XXIV. Историческая номенклатура и терминология.

 

 

"История без собственных имен", конечно, является полною невозможностью. Если бы даже из истории можно было исключить имена отдельных лиц, в ней все-таки оставались бы еще названия стран и народов, местностей, где происходили события, самих событий, учреждений и т. д. до обозначения дат событий и хронологических отметок, заменяющих собою собственные имена событий, каковы, наприм., 14 июля 1789 г., 18 брюмера VIII года, 14 декабря 1825 г., 18 февраля 1861 г. и т. п. Вообще всякое хронологическое определение, название века или столетия (напр., XVIII или XIX и т. п.), определенной эпохи (напр., ренессанса, реформации, века Людовика XIV или Фридриха II и т. п.) также имеет значение собственного имени для какого-либо периода времени.

Таков удел всякого идеографического знания — полная невозможность обходиться без собственных имен, отличающих одни изучаемые индивидуальности от других с ними однородных. Астрономия дала особые названия созвездиям, и в каждом созвездии отдельным светилам, пуская в ход или настоящая собственные имена (напр., Сириус) или буквы греческого алфавита (α, β, γ и т. д. в таких-то созвездиях). "Наша солнечная система" есть также особая индивидуальность, название которой заключается в этих трёх словах, и вполне характер собственных имён имеют слова солнце и луна: если мы и употребляем эти два слова во множественном числе для обозначения неподвижных звезд или спутников планет, то только в том же смысле, в каком называем парламентами всякие представительные учреждения, а не один только английский парламент, для которого это и есть собственное имя, тогда как другие носят и имена другие.

 

 

О планетах нечего и говорить; каждую в отличие от других назвали или Меркурием, или Венерой, или Марсом и пр. и пр. Кометам также даны названия по имени, напр., лица, ту или другую из них открывшего (комета Галлея). Кроме астрономической номенклатуры, есть и географическая с её названиями частей света, материков, океанов, морей, островов, горных хребтов и вершин, рек, стран, городов и т. д. и т. д. То же, разумеется, и в истории, которая для каждой индивидуальности личной или коллективной (нации, политической партии и т. п.), топографической или хронологической, для каждого события и т. п. нуждается в собственном имени или в его суррогате, описательном обозначении, хотя бы даже в номере (первый, второй и т. д. крестовые походы, первая и вторая английская революция, первая, вторая, третья, четвертая государственные думы, цифры при именах государей и т. п.).

От номенклатуры идеографического характера нужно отличать терминологию в смысле совокупности названий не единичных предметов, а целых категорий (классов предметов, общих понятий и т. п.). Такими терминами являются в астрономии неподвижные звёзды, планеты, спутники, кометы и т. д., в зоологии и ботанике все классификационные обозначения с нарицательными именами разных видов животных и растений, в химии названия элементов и т. п. Научные термины, это, именно, не собственные, а нарицательные имена, пользуясь выражением школьных грамматик, или слова отвлеченные. Без этих общих понятий немыслимо было бы самое мышление, а потому невозможна была бы и никакая наука.

 

 

Науки об общем могут обходиться без собственных имен, ибо занимаются не индивидуальностями, а классами однородных предметов или явлений, где бы то ни было и когда бы то ни было, а если и нуждаются иногда, то лишь в виде частных примеров, иллюстрирующих какие-либо общие формулы. Наоборот, науки о частном, единичном, индивидуальном (хотя бы и групповом, коллективном) совершенно бессильны были бы обходиться без общих понятий и без соответствующих им научных терминов. Наукам номологическим нужна одна лишь терминология, наукам идеографическим — и номенклатура, и терминология [172].

Собственные имена, с которыми исторической науке приходится иметь дело, в громадном большинстве она не сама даёт людям, народам, странам, событиям, о которых говорит, а получает их готовыми из самой жизни. С другой стороны, между именем и тем, кто или что носит это имя, связь совершенно случайна, т. е. имя само-по-себе ничего не говорит о том, кто или что его носит. Иногда, однако, история сама что-либо, так или иначе, называет, имея в виду в самом даваемом имени что-либо выразить. Всему историческому периоду до падения Западной Римской империи она дала имя древней истории, древнего мира, античности, целое следовавшее затем тысячелетие назвала средними веками, средневековьем, дальнейшую историю, последние четыре столетия, обозначила, как новое время. Конечно, эти хронологические обозначения имеют характер настоящих собственных имен в применении к боле или менее продолжительным периодам времени, эпохам, "моментам", т. е. своего времени хронологическим индивидуальностям.

 

 

Такое же значение имеют и названия отдельных периодов (или «времен»), все эти эпохи падения Западной Римской империи, переселения народов, Карла Великого, крестовых походов, ренессанса, реформации и т. п. От долгого употребления эти названия так же приросли к тому, что ими привыкли обозначать, как и имена лиц, государств, мест сражений и т. д. Как и всякие другая имена, эта хронологическая номенклатура, в конце концов, совершенно случайна, условна, не имеет ни малейшего научного значения. Мы очень хорошо знаем настоящую цену в научном отношении традиционного деления «всемирной истории» на три больших периода с собственными именами древности, средневековья и нового времени и тем не менее пользуемся этими названиями, находя в них некоторые внешние удобства, и даже все чаще и чаще употребляем термин «медиевист» для обозначения такого историка, который специализировался на изучении средних веков [173]. Если известный период западноевропейской истории, «время перехода от средних веков к новому времени», принято называть «возрождением» (или ренессансом), то и это — опять-таки название условного происхождения, т. е. имя, как имя, простой знак, позволяющий нам отличать одну индивидуальность (в данном случае хронологическую) от других. Большего вся эта историческая номенклатура в себя заключать не должна, и вообще можно оставаться совершенно равнодушным к традиционным именам, кого и что как в свое время назвали.

 

 

Иное дело, когда в названии усматривается особый смысл, заключающий в себе определение внутренней сущности вещи, когда "nomen — omen", когда собственное имя делается общим понятием, становится на место научного термина. От номенклатуры со всеми её случайностями и условностями мы переходим к терминологии, которая должна отличаться точностью, определенностью и внутреннею содержательностью. «Возрождение» в смысле названия определённой эпохи — одно, возрождение с нарицательным значением — другое, как и прочие термины, наприм., общественное брожение, культурное движение, историческое течение и т. п. [174] Вот если иметь в виду такие термины с действительным (или предполагаемым) научным содержанием, то никак нельзя оставаться равнодушными к этим словам, за которыми должны скрываться те или другие понятия.

Одно из больших преимуществ естествознания (с математикою) сравнительно с гуманитарными и социальными науками, в том числе и историей, заключается в том, что терминология и в математике, и в физике, и в химии, и в, физиологии и т. п. отличается большею определенностью и большим однообразием при употреблении, нежели в науках, изучающих духовную природу человека и мир человеческих отношений. Раз понятие получило своё определение, к нему приурочивается и известный термин, нередко взятый не из обыденной речи, а нарочно придуманный, как технический термин для обозначения какого-либо явления, процесса и т. п. Научный термин срастается с научным понятием, чем исключается возможность одно и то же называть различно или одно и то же слово употреблять в различных смыслах.

 

 

Не то наблюдается в гуманитарных и социальных науках, в которых часто можно находить настоящий терминологический хаос, по истине терминологическую анархию. В своем месте мною уже была отмечена двусмысленность самого слова "история" [175], что бывает причиною немалой путаницы понятий. Историей мы называем и изучение прошлого, и само изучаемое прошлое, а в обоих смыслах, кроме того, имеем в виду то изучение прошлого или самое прошлое чего бы то ни было, то лишь определенных явлений в жизни человечества. Даже тогда, когда под историей мы разумеем изучение определенного содержания, мы одним и тем же именем исторической науки одинаково обозначаем и исследование источников, из которых узнаём о прошлом, и исследование самого этого прошлого, как будто исторические источники и историческая жизнь — одно и то же и изучаются совершенно одинаково. И прилагательное "исторический" употребляется нами в довольно-таки различных смыслах: в значениях, именно, или свойственного исторической науке (говоря о методе), или служащего материалом для истории (говоря об источниках), или уже вообще отошедшего в прошлое, или имеющего особое значение в прошлом, или имеющего свою историю и т. п. Мы безразлично говорим об "исторической работе русского народа"., создавшего великое государство и своеобразную культуру, и об "исторической работе" какого-либо ученого в смысле отдельного научного труда. "Война и мир" Толстого для нас "исторический роман", поскольку изображает известную историческую эпоху, но и роман Чернышевского "Что делать" можно назвать историческим, в другом только смысле, как сделавшийся таковым по своему значению во времени своего появления в свет.

