Притча как литературная форма

Афористическая притча или афоризм (эти Библия — понятия взаимозаменяемы) — запоминающееся сборник высказывание, в котором кратко сформулирова- афоризмов на определенная истина. Данная жанровая фор­ма присутствует не только в так называемой вет­хозаветной "литературе премудрости", но пред­ставляет собой один из самых распространенных типов организации библейского повествования. Библию можно назвать самой афористичной книгой в мире. Английский поэт Фрэнсис Томп­сон в размышлениях о влиянии Библии на его творчество назвал эту книгу сокровищницей "...крупиц мудрости":

"Я имею в виду, — пишет он, — великое мно­жество речений, размышлять над которы­ми можно до конца дней. Конечно, это было подмечено уже довольно давно, и библейские сентенции стали в нашей культуре посло­вицами"¹.

Чтобы составить представление о художест- Примеры венных особенностях притчей, рассмотрим ряд притчей отдельных текстов. Свои обобщения я буду стро­ить на пяти примерах, преднамеренно взятых из разных книг Библии, чтобы показать распрост­раненность этого жанра в Писании.

1. "Кто любит серебро, тот не насытится сереб­ром; и кто любит богатство, тому нет пользы оттого". (Екк. 5:9)

2. "Стезя праведных — как светило лучезарное, которое более и более светлеет до полного дня". (Притч. 4:18)

3. "Ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко".

(Мф. 11:30).

¹ Literary Criticisms, ed. Terence L. Connolly (New York: E. P. Dutton, 1948), p. 543.

Библия как памятник художественной литературы

 

Притчи

поражают и

запоминаются

Простота и глубина притчи

 

4. "Что посеет человек, то и пожнет". (Гал. 6:7)

5. "Язык -— огонь... оскверняет все тело...".

(Иак.3:.6.) Сразу можно сказать, что все эти примеры легко запоминаются. Впервые прочитав или услы­шав притчу, мы не знаем, запомнится ли она нам, однако она поражает нас настолько, что мы пони­маем: ее стоит запомнить. Цель притчи — запечат­леться в памяти. По словам одного исследователя: "Выразить опыт в форме краткого рече­ния — значит высечь его, отсечь неуместное, высветить конкретные, описательные де­тали. Свести их к наиболее устойчивой фор­ме и закрепить навечно"². Как и другие литературные формы, притча стремится преодолеть клише обыденной речи посредством захватывающих и необыкновенных приемов. Для создания афоризма необходимы особые языковые навыки, отсутствующие у большинства людей. Иными словами, для созда­ния притчи нужен литературный дар, умение обходиться со словом.

Следующая особенность притчи состоит в том, что она проста и глубока одновременно. С одной стороны, притча прекрасно подтверждает мысль о том, что прекрасное может быть просто. Притча лаконична, она легко воспринимается. Пережива­ние сведено в ней к самой сути, все лишнее отбро­шено. Однако при этом в притче открываются са­мые глубины человеческой жизни, и нам никогда не исчерпать ее до конца. Речение "Кто любит се­ребро, тот не насытится серебром" только на пер­вый взгляд кажется простым. По сути, здесь два утверждения о деньгах: (1) человек не может "на­сытиться" деньгами, ибо если страсти к деньгам потакать, она растет и становится ненасытной (потому она ненасытна); (2) материальные блага сами по себе не могут принести постоянного удов­летворения глубинных потребностей человека.

Barbara Herrnstein Smith, Poetic Closure: A Study of How Poems End (Chicago: University of Chicago Press, 1968), p. 208.

Притча как литературная форма 153

Еще одна парадоксальная особенность прит­чи состоит в том, что она всеобща и конкретна, оперирует частностями и универсалиями одно­временно. Рассмотрим, как представлено част­ное в приведенных выше примерах. В них гово­рится о деньгах, свете, пути, бремени, севе и жатве, огне. Однако при этом каждая из притчей охватывает огромное множество подобных реа­лий. В притче представлено наблюдение над все­общей закономерностью, а не описание единич­ного случая. Более того, одна притча может "вме­щать" целый ряд взаимосвязанных явлений или переживаний. Афоризм "Что посеет человек, то и пожнет" имеет отношение ко многим сторонам жизни. Притча, таким образом, следует общему для искусства словесности принципу Изображе­ния общего в частном.

Большинство притчей отличает также ис­ключительная поэтичность. Значительная часть библейской "литературы премудрости" строится на принципе параллелизма. Как в стихотворных, так и в прозаических притчах нередко использу­ются средства художественной выразительнос­ти. Поэтому все, сказанное об оборотах поэтичес­кой речи в предыдущих главах, в полной мере применимо и к притчам. Несомненно, у нас есть все основания считать притчи одной из разно­видностей библейской поэзии.

Как это видно из приведенных выше приме­ров, притчи изобилуют метафорами и сравнения­ми. Целые главы Книги Притчей Соломоновых со­стоят из одних сравнений. Составители притчей предпочитают посредством изображения о'дних реалий или сфер человеческого опыта указывать на другие (символически соотнесенные с ними. Прим. ред.). Например, красота и благо праведной жизни сравниваются с восходящим солнцем. Ме-тафорой разрушительного злоречия выступает огонь. Знаменитое речение Христа: "...иго Мое благо и бремя Мое легко" строится на сочетании метафоры и парадокса. Следовательно, правила

Конкретность и всеобщность притчи

 

 

Поэтичность притчей

 

154 Библия как памятник художественной литературы

• ■' Притча — наблюдение над челове­ческим опытом

Описательные

и предписа-

тельные притчи

анализа художественных тропов в значительной мере применимы к интерпретации притчей.

Создатели притчей предлагают читателю подлинно художественные наблюдения над жиз­нью. Любой писатель должен уметь чутко и вни­мательно наблюдать за всем, что происходит в "театре жизни". Именно эта способность отлича­ет библейских учителей премудрости, "фоторе­портеров Библии", как назвал их Роберт Шорт, автор наилучшего исследования по нашей теме³.

В древнееврейском обществе существовали три духовно влиятельные группы — священни­ки, пророки и мудрецы ("хакамы". — Прим. ред.). В Книге пророка Иеремии (Иер. 18:18) с каждой из этих групп соотносится тип устного или пись­менного высказывания — закон, "слово" и совет. Существует качественное различие между зако­ном и пророческим словом, с одной стороны, и словами мудрости — с другой. Закон и пророче­ство — непосредственное обращение Бога к на­роду. Притчи хакамов — это наблюдения мудре­цов над различными обстоятельствами и прояв­лениями жизни. Их вряд ли можно считать пря­мыми нравственными предписаниями, наподо­бие Декалога.

Соотнесение притчи со всем контекстом нравственных установлений Писания позволяет определить, каким — описательным или пред-писательным — можно считать данный текст. В отличие от нравственного предписания притча есть констатация некоего общего правила, из ко­торого возможны исключения. Составитель притчи (равно как и лирический поэт) не огова­ривает этих исключений, но полагается на то, что здравый смысл удержит читателя от соблазна видеть в притче правило на все случаи жизни. Для древнееврейского мышления общий прин­цип, несомненно, важнее отдельных исключений (примером может служить утверждение о том,

A Time to Be Born — A Time to Die (New York: Harper and Row, 1973).

Притча как литературная форма

что праведный во всем, что он ни делает, успе­ет" (Пс. 1:3).

В притче зафиксирован момент прозрения. Притча как Образно говоря, притча — это всегда "момент наивысший эпифании" (откровения, прозрения). Если, как момент это иногда бывает, притча входит в состав прозрения поэтического или прозаического текста, ее следует рассматривать как обобщение основной идеи текста. По словам современного прозаика Джеймса Джойса, "момент эпифании" в худо­жественном произведении наступает тогда, когда духовное и "умное" зрение максимально точно наведено на созерцаемый предмет. Именно этот момент "собирания ума" представлен в притче, где многообразные обстоятельства и перипетии жизни сводятся в едином "словесном фокусе". Притча фиксирует момент предельной ясности и предельного душевного напряжения, миг ослепительного света.

Художественная форма притчи свидетельст- Стремление вует о тоске человечества по упорядоченности, купорядо-Афористическое мышление, собирая многообраз- ченности ный человеческий опыт в фокусе наблюдения и тем самым объясняя и объединяя его, позволяет охватить жизнь во всей ее сложности. Сколько раз доводилось нам встречать людей, посвятив­ших жизнь зарабатыванию денег и приобретению "имения", но так и не "насытившихся". В момент прозрения многие явления такого рода сводятся воедино — и рождается притча: "Кто любит сере­бро, тот не насытится серебром". Притчи — это способ упорядочить наши представления о жизни. "Сущность притчи, — пишет Норман Пер-рин, — состоит в том, что она основывает­ся на наблюдениях за естественным ходом вещей. Это — озарение, словно вспышка, вы-свечивающая извечные житейские ситуа­ции, и афористичность притчи не только указывает на то, что это — озарение, но и схватывает сам момент... Естественно, при глубокой вере в Бога притча позволяет

156 Библия как памятник художественной литературы

Притчи — вместилище

реального

жизненного

опыта

Притчи

"вырастают" из

самой жизни

 

Частота

использования

притчей

в Библии

прозревать глубины жизни, видеть, каковой она должна быть в мире, которым правит Бог и побуждает к угодным Богу поступ­кам⁴.

Больно видеть, как библейские притчи низво­дят до собрания житейских сентенций только по­тому, что в них нет категорической обязательно­сти, свойственной моральному предписанию. Как верно заметил Кольридж, "максима есть вывод из наблюдений над сущностью вещей"⁵. Притчи правдоподобны в том же смысле, в каком всякое художественное — поэтическое или прозаичес­кое произведение: в них отражена реальность со­бытий человеческого опыта. Достоверность опы­та, запечатленного в притче, постоянно под­тверждается самой жизнью. Притчи вневремен-ны. Достаточно внимательно, пристально всмот­реться в события и обстоятельства, и мы получим неопровержимые доказательства того, что прит­чам можно доверять. Они говорят правду.

Достоверность притчи подтверждается тем, что ее среда бытования — не сборник изречений, а соответствующая ситуация повседневной жиз­ни. Притча самодостаточна. По смыслу она свя­зана не с соседствующим с ней текстом в сборни­ке, а с запечатленной в ней житейской ситуаци­ей. Наглядным примером служит евангельский текст, в котором притчевое речение Христа не­отделимо от порождающего его события или об­стоятельства.

В каких библейских книгах можно встретить притчи? Практически во всех. В основном они со­держатся в ветхозаветной литературе премуд­рости, прежде всего, в Книге Притчей Соломоно­вых и в Екклесиасте. Но не менее афористичны и речения Христа в Евангелиях, а также Послание Иакова в Новом Завете.

⁴ The New Testament: An Introduction (New York: Harcourt
Brace Jovanovich, 1974), p. 296.

⁵ Цитата взята из книги Elton Trueblood, The Humor of
Christ (New York: Harper and Row, 1964), p. 69.

Притча как литературная форма 157

На самом деле Библия настолько богата афо­ристическими изречениями, что трудно назвать хотя бы одну книгу Писания, в которой бы не бы­ло притчевых речений. Они встречаются в малых повествовательных формах: "Разве я сторож брату моему?" (Быт. 4:9). Совершенно очевидно, что ими изобилуют поэтические книги: "Вкусите, и увидите, как благ Господь!" (Пс. 33:9). Не менее афористичен стиль пророков: "Потекут — и не устанут, пойдут — и не утомятся" (Ис. 40:31). Фрагменты новозаветных посланий зачастую представляют собой отточенные, запоминающие­ся афористические речения: "А теперь пребыва­ют сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше" (1 Кор. 13:13). Афористичность Биб­лии подтверждается тем, что множество библей­ских речений стали названиями произведений научной и художественной литературы, а также закрепились в публицистическом обиходе.

Дополнительно рассмотрим подробнее ветхо­заветную "литературу премудрости" — Книгу Притчей и Екклесиаста. Они представляют собой небольшие антологии притчей. Как следует чи­тать и интерпретировать эти книги?

 

... ■..,..

 

 

КНИГА ЭККЛЕСИАСТА

Одна из самых трудных для истолкования — Книга Екклесиаста — искусно структурирована вокруг двух объединяющих сюжетных линий. Первое — это мотив поиска. Читатель вместе с автором напряженно ищет смысл жизни. Повествование о поиске смысла строится как противопоставление исследованных автором жизненных тупиков суеты — и жизни в Боге.

