II.1. Веды и грамматика Панини.

 

В древнеиндийском родовом обществе, как и на заре западных цивилизаций, особое любопытство к языку зарождается в жреческой среде, с её магическим истолкованием речи. Магический взгляд на имя как на некое тождество именуемого (ср.: имя – бог, имя – человек) находит своё выражение в мифах о творцах – установителях имён [Ригведа. Избранные гимны: Пер., коммент., вступит.ст. Т.Я.Елизаренковой. М., 1972. X.С.71, 82]. Такому взгляду соответствовало культовое действие называния богов по именам – вызывания их для обмена всевозможными благами и ритуального воспроизведения сезонных и других важных для общества природных явлений.

Последовательным завершением этого явился культ обожествления речи: cр. гимн богине Речи [Ригведа X, 125], где последняя возводится на уровень "космического правила", "всеобщей жизненной силы" [Там же. С.396].

Первоначальный разбор слов – звуковой – имел место уже при сложении и дальнейшем использовании тех же ведийских гимнов.

* (Ригведа, или веда гимнов – наиболее древняя из вед, приблизительно датируется 2-й пол. II тысячелетия до н.э.). Древнейшие поэтические произведения имели собственно анаграмматический принцип построения, заключающийся в том, что сочетания фонем ключевого слова закономерно повторялись на протяжении всего текста. Выразительным примером этого правила служит в "Ригведе" гимн Речи с повторением слогов va, vaa (а также сочетаний ak, ac в начале гимна). Это составные части не называемого прямо имени богини – Vaac (именительный падеж vaak, корень основной ступени vac «говорить»).

Следующая ступень осознания различных языковых явлений связана с составлением обширных ритуальных и мифологических трактатов – брахман (braahmana 'жреческая книга'), содержащих общие программы действий жрецов при важных обрядах с толкованием сопровождающих их ведийских стихов с объяснением целей и смысла ритуала. Эти учебники-комментарии составлены на языке, существенно отличающемся от языка ведийских гимнов. Для этого времени следует предположить протопракритско-поздневедийское двуязычие: сохранение предания устной передачи культовых текстов и общение на "священном" языке внутри жреческих каст давали основы фонетического строя, потом значительную часть морфологического аппарата, служивших словно бы "одеждой" для нового языка среднеиндоарийского типа, на котором разговаривали в миру, вне общества жрецов.

В жреческой среде сложилось убеждение в магической силе культового слова, которое переросло в привычный взгляд на него как на самоценную сущность, это влекло к ослаблению внимания к семантической стороне текста. Хотя позднее в развитии данных филологических предметов в древней и средневековой Индии явственно заметно противоборство между "прагматистами-автоматистами" и "осмысливателями". Так в брáхманах отчётливо повторяется не однажды формула призыва к осмыслению: "тот, кто это знает (ya evam veda), получит плод".

Одними из первых образцов собственно языковедческих опытов явились глоссы (заметки, примечания, толкования) к вышедшим из употребления словам "Ригведы" в "Айтарейя-брахмане".

Следующей ступенью изучения и толкования вед явилось создание особой дисциплины нирукты (nirukta, условный перевод 'этимология', первоначально; 'называние имени бога'), связанной с поисками языковых признаков отнесения того или иного текста к определённому божеству для правильного ритуального применения. Для этого же составлялись списки важных для толкования гимнов "Ригведы" слов, группируемых в ассоциативные ряды (nighantu 'низка', 'связка'). Самые ранние дошедшие до нас нигханту принадлежат Яске (Yaaska), автору сохранившейся нирукты (серед. I тыс. до н.э.). Ко времени Яски уже существовала особая дисциплина vyaakarana 'грамматика' (буквально 'расчленение', 'анализ').

Установившееся в окончательном виде брахманское предание в изучении вед включает в свою программу кроме собраний гимнов, жертвенных формул, заговоров и т.д. и примыкающих к ним богословских, "исторических" толкований шесть вспомогательных дисциплин – веданг (vedaannga 'член вед' – имеются в виду, несомненно, конечности и другие органы, без которых корпус, тело беспомощно). Это: 1) фонетика (siksaa 'обучение'); 2) ритуал; 3) грамматика; 4) "этимология"; 5) метрика, стихосложение; 6) астрология-астрономия. Для этого времени свойственна подчёркнутая антиисторичность по отношению к языку. "Язык богов" и древних пророков, согласно представлениям жрецов, не должен был подчиняться закономерностям, подобным тем, какие можно обнаружить в "мирской" речи.