 

 

Историческое может быть и бывает синонимом и генетического (напр., объяснения), и традиционного, имеющего корни в прошлом (напр., происхождения) и т. д., равно как и противополагаться оно может весьма различным понятиям.

Мы видели, что и такие научные термины, как культура или прагматизм, имеют у историков далеко не одинаковый смысл, первый — то более широкий, то более узкий, второй — даже совсем несходные между собою значения — искания причин и следствий, практического наставления, изучения событий [176]. Сколько недоразумений порождается на этой почве неопределенности и многозначимости таких терминов и при чтении книг, и при слушании лекций, и при обмене мыслей между лицами, занимающимися историей.

Подобных примеров можно было бы набрать много и привести немало случаев взаимного непонимания среди самих историков из-за необработанности исторической (или историологической) терминологии. Одно и то же мы так часто называем разно и те же самые слова употребляем в разных смыслах, что этого часто и не подозреваем. Под необычным термином мы иногда не узнаём хорошо известного нам понятия, а под термином обычным нередко не находим того, что сами под ним понимаем [177]. Одна из задач теории истории была бы прекратить эту анархию, вывести из этого хаоса, а одним из лучших средств для достижения такой цели были бы и большее внимание со стороны историков к общей теории их науки, и более частый между ними обмен мыслей по историко-теоретическим вопросам.

 

 

 

[1] Напр., в своей "Методологии истории" (СПб. 1910, вып. I, стр. 46), А. С. Лаппо-Данилевский отмечает, что „Основные вопросы" писались „в то время, когда чисто логическое различие между двумя познавательными целями науки паи точками зрения - обобщающей и индивидуализирующей — ещё слишком мало было выяснено в литературе. Это, в общем, верно, хотя самое различие и было мною указано, так как о нем, говорил ещё Огюст Конт. Отмечу ещё сам, что в то время не было также и литературы в духе экономического материализма (ср. ниже, стр. 3).

[2] Большой том в 627 стр.

[3] Эти курсы читались мною "для желающих", т.е. вне общего плана факультетского преподавания с 1891 по 1898 гг. Проспект одного из таких курсов (1897—8 г.) был мною напечатан.

[4] В «Историко-философских и социологических этюдах», имевших два издания (1895 и 1899 гг.), и в первых двух томах «Собрания сочинений» (1911 и 1912 гг.).

[5] Проф. Бернгейм. Введение в историческую науку. М. 1908.

[6] В этом смысле А. И. Введенский правильно на заглавном листе своего курса поставил: "Логика, как часть теории познания" (СПб., 1912).

[7] См. в названной здесь книге главу X.

[8] Основные вопросы философии истории, кн. I, гл. 2. Впрочем, и Вундт в этом отношении не особенно отличается от Милля и Бэна. Логика Зигварта существовала уже в семидесятых годах, но в своем отделе об историческом знании не соответствовала тогдашнему обобщающему направлению.

[9] W. Windelband. Geschichte und Naturwissenschaft (1894).— H. Miclcert. Die Grenzen der naturwissenschaftlichen Begriffsbildung (1896) и Kulturwissenschaft und Naturwissenschaft (1896).— (r. Simmel. Probleme der Geschichtsphilosophie.

[10] См. в Логике А. И. Введенского указание на то, что "среди учащихся... под влиянием Виндельбанда и Риккерта… нередко встречается мнение, будто бы окончательной целью истории служить само же единичное", стр. 80.

[11] См. о нем мою статью в XVII т. "Исторического Обозрения".

[12] Образец этого мы находим в довольно известных учащимся "Лекциях по всеобщей истории" бывшего харьковского профессора М. Н. Петрова.

[13] О том, как и где началось преподавание социологии к концу XIX в., см. в специально этому посвященной главе "Введения в изучение социологии".

[14] В первом издании текст книги занимал 856 стр., во втором — 610, в третьем — 446.

[15] Henri Berr в книге „La synthese en histoire" (стр. 39) пишет: „il ne faut pas faire table rase du passe, et l'histoire des systemes serait la premiere partie de la tache que nous cherchons en ce moment a preciser... Tout en voulant reagir contre la philosophie de l´histoire, nous protestons contre le dedain ou l'indifference de beaucoup d'historiens a l'egard des anciennes philosophies de l'histoire".

[16] Тот же автор говорит ещё (стр. 260): c'est travailler a la synthese que de faire l'histoire des conceptions historiques, que de chercher a degager, de ce long et multiple effort, les resultats acquis et les hypotheses vivaces.

