Экскурс: Языкоговорение (глоссолалия).

 

В 1 Кор 14 мы находим самое наглядное в Новом Завете изображение феномена«языкоговорения» – хотя многое остается неясным. Экстатические феномены были широко распространены в античной религиозности. Самый известный пример – пифия в Дельфах. В столичном Коринфе, куда стекались всевозможные религиозные идеи и течения, коринфяне сталкивались во время религиозных праздников и процессий с различными экстатическими явлениями. Этим можно объяснить в известной степени высокую оценку в церкви языкоговорения, которое очевидно могло производить большое впечатление и на внешних. Это для нас тем менее удивительно, что и сегодня странные и таинственные феномены часто вызывают острый интерес.

Ветхому Завету также не чужды такие феномены, когда, например, Числ 11,24-30 рассказывает о том, как семьдесят старейшин народа пришли в пророческий восторг (ср. также Ис 28,11; Иоиль 3,1-5). В Завещании Иова, иудейском писании из 1-го в. по РХ, мы читаем об одной из дочерей Иова: «И она обрела другое сердце, так что она больше не помышляла о земных вещах. Она вдохновенно говорила на ангельском языке и воссылала Богу песнь, подобную ангельскому пению» (Test Hiob 48,2f). В Коринфе были члены церкви, которые во время богослужения впадали в подобное религиозное исступление, экстаз. Это было самозабвенное, обращенное к Богу лепетание или пение в нечленораздельных звуках и выкриках. Всё это считалось особенно интенсивным переживанием близости Божией. Присутствие Духа казалось ощутимым столь сильно, что замирало сердце и спирало дыхание. Уже к концу 1-го в. Лука, очевидно, не имел личного опыта встречи с таким феноменом. В Деян 2,4-11 он понимает глоссолалию так, будто люди из всех народов понимали проповедь во время Пятидесятницы на их собственных языках.

То, что сегодня практикуется как «языкоговорение» в пятидесятнических или харизматических общинах, вряд ли тождественно тому, что тогда испытывали коринфяне. Для нашей дискуссии с эзотерическими религиозными течениями полезно посмотреть на то, как тогда Павел обошелся с феноменом языкоговорения. Экстатические феномены в Коринфской церкви он серьезно принимает как выражение аутентичного религиозного опыта. Он и сам претендует на обладание такими дарованиями (14,18). Он совершенно четко увещает церковь не запрещать языкоговорение (14,39).

И все же он не скрывает своего скепсиса и сдержанности. Всякий опыт встречи с Богом, сколь бы интенсивным он ни был, доказывает свою подлинность верной и постоянной любовью в будничной жизни (гл.13). Далее он поставит прежде всего критический вопрос, способствует языкоговорение более религиозному идеализму или единству общей жизни в церкви. Для него решающий критерий – служение созиданию церкви, совершенствование общения в ней. Религиозный индивидуализм и даже эгоизм сам по себе противоречив и абсурден.

 

Говорящий на языках думает, что он проникает в таинственную, не выразимую словами действительность Божию. Павел возражает двояким образом: такой экстаз отворачивается от ближних; его проявления остаются непонятными (14,2). Павел усматривает законный повод для критического вопроса, не является ли такой экстаз, выставленный напоказ перед церковью, эгоистическим самоуслаждением (14,4). Обращение к Богу при отвращении от людей, при исключении тех, кто не имеет дара языкоговорения, - это в глазах Павла абсурд.

Пророчеству он однозначно придает более высокий ранг. Пророческая речь понятна всем, она утешает других, воодушевляет их, совершенствует их веру, она увещает, т.е. указывает верный путь. Содержание пророчества воодушевляющий, утешительный совет и увещание, дающее церкви правильное направление. Пророчество скорее всего можно было бы сравнить с сегодняшней проповедью, но при этом нельзя забывать об экстатическом элементе пророчества. Пророк способен передать церкви совет именно как весть свыше, которая захватывает людей и открывает им новые горизонты и возможности. Павел полагает, что таким пророческим даром обладают в церкви многие, само собой разумеется, и женщины (ср. 14,29-31; 11,5).

