Дуально-родовое общество и право

 

Дуально-родовые объединения – первые общества

§ 6

 

Принципиально важным моментом для понимания характера первоначальной социальности, включая конституирующее ее (как мы увидим далее) право, является ответ на вопрос о том, сколько родов входило в первые общества. В рамках идущей из XIX века от Э. Тайлора традиции считается, что изначально основанные на экзогамии общности состояли из двух родов. Однако этот взгляд не единственный. Так, современный американский исследователь Б. Чапэйс вообще не видит здесь внутренне обусловленных ограничений и полагает, что такие группы могли распространяться на все пригодное для обитания пространство[89].

Вообще говоря, представляется крайне маловероятным, чтобы пробой в той стене вражды, ненависти и страха, которая существовала между атомарными группами на предыдущем этапе, мог произойти сразу между несколькими родами, приведя к установлению неких устойчивых правил союзных отношений между ними. Для того чтобы добавить к этому аргументу общего характера более конкретные, обратимся к вопросу о природе инцестуального табу.

Всеми сколь-нибудь известными авторами инцестуальное табу рассматривается в жесткой связи с человеческой экзогамией. При этом есть две основные и прямо противоположные друг другу логики объяснения характера этой связи.

Первая: «Экзогамия, т.е. требование искать половых партнеров вне рода, является производной от запрета половых отношений внутри рода[90]». В рамках этой логики наиболее значительной является гипотеза, высказанная почти одновременно основателем психоанализа З. Фрейдом и классиком социальной антропологии Б. Малиновским [91]. Инцестуальное табу здесь объясняется необходимостью избавить род от внутренней конкуренции мужских особей из-за женских (гипотеза ревности). В отечественной литературе эту позицию развивали А. М. Золотарев, Ю. И. Семенов и некоторые другие. В версии Ю. Семенова эта трактовка, как мы уже отмечали, стала чуть ли не «официальной точкой зрения», хотя еще в 70-е годы, например, известный советский исследователь социогенеза и архаического общества Л. Файнберг на основании обширного приматологического материала отмечал, что «конкуренция из-за самок носит, как правило, более или менее мирный характер. Таким образом, вероятно, следует отказаться от взгляда, что зоологический индивидуализм в вопросах пола был главным фактором, препятствовавшим укреплению коллективизма, и что борьба с этим индивидуализмом была основным содержанием развития социального в первобытном человеческом стаде»[92].

Сегодня уже вряд ли возможны сомнения в ошибочности «гипотезы ревности». Против нее свидетельствует распространенность у людей самых разных форм регуляции сексуальных отношений от полигинии до полиандрии, и это не влечет для соответствующих обществ никаких катастрофических последствий. Может быть, еще более существенно то, что наличие сколь-нибудь серьезных, разрушающих общность конфликтов на почве ревности противоречит той сплоченности и эмоциональному единению группы, о которых говорилось выше. Наконец, совсем недавно несостоятельность гипотезы ревности получила дополнительное и неожиданное подтверждение со стороны естествознания. В природе конкуренция между особями мужского пола может проходить не только путем турниров и т.п., но и посредством конкуренции спермы. В средине 90-х годов XX века Р. Бейкер и М. Беллис описали этот феномен и у человека. С тех пор переход у человека сексуальной конкуренции между мужскими особями по преимуществу на уровень т.н. «спермовых войн» подтвержден многочисленными последующими исследованиями[93]. Анатомо-физиологичечекие характеристики человека, рассмотренные в этом контексте, свидетельствуют против гипотезы ревности[94].

Противоположную логику наиболее четко и лаконично сформулировал Леви-Строс: «Запрет на инцест является вторичным и производным. Это в большей мере предписание искать брачного партнера в другом роде[95]». Однако восходит она к Э. Тайлору, согласно которому экзогамия «подавляет враждебные столкновения и останавливает их, если они возникают, чтобы в критические моменты скрепить племя,… проявляет себя как институт, противодействующий тенденции к распаду нецивилизованных общностей, цементируя их в нации, способные к совместной жизни в условиях мира и к единению в войне, пока они не достигнут более высокой ступени военной и политической организации»[96]. В этой же логике рассуждал и французский этнолог Ван Геннеп (1920): «... экзогамия имеет результатом и, возможно, целью связывать между собой некоторые обособленные общества, которые без этого не вошли бы в нормальный контакт»[97]. В этой логике и нцестуальное табу представляет собой механизм закрепления экзогамии. Однако ни высказывания Тайлора, ни Ван Геннепа, ни Леви-Строса не объясняют того, почему экзогамия стала не просто предпочтительным образцом поведения, а единственно возможным, гарантируемым жесточайшим инцестуальным табу, полностью исключающим эндогамию.

Вспомним, что экзогамия у обезьян – именно предпочтительная, но не жестко обязательная, модель поведения. Соответственно, такой же характер должна была первоначально носить и человеческая экзогамия, возрождающаяся на закате постприродного мира. Однако логично предположить, в новых условиях частичная экзогамия вызвала столь значительные угрозы, что в качестве защиты от них и сформировалось абсолютное инцестуальное табу.

Первоначальная, неполная, экзогамия означала, что часть женщин входила во внутригрупповые, а часть – в межродовые брачные пары. Это было делом выбора. Ранее конкуренция за женщин велась между мужчинами одного рода. Поскольку друг для друга они были «свои», то в силу описанного выше характера внутригрупповых отношений эта конкуренция не могла быть остро агрессивной. Исход ее, вероятно, зависел от выбора, совершаемого женщиной. Сформировавшаяся внутригрупповая моногамия была достаточным механизмом для упорядочения сексуального аспекта внутригрупповых отношений и недопущения разрушающих конфликтов. С появлением частичной экзогамии ситуация изменилась коренным образом. Теперь конкурирующие мужчины могли принадлежать к разным родам.

«Бытовая этология», если так можно выразиться, дает несомненные подтверждения того, что и в современных развитых обществах столкновения на почве конкуренции мужских особей из-за женских несопоставимо жестче, если конкуренты принадлежат к разным группам (разные ученические классы, школы, дворы – у подростков; разные компании, населенные пункты, «деревенские и городские» и т.п. – как у подростков, так и у более старших категорий). При этом такие столкновения легко переходят в межгрупповые драки с самыми серьезными последствиями. Что касается сохранившихся архаических культур, то здесь конкуренция из-за женщин между представителями разных групп является одной из наиболее частых причин кровавых столкновений. «У яномама, по словам самих этих индейцев, главной, если не единственной целью военных набегов на соседей служит похищение тамошних женщин»[98]. Именно на почве конфликта из-за женщин возникла самая крупная, продолжавшаяся несколько лет война между двумя входившими в число наиболее могущественных и влиятельных тлинкитских родов северным кланом кагвантан и нанъяайи Стикин-куана[99]. Наконец, стоит напомнить и, наверное, самую знаменитую войну древнего мира – Троянскую, возникшую, согласно преданию, разумеется, имевшему под собой почву, по аналогичной причине.

В период возрождения экзогамии, когда только начинали преодолеваться модели межгруппового поведения, основанные на абсолютной вражде, всякий серьезный конфликт между представителями разных родов не мог не перерастать в межродовой. Конкуренция за женщин была постоянно действующим фактором возникновения таких конфликтов, высоковероятным следствием которых могло быть боевое межродовое столкновение, чреватое взаимным уничтожением. Логично предположить, что именно в этих обстоятельствах и возникает табу на инцест.

Следует помнить, что участниками всех этих процессов были не только не почти автоматичные в своем поведении насекомые, но даже не обезьяны. Это были homo sapiens, обладавшие богатой культурой, языком, развитым коммуникативным интеллектом. Практика недопущения внутриродовых сексуальных связей как средства предотвращения гибельных межродовых конфликтов, безусловно, формировалась при участии их сознания. Превратившись в общую норму, она обрела адекватную матрице архаического мировосприятия форму табу, понимание рационального смысла которого, в какой-то мере имевшее место в период его становления, впоследствии было полностью утрачено.

Табу на инцест возникло как фактор «замирения», и его возникновение действительно отчасти связано с сексуальной конкуренцией. Однако экзогамия замиряла не внутриродовое пространство, в котором и без того господствовала взаимная поддержка, и потому конфликты решались гораздо более простыми средствами, а пространство межродовое. Инцестуальное табу стало разрешением не природного, а постприродного противоречия. Утвердившись, оно стало непреодолимым препятствием возврату к постприродному миру.

Итак, установив генезис и природу инцестуального табу, вернемся к вопросу о том, сколько родов входило первые общества.

Допустим, что надродовая общность содержит не два, а хотя бы три рода – A, B и C. В таком случае внутриродовые сексуальные табу сами по себе ничего не дадут, потому что конкурировать за женщин из рода A смогут мужчины из родов B и C, за женщин из рода B - мужчины из родов A и C, за женщин из рода C - мужчины из родов A и B. Понятно, что такой «тройственный союз» привел бы к немедленному межродовому столкновению всех со всеми.

Правда, подобный союз, содержащий более двух родов, мог бы быть спасен в случае сопровождения внутриродового сексуального табу предписанием искать партнера не в любом другом входящем в группу роде, а одном конкретном. И очень важно, что именно такие правила экзогамии и описал Леви-Строс как элементарные структуры родства [100], в отличие от не элементарных, где нет такого предписания. Однако подобное спасающее более крупную группу правило в разы сложнее, причем эту сложность легко подсчитать. Инцестуальное табу в рамках дуально-родовой группы содержит 2 бита информации, а предписывающее правило уже для группы, состоящей из трех родов – 4, не говоря уже о еще более крупных объединениях. Прыжков через ступени в эволюции не бывает. Полиродовые объединения на базе запрещающе-предписывающих брачных правил возникли позже, в результате слияния дуально-родовых общностей, которые и стали простейшими, исторически первыми обществами. Возникнув, дуально-родовой тип организации постепенно вытеснил монородовые группы, поскольку обладал решающим преимуществом в войне всех против всех – двукратным численным превосходством.