[17] A. Fouillee. L'avenir de la mêtaphysique fondée sur l'expérience (1889), стр. 129 (§ под заглавием "Difference entre la methode de concialition, la méthode hégélienne et la méthode reclectique").

[18] Греч. — выбирать, отбирать.

[19] Читая уже называвшуюся выше книгу Л. Берра, я с сочувствием отчеркнул следующее место в предисловии к ней "се n'est pas l'originalité que j'ai cherchée ici. Je me suis efforce, comme il convenait en matiere de science, non de créer une theorie neuve de l'histoire, mais de critiquer, d'utiliser, de faire aboutir les theories anterieures" (стр. Х). Курсив мой; его цель обратить внимание на то, что именно это и есть путь науки — подвергать критике разные теории, отбирать в них приемлемое и подводить под этим итоги.

[20] Письма к учащейся молодежи о самообразовании. — Беседы о выработке миросозерцании — Мысли об основах нравственности.— Мысли о сущности общественной деятельности. — Идеалы общего образования.

[21] А. И. Введенский. Логика, как часть теории познания (1912), стр. 13—14.

[22] См. мою статью об этом в I томе "Собрания сочинений" и ниже.

[23] О. В. Ф. И., кн. И, гл. 5.

[24] См. мою статью об этом в I томе "Собрания сочинений" и ниже.

[25] О. В. Ф. И., кн. И, гл. 5.

[26] О. В. Ф. И. Так обозначена была одна из частей этой книги.

[27] См. статью мою "Теория личности П. Л. Лаврова", перепечатанную во II томе "Собрания сочинений".

[28] В статье своей "Два новых немецких историографических труда" (Журн. Мин. Нар. Просв., за 1911 г., № 1) я отметил, что несколькими и немецкими составителями историографических указателей, в которых говорится и о русской истории, не названы, напр., ни Соловьев, ни Ключевский. Напрасно мы стали бы искать указаний на русские исторические труды — и у Бернгейма или Берра.

[29] Стр. VIII — XIX второй части указанного тома.

[30] В корне греч. слова ίστορίά мы имеем ίδ с значением видеть (лат, videre) и выдать, откуда ίστωρ — сведущий, знающий, знаток, ίστρέω — разузнаваю, расследываю, расспрашиваю (и рассказываю), и ίστορίά.

[31] Кареев Н.И. Из лекций по общей теории истории. Теория исторического знания. Часть I. СПБ.: Типография М.М. Стасюлевича, 1913. С. 43.

[32] Бернгейм в "Lelirbuch der historischen Methode" под ме-тодолог1еГг разумеет общее учение о существе (Begriff und Wesen) метода какой-либо пауки, относя вытекающие из него отдельные приёмы (methodischen Grundsatze und Kunstgriffe) к области методики. Lehrbuch, стр. 158. У нас принято, — как это, между прочим, отмечено в "Логике" А. И. Введенского (стр. 123),— называть методикой какой-либо науки учение о методах её преподавания.

[33] О связи, интересующей нас научной дисциплины с теорией познания см. G. Simmel. Die Probleme der Geschichtsphilosophie (2 изд. 1905). Эту свою книгу автор сам определяет, как "eine erkenntnistheoretische Studie", в которой рассматривается проблема: "wie aus dem Stoffe der unmittelbaren, gelebten Wirklichkeit das theoretische Gebilde werde das wir Geschichte nennen". В технических приемах исторической науки он видит орудия, имеющие значение для достижения познавательных целей лишь на почве логических и психологических предпосылок.

[34] Кареев Н.И. Из лекций по общей теории истории. Теория исторического знания. Часть I. СПБ.: Типография М.М. Стасюлевича, 1913. С. 47.

[35]

[36] Очень обстоятельное (более, нежели на двух печатных листах) опровержение принадлежности истории к искусствам, а не к наукам есть в специальном § (das Verhältnis der Geschichte zur Kunst) книги Бернгейма "Lehrbuch der historis hen Methode". Если речь идет о художественности изложения научных результантов, это не касается существа дела и совершенно так же относится, кроме истории, к другим наукам. Соображение о том, что средства исторических исследования и репродукции имеют художественную природу, заключаясь в фантазии, опровергается тем, что роль воображения в науке существенно отличается от таковой в искусстве, ибо в первом случае оно связано с известными данными и с методологическими правилами связывания этих данных. Наконец, объявление истории искусством особого рода на том основании, что она занимается не общими понятиями и законами, а наглядною передачею единичных действительностей, оспаривается с точки зрения нахождения историей закономерностей между единичным и причинною связью развития, чем искусство не занимается. Смешение научной и художественной задач Бернгейм справедливо считает вредным.