Второй структурный принцип состоит в со­здании диалектической системы оппозиций. Нега­тивно окрашенные описания жизни "под солнцем" чередуются с положительными картинами жизни "над солнцем". Диалектический принцип обуслов-

Поиски смысла

Структура оппозиций

 

158 Библия как памятник художественной литературы

ливает характер присутствующих в книге проти­
воречий. Описывая тщетность жизни под солнцем
("чисто человеческая" жизнь, жизнь "от мира се­
го"), священнописатель, тем не менее, не выносит
ей окончательный приговор. Посредством худо­
жественных образов он передает свои представ­
ления о том, какой жизнь быть не должна.
Положительно Негативно окрашенные фрагменты книги

окрашенные уравновешиваются положительными картина-фрагменты ми, посредством которых создается противопос-книги тавление жизни "под солнцем" и жизни в Боге. В этих фрагментах создается образ мира, в кото­ром присутствует духовное измерение и дейст­вует Бог, и потому все, что казалось тщетой в "жизни под солнцем" (труд, пища и питье и т.п.), обретает в них подлинный, глубокий смысл. Не­верно считать, что Книга Екклесиаста только к концу становится жизнеутверждающей. Ут­верждения в заключительной части можно обна­ружить уже в предшествующих ей положитель­но окрашенных фрагментах книги (например, Екк. 2:24-26; 3:10-15; 5:1-7; 5:18-20)⁶.

КНИГА ПРИТЧЕЙ СОЛОМОНОВЫХ

Книга Притчей более сложна для литерату­роведческого анализа. Она включает в себя прит­чи, объединенные в тематические группы, на­пример, предостережения против пьянства (Притч. 23:29-35), притчи о царе (25:2-7), о лени­вых (26:13-16). Первые девять глав книги также образуют более прочное смысловое единство, чем последующие ее фрагменты. В них содер­жится ряд наставлений, объединенных общей темой (премудрость), образами и персонажами, а также сюжетной линией, построенной на проти­вопоставлении премудрости и глупости.

Более подробный анализ Книги Екклесиаста, осно­ванный на форме изложения произведения, приведен в моей книге The Literature of the Bible, pp. 250-258.

Притча как литературная форма 15 9

Однако другие фрагменты Книги Притчей Тегиатиче^^кий могут показаться непоследовательными и раз- подход розненными. К подобным собраниям речений можно подходить по-разному. Во-первых, здесь возможен тематический подход. В Книге Прит­чей достаточно легко выделить отдельные тема­тические единицы (например, притчи о труде, об отношении к деньгам, о добродетельной и злой жене и т.п.). Установление тематического "родст­ва" между отдельными речениями поможет чи­тателю увидеть и осмыслить разные стороны од­ного и того же опыта, подобно тому, как, вращая призму, мы по-разному видим в ее гранях один и тот же луч света.

Другой подход к Книге Притчей предполага- Чтение ет последовательное чтение по главам. Такое по главам чтение должно быть медленным, вдумчивым и творческим. Оно позволяет настолько прочно ус­воить каждое речение, что оно само всплывет в памяти в подходящий момент. Чтение по главам дает возможность "увидеть" множество явлений, на которые указывает священнописатель, и тем самым точно передает многообразие жизненного опыта.

Какой бы способ чтения мы ни избрали, необ- Вдумчивс?^е ходимо помнить о том, что притчу отличает пре- чтение дельная насыщенность (компрессия) текста. Од­но речение может описывать тот или иной опыт во всем его многообразии. Притчи невозможно "пробегать глазами" (в таком случае они низво­дятся до банального высказывания); при чтении необходимо останавливаться на каждом рече­нии, оживлять его посредством соотнесения с со­ответствующими примерами или иллюстрация­ми. Существенным подспорьем для литературо­ведческого анализа ветхозаветных книг Притчей и Екклесиаста может стать поиск визуального комментария к каждому из речений.

Притча как художественная форма соответ- ЗАКЛЮЧ^^НИЕ ствует двум основным критериям словесности.

160 Библия как памятник художественной литературы

Во-первых, это вид словесного искусства; во-вторых, ее содержание составляют пристальные наблюдения за жизнью. Библейские речения смогут ожить в воображении читателя, только если он будет последовательно соотносить их с опытом собственной жизни. Также для верного истолкования отдельных притчей необходимо постоянное внимание к их художественному языку и к присущим им неповторимым формам проявления всеобщего в частном.