Павел ни в какой мере не желает отказать коринфянам в их харизматическом богатстве. Это он совершенно ясно излагает в 14,5: их дары должны приумножаться, было бы хорошо, если бы ими обладали даже все члены церкви (ср. Числ 11,29: «о, если бы все были пророками»). Но и здесь Павел явно отдает преимущество пророчеству перед языкоговорением. Он не отказывает последнему в пользе, во всяком случае, тогда, когда экстатическая речь переводится на понятный язык. Тогда и другие в церкви могли бы вынести из нее пользу для себя. Кто желает принести пользу другим, должен делать это как можно понятнее. Не утруждать себя этим означает недостаток любви.

 

б. Речь в защиту понятности (14,6-12).

Кажется, что Павел тотчас хочет отказаться от уступки, сделанной в ст.5. Кто харизматически превосходит другого и при этом не заботится о понятности, тот совершенно бесполезен. Павел напоминает о своей деятельности в Коринфе. Если бы он выступил перед общиной как глоссолал, то он не принес бы церкви ничего. Нет, он говорил понятные речи и таким образом сообщил церкви откровение, дал им представление о замысле Божием о людях, о сокровенном смысле человеческой жизни. Он открыл для них знание, знание того, что принятие на себя креста, мужественное стояние в этой жизни есть условие для завершения жизни в Боге, условие, которое нельзя харизматически перепрыгнуть. В церкви он говорил как пророк, открывая ей утешительную и указующую путь силу слова о Кресте. Он сообщил её христианское учение, ввел ее в основы христианской веры и жизненной практики. Всё это гораздо будничнее, не столь блестяще и менее сенсационно, чем языкоговорение. Но это было способно намного прочнее сформировать жизнь на долгое время.

Не без легкой иронии и юмора Павел приводит два очень убедительных сравнения из музыки и военного дела. Если музыкальные инструменты будут производить лишь неясные фальшивые звуки, то никто не поймет, что играют. И если труба, сигнальный инструмент в римской армии, будет издавать лишь странные неприятные звуки, отряд вряд ли будет готовиться к бою. Точно так же непонятный лепет глоссолалов не способен затронуть церковь. Всё будет говориться на ветер: здесь Павел использует обычную римскую поговорку.

Смысл человеческого языка в понятности, в коммуникации, в информативности. Коммуникация и общение возможны только там, где владеют языком. Иначе говорящий и слушающий остаются чужаками друг другу, они как бы живут в различных мирах. Кто не владеет языковой системой другого, не может его и понять. Такие люди друг для друга как иностранцы. Павел здесь использует звукоподражательное греческое слово «варвар», которое имело пренебрежительное звучание. Внезапно в ст.12 Павел снова возвращается к коринфской ситуации: «Так и вы». Коринфяне должны заботиться о тех духовных дарах, которые помогают жизни церкви, которые соединяют людей и привязывают их друг к другу.

 

*** Проблема понятности, перевода христианской вести на язык, доступный сегодняшнему человеку, - одна из самых настоятельных задач современной церкви. К несчастью, настоятельность этой задачи многими едва ли сознаётся. Проникнуться ею – вопрос любви, не замечать или отвергать ее – эгоистично и безбожно.

 

в. Экстатическая молитва и понятная молитва (14,13-19).

 

Павел переходит к обсуждению богослужебных собраний, ибо в них заключалась проблема. Он еще раз требует (ср. 14,5), чтобы речь на языках объяснялась, ибо она должна «назидать» церковь. В 12,10.30 и в 14,27сл языкоговорение и истолкование предписывается разным лицам, но здесь иначе: глоссолал сам должен молиться о даре истолкования. Это подразумевает, что дар перевода не дается каждому автоматически. Молясь об этом даре, говорящий языками исповедует тем самым свою зависимость от Бога.

Если Павел в ст.15 резко противопоставляет: молиться Духом (духом?) – молиться умом, то речь у него не идет о предпочтении благоразумной сухости и трезвости. Он имеет в виду понятность молитвы, проявление уважения и любви к другим, которые исчезают там, где определенные люди просто выпадают из общения во время богослужения. Они входят в экстаз и удаляются от других. Для того или иного человека это может быть чудесным переживанием близости Божией, но церкви это субъективное переживание ничего не даёт. Павел добавляет параллельно построенное предложение: буду петь (прославлять) Духом (духом?), буду петь и умом. Религиозное воодушевление, даже радость не есть удел только харизматиков. Все это может быть результатом и более скромных и трезвых форм религиозного опыта.