Грамматика Панини (Paanini) была создана приблизительно в V веке до н.э. "Восьмикнижие" (Astaadhyaayii) Панини – одно из самых полных и строгих описаний языка составлено с привлечением предшествующих языковедческих трудов брахманской культуры. До настоящего времени исследователи этого сочинения гадают о том, в чём величайший грамматист был оригинален и в чём он продолжил и завершил труды своих учителей (Яски [середина 1 тыс. до н.э.], Шакатаяны, Шаунаки и др.).

Труд Панини – подробное описание словоизменения и актуального, более или менее "грамматического" словообразования древнеиндоарийского языка на средней ступени его развития – послеведийской, т.е. уже санскрита (samskrьta 'обработанный', 'выделанный'), но ещё не классического санскрита поздней античности и средневековья. Грамматически он ближе всего к языку ранних памятников смрити (smrьti 'память', 'предание' в противоположность ведийскому "откровению"). В то же время Панини указывает и на особенности ведийского языка, называя их "чхандас" (chandas 'стихи'), в иных местах упоминаются мантры (mantra 'молитва', 'заклинание'). Строго синхронический характер описания языка не был итогом сознательного выбора Панини. В его время (и ранее) был распространён взгляд на слово как на нечто существующее вечно, что и обусловило такое истолкование языка и языковых свойств. Восприятие ведийского языка и санскрита знатоками было как восприятие жанрово-стилевых разновидностей одного древнеиндоарийского языка. Труд Панини построен таким образом, чтобы, отталкиваясь от смысла, выбрав соответствующие лексические морфемы (корень глагола или первичную основу имени) и предписываемую особенностями глагола или коммуникативной целью конструкцию, проделав все эти словотворческие действия, получить в итоге фонетически правильное предложение. Так подробно разработанная морфонология излагается в связи с соответствующими морфологическими правилами, с опорой на особую морфологически значимую классификацию звуков, предпосланную основному корпусу труда и представленную в виде своеобразного списка длиной в 43 слога, называемого "Шива-сутра" (suutra 'нить' – элементарное предложение стихотворного или прозаического трактата по традиционным предметам брахманской учёности; часто так называется и весь текст). Описание морфологической системы единственного по богатству форм флективного языка составляет около 4000 сутр, причём сами сутры редко превышают по длине два-три средних слова, многие же сутры состоят из двух-трёх слогов.

Такая сжатость изложения достигнута, с одной стороны, в русле общего стремления ко краткости предназначенного для заучивания текста в условиях устного предания, с другой – это итог разработки особых приёмов, каких не знал ни один научный труд древности. К этому нужно добавить создание нового научного стиля, единственную в своём роде систему метаязыкового употребления падежных форм существительных, систему звуковых (буквенных, графических) знаков и связанный с ней порядок предписываемых действий. Стремление к предельной экономии вызвало поразительный для того времени приём описания: постулирование нулевых морфем. "Фиктивные" морфемы сначала включаются в состав абстрактного грамматического представления словоформы, затем, при переходе к фонемной репрезентации, предписывается их "изъятие" (lopa 'исчезновение'). В.Аллен высказывает предположение, что сделанное в Индии около 1000 лет спустя открытие математиков – нуль (т.е. позиционная система обозначения чисел) было подсказано изобретением Панини [Allen W. Zero and Panini // Indian Linguistics.1955.Vol.16.P.106-113].

Композиция "Восьмикнижия" в целом подчинена задаче закрепления всех правил порождения единиц языка, такое обилие сведений требовало особого искусства их подачи. Труд Панини отличается от других трактатов древности не только высочайшей степенью символизации (как система формул отличается от словесного конспекта), но и особым порядком сутр.

Гениальность Панини заключалась в создании и последовательном проведении остроумной методики полного, непротиворечивого и экономного описания грамматического строя литературного языка (исключая некоторые аспекты синтаксиса) для практического использования людьми определённой социально-культурной принадлежности. Строго выдержанная методика Панини оказывается для нас кое в чём непревзойдённой теорией даже до настоящего времени со своим весьма удобным и экономным подходом к человековедческим дисциплинам.