Дополнительная литература

Наиболее полный литературоведческий ана­лиз библейских афоризмов представлен в работе Robert Short, A Time to Be Born — a Time to Be Die (New York: Harper and Row, 1973). Помимо мно­гочисленных фотоиллюстраций к Екклесиасту, в ней содержится обширный критический матери­ал. Традиционные подходы библеистов неплохо обобщены в книге James G. Williams, Those Who Ponder Proverbs: Aphoristic Thinking and Biblical Literature (Sheffield: Almond, 1981), где приво­дится также полная библиография исследований по данной проблеме. Литературоведческий ана­лиз Книг Притчей и Екклесиаста содержится в моей книге The Literature of the Bible, pp. 243-258.

Анализ новозаветной афористики представ­лен в работе Robert С. Tannehill, The Sword of His Mouth: Forceful and Imaginative Language in Synoptic Sayings (Philadelphia: Fortress, 1975) и в статьях под общим названием "Proverb as a Literary Form" в журнале The New Testament in Literary Criticism, ed. Leland Ryken (New York: Frederick Ungar, 1984).

От издателей

Перевод Книги Притчей на современный русский язык, а также пространный филологи­ческий, богословский и. историко-культурный комментарий к ней представлен в издании: Кни-

Притча как литературная форма

га Притчей Соломоновых. Перевод, предисловие и комментарии Е.Б. Рашковского. Общество дру­зей Священного Писания. М., 1999 (также сове­туем обратить внимание на предисловие к этой книге).

Кроме того, изучающим и преподающим Священное Писание, несомненно, будут полезны следующие работы:

Г.В. Синило. "Литература Премудрости" в со­ставе ТаНаХа (философская притчевая тради­ция // Г.В. Синило. Древние литературы Ближ­него Востока и мир ТаНаХа (Ветхого Завета). Минск, 1998. С. 311-343.

о. Александр Мень. В поисках Пути, Истины и Жизни. Т.5. М., 1992. С. 125-173 ("Мудрецы Вет­хого Завета").

о. Александр Мень. Как читать Библию. Ру­ководство к чтению Ветхого Завета. Брюссель, 1991. С. 155-159.

И.М. Спрот. Русские пословицы библейского происхождения. Предисловие А. Рубинштейна. Брюссель, 1985.

 

Глава 7 ЕВАНГЕЛИЯ

Библеисты, исследовавшие Евангелия, были Традиционные озабочены, главным образом, их достоверностью, подходы богословским содержанием, отношением их к ре- к изучению лигиозной жизни раннехристианской Церкви, Евангелий литературными прототипами или прообразами, а также последовательностью устной передачи, что в свою очередь позволило бы современной письменной редакции придти к первоначально­му варианту Евангельского текста.

Литературоведческий подход к изучению Литературо-Евангелий преследует совершенно иные, с точки ведческий зрения традиционного подхода к тексту, второ- подход степенные цели. Именно поэтому в течение дол­гого времени литературоведческим анализом евангельского текста незаслуженно пренебрега­ли. Данный подход основывается на убеждении в том, что Евангелие — это, прежде всего, повест­вование. Такое отношение к Евангелиям порож­дает целый ряд взаимосвязанных вопросов: вы­явление сквозного конфликта, движущего пове­ствование к развязке, а также общей структуры и динамики повествования, определение основ­ных повествовательных и художественных при­емов (повторы, контрасты и обрамления), выяв­ление главных действующих лиц и событий, ко­торые предстоит принять читателю. Отношение к Евангелиям как к художественному тексту ста­вит перед необходимостью анализа системы об­разов, символов, особенностей авторского стиля (предельная лаконичность высказывания, подбор конкретных деталей, работающих на создание общей картины, ведущая роль диалогов и прямой речи, а также поэтичность речений Христа).

Данная проблематика давно привлекала вни- Первичность мание библеистов, однако только недавно такой повествования подход к Евангелиям был тематизирован и полу-

164 Библия как памятник художественной литературы

 

Смешанная

природа

Евангелий

г.::К-ЪЖЪГ,':л\п

чил широкое распространение. Этому во многом способствовало относительно недавнее, но посто­янно растущее осознание того, что первичная форма Евангелия — это повествование, а не про­поведь или сборник речений¹. Прежде всего, со­временные литературоведы единодушны в том, что Евангелия представляют собой совокупность характеров, действующих в определенных об­стоятельствах. "Жанровые характеристики Евангелий — это... характеристики повествова­ния", пишет один из критиков традиционного подхода². По словам другого исследователя, евангелисты не создавали экзегетических сочи­нений или сборников проповедей, но "рассказы­вали историю, и если мы хотим понять, что гово­рит Евангелие, нам нужно усвоить законы созда­ния историй"³. Наконец, библеист Роберт Танне-хилл напоминает о том, что "библеисты и далее будут проходить мимо особенностей композиции евангельского повествования, если не возьмут на себя труд понять, как строится и как переда­ется художественный текст"⁴. Другими словами, интерпретировать Евангелия имеет смысл начи­нать с анализа тех художественных особеннос­тей прозы, о которых шла речь во второй главе.