В ст.16, в прямом обращении, Павел выступает защитником простых людей в церкви. Под «простолюдином» (греч. «идиот», т.е. «неграмотный, незнающий, неспособный») вряд ли понимается неверующий, как в 14,23, который начинает интересоваться христианской верой наподобие «богобоязненных» в синагоге. Нет, имеются в виду христиане, не сведущие в языкоговорении. Они уже не могут ответить утвердительным, соглашающимся «Аминь» на прославляющую молитву глоссолала, т.к. они эту молитву не понимают. Они не могут присоединиться к молитве, не могут согласиться с ней – признак глубинного нарушения братства! Сколь хороша бы ни была благодарственная молитва говорящего языками, сколь бы она его ни возвышала и ни вдохновляла, - а религиозного фактора глоссолалии Павел отнюдь не отрицает, - не способный к языкоговорению простой христианин не получает никакой духовной пользы от этой молитвы, он остается в полном неведении о ее смысле и содержании.

После всего сказанного поражает, что Павел в ст.18 говорит о своей способности к языкоговорению, более того, утверждает, что он в этом отношении превосходит всякого в Коринфе. Тем важнее то самоограничение, которое он возлагает на себя. В собрании общины по его убеждению такому опыту экстатической молитвы не место. Гиперболизируя, он противопоставляет: лучше пять слов умом, чем десять тысяч (= несчетно) слов в языкоговорении. В церковном собрании он не желает блистать. Здесь он предпочитает несколько понятных слов потоку экстатической речи. Только понятная речь способна ввести других в основы христианской веры. Здесь Павел употребляет греческое слово «катехизировать» (в Синод. переводе «наставить»).

Попутно мы узнаём кое-что о богатом многообразии молитвенных форм в христианском богослужении. Многое в нем было заимствовано в синагогальном богослужении: псалом (в ст.15 переведено как «петь»), гимн, благодарение, завершающее «Аминь».

 

г. Воздействие на неверующих (14,20-25).

 

Уже в 3,1-4 Павел указал коринфянам на их инфантильное поведение – вопреки их высокопарности и заносчивости. То, что они слишком переоценивают языкоговорение, по мнению Павла, показывает их полную незрелость. Они слишком увлечены и ослеплены этими необычными феноменами.

Продолжение рассуждений в стт.21-22 трудно понять. Сначала Павел цитирует текст из Исаии. Цитата не соответствует ни еврейскому тексту, ни официальному греческому переводу Септуагинты. Возможно, Павел цитирует по какому-то другому переводу. Первоначально текст Исаии говорил об иностранном языке ассирийских захватчиков. Возможно также, что Павел эти слова заимствовал из ранних христианских кругов, которые пытались так истолковать столь непонятное для нехристиан явление Пятидесятницы. В настоящем контексте 1 Кор 14 все это звучит очень критично по отношению к ситуации в церкви. Языкоговорение не приведет неверующих к вере. Но виноваты в этом не неверующие, но те коринфяне, которые его столь безмерно переоценивают.

На первый взгляд трудным представляется ст.22. Но смысл его проясняется, как только замечаешь, что ст.22а предшествует ст.23, а ст.22б продолжается в стт.24сл. Языкоговорение может воздействовать только так, что неверующие останутся при своем неверии, в то время как пророческая речь способна пробудить веру и веру же укрепить.