[37] А. Шопенгауэр. Мир как воля и представление, стр. 536. Шопенгауэр высказывался в том смысле, что история – предмет, почти недостойный серьёзного и трудного изучения со стороны человеческого духа.

[38] Новая терминология принадлежит немецкому философу В. Виндельбанду, употребившему его в своей речи "История и естествознание", произнесенной в Страсбургском университете в 1894 г.; см. её перевод в "Прелюдиях" Виндельбанда, сделанный С. Франком (1904); интересующее нас место находится на стр. 320 этого перевода. Другой немецкий философ, Г. Риккерт, в своей „Философии истории" (см рус. пер. С. Гессена. 1908) различает "генерализирующий и индивидуализирующий" методы (или понимания действительности), о чем стр. 19 и сход. рус. перевода. При этом он указывает на применение генерализирующего метода в науках, формулирующих законы" (стр. 59, 64 и др.). G. Simmel в книге "Probleme der Geschichtsphilosophie" тоже стоить на точке зрения "принципиальной двойственности историко-фактического (historische-tathsachliehen) знания и знания законов" (стр. 95—96 и 136— 137 по 2 изд.). В русской литературе, см. первый выпуск "Методологии истории" акад. А. С. Лаппо-Данилевский), усвоившего терминологию Виндельбанда и защищающего идиографичность истории. Решительным противником "чистой идеографичности истории" выступает, проф. А. И. Введенский в своей "Логике, как части теории познания" (1912), стр. 90—91. Ср. о его взглядах на научное значение истории ниже, стр. 77. Я здесь воздерживаюсь от разбора взглядов названных писателей и нарочно обхожу молчанием то, что они говорят об истории по сравнению с естествознанием.

[39] Поэтому нельзя не согласиться с Зиммелем, когда он говорит, что если "кто-либо склонен давать титул науки только узнанным законам, отказывая в нем установлению фактов (Thatsachenfeststellung), без которых те никогда не могли бы дать изображения действительности, то это простой словесный спор (eine behanglose Eifersucht auf Worte)". „Действительность, прибавляет он, ставить перед нами два обособленных вида проблем, которые важно разрешать, а не, так или иначе, титуловать". Die Probleme der Geschichtsphilosophie, стр. 96.

[40] Отсюда одно соображение против права истории называться наукою, не заключающее, однако, в себе отрицания научности истории. "Нет таких фактов,— говорить французский историк Сеньобос — которые были бы историческими по своей природе, как это бывает с фактами физиологическими или биологическими". Это суть факты прошлого, а не настоящего, но «принадлежность к настоящему или прошлому не есть различие внутреннего характера, присущее природе факта; это — различие положения, которое он занимает относительно наблюдения... Итак, заключает названный автор, фактов, исторических по природе, не существует, есть факты исторические только, но положению. Историческим будет всякий факт, который мы не можем более наблюдать непосредственно, так как он перестал существовать. Исторического характера, присущего фактам, не существует, есть только исторический способ, которым мы познаем их. История не наука; она только особый процесс познавания". Ш. Сеньобос. Исторический метод в применении к социальным наукам (1902), стр. 4 — 5.

[41] Бокль. История цивилизации в Англии (и863), т. I, стр. 2.

[42] А. А. Чупров. Очерки из теории статистики (и909), стр. 20 и след. Обращаю внимание читателя на эту книгу, в которой он так же, как и в "Методологии истории" A. С. Лаппо-Данилевского (ст. выше), найдем сопоставление и сравнение идеографии и номографии (термин А. А. Чупрова). Исходный пункт автора в области общей теории науки находится в различении, сделанном Риккертом, между двумя категориями наук (ср. выше, стр. 64), причем Риккерту (и Виндельбанду) он ставить в заслугу "ликвидацию предрассудка, будто идеографическое знание имеет низшую научную ценность по сравнению с номографическим", стр. XXXV.

[43] Там же, стр. 55.

[44] Там же, стр. 88. По всему вопросу о групповых понятиях см. ещё Г. Риккерт. Философия истории (1908), стр. 43 и след.

[45] Проф. А. И. Введенский в своей "Логике, как части теории познания", особенно настаивающий на том, что наука „стремится главным образом к доказательству общих суждений", и оправдывающая это стремление задачею науки выяснять заколы явлений и причины, производящие движения (стр. 84 и след.), решительно высказывается против „чистой идеографичности истории" (стр. 90 — 91). По его мнению, и в истории важнейшую роль играют общие суждения" (стр. 88 и след.), поскольку она исследует причины, узнать же причину события "значить узнать то, повторение чего всегда приводит к повторению этого события, т. е. доказать общее суждение". Кроме того, он думает, что и история должна открывать законы изучаемых ею явлений или, по крайней мере, "давать почувствовать эти законы". Наконец, и материалы для истории устанавливаются с помощью общих суждений, ибо при восстановлении прошлого "приходится пользоваться суждениями... высказывающими общечеловеческие свойства". В другом месте он также говорит что "наукой можно называть только такие (исторические) работы, которые не ограничиваются лишь единичными и частным, но или доказывают общие суждения, или, по крайней мере, объясняют ими единичное и частное". Впрочем, в виде уступки он готов называть наукой и такие работы, в которых с помощью источников только доказывается правильность частных суждений, поскольку "характерным признаком науки служить употребление доказательств" (стр. 223). Это уже некоторая уступка.

[46] Греческое слово μέθοδoζ; состоит из предлога μετά, имеющего довольно разнообразные значения, и сущ. όδόζ, что значить дорога, путь, шествие, средство. По-русски метод называется иногда приёмом, с тем, впрочем, различием, что под методом разумеют иногда и совокупность однородных приёмов, а не один только какой-либо приём, тогда как под приёмом, всегда только один какой-либо способ. Только этим различением можно ещё оправдать часто у нас встречающееся выражение "методологические приёмы", собственно, заключающее в себе тавтологию.

[47] О. В. Ф. И., кн. I, гл. 4.

[48] Там же, кн. I, гл. 3.

[49] Наприм., см. Langlois et Seigndbos. Introduction aux etudes historiques. Первая же фраза в этой книге гласит: "l'histoire se fait avec des documents".

[50] От греч. εύρίσχω, что значит нахожу и в особенности нахожу искомое, отыскиваю, открываю. Термин этот, употребляемый и не в этом еще смысле, вообще не привился, хотя, наприм., и Langlois et Seignobos ставят в скобках слово "heuristique" при заголовке "La recherche des documents"

[51] Annales от лат. annus, год.

[52] Название хроника происходить от греч. слова время.

[53] В древней Руси был очень популярен так называемый "хронограф", существовавший в разных редакциях и вобравший в себя, если так можно выразиться, немало всяких отдельных сказаний.

[54] Нужно, конечно, отличать такие "повести" от известного вида литературных произведений, а также от "Повести временных лет", как озаглавлен древнейший русский летописный свод.

[55] Наприм., такую эпоху представляет собою наше смутное время, которому посвящена диссертация проф. С. О. Платонова "Древние русские сказания и повести о смутном времени, как исторический источник" (1897).

[56] Этому предмету, посвятил покойный В. О. Ключевский одну из первых своих работ под заглавием "Сказания иностранцев о Московском государстве" (1866).

[57] От греч. слова "жизнь"; иногда слово "жизнь" прямо и стоить в заголовки произведения.

[58] От греч. слова "святой".

[59] В русской литературе есть известный труд Ключевского "Жития святых, как исторический источник".

[60] Откуда обозначение вспомогательных дисциплин у французов, как "sciences ancillaires" или "satellites".

[61] Проф. И. А. Бодуэн-де-Куртенэ в книге "Об отношении русского письма к русскому языку" (1912) указывает, что начало палеографии дало рассмотрение и сравнение различий, существующих в почерках, как индивидуальных, так и коллективных" (между прочим, свойственных известным эпохам), но что первая часть термина ("палео"-) „наводит на ложное предположение, будто можно заниматься изучением только старинных рукописей, игнорируя современные и вообще более новые" (стр. 21). Самое слово "палеография" составлено из греческих слов; «старый», «письмо».

[62] От слова «надпись».

[63] От слова «черепок», глиняная дощечка, откуда и название остракизма, приговора к изгнанию из отечества в результате подачи голосов на черепках.

[64] Слово «диплом» (от греч. «нечто сложенное вдвое») обозначал у римлян всякий документ, снабженный официальною подписью и печатью. В XVII в. на Западе оно стало обозначать официальные исторические документы, или акты, обращение к которым в международных отношениях и послужило основатель для возникновения термина "дипломатия".

[65] От греч. «печать».

[66] От старинного немецкого "Herald" (= Heeralt, старый воин), герольд: в средние века герольды на турнирах описывали гербы рыцарей в доказательство права их принимать участие в этих состязаниях. Умение разбираться в гербах и послужило основанием особой "науки".

[67] От греч. «монета».

[68] См. Ж. Ростовцев. Римские свинцовые тессеры. 1903.

[69] К вспомогательным наукам некоторые историцисты относят еще географию, генеалогию, библиографию и т. п., но география имеет самостоятельное значение, историческая же география входит в состав самой истории, а генеалогия

[70] Греч. «разбирающий, способный решать, произносить приговор» первоначально обозначало искусство судить о языке и о словесных произведениях (литературная критика). Историческую критику делят на внешнюю (critique externe, aussehe Kritik) и внутреннюю (critique interne, innere Kritik) с подразделением каждой на разные виды, смотря но целям, какие ставят критик каждой категории источников, но и в определении отдельных видов этой критики, и в их классификации авторы исторических методологий между собою не сходятся. Не вдаваясь в подробности, можно внешнюю критику отнести к подлинности исторических источников, внутреннюю — к их достоверности.

[71] Аналогичный подлог был сделан собирателем болгарских песен Верковичем, который в 1883 г. издал сборник песен под названием "Веда словена", в котором встречается масса мифологических реминисценций из эпохи появления арийцев в Индии, или так называемой ведической эпохи.

[72] Сам этот документ вошел в состав Лже-Исидоровых декреталий, тоже подложных.

[73] Разыскания о древнейших русских летописных сводах. 1908. Такие работы можно подвести по французской терминологии под категорию "critique de provenance" (критики происхождения), как критику собственно текста под категорию "critique de restitution" (критики восстановления).

[74] Все только что сказанное имеет отношение большею частью к внешней критике, а то, что говорится дальше, подходить преимущественно уже под понятие критики внутренней.

[75] Сравнение задачи исторической критики с задачею судебного следствия см., напр., у Бернгейма (Lehrbuch, стр. 429). Отличие исторической критики от судебного приговора заключается лишь в том, что в суде довольствуются по отношению к подлинности документов ответами: "да" или "нет", а в научных вопросах может быть и третий: "не знаю". Об этом см. Ш. Сеньобос. Исторический метод, стр. 31. Отсюда классификация утверждений, как невозможных, сомнительных и не внушающих сомнений, стр. 61.

[76] Ссылаясь на книгу А. Ону "Выборы 1789 г. во Франции и наказы третьего сословия с точки зрения их соответствия истинному настроению страны" (1908).

[77] Для примера сошлюсь на громадное исследование проф. Н. Ж. Бубнова "Сборник писем Герберта по рукописям, как исторический источник" (1888 — 1889): в этом исследовании устанавливается хронология писем Герберта (впоследствии папы Сильвестра II), оставившего большую переписку, из которой историк почерпает массу известий из конца X века.

[78] О значении критики Сеньобос: "Критика не может ничего прибавить к общей массе доказательств, она может только урезать воображаемые доказательства; критика дает только отрицательный результат"... Она "противоречит нормальному складу умственных способностей человека, и верить тому, что говорят, есть прирожденная склонность человека... Критику надо применять во все моменты исторической работы; необходимо это противоестественное течение мысли превратить в органическую привычку". Исторический метод, стр. 25 и 28.

[79] В этой области возникла даже особая научная дисциплина под названием "герменевтики" («искусство изъяснения»): это — учение о способах объяснения текстов по возможности ближе к тому смыслу, который в них вложен самим автором. В особенности этот термин всегда употреблялся в применении к объяснению библейских текстов. Иное название герменевтики — "экзегетика" (от греч. «экзегеза», изъяснение). Прибавлю, что термину "интерпретация" авторы исторических методологий придают не всегда одно и то же значение (напр., у Ланглуа и Сеньобоса более тесное, у Бернгейма более широкое).

[80] Самый термин "скрытые факты", — равно как и понятие, и определение скрытого факта, — я, сколько помнится, встретил в пер вый раз в книге покойного С. А. Муромцева "Очерки общей теории гражданского права" (М. 1877. Ч. I), в которой есть целая глава "об исследовании скрытых исторических фактов в применении к теории гражданского права" (стр. 53—122). Ссылаюсь на эту главу в виду того, что в ней обстоятельно разработан вопрос, часто совсем обходимый молчанием в методологиях истории.

[81] Муромцев особенно подчеркивал роль общих соображений в этом деле, говоря, наприм., что "заключение о скрытом от нас историческом факте... всегда покоится на выводах из некоторых общих предложений, которых качества, — прибавляет он, — отражаются на достоинстве заключения" (стр. 49). В другом месте он подчеркнул, что здесь все дело не в выводе общего закона, а в познании единичного исторического явления. Своеобразный логический процесс, названный у него исследованием скрытых фактов, по его же словам, "не стремясь обогатить науку познанием того, как происходят исторические события, имеет целью раскрыть, что именно произошло во время и в месте, скрытых от наблюдения историка" (стр. 103).

[82] "Factum" значит по-латыни сделанное, содеянное и, конечно, предполагает кого-либо, кто нечто данное совершил, но с течением времени слово это приобрело, так сказать, более безличное значение того, что произошло, что было, что имело место. Чума в Афинах во время пелопонесской войны, извержение Везувия, по губившее Помпеи и Геркуланум, лиссабонское землетрясение 1755 г. и т. п. могут быть названы фактами, хотя и не были содеяны какими-либо людьми.

[83] Geschichte, это — то, что происходить (gescheit) или происходило (geschehen ist).

[84] Первоначально имелись в виду лишь воинские подвиги.

[85] Греческое πράγμα, одного корня с глаголом πρασσώ — совершаю и с существительным πραξίζ — дело, занятие, поступок, имеет довольно разнообразная значения, основным из которых является понятие сделанного дела. Различные значения имеет и прилагательное πραγματίχσζ (занимающейся, деловой, опытный, сведущий и т. п.). Более частное значение обоих слов, это — "государственные дела" и „занимавшийся государственными делами". Что касается до сочетания слов "прагматическая история", то оно впервые встречается у греч. историка II в. до Р. X. Полибия (кн. I, гл. 2) и обозначает, как раз то, что в его истории речь идет о государственных делах. Позднее этот термин стали понимать в смысле поучающей истории (ср. die lehrhafte Geschichte у Бернгейма), хотя Полибий, собственно, такую историю называл иначе, а именно "аподиктическая (доказывающая, высказывающая мнение) история". По-видимому, отожествление прагматизма с наставительностью ведёт начало от Köhler (De historia pragmatica, 1714): у него истории, рассказывающей голые факты, противополагается такая, "которая научает (instituit) читателя, чему полезному он должен следовать и чего вредного избегать в гражданской жизни". В этом последнем смысле родоначальником прагматической (поучающей) истории стали считать Фукидида, но так как в его изложении начали обращать особое внимание на заботу о нахождении причин событий, то иные прагматизм и усмотрели именно в этом последнем приеме Фукидида. Пора вернуть термину значение, приближающееся к первоначальному и тем устранит довольно-таки произвольное его употребление. (Вообще я мог бы здесь привести целый ряд неодинакового толкования выражения "прагматическая история").

[86] Если бы слово "factum" сохранило свое первоначальное значение содеянного (кем-либо), прагматическую историю можно было бы назвать фактическою, но дело в том, что слово „факт" приобрело более широкое значение бывшего вообще; ср. прим. на стр. 138.

[87] Известный русский социолог П. Л. Лавров предлагал называть культурою данное бытовое состояние, а цивилизацией процесс развития культуры, в смысле её перехода с одних ступеней на другие, но это предложение, к сожалению, не обратило на себя внимания. См. его работу "Цивилизация и дикие племена".

[88] Нельзя также не пожалеть, что у нас, особенно среди той части учащейся молодежи, которая специально историей не занимается, большою популярностью пользуется мысль о какой-то особой "истории культуры", отличной от "простой" или "обыкновенной" истории, хотя под симпатичным термином обыкновенно понимаются очень разнообразные вещи.

[89] Термин стоит еще в связи со словом "cultus" в довольно различных смыслах и богопочитания (культа), и заботы о своем духовном развитии (cultus animi) или об удобствах жизни (cultus vitae).

[90] Это разделение исторических фактов на прагматические и культурные мы найдем — с другими только названиями — у разных историцистов. Наприм., Bourdeau в "L'histoire et les historiens" (1888) первые называет событиями (evenements), вторые — функциями (fonctions), в смысле "отправлений