Имущественные отношения в семье

Представление об имущественных правах членов семьи и родственников дают Судебники 1550 и 1589 гг., и прежде всего, последний.

Термин «семья» Судебник 1589 г. употребляет в тех статьях, которые должны обеспечить беспристрастность и объективность суда и расследования: «А приговорил царь и великий князь. Шлютца с суда ищея и ответчик на мир в обыск, и в обысках многие люди лжут семиями и заговоры великими: иные молвят по исце, а иные по от­ветчике»1; И далее (статья 218): «А старостам и цело­вальникам татиные дела сыскивать, обыскивати и раз­бойные в правду по государеву крестному целованию, другу не дружити, а недругу не мстить. Да и того им сыскивати накрепко, кто в обысках семьями и заговоры ве­ликими говорят неподельно, стакався, и старостам сыскивати, и о тех людех семьях заговорах отписати царю государю, что семьями говорят в обысках неподельно». Кроме употребления термина «семья», 218-я статья Су­дебника интересна и тем, что в ней употребляется типичное для всех трех судебников выражение «другу не дру­жити, недругу не мстить». Именно это выражение упо­требит и Сильвестр в той части своего «Письма к сыну», где пойдет речь о честной службе государю.

Объективное рассмотрение дела, по мнению соста­вителя Судебника 1589 г., могло потребовать и более широкого круга отставленных за возможную заинтересо­ванность в деле лиц: «А на тех на 10 или на 20 человек дати суд да про них и про их речи миром сыскати, отставя их род и племя, и кумовство, и сватовство [подчеркну­то мной. — Л.Н.], сыскати добрыми християнам черны­ми, опричь миропродавцов; и скажут про них миром, что оне не лгали, а на того человека не нарядом говорили, а сами оне люди добрые, не лживые, и дело верши по су­ду»2.

В статье 155: «А судиям судити, род и племя [под­черкнуто мной. — Л.Н.] отставя обоих исцев, оприченными людми, ково полюбят оба исца»3.

Члены «семьи» и «рода и племени» вызывали боль­шие подозрения в возможной необъективности в даче свидетельских показаний, но не становились ответчика­ми по причине родства. Принцип личной ответственно­сти проводится в русских Судебниках довольно после­довательно, хотя в случае необходимости возмещения убытков ответчик отвечает имуществом всего «дома», т. е. семьи. Если жена и дети знали о краже, тогда их про­дажей может быть компенсирована сумма украденного. Эта статья Судебника короля Казимира 1468 г. упоми­нает и о возрасте частичной уголовной ответственно­сти — 7 лет. Можно сказать, что детский возраст, по представлениям людей XV—XVI вв., именно в семь лет и заканчивался4.

Из степеней родства Судебникам 1550 и 1589 гг. из­вестны: «отец», «мать», «братья», «сестры», «дети», «сын», «дочь» и более дальние — «племянники» и «вну­чата», «родня», «дядя». Псковская судная грамота, на­пример, употребляет и термины «деверь», «свекровь» и «невестка»5.

Судебник 1550 г., ст. 85: «Кто вотчину продаст, и детем его и внучатом до тое вотчины дела нет и не выкупити ее им; а братья будут или племянники в тех купчих в послусех, и им и их детем по тому ж до тое вотчины де­ла нет и внучатом. А не будут братья в послусех или пле­мянников, и братья или сестры и племянники ту вотчину выкупят»6.

Судебник 1589 г. ст. 164: «А судити о вотчинах за сорок лет, а дале сорока лет вотчинником до вотчины де­ла нет, до купцев детем его и внучатом дела нет»7.

Судебник 1589 г., ст. 163: «А хто вотчину продаст, а будет у купчих в послусех брат, или сестра, или племян­ник, и детем его и внучятом до той вотчины всех дела нет; а не будет брата /и сестра/ ни племянников, ни родни [подчеркнуто везде мной. — Л. Н.] у купчих в послусех, и дети его и внучята отцеву вотчину выкупят»8.

Отметим, что статья о правилах выкупа вотчин в Су­дебнике 1497 г. отсутствует, и ее появление в Судебни­ках XVI в. свидетельствует не только о развитии вотчин­ного права, но и о стремлении государства зафиксировать существующие семейно-родственные отношения.

В правах наследования Судебники XVI в. отдают предпочтение сыновьям, однако наследовать имущество и землю могли и дочери, что является новшеством по сравнению с периодом «Русской Правды».

Судебник 1497 г., ст. 60: «А который человек умер без духовной грамоты, а не будет у него сына, ино статок весь и земли дочери; а не будет у него дочери, ино взяти ближнему от его рода»9.

Судебник 1550 г., ст. 92: «А который человек умрет без духовной грамоты, а не будет у него сына, ино статок весь и земли взять дочери; а не будет у него дочери, ино взяти ближнему от его роду»10.

Судебник 1589 г., ст. 190: «А который человек ум­рет без духовные грамоты, а не будет у него сына, ино статки все и землю дочере; а не будет дочери, ино взяти от ближнего роду от отпева или от материна»11*.

 

*Напомним, что «росписание степеней родства и свойства, препятствую­щих браку» по Кормчей и Мерилу Праведному («устав о брацех») выглядит следующим образом: «брата два — то две колене; дети тою — то 4-е колено: дотоле нельзя поиматися. Внучи тою — 6-е колено: нельзе же 7-е колено и 8-е колено, то уже достойно поиматися».

Никола, Ян — братья Марфа и Яна — сестры

София (дочь) Иаков (сын)

Однако в этом примере разрешен брак при 6-й степени родства, в отличие от следующего примера:

«Двою брату чадома недостойно пояти двую сестру, ниже стрыю /дяде/ з братаномъ двоу сестру поимати, ни двемя братома — теткы съ сестричною /племянницей/».

«Никола, Василь — братья

Федосья, Маура — дочери

Георгий, Андрей — внуки

Елисава, Христина — сестры».

 

Как видим, если Судебник 1550 г. повторяет соот­ветствующее положение Судебника 1497 г., то Судебник 1589 г. расширяет права родственников по женской ли­нии, делая их возможными наследниками. В расширении наследственных имущественных прав женщин этот Су­дебник идет еще дальше: он уравнивает права братьев и сестер, по крайней мере, в части наследования имущест­ва, включая в свой состав новую статью.

Судебник 1589 г. (ст. 225) исключает при этом из числа наследников «дядей» по отцовской линии: «А кой человек умрет, а у него останутце дети, и захотят оне меж собою делитися, ино колко их братев и сестр, ино им делити живот повытно: дочере та же выть, что сыну. А по отце меж их дел, а по матере меж их делу нет и во ве­ки, и з дядею по отцеву делных нет»12.

О том, что в XV—XVI вв. в северных новгородских землях права женщин на наследование действительно были очень значительны, свидетельствует, в частности, то, что в списке XV в. «Устава князя Всеволода о цер­ковных судах и о людях и о мерилах торговых»13, состав­ленном в Новгороде для Соловецкого монастыря, появ­ляется статья следующего содержания: «Иже есть останутся сынове и дщери у коеждого человека; братии со сестрами равная часть от всего имения»14. (Исключе­ние составляют случаи, когда «сестра девою блуд сотво­рит», но если будет установлено, что брат оговорил сес­тру, то доли наследства лишается он.) По сути дела, 22-я статья Судебника 1589 г. воспроизводит тот же по­рядок наследования дочерьми и отражает реально суще­ствовавшую в северо-восточной Руси практику наследо­вания15.

В случае смерти женщины наследником является ее сын, при отсутствии сына — ее родители имеют право вернуть себе данное за дочерью приданое, «взимки».

Судебник 1589 г., ст. 192 (ст. 35 крат, ред.): «А хто дочерь даст замуж, а та дочь его умрет, а останетца детя водчинник, и ему взимков не прошати; а же будет отрод, ино взимки взяти, что давал»16.

В случае смерти мужа жене (если они бездетны) по­лагается приданое и особая плата за каждый год супру­жества — «полетное», которое исчислялось двумя грив­нами в год.

Судебник 1589 г., ст. 19317: «А кой человек умрет, а у него дети не останутце с женою, и жене его приданое взяти, а сверх того полетное имати по две гривны на год»18.

Актовые материалы XVI в. сохранили свидетельст­ва того, что подобная норма «полетного» могла распро­страняться и на мужчину.

Вдова, вторично выходя замуж, вступает от имени своих детей в договор со вторым мужем. Он обязан про­живать с пасынками 10 лет — кормить их и «печаловать». В случае смерти его жены по прожитии им уроч­ных 10 лет он получает половину имущества жены; кроме того, он имеет право получить с пасынков, насле­дующих вторую половину имущества, «полетное» по 10 алтын. В том случае, если он уйдет до срока, он получит только по 10 алтын полетного (т. е. плату за прожитые в браке годы)19.

Возможность для вдовы быть хозяйкой дома зафик­сирована и в Судебнике 1550 г., ст. 91: «А попа, и дьа-кона, и черньца и старую вдовицу, которые питаются от Церкви Божией, ино их судити святителю или его судь­ям, а которая вдовица жывет своим домом /двором / [подчеркнуто мною. — Л.П.], ино то суд не святительской»20.

Приданое, «принос», как свидетельствуют те же ак­товые материалы, могло возвращаться жене или ее роду и в измененном виде, но с учетом его стоимости. В ду­ховной ухтостровца Филиппа Ильина 1574 г. отписыва­ется жене корова, клеть, хлев, хлеб, сено и мелкая рух­лядь («то все жене моей за принос»)21.

О существовании имущественных механизмов за­щиты родителей в старости свидетельствует статья псковской Судной грамоты, где говорится, что если сын ушел от престарелых родителей, лишив их помощи, то он утрачивает права на наследство: «Аще сын отца или ма­терь не скормить до смерти, а пойдет из дому, части ему не взять»22.

Псковская Судная грамота сохранила свидетельства коллизий, возникавших в случае смерти мужа между не­весткой, деверем и свекром, причем решающий голос она отдавала свекру и деверю: «А у кого помрет сын, а неве­стка останется, да учнет на свекри или на девери скруты /украшения/ своеа искати, или платья своего, ино свек­ру или деверю отдать платье, или крута; а чем невестка клеплет, ино свекру или деверю воля, чим хочет: хочет сам поцелует крест, или оу креста невестка положит, чим учнет клепати»23.

По псковской Судной грамоте, муж и жена после смерти брачного партнера владеют всем имуществом, но только до повторного брака. В этом случае «отчина и жи­вот» возвращаются в род умершего (или умершей)24.

Юридическому регулированию подлежали и отно­шения между мужской частью семьи и рода. Это видно из текста псковской Судной грамоты, где говорится о случаях совместного владения собственностью братьями или «братанами» (племянниками) и о случаях убийства сыном отца или братом брата25. Наличие подобных ста­тей в законодательном памятнике косвенным путем от­ражает сложность жизненных семейных реалий XV— XVI вв.