогические законы показывают, как протекает процесс подражания: например, что он идет от центра к периферии, от высших к низшим, от целей к средствам, и т.д.

Хотя Тард строил свою теорию как дедуктивную, он придавал громадное значение эмпирическим методам исследования. Социология, по его словам, имеет в своем распоряжении два главных метода — археологический и статистический. Археологический метод (нетрудно узнать в нем описание исторического метода) основан на анализе исторических документов и служит для изучения периодов и ареалов распространения конкретных нововведений и образцов. Статистический метод используется для сбора информации о текущих процессах подражания путем обсчета сходных подражательных актов и составления кривых распространения подражательных потоков. Анализ статистики самоубийств, преступлений, железнодорожных перевозок, торговли позволяет найти количественное выражение имитативной силы новшества, выяснить благоприятные и неблагоприятные последствия его распространения и в конечном счете поставить под контроль стихийные социальные (подражательные) процессы. В широком применении «числа и меры» к изучению общества Тард видел магистральный путь развития социологии. Социально-статистические исследования Тарда, в частности по вопросам преступности, пользовались большим авторитетом у современников.

Важнейшей сферой, к изучению которой Тард применил свои теоретические положения, было общественное мнение и «психология толпы». По кругу своих идей и понятий книга Тарда «Мнение и толпа» напоминает Лебона, однако Тард критикует понятие субстанционального «коллективного духа», существующего вне или над сознаниями индивидов. Не согласен он и с утверждением, что XX век является «веком толпы». По мнению Тарда, он скорее является веком публики или публик, а это совсем другое дело.

В описании «толп» и «преступных сект» Тард, как и его предшественники, подчеркивает иррациональность, подражательность, потребность в вождях. Но главное внимание он обращает не на это, а на процесс дифференциации общественного мнения

 

и формирования на этой основе публики. В отличие от толпы, психическое единство которой создается в первую очередь физическим контактом, публика представляет собой «чисто духовную общность, при которой индивиды физически рассредоточены и в то же время связаны друг с другом духовно. Это не столько эмоциональная, сколько интеллектуальная общность, в основе которой лежит общность мнений: мнение для публики в наше время то же, что душа для тела» [41, р. 63].

Подходя к проблеме одновременно аналитически и исторически, Тард прослеживает этапы становления публики, считая ее продуктом нового времени. Предыстория публики — в салонах и клубах XVIII в., но настоящая ее история начинается с появления газет. Если в толпе личность нивелируется, то в публике она, напротив, получает возможность самовыражения. Поэтому совершенствование средств общения способствует также усложнению и обогащению личности, тем более что в обществе имеется не один, а несколько различных видов публики.

Не ограничиваясь этими общими соображениями, Тард дает весьма тонкий психологический анализ различных форм массовых коммуникаций и межличностного общения, в частности разговора. Наблюдения Тарда во многом предвосхитили дальнейшее развитие теории массовых коммуникаций и психологии общения. Оценивая деятельность Тарда в целом, следует сказать, что он способствовал постановке и исследованию многих важных проблем [42, Introduction]. Вместе с Георгом Зиммелем он выдвинул в центр научного исследования проблему межличностного взаимодействия и его социально-психологических механизмов. Г.В. Плеханов охарактеризовал «Законы подражания» как «очень интересное исследование» [18, с.294]. Тарда заслуженно считают одним из родоначальников социальной психологии как науки. Для истории социологии весьма важен также обоснованный Тардом аналитический подход, критика эволюционизма, интерес к вопросам экологии и техники. Непосредственное влияние Тарда во Франции было сравнительно невелико, но его идеи нашли широкое признание в США. Джеймс Марк Болдуин, который независимо от Тарда, отправляясь от данных генетической психологии, пришел практически к тем же самым выводам, называл Тарда одним из самых авторитетных и выдающихся современных авторов в социологии и социальной психологии. Выдающейся книгой считал «Законы подражания» глава культурно-исторического направления в американской антропологии Франц Боас (1858—1942). В значительной степени под влиянием Тарда ложилась концепция одного из ведущих психосоциологов США Эдварда Росса.

 

Однако сведение социологии к «интерментальной психологии» в конечном счете заводит в тупик, так как из поля зрения исследователя исключается при этом макросоциальная структура, в рамках и под влиянием которой формируются межличностные отношения. Хотя в своей классификации изобретений и нововведений Тард уделяет большое внимание технике, материальные отношения у него зачастую растворяются в духовных.

Ограничив социальный процесс рамками психического взаимодействия, Тард не может избежать логического круга в их интерпретации. Психологию и поведение индивида он выводит из подражания внешним образцам-новшествам, а их, в свою очередь, рассматривает как продукт творческой активности индивидов. Происхождение образцов, для подражания социологически вообще не рассматривается. Их источник — творческий акт воображения индивида, а причины появления «коренятся по преимуществу в индивидуальной логике» [39, р.415].

Столь явный идеализм шокировал даже такого представителя «субъективной социологии», как Н. К. Михайловский, который не без иронии писал, что «моменты, подготовляющие острое проявление нравственной заразы, сводятся для Тарда к нравственной же заразе, только медленной и тихой, выражающейся в пропаганде и усвоении новых идей. Не потому заняли свое место в истории события, отмеченные именами Лютера и Мюнцера, что гнет феодально-католического строя стал невыносим, а потому, что распространились идеи Лютера» [16, с.434-435].

Серьезной критике подверглось и психологическое содержащие «теории подражания». Еще Вундт обращал внимание на туманность этого понятия, которое чаще всего является вульгарно-психологическим описанием ассоциативного процесса, отличного от подражания в собственном смысле слова [6, с. 91]. Дюркгейм указывал, что нельзя «обозначать, одним и тем же словом и тот процесс, благодаря которому у определенной группы людей вырабатывается коллективное чувство, и тот, из которого проистекает наша привязанность к общим и традиционным правилам поведения, и тот, наконец, который заставляет панурговых баранов бросаться в воду, потому что один из них сделал это. Совершенно разное дело чувствовать сообща, преклоняться перед авторитетом мнения и автоматически повторять то, что делают другие» [10, с.142].

Проблематичны и многие сформулированные Тардом «законы». Тезис, что подражание идет «изнутри наружу», связан с теорией, выводящей акт поведения из осознанного мотива. Однако нередко подражание или усвоение нового образца начинается как раз с внешних, поверхностных черт, а сознание лишь

 

впоследствии подстраивается под уже сложившуюся экспрессивную форму. «Закон», согласно которому подражание всегда идет «сверху вниз», от господствующих классов к угнетенным, хотя и подтверждается многими фактами, тоже, не универсален, ибо покоится на идее незыблемости стратификационной системы общества; общеизвестно, что многие ««новации в сфере культуры возникали как раз среди угнетенных, а затем усваивались господствующими классами, (достаточно вспомнить христианство).

Теория подражания выходит за рамки интрапсихических процессов, делая предметом и единицей социологического исследования не отдельно взятого индивида, а процесс межличностного взаимодействия. Но, как мы только что видели, это взаимодействие она понимает еще более внешним и механическим образом.

Зарождение интеракционизма

Попыткой преодолеть эту слабость путем соединения психоло­гизма с органицизмом была зародившаяся в США интеракционистская ориентация. В центре ее внимания стоит процесс взаимодействия индивидов (отсюда и ее название). Но сама личность, выступающая субъектом этого взаимодействия, понимается при этом не как абстрактный индивид, а как социальное существо, принадлежащее к определенным социальным группам и выполняющее какие-то социальные роли. Противопоставление индивида и общества уступает место идее их взаимопроникновения.

Философски эта идея не была, конечно, новой. В психологии ее первым воплощением была теория Уильяма Джеймса (1842-1910.). Определяя содержание эмпирического Я личности как «общий итог того, что человек может назвать своим» [9, с.135], Джеймс различает в нем три элемента: 1) «материальное Я», включающее в себя тело, одежду, семью и собственность; 2) «социальное Я», т.е. признание, которое индивид получает со стороны окружающих; поскольку наше окружение неоднородно, можно сказать, что человек обладает столькими же различными социальными «я», сколько существует различных групп людей, мнением которых он дорожит; 3) «духовное Я», т.е. совокупность его психических способностей и склонностей.

При всей методологической наивности этой концепции включение в структуру личности и в ее самосознание социальных моментов было весьма плодотворно. Следующий шаг в этом направлении сделал один из родоначальников современной генетической психологии Джеймс Марк Болдуин (1861-1934), автор книг «Духовное развитие ребенка и расы» (1895; рус. пер.: «Духовное развитие детского индивида и человеческого рода» — 1911),

 

«Социальная и этическая интерпретации духовного развития» (1897; рус. пер.: «Духовное развитие с социологической и этической точки зрения» — 1913).

Общие принципы Болдуина очень близки к теории Тарда, но если социолог Тард идет от групповых процессов к личности, то психолог Болдуин идет от личности к обществу. С точки зрения психологии, писал он, социальная организация совпадает с организацией человеческой личности и ее самосознания. Структура личности и ее самосознания, по мнению Болдуина, не просто «отражает» организацию общества, но тождественна с ней.

Социологический аспект этой проблемы исследовал профессор Мичиганского университета Чарлз Хортон Кули (1864-1929). Свой подход Кули называл «органическим», но не в смысле биологического органицизма, а потому, что он исходит из признания изначального единства личности и общества. «Органическая точка зрения подчеркивает одновременно единство целого и особую ценность индивида и объясняет одно через другое» [26, р.36]. Социальное сознание группы и сознание индивида так же бессмысленно рассматривать по отдельности, как противопоставлять музыку всего оркестра звучанию отдельных инструментов. «Личность» и «общество» — не две разные сущности, а разные аспекты изучения живого процесса человеческого взаимодействия, который можно рассматривать либо со стороны личности, ее самосознания, динамики социального Я, либо со стороны общественных институтов и фиксированных типов общения.

Кули в равной мере отмежевывался и от «номиналистических», и от «реалистических» крайностей. «Можно ли сказать, что общество — нечто большее, чем сумма индивидов? В определенном смысле — да. Существует организация жизненного процесса в социальном целом, которую вы не увидите в отдельных индивидах. Попытка изучать их поодиночке и затем суммировать для понимания общества в целом неизбежно заведет в тупик. Это „индивидуализм” в худшем смысле слова» [Ibid., p. 48].

Свою первую книгу «Человеческая природа и социальный по­рядок» (1902) Кули посвятил изучению индивидуального, личностного аспекта «живого социального процесса». Во второй книге — «Социальная организация» (1909) — общество рассматривалось им уже с точки зрения социального целого. Ее подзаголовок «A study of larger mind» (буквально: «Исследование более широкого сознания») указывает на то, что основное внимание в ней уделяется общественному сознанию, несводимому к сознанию отдельных индивидов. Но принцип подхода один и тот же.

 

Свою трактовку человеческой природы Кули противопоставляет инстинктивистским и механистическим интерпретациям. По его мнению, нельзя придавать инстинктам значения универсальных мотивов социального поведения. Многообразные факты общественной жизни доказывают изменчивость мотивов поведения человека, отсутствие единого закона, который управлял бы его поступками. Человеческая природа пластична и подвижна, ее можно заставить работать практически в любом направлении, если правильно понять ее законы.

Столь же неудовлетворительна интерпретация личности с помощью принципа «подражания». Повторить что-то за взрослым, например слово, ребенку не легче, чем взрослому выучить средней трудности музыкальную пьесу. К тому же в первый год жизни ребенка взрослые подражают ему куда больше, чем он им.

Признаком истинно социального существа Кули считает способность выделять себя из группы, сознавать свое Я, свою личность. Но непременное условие развития самосознания — общение с другими людьми и усвоение их мнений на свой счет. «Не существует чувства Я... без соответствующего ему чувства Мы, или Он, или Они» [Ibid., p.182]. Сознательное действие, по Кули, есть всегда действие социальное. А действовать социально — значит сообразовывать свои действия с теми представлениями о своем Я, которые складываются у других людей. «Как социальные существа мы имеем глаза, обращенные на собственное отражение, но у нас нет уверенности в спокойствии воды, в которой мы его видим» [Ibid., p.247]. Наше Я формируется через суммирование тех впечатлений, которые, как нам кажется, мы производим на окружающих. Согласно концепции «зеркального Я» Кули, человеческое Я включает в себя, во-первых, представление о том, «каким я кажусь другому человеку», во-вторых, представление о том, «как этот другой оценивает мой образ», в-третьих, вытекающее отсюда специфическое самочувствие вроде гордости или унижения.