Это Павел иллюстрирует на одном случае, который, вероятно, частенько имел место в древней церкви: некто из неверующих или ищущих появляется во время богослужения. Тогда и синагоги были открыты для присутствия язычников. Как показывает общий контекст Павла, это имело и миссионерский смысл. Случай 1: На богослужение приходит неверующий. Вся община впадает в экстаз и говорит языками. Неверующий в смущении и испуге из этого сделает заключение, что все сошли с ума (ср. Деян 2,13). Знакомство с таким богослужением оттолкнет его или оставит равнодушным. Случай 2: На богослужение приходит неверующий и слышит пророческую речь. Он узнаёт, как христиане истолковывают свои жизненные проблемы, исходя из их веры, как они в вере находят ясные ориентиры для своего поведения. Он ощущает, насколько эта весть касается его собственных интимных вопросов, его тоски и сомнений, насколько эта весть открывает также испорченность его прежней жизни. Он приходит к болезненной мысли, что в своей жизни он полагался на ложные ценности. Становится возможным обращение: Воистину, в том, что я у вас узнал, я ощущаю Бога! В этом исполняется ожидавшееся Исаией обращение язычников (Ис 45,14; ср. Зах 8,23; Дан 2,47), которые падут ниц и благодарно исповедают присутствие Бога.

 

*** Здесь Павел изображает такой случай обращения, какой часто переживался в ранней церкви. Такое случается и сегодня, хотя, конечно, мы не смеем переносить подобный опыт, не задумываясь, в нынешнюю ситуацию. Во всяком случае, ст.24 нельзя интерпретировать в смысле такого миссионерского сверхусердия, которое болезненно ущемляет свободу другого человека. Разумеется, и Павел не ожидал от церкви, чтобы все с миссионерским рвением устремились на несчастного вошедшего, обличили и вывели на свет Божий его интимные помыслы, чтобы затем сделать тощий вывод: «Вот и тебе необходим Христос». Должно быть не так. То, что переживает неверующий, когда он заходит на богослужение, должно ему ясно свидетельствовать, что люди обеспокоены такими же, что и он, вопросами и что они в своей вере уже нашли на них ответ, наставление и уверенность, и что, наконец, они говорят о своем опыте совершенно без всякого умысла.

«Неверующий» на богослужении – сегодня это нормальное явление. Но мы его как бы намеренно игнорируем. Мы продолжаем «говорить на языках», возвышенным церковным языком. Ничего удивительного, что это привлекает не очень-то многих. Еще раз: для Павла вопрос понятности и доступности – вопрос любви.

 

д. Правила для упорядоченного богослужения (14,26-33а).

 

Теперь мы узнаём, что собственно вызвало рассуждения глл.12-14: богатая, но в то же время полная беспорядка богослужебная жизнь коринфской церкви. Читателю становится ясно, насколько кипучими, живыми и творческими были богослужебные собрания общины в Коринфе. Каждый мог привнести что-то своё: песню (псалом), поучение… Под псалмом, вероятно, подразумевается религиозная песня собственного сочинения. Здесь Павел еще раз приводит краткий каталог харизм. Все харизмы церкви во всей их пестрой полноте могут сливаться во время совместной молитвы Богу. Перечисление, разумеется, не полное. Однако спонтанность имеет и свою подчас неприятную сторону: иногда богослужение становится хаотичным, превращается в некую форму безоглядного самовыражения каждого. Павел чувствует обязанность дать некоторые правила для упорядочения собраний.

Павел весьма сдержанно относится к языкоговорению, но, тем не менее, он не исключает его из богослужения при тех ограничениях: 1. Говорить языками должны максимум трое, чтобы к вниманию церкви не предъявлялись слишком высокие требования. 2. Они должны говорить один за другим, чтобы не нарушать дисциплины. 3. Языкоговорение во время богослужения оправдано только тогда, когда есть кто-то способный растолковать – либо сам говорящий, либо другой член церкви. Если истолкование невозможно, языкоговорению на богослужебном собрании не место. Тогда следует спокойно практиковать его про себя или дома. Эти правила должны способствовать тому, чтобы и языкоговорение служило устроению церкви, а не ее расколу.

Похожие правила Павел устанавливает и для пророческой речи: выступления пророков должны быть ограничены двумя или тремя («много», т.е. «максимум» стиха 27 здесь отсутствует!). Если пророческое вдохновение будет в это время даровано другому, первый должен умолкнуть. По-видимому, в общине существовали любители длинных речей! Таким образом, откровение станет доступным всем в церкви. Но и пророчества должны подвергаться суждению церкви, в которой у некоторых есть харизма «различения духов» (12,10). Таковые должны критично и конструктивно оценивать услышанное. Критерий такого различения – согласие с основными принципами вероучения (ср. Рим 12,6), но, прежде всего то, насколько пророчества согласны с принципиальными высказываниями об Иисусе Христе (12,3). Цель пророчеств – совершенствование церкви, ее возрастание и укрепление в вере.

Но можно ли вводить в рамки каких-то правил свободное откровение Божие? На это отвечает ст.32. Откровение, получаемое пророком спонтанно и свободно. Однако пророк может контролировать свою потребность высказаться. Он должен включить себя в общину и ее порядок. При этом речь идет вовсе не о косном принципе порядка, но о мире, как это показывает ст.33а. Речь идет о счастливом общении друг с другом в церкви, том общении, которое имеет свое основание в Боге. Можно было бы ожидать, что Павел здесь назовет Бога Богом порядка. Но он называет Его Богом мира. Это звучит как заключительное замечание.

 

е. Женщины должны молчать (14,33б-36).

 

Данный отрывок относится к самым спорным в посланиях апостола Павла. Внимательно взглянем на то, о чем он говорит. Прежде всего, текст ссылается на то, что во всей церкви было общепринято, чтобы женщины во время богослужения молчали. Ст.36 разъясняет адресатам, среди которых, по-видимому, можно было опасаться остатков сопротивления, что они не должны вести себя как-то по особенному и идти против всеобщей практики. Христианская весть вышла не от них, так, чтобы они наподобие первообщины могли устанавливать правила для других. Они также не единственные, до кого эта весть достигла. Таким образом, есть все причины, чтобы они подчинились практике всей церкви.

Само по себе распоряжение совершенно ясно. В ст.34 дважды повторяется, что женщины во время общих собраний не имеют права говорить. Они должны подчиняться. Обосновывается это ссылка на закон Моисея. Обычно указывают на Быт 3,16, хотя там о молчании женщины ничего не говорится. Более вероятно, что здесь намек на иудейский обычай, согласно которому женщина может принимать лишь молчаливое участие в храмовых и синагогальных богослужениях, что обосновывалось из Торы. В качестве еще одного аргумента текст ссылается на господствующий обычай (ст.33б). Сегодня особенно любопытно звучит для нас замечание о том, что женщины должны спрашивать дома своих мужей, если они желают чему-нибудь научиться. То, что в церкви пребывают также незамужние и вдовы, здесь как-то остается без внимания.

Это место стоит в очевидном противоречии к 11,4сл, где Павел, как о чем-то само собой разумеющемся, говорит о том, что женщины и мужчины в церкви пророчествуют. Очень далеко отстоит это место и от программного заявления о равенстве мужчин и женщин в Гал 3,28. Как мы должны объяснить это противоречие? Тем, что в 14,34сл речь идет только о тех коринфских христианках, которые любят вмешиваться в разговор, прерывать говорящего или обожают спорить? Но об этом ничего не сказано в тексте. Напротив, начиная с 14,2 слово «говорить» употребляется исключительно в смысле пророческой речи или языкоговорения. Может быть, здесь речь идет не о богослужебных, а об организационных собраниях церковного руководства, - а это было делом мужчин? Об этом в тексте тоже ничего не сказано. Может быть, в 11,5 Павел сделал неохотную уступку, а в 14,34 сл выразил свое истинное мнение? И это предположение тоже вряд ли может убедить.

С давних пор существует убеждение, что стт.33б-36 в сегодняшний текст были вставлены каким-то более поздним собирателем при собирании коринфской корреспонденции Павла около 100 года. В пользу этого говорит следующее: 1. Напряжение к 11,4сл, которое в любом случае нуждается в приемлемом объяснении. 2. Тот факт, что этот текст явно разрывает ход повествования в 14 главе: ст.37 без всякого шва примыкает к ст.33а. 1 Кор 14 в целом имеет дело с темой «пророчество и языкоговорение». В этом тематическом контексте наш отрывок кажется совершенно немотивированным. 3. Очевиден факт, что эти стихи в языковом отношении («подчиняться», Еф 5,22; «позволять», 1 Тим 2,12) и по содержанию соприкасаются с высказываниями более поздних посланий (1 Тим 2,11сл и Еф 5,24). 4. Этот текст содержат все древние греческие рукописи. Но некоторые важные рукописи помещают стт.34сл в другом месте, а именно после ст.40. Вероятно, было обнаружено, что на обычном месте они тематически плохо подходят.