Если мы надеемся найти в евангельском текс­те типичную для большинства прозаических про­изведений жесткую повествовательную рамку с

¹ Под "сборником речений", скорее всего,
подразумеваются "Слова Господни" (Logia Kiriaka),
упоминаемые историком Евсевием Кесарийским со
ссылкой на Папия Иерапольского: "Матфей записал
изречения Господни (Logia Kiriaka), а переводил (и
толковал) их кто как мог". // Евсевий Кесарийский.
Церковная история. Т. 3. С. 239. Часть этих "Логий", по
всей видимости, вошла в греческое Евангелие от
Матфея. Подробнее об этом см. о. Александр Мень.
Миф или действительность? // о. Александр Мень.
История религий. Т. 7. С. 165-275. — Прим. ред.

² W. S. Vorster, "Kerygma/History and the Gospel Genre,"
New Testament Studies 19 (1983), pp. 87-95.

³ Robert M. Fowler, "Using Literary Criticism on the Gospels,"
in Christian Century, 26 May 1982, p. 629.

⁴ Robert С Tannehill, "The Disciples in Mark: The Function of
a Narrative Role," Journal of Religion 57 (1977), p. 387.

Евангелия

 

заданной завязкой, основной частью и развязкой, е также единство действия, нас ожидает неизбеж­ное разочарование. Евангелия столь эпизодичны, фрагментарны, каждый сюжет их столь самодо­статочен, что они могут рассматриваться как сме-i манная повествовательная форма со вкрапления­ми внеповествовательных элементов, закрепляю­щих единство текста. По жанровой природе Еван­гелия ближе к энциклопедии; они представляют собой синтез нескольких жанров. В них можно встретить элементы биографии, исторической хроники, притчи-параболы, речения, проповеди, драматического диалога, афористической притчи, поэтического текста, трагедии и комедии.

Жанровое разнообразие и стилистический "разнобой" Евангелий делают их необычайно ре­алистичными. В них очень точно воссоздана сама жизнь Христа и настроение евангельской эпохи. Калейдоскопическая смена фона, событий, дей­ствующих лиц, диалогов, высказываний и встреч, в центре которых неизменно оказывает­ся Христос, создает потрясающее ощущение ре­альности описываемых событий.

Центральная, объединяющая фигура Еванге­лий — Христос. Как Он представлен? Рассмот­рим, как воспроизводится портрет или пейзаж на фотографии, в портретной живописи и на абст­рактной картине⁵. Фотография создает иллюзию объективности: черты лица или элементы пейза­жа запечатлены такими, какими они предстают взгляду. (С этим связаны определенные ограниче­ния: на фотографии невозможно подчеркнуть ту или иную особенность или передать собственное представление о событии или предмете.) Худож­ник-портретист более избирателен, он может вы­делить ту или иную деталь в зависимости от того,

Реализм Евангелий

Изображение

Христа

в Евангелиях

Эта аналогия между изобразительными стилями искусства и традиционным истолкованием портрета Христа в Евангелиях взята из книги Robert A. Guelich, "The Gospels: Portraits of Jesus and His Ministry," Journal of the Evangelical Theological Society 24 (1982), pp. 117-125.

166 Библия как памятник художественной литературы

на что он хочет обратить внимание зрителя, пыта­ющегося проникнуть в сущность изображаемого события или действующего лица. Абстрактная картина дает лишь расплывчатое представление об изображаемом, ее восприятие полностью зави­сит от субъективного отношения зрителя.

Если отталкиваться от трех описанных выше
типов изобразительных возможностей, изобра­
жение Христа в Евангелиях ближе всего к порт­
рету. Евангелисты не записывали все, что им бы­
ло известно о Христе. Они чрезвычайно избира­
тельны в своем выборе. Каждый из евангелистов
по-своему отбирал, соединял и выстраивал фак­
ты, по-своему использовал повторы, контрасты и
комментарии, в каждом из четырех словесных
портретов Христа, которые мы находим в Еван­
гелиях, выделяются определенные стороны Его
жизни и проповеди.
Взаимодо- Поскольку евангельские портреты по приро-

полняющие де своей близки к интерпретации, все четыре элементы Евангелия дополняют друг друга. С литературо-в Евангелиях ведческой точки зрения нет необходимости пы­таться свести их в единую фотографию (впрочем, я не утверждаю, что литературоведческий под­ход — исчерпывающий сам по себе). Один из ис­следователей предложил удобную аналогию между принципами изображения в Евангелиях и замедленными повторами, которые часто исполь­зуются в репортажах о спортивных событиях: "При таком повторе действие растягивает­ся во времени, что позволяет зрителю уви­деть намного больше, чем можно увидеть в момент самого действия. Подобное развер­нутое изображение — крупный план, замед­ленное действие, стоп-кадры, ретроспекти­ва, коллаж, смена перспективы, причем все это сопровождается словесным коммента­рием и разъяснениями вовлеченного в дейст­вие «обозревателя» — впрямую соответст­вует тому, что делают авторы Евангелий... Чтобы еще более усилить аналогию, добавим

Евангелия

только, что истинная цена некоторых бро­сков или ударов обнаруживается только по­сле окончания игры. Теперь они видятся по-новому, их значение становится понятно лишь в свете последующих событий"⁶. Любой телерепортаж снимается с разных то­чек, поэтому при перемещении камер зритель неизбежно будет видеть разные подробности и разные лица. Не так ли изображена жизнь Хри­ста в Евангелиях?

Каждое из Евангелий создает собственный "повествовательный мир", поэтому прежде, чем начинать анализ, необходимо, чтобы текст "во­шел" в сознание читателя как целостная, завер­шенная картина.

"В художественном произведении — будь то произведение литературы, живописи и т.п., — пишет Б.А. Успенский, — перед нами предстает некий особый мир — со своим пространством и временем, со своей систе­мой ценностей, со своими нормами поведе­ния — мир, по отношению к которому мы занимаем (во всяком случае, в начале воспри­ятия) позицию по необходимости внеш­нюю, то есть позицию постороннего наблю­дателя... Постоянно мы входим в этот мир, то есть осваиваемся с его нормами, вживаемся в него, получая возможность вос­принимать его, так сказать, «изнутри», а не «извне»; иначе говоря, читатель стано­вится — в том или ином аспекте — на вну­треннюю по отношению к данному произ­ведению точку зрения¹'⁷.

Например, в Евангелии от Матфея перед чи­тателем предстает мир иудейский, где огромную роль играют ветхозаветные пророчества и рели­гиозные обряды, поэтому Христос изображен

Donald A. Hagner, "Interpreting the Gospels: The Landscape and the Quest," Journal of the Evangelical Theological Society 24 (1981), p. 34. Б.А. Успенский. Поэтика композиции. М., 1970. С. 182.

168 Библия как памятник художественной литературы

здесь, прежде всего, как Царь, а Его учение изла­гается в строгой последовательности. В Еванге­лии от Луки — совершенно иной мир. Это мир ко­смополитический, в котором в равной степени важны люди из всех социальных и религиозных слоев: женщины, чужестранцы, бедняки, люди сомнительных профессий — потому что все они стяжают благодать Божью.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

 

Евангелия, рассмотренные в их художест­венной целостности, — это, прежде всего, пове­ствования. Чтобы составить общее впечатление о них, необходимо начинать с анализа составля­ющих художественного повествования: изобра­жение главного героя; общая (но не строгая) хро­нологическая последовательность событий жиз­ни Христа, присутствие сквозного конфликта, организующего сюжет (главным образом, это столкновения между Христом и группами дей­ствующих лиц, например, учениками и фарисе­ями); линейное или нарастающее движение дей­ствия к кульминации, т.е. смерти и Воскресении Христа (если заняться подсчетом глав, окажет­ся, что в Евангелиях описанию Страстей Хрис­товых и Его Воскресения отводится от 25 до 38 процентов общего повествования), и, несомнен­но, характеристика "художественного мира" каждого из Евангелий.

 

Отдельные повествова­тельные едини­цы в составе Евангелия

Художественные особенности повествования задают не только интерпретационные рамки Евангелия в целом, но и надежные критерии для анализа отдельных повествовательных единиц, входящих в Евангелие. Содержание этих малых форм лучше всего раскрывается посредством по­становки обычных повествовательных вопросов: "где?", "кто?" и "что происходит?" На уровне дей­ствия малые формы (в отличие от Евангелия в це­лом) развиваются по Аристотелеву правилу при­чинно-следственной связи событий друг с другом. В этих тщательно выстроенных сюжетах одно со-

Евангелия 169

бытие неразрывно связано с другими. Большин­ство из них развивается от центрального кон­фликта к развязке, во многих кульминацией ста­новится "эпифания" (откровение, прозрение или осознание происходящего). Классический пример непрестанного последовательного развития еван­гельского сюжета от завязки к разрешению или эпифании представляет повествование о встрече Христа с самарянкой (Ин. 4:1-42)⁸.

Поскольку Евангелия насыщены диалогами и Отдельные встречами, было бы полезно при чтении прост- повествования ранных фрагментов делить их на отдельные сце- как малые ны (как драматургическое произведение), рас- драматические сматривать каждую сцену, а также прослежи- формы вать последовательность и сорасположение сцен от начала до конца всего фрагмента. Многие евангельские повествования, по сути, одноакт­ные пьесы. Или же некоторые фрагменты можно представить как своего рода телерепортажи: здесь и панорамное видение, и крупный план, движение камеры от одного говорящего к друго­му, массовые сцены и т.д.

Кроме того, входящие в Евангелия повество- Повествова-вательные единицы можно классифицировать по тельные жанры их жанровой природе. В Евангелиях представле- в Евангелиях но несколько основных повествовательных жан­ров. Многие из них, в свою очередь, подразделя­ются на более мелкие жанровые разновидности (см. таблицу). Так, в Евангелиях представлено шесть видов повествования: назидательные сю­жеты, "сюжеты-несогласия", "сюжеты-настав­ления", "сюжеты-препятствия", "сюжеты-испы­тания", "сюжеты-расследования"⁹.

Удачный образец литературоведческого анализа повествовательной последовательности отдельных евангельских повестей представлен в труде James L. Resseguie, "John 9: A Literary-Critical Analysis," pp. 295-303 in Literary Interpretations of Biblical Narratives II, ed. Kenneth R. R. Gros Louis (Nashville: Abingdon, 1982). Более подробно см. Robert С. Tannehill, "Introduction: The Pronouncement Story and Its Types," Semeia 20 (1981), pp. 1-13.

Библия как памятник художественной литературы

Сюжет о Благовещении. Сюжет о Рождестве. Сюжеты о младенчестве/ детстве Христа.

Сюжеты, которые

появляются

в начале Евангелий

от Матфея и Луки

 

Сюжет о призвании (некто откликается на призыв Христа следовать за Ним или уверовать в Него). Сюжеты узнавания (некто исповедует Христа Спасителем или Мессией). Сюжет-свидетельство (сам Христос или другое действующее лицо свидетельствует о Христе или о Его деянии).

Сюжеты, схожие по воздействию на } читателя; все три типа строятся вокруг образа Христа-Мессии

 

Сюжет-конфликт ^

или противоречие. Сюжет-встреча (например, встреча Христа с самарянкой вИн.4).

Сюжет-речение (строится вокруг запоминающегося речения Христа. Таким образом, в памяти запечатлеваются и событие, и связанное с ним высказывание)..

Сюжеты, в которых

к преобладают

диалоги или монологи

Сюжеты о чудесах.

Притчи.

Высказывания, проповеди.

Речения.

Высказывания Христа

Сюжеты о страданиях Христа. Здесь можно выделить несколько разновидностей: вход Господень в Иерусалим; Пасха; беседы в горнице; борение в Гефсиманском саду; арест; суд; распятие; Воскресение; явление Христа ученикам после Воскресения.

Евангелия

Что дает жанровая классификация? Прежде Почему важно всего, она подсказывает, что следует искать в определить данном фрагменте, что позволяет, в свою оче- жанр редь, более точно определить рамки его описа- повествования ния. Иногда от правильного определения жанро­вой природы зависит интерпретация фрагмента. При анализе повествований-речений важно пом­нить, что повествование и назидание соотносятся как стимул и реакция. Часто многие детали пове­ствования кажутся случайными до тех пор, пока не определена жанровая природа фрагмента, по­сле чего все детали "становятся на свои места".