Каждый акт социального сознания, по Кули, есть одновременно акт самосознания. Общество раскрывается индивиду в виде социальных аспектов его собственной личности. Но социальное сознание индивида не совпадает с сознанием всего общества. Последнее выходит за пределы внутреннего мира человека. Это более широкое сознание (larger mind), которое Кули в противовес индивидуальному сознанию иногда обозначает термином «общественное сознание» (public mind). «Единство общественного сознания состоит не в сходстве, а в организации, взаимовлиянии и причинной связи его частей...» (цит. по: [28, р.306]). Истоки же социальной организации лежат в «первичной группе».

 

Первичной группой Кули называет кооперацию и ассоциацию индивидов, непосредственно взаимодействующих друг с другом лицом к лицу. Это — небольшой круг людей, поддерживающих устойчивые тесные отношения, которые, как правило, отлича­ются интимностью, взаимной симпатией и пониманием. В первичную группу входят лица, о которых можно сказать: «Мы». Примеры первичных групп: детский игровой коллектив, семья, соседство. Именно здесь индивид впервые обретает чувство социальной принадлежности и усваивает общие идеалы. Кули называет первичную группу «детской человеческой природы» [27, р.24]. Кули хорошо понимает, что первичные группы «не независимы от большего общества, но в некоторой степени отражают его дух» [Ibid.], как и то, что в них существует не только гармония, но и соперничество, конкуренция, вражда. Однако он подчеркивает, что именно первичные группы составляют основу того, что является в человеческой природе и человеческих идеалах универсальным, и «первичность» их состоит «прежде всего в том, что они играют решающую роль в формировании социальной природы и идеалов индивидуума» [27, р.23-24].

Теория «зеркального Я» Кули, развившаяся в русле старой философской традиции (идея, что самосознание формируется на основе общения и обмена мнениями с другими людьми, присутствует уже у Адама Смита), получила дальнейшее развитие в работах Джорджа Герберта Мида и в так называемом символическом интеракционизме. Понятие первичной группы, забытое в 30-х годах нашего столетия, снова приобрело популярность в исследованиях социализации и теории малых групп.

Однако социология Кули имеет те же коренные недостатки, что и прочие разновидности психологизма.

Акцент на субъективно-личностной стороне социального процесса, хотя Кули и оговаривал его условность, сочетался у него с явным пренебрежением к материальным, производственным процессам. Дело не просто в неуклюжих формулировках, вроде того, что «общество... есть отношение между личными идеями» [26, р.119]. Методология Кули имманентно-идеалистична, поскольку социальное взаимодействие, в ходе которого формируется самосознательная личность, он практически сводит к процессу межличностного общения, исключая из него предметную деятельность, труд и отношение к макросоциальной системе, частью которой является любая первичная группа. Объективная система производственных отношений и классовая структура общества выглядят в этой концепции менее существенными, чем взаимоотношения индивидов «лицом к лицу». Даже Мид, высоко ценивший теорию Кули, отмечал неправомерность сведения социального

 

взаимодействия индивидов к обмену их мнениями друг о друге. Психологический интроспективизм Кули, по словам Мида, граничит с солипсизмом, поскольку общество у него «не существует реально за пределами сознания индивида, а понятие «Я» при всей его имманентной социальности, является продуктом воображения» [33, р.224].

Даже с учетом ее последующего развития в трудах Мида и его последователей интеракционистская ориентация, плодотворная в рамках социально-психологического исследования непосредственных межличностных отношений, оказывается совершенно бесплодной для описания и объяснения макросоциальных процессов, классовых отношений, природы политической власти и т.д. [11, 12]. В этом — принципиальная ограниченность психологического подхода к социальным явлениям.



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2016-04-08; просмотров: 312; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 34.201.28.181 (0.034 с.)