Гипотеза более позднего включения этого текста в послание кажется приемлемой. При жизни Иисуса женщины играли очень большую роль в Его движении. В церквах, основанных Павлом, мы также находим женщин на ведущих ролях. Это стояло в резком противоречии к обычаям мира, окружающего раннее христианство, где женщины, если отвлечься от немногих исключений, вряд ли принимали участие в общественной жизни, будучи привязанными к своим домашним обязанностям. Это общее патриархальное настроение с течением времени мало помалу стало определять и практику христианских церквей и оттеснило начальный всплеск активности женщин. 1 Кор 14,33б-36 – текст, обусловленный временем, даже если он происходит от самого Павла. Для сегодняшних дискуссий о месте женщины в церкви он вряд ли может подойти. Напротив, подходящим будет скорее текст Гал 3,28!

 

ж. Заключительное увещание (14,37-40).

Ст.37 примыкает непосредственно к ст.33а. Тот, кто исполнен Духа, увидит в написанном Павлом заповедь Господа. Павел, кажется, считался с тем, что его распоряжения относительно пророчества и языкоговорения могут встретить сопротивление. Поэтому он и ссылается на авторитет Господа. Однако не ясно, на какое слово Иисуса он мог бы здесь сослаться. Эту трудность, очевидно, ощущали уже древние переписчики: некоторые читают «заповеди Господни», некоторые – «заповедь Божия». Как и всегда, Павел считает необходимым указать тем пророкам и харизматикам, к которым он обращается, на заповедь Господа, с Которым он стоит в полном согласии. Если они этого не признают, тогда и они не будут признаны (на Суде Божием). (В Синодальном переводе неверно.) Очевидно, Павел считал необходимыми такие строгие слова в коринфской ситуации.

Стт.39сл еще раз все обобщают. Коринфяне должны ревностно стараться о даре пророчества, ибо он совершенствует церковь (ср. 14,1.3.5). Но он тотчас добавляет: не препятствуйте языкоговорению (ср. 14,26-28). Что бы ни случалось на богослужебном собрании, должно происходить благопристойно и упорядоченно. Павел здесь думает о чинном, отмеченном взаимоуважением течении богослужения, которое направлено на совершенствование церкви. Пишет он это не потому, что он был каким-то фанатиком порядка, но потому, что бьющее через край изобилие харизм грозит повергнуть церковь в хаос и беспорядок.

 

*** Оглядываясь на всю главу, можно вынести впечатление, что Павел не совсем последователен в своих суждениях. Один раз он едва ли не отвергает языкоговорение, говоря о нем с иронией и почти с насмешкой, а затем он уделяет ему место в церкви и настаивает не препятствовать ему. Может быть он не уверен в своем суждении? Или дело обстоит так, что он здесь руководствуется чутьем церковного руководителя и остерегается навязывать всей церкви свои личные предпочтения и богословски-пастырские суждения? Сам Павел не многого ожидает от языкоговорения, во всяком случае, на богослужении. Но он не считает свое личное суждение абсолютным. Он допускает многообразие образов благочестия. Но одному он, впрочем, придает самое большое значение: единству и миру в церкви. Павел очень серьезно относится к своему церковному руководству, которое может быть образцом для всех церквей и сегодня. На этом фоне некоторая неуверенность Павла представляется даже симпатичной.

 

 

Х. Воскресение Христа и христиан (15,1-58).

 

Павел переходит к последней большой теме своего послания. Поводом к ней послужила некая группа в церкви, которая отрицала воскресение мертвых (1 Кор 15,12), т.е. ставила под сомнение центральный пункт христианской веры. Эта группа могла быть тождественна той, которая утверждала, что воскресение уже произошло, и полагала, что живет уже в состоянии совершенства (4,8). При этом могли влиять также представления греческой философии о бессмертии души. Таким представлениям была абсолютно чужда мысль о телесном воскресении мертвых. Далее Павел будет особенно подчеркивать именно «телесность» воскресения (15,35-49).