Отношение к власти и социальной иерархии

И Стословец Патриарха Геннадия, и Домострой со­держат главы о необходимости для доброго христианина покоряться царям. Но Стословец трактует повиновение власти как аскетическое упражнение в покорности: «Аще земному царю правдой служиши и боишися его, тако на-учишиси и Небесного Царя боятися»25, во-первых; а во-вторых, объясняет необходимость покорности царю как слуге Божиему («царь бо есть Божий слуга»26).

Домострой тоже считает поклонение царю необходи­мым аскетическим упражнением, но не упоминает о ца­ре — Божьем слуге, зато повторяет евангельское: «...такоже и княземъ покаряйтеся и должную ему честь воздавай яко от Него посланомъ во отмщение злодеем»27. И вот еще требование Стослова: «Всякому богатому гла­ву свою поклоняй смирения ради»28.

Глава Домостроя «Как царя и князя чтити» свиде­тельствует о политической позиции автора и его связи с мероприятиями Церкви по усилению царской власти. Однако содержание главы шире: в ней рассматривается отношение не только к царю, но и к «болышшъ и меньшимъ», «ко всякому человеку как бысти». Речь идет, та­ким образом, об отношении человека к своему месту в иерархической структуре общества. В нашем источнике расположение глав имеет большое значение, что отмечал еще Голохвостов. В связи с этим обращает на себя вни­мание тот факт, что глава о почитании властей устойчиво находится в части Домостроя, посвященной не мирскому строению, а духовной жизни. Можно предположить, что речь идет не столько о мирском, сколько о духовном понимании земной иерархии. И в этом смысле возможно понимание ее в рамках уважения к данной реальности, христианского долга нести свой крест на том месте, которое предназначено тебе Господом. Смирение и покорность атеистическим сознанием часто трактуются как пассив­ность, но для христианского сознания они таковыми не является. Бог призывает не просто терпеть, а «нести свой крест», — выражаясь светским языком, активно, твор­чески действовать в предложенных обстоятельствах, что требует постоянных духовных, умственных, а зачастую и физических усилий, соотнесенных с христианской эти­кой. В уважении к земной реальности как данной Богом и осознании необходимости в ней действовать — пафос Домостроя.

Этот вопрос тесно связан в сознании автора с отно­шением к мирской и монашеской жизни. Еще Владимир Мономах в своем Поучении указывал, что милость Бо-жию можно заслужить не затворничеством, монашест­вом и голоданием, но малыми делами. Автор Домостроя призывает почитать священников, монахов и нищих как молитвенников перед Богом за весь православный народ и слуг Божиих, но сам указывает путь к спасению не в иноческой, а в мирской жизни, «малыми делами», в ко­торые он включает и отношение к близким, и чистоту в доме («ибо в устрой как в рай войти»), и вообще все то, что в списке начала XVIII века будет названо «о деле до-мовном и домовном управлении». Более того, Домострой не призывает к бедности, в то время как Стословец Ген­надия требует: «Простейшаго во всемъ ищи и в брашне и в одежди. Не стыдися нищетою. Ибо большая часть ми­ра сего в нищете ходит»29. Домострой, напротив, рассматривает нищету как результат неосмотрительности или непомерных амбиций.

В послании Сильвестра сыну Анфиму, замыкающем вторую редакцию Домостроя, наставление о верной службе царю отнесено к разделу мирскому и отчасти про­ясняет, что подразумевается под выражением «како царя и князя чтити и повиноватися им во всем». Сильвестр со­ветует: на государевой службе «другу не дружи, недругу не мсти, волокита бы людем ни в чемъ не была». Т. е. в представление о службе «верою да правдою» включилось и то, что современным языком называется отказом от ис­пользования служебного положения в личных целях в са­мом широком смысле; первоочередная забота должна быть о деле царском, соотнесение своего поведения с нормами христианской нравственности должно происхо­дить и в этом случае.

 

«Страх Божий»

Выражение «страх Божий» в Домострое встречается неоднократно, но на вопрос, что означало это выражение для людей позднего Средневековья, однозначно ответить трудно. С одной стороны, это выражение эквивалентно «истиной вере», с другой — это широко распространен­ная формула, обозначающая неординарность и сакральность происходящего, что невозможно, по представлени­ям средневекового человека, воспринимать без «страха и трепета». В связи с этим обратим внимание на чин венча­ния на царство Ивана Васильевича. Там тоже все при­сутствующие должны были испытывать страх и трепет, наблюдая за происходящим30. Считать, что страх был основой веры, едва ли правомерно. Основу веры созда­вала все-таки любовь к Богу и следование Его запове­дям, что уменьшало боязнь Страшного Суда, ибо уго­дивший Богу человек будет «в радости Бога своего»31. «Страх Божий» в Домострое — не обязательно страх перед Страшным Судом, хотя именно он, если верить предисловию к Домострою, подвизает хозяина дома на поучение домашних, и их отказ следовать наставлениям приведет к тому, что они сами за себя дадут ответ в день Страшного Суда. Понятие «страх Божий» шире, чем страх перед Судным днем, поскольку наказание Господ­не может постигнуть человека в любой момент, и не толь­ко в виде смерти, ибо веровать истинный христианин должен «теплою верою и от всея души и от всего помы­шления и всеми чувствы»32, а кроме того, нужно возлю­бить каждого человека, по образу Божиему созданного, имея при этом «память смертную». Человек должен быть готов предстать перед Господом в любое мгновение сво­ей жизни.

 

Отношение ко времени

Время — важнейшая объективная категория жизни и условие существования общества. Как известно, на от­ношение ко времени людей христианской эпохи сказыва­лось отношение ко времени Церкви. Это касается как мировоззренческих, так и бытовых аспектов восприятия времени. В церковном календаре, имевшем определяю­щее значение в эпоху Средневековья, суточный богослу­жебный цикл начинается с вечера, что несет большую символическую нагрузку, т. к. вечер символизирует мир до пришествия Христа. Кроме того, суточный богослу­жебный цикл воспроизводит и историю Божественного творения мира: «И бысть вечеръ и бысть утро, день един» (Быт. 1, 5)33. В целом в Домострое церковному су­точному циклу времени уделяется большое внимание.

Этот суточный цикл сосуществовал с мирским, начи­навшимся утром, вместе с началом различных работ. Следы такого сосуществования сохранились и в Домост­рое. В главе «Како мужу з женою и з домочатцы в дому своемъ молити[ся]» речь идет о том, что «по вся дни отпети вечерня павечерница полунощница а утре встав Богу молити и отпети заутреня и часы»34. В этой же ре­дакции в Послании Сильвестра звучит наставление: «Заутрени не просыпай, обедни не прогуливай, вечерни не погреши. Полунощница и часы в дому своем всегды по вся дни пети то всякому христианину Божий долг»35. От­метим, что это единственный в Домострое случай прямо­го упоминания долга перед Богом. Употребление в этом контексте слова «долг» знаменательно. Если ежедневное посещение храма и присутствие на всех службах — реко­мендация, то ежедневные молитвы дома — прямая обя­занность каждого христианина и всех членов его семьи и дома.

В данном случае в самом порядке перечисления су­точных служб чувствуется влияние разных суточных измерений, но именно времени суток уделяется самое большое внимание. Большинство рекомендаций сопро­вождается также упоминанием «по вся дни». В каждо-дневности несения своих забот — залог христианской праведности.

В Домострое присутствует и другой временной цикл — годовой, но ему внимание уделяется только в связи с необходимостью создания пищевых запасов: «Годовой запас и всякой товаръ купити». Церковный ка­лендарь в данном случае как бы утрачивает свое значе­ние, и хотя городское хозяйство времени Домостроя тес­но связано с землей (в связи с ним упоминается сад, огород и даже «пашенка»), однако какого-либо влияния сельского хозяйства на ход годового времени не чувству­ется и «годовой запас» создается в предвидении не толь­ко неурожая, но и спадов в торговле. И только в единст­венном списке XVIII в. (ГИМ, Муз. № 2238), где 92-я глава посвящена счету «седмицам сиречь неделям и дням всего лета», сказался интерес к годовому циклу, но не столько природному, сколько церковному.

Счет времени в течение суток зависел от Церкви. Стоглав в свои решения включил специальную главу «Указ о звону», в которой предписывал: «В субботу убо в начале четвертого часа должно есть звонити, яко да станет трапеза в начале пятого часа. В неделю [воскресе­нье] же в начале третьяго часа должно есть звонити и начинати, яко да станет трапеза в начале четвертого часа». Определялось также и время начала служб — часть из них (в том числе и воскресные), начинать в «начале тре­тьего часа», другие — в начале пятого часа; при этом Стоглав ссылается на правила Студийского устава36.

В своем исследовании о восприятии времени патри­архальным крестьянством В. П. Седнев пишет, что время крестьянином мыслится как целостность: оно «имеет образ завершенный и одушевленный, у него есть внутренняя иерархия» и своя симметрия37. Современное рационализирующее сознание превратило крестьянский год в план сельскохозяйственных работ, в то время как для средневекового крестьянина каждый месяц и каждый день имел свою полноту бытия и свое имя.

Если исходить из такого понимания и переживания времени, то время Домостроя зафиксировало один из мо­ментов разрушения целостности: круг разомкнут, и вре­мя в Домострое уже не только проживается (ибо время и есть жизнь), но и используется. Время Домостроя часто напоминает пустоту, которую должно заполнить, — де­лами, пирами, рукоделием и т. д. У историков ментальности, в частности у Ле Гоффа, можно найти утверждение, что Средневековье не ценило времени, и понимание цен­ности времени («время — деньги») — характерная чер­та Нового времени. Но возможно и другое объяснение: человек Средневековья только начинал учиться ценить линеарное время и не переживал его как нечто такое, что можно потратить, или как то, с помощью чего можно не­что приобрести. Главным была качественность, напол­ненность времени.

Время Домостроя иерархично потому, что связано с литургическим и пасхальным церковными циклами, но оно уже развернуто и направлено вперед: «Ныне же ос­тавим о сицевых, но преди пойдем» (не вернемся на преднее /т. е. прежнее/, а пойдем вперед)38.

Человеческая жизнь делится на три периода: «уность», когда дети еще не способны к самостоятельно­му труду, зрелый возраст и старость — время беспомощ­ности и болезней. Но детство и старость практически не привлекают внимания автора. Работоспособный возраст существует как целостный период. Деление человеческой жизни на несколько периодов известно русской литера­туре XVII в. Такое деление как бы «усваивает» жизнь человека человеку, делает жизнь уже не только Божест­венным, но и личным достоянием.

Интерес к измерению времени на Руси зафиксирован по крайней мере с XII в., сохранялся он и в XV—XVII вв. Как свидетельствует публикация Я. Н. Щаповым одно­го из календарей, бытовавших в псковско-новгородских землях, существовало стремление свести в некоторую универсальную таблицу различные способы исчисления времени (языческий и христианский)39.