Новая экономическая история.

Особенности институтов и их изменения находились в центре внимания традиционной экономиче­ской истории. Однако она была чисто описательной дисциплиной, без прочного теоретического фундамента. В этом сказалось определяющее влияние, оказанное на нее немецкой исторической школой.

Поворот произошел на рубеже 1950-1960-х гг. с проникновением в историко-экономические исследования понятий неоклассической теории и строгих количественных методов (так называемая «клиометрическая революция»). Эклектичные «повествования» начали вытесняться формальными моделями с точной формулировкой гипотез и их эконометрической проверкой. Но социальные институты при этом выпали из поля зрения исследователей: использование предпосылки нулевых трансакционных издержек оставляло для них мало места.

Вновь предметом активного изучения институты стали благодаря «новой экономической истории». Лидером этой историко-экономической дисциплины считается американский ученый Д. Норт. Из многочисленных работ самого Норта и его последователей вырисовывается широкая концепция институтов и институциональной динамики, опирающаяся на понятия прав собственности, трансакционных издержек, контрактных отношений и групповых интересов и претендующая на объяснение самых общих закономерностей развития человеческого общества.

Она исходит из того, что, будучи «правилами игры», институты задают систему стимулов (положительных и отрицательных), направляя деятельность людей по определенному руслу. Этим они снижают неопределенность и делают социальную среду более предсказуемой. Когда люди верят в надежность и справедливость законов, договоров и прав собственности, они воздерживаются от попыток мошенничества, кражи, обмана. Так, институты выполняют свою главную функцию — экономии трансакционных издержек. Однако создание и поддержание общих «правил игры» в свою очередь требует немалых затрат. Толчок к разработке новой экономической истории дало именно осознание небесплатности действия институтов.

В составе институтов Д. Норт выделяет три главные составляющие:

а) неформальные ограничения (традиции, обычаи, всякого рода социальные условности);

б) формальные правила (конституции, законы, судебные прецеденты, административные акты);

в) механизмы принуждения, обеспечивающие соблюдение правил (суды, полиция и т. д).

Неформальные институты образуют как бы подводную часть айсберга. Они складываются спонтанно, без чьего-либо сознательного замысла, как побочный результат взаимодействия множества людей, преследующих собственные интересы. Многое в этом процессе прояснила теория игр, ставшая сегодня наиболее популярным инструментом неоинституциональных исследований.

Формальные институты и механизмы их защиты устанавливаются и поддерживаются сознательно, в основном — силой государства. Они выстраиваются в определенную иерархию: правила высшего порядка изменить труднее, чем правила низшего порядка (конституцию труднее, чем закон, закон труднее, чем административный акт). Формальные правила допускают резкую одномоментную ломку (в периоды революций), тогда как неформальные меняются лишь постепенно.

Как отмечает Д. Норт, «российская революция в октябре 1917 г. стала, возможно, самой решительной перекройкой всей институциональной структуры общества, какую только знала история». Но и она не смогла отменить множество прежних обычаев, привычек, стандартов поведения, сохранявшихся еще очень долго.

Как и почему меняются институты? Д. Норт предлагает следующую концепцию. Технический прогресс, открытие новых рынков, рост населения и т. д. — все это ведет либо к изменению цен конечного продукта по отношению к ценам факторов производства, либо к изменению цен одних факторов по отношению к ценам других. При изменении цен один или оба участника сделки начинают понимать, что им было бы выгоднее пересмотреть ее условия. Однако организационные формы вписаны в правила более высокого порядка. Если переход к контракту нового типа требует пересмотра какого-либо фундаментального правила участники обмена могут пойти на затраты ради того, чтобы попытаться его заменить. Для понимания теории институтов, свойственной «новому» институционализму, надо сделать два важны разъяснения.

Во-первых, этим течением разделяются понятия «институтов» и «организаций». Последние представляют собой некую субъективизацию институтов, их источник и, если необходимо, поддерживающую их силу (так, государство есть важнейший субъект конституционного права, источник законов и материализация силы, обеспечивающей их неукоснительное исполнение). В итоге образуется некий «институциональный синтез» как единый объект исследования, что крайне продуктивно для целей экономического анализа и объяснения многих важнейших явлений в хозяйственно-управленческой и социальной стороне современных экономических систем.

Во-вторых, это — понимание современным институционализмом того особого механизма, при помощи которого происходит воздействие институтов на экономическое развитие общества. Таким механизмом у представителей «нового» институционализма формулируется фактор издержек.

«Институты, — пишет Д. Норт, — влияют на экономический процесс тем, что оказывают воздействие на издержки обмена и производства. Наряду с применяемой технологией они определяют трансакционные и трансформационные (производственные) издержки, которые в совокупности составляют общие издержки производства».

На этой основе представители институциональной теории предлагают некий особый вариант двухсекторной модели экономики: трансформационный сектор (надо сказать, по сути, очень близко к принятому у нас термину «реальный сектор») и трансакционный сектор, который «ничего не производит», но обеспечивает продвижение продукта в рыночной среде до его конечного потребителя.

Отдавая должное традиционной приверженности представителей институционализма к теории трансакционных издержек и желанию издержек» в достаточно упрощенной и даже огрубленной форме представляет тот сложный механизм, при посредстве которого происходит воздействие институтов (или синтеза «институты-организации») на социально-экономическую жизнь современного общества.

Вместе с тем представляет немалый интерес подход, обозначенный данной теорией и основанный на оценке эффективности институцио­нальных изменений в экономике именно через динамику трансакционных издержек.

Значительные особенности в трактовке категории института предлагают и другие представители «нового» институционализма (М. Олсон, О. Уильямсон, Р. Нельсон и др.).

Институционализм неизменно оставался внутренне неоднородным, постоянно эволюционировал, неизбежно вбирая в себя фрагменты иных теоретических школ, синтезируя вместе с ними некие новые подходы к анализу и объяснению сложной и постоянно видоизменяющейся социально-экономической действительности. То, что сегодня характеризуется понятием «институциональная теория», является в преобладающей мере отражением взглядов не какого-либо одного ученого (даже теоретика-лидера, как, например, это может быть достаточ­но достоверно принято для кейнсианства или монетаризма), а некоей сублимацией научных идей целого ряда экономистов разных эпох, причем сублимацией, выполненной в той логической содержательности и подчиненности, которая может характеризоваться как выдержавшая эмпирическую проверку и действительно давшая приращение значений о законах и тенденциях развития экономики цивилизованного мира.

Разумеется, первая мысль, которая при этом приходит, состоит в следующем: а что же это за такие таинственные «институты», которые были поставлены новой теорией в центр осмысления ею процессов долговременного экономического развития и экономической жизни общества в целом? К сожалению, ответ на этот вопрос дать не так просто.

«Социально-экономический институт, — пишет А. Нестеренко, — Центральный элемент анализа в институционально-эволюционной теории».

Однако такое признание не означает, что этот центральный элемент институциональной теории легко поддается некоей логической дефиниции или некоему перечислительному описанию. Это связано с тем, что понимание «института» в данной теории не только эволюционно видоизменяемо, но и индивидуализировано у различных представителей этой теории и ее современных течений.

Близкий к социально-психологическим аспектам анализа, Т. Веблен называл институтами привычки и стереотипы мышления (мышления и поведения), разделяемые большим числом членов общества. Подобное понимание «институтов», может быть, несколько более развернуто к реалиям экономической жизни (через анализ поведенческих структур и определяющих их факторов) и сегодня остается в научном арсенале такого течения как «старый» или «традиционный» институционализм.

Более развернутое определение (понимание) институтов содержится в работах представителей «нового» институционализма.

«Институты — подчеркивает Д. Норт, — это «правила игры» в обществе, или, выражаясь более формально, созданные человеком ограничительные рамки, которые организуют взаимоотношения между людьми».

В результате институты оказываются далеко не нейтральным фактором: они «загоняют» общество в определенное русло, с которого потом трудно свернуть. С этим Д. Норт связывает феномен расходящихся траекторий развития.

В одной из своих работ он предпринял попытку сравнительного анализа экономической истории Англии и Испании.

В XVI в. они находились в очень схожих стартовых условиях. Но в Англии мощное противодействие дворян и купечества произволу королевской власти помогло раннему упрочению частной собственности и связанных с ней институтов. Напротив, в Испании победа оказалась на стороне короны и государственной бюрократии. Это задало расходящиеся траектории дальнейшего развития: восходящего — в Англии, стагнирующего — в Испании. Более того, перенос «материнских» институтов в английские и испанские колонии в Новом Свете привел к тому, что столь же отличными оказались затем пути развития Северной и Южной Америки.

«В реальных обществах, — заключает Норт, — всегда существует «смесь» из эффективных и неэффективных институтов. Одни поощряют инвестиции и нововведения, другие — борьбу за льготы и привилегии, одни способствуют конкуренции, другие — монополизации, одни расширяют поле взаимовыгодного обмена, другие — сужают его. Все решает соотношение между первыми и вторыми». Таким образом, «институты имеют значение».

Итак, развитие неоинституциональной теории было далеко не беспроблемным, многие экономисты оценивают ее скептически и даже остро критически.

Одна из ее слабостей усматривается в недостаточной строгости выводов, поскольку большинство неоинституционалистов отдают предпочтение неформализованному анализу. Определенное сопротивле­ние вызывает и само понятие трансакционных издержек, которое упрекают в излишней расплывчатости. Критики отмечают также, что упор на трансакционных издержках оборачивается подчас игнорированием производственных издержек.

Состояние институционального равновесия Д. Норт определяет как ситуацию, когда никто из агентов не заинтересован в перестройке действующего набора институтов (с учетом издержек, которые им при этом пришлось бы понести). Но всегда ли такое состояние будет одновременно и эффективным? Именно это составляет центральную проблему всей новой экономической истории.

Формулируется обобщенная теорема Коуза: если трансакционные издержки малы, то экономическое развитие всегда будет идти по оптимальной траектории — независимо от имеющегося набора институтов. Такую макроверсию коузовской теоремы предложил норвежский экономист Т. Эггертсон.

Из обобщенной теоремы Коуза следует, что всякое общество обречено на процветание. Технический прогресс и накопление капитала (физического и человеческого) должны автоматически и повсеместно обеспечивать экономический рост. По этой же причине любые исходные различия в экономическом развитии должны сглаживаться по мере того, как отставшие общества станут перенимать институты передовых.

Институты отличает значительная экономия на масштабах: когда какое-то правило установлено, его можно с минимальными затратами распространять на все большее число людей и сфер деятельности. Но само создание институтов требует крупных первоначальных вложений, являющихся необратимыми (sunk costs). Потому «новые» и «старые» институты находятся в неравном положении.

«Старый» институт свободен от издержек, которые пришлось бы нести при установлении «нового», так что сохранение менее совершенного института, если учесть возможные затраты по его замене, часто оказывается более предпочтительным.

Кроме того, субъективные модели и организационные формы «притираются» к особенностям существующих «правил игры» и при других правилах могут полностью обесцениваться. На освоение действующих норм и законов люди затрачивают огромные ресурсы.

В целом можно заключить, что, несмотря на более чем столетнюю историю институционально-эволюционной теории, в отечественной и зарубежной научной литературе не сложилось однозначного понимания категории социального института.

Обобщая подходы различных течений и школ институционализма к определению данного термина, можно с более прагматичной точки зрения сформировать два доминирующих типа понимания сути института: «ограничительный» и «расширительный».

Сторонники ограничительного подхода (это уже не просто современный, но и достаточно прагматизированный институционализм) склонны трактовать социальные институты как функциональные органы общества, такие как государство, судебная система, система самоуправления и т. д., а также как систему формальных юридических норм. Сторонники расширительного (и более традиционного!) подхода понимают социальные институты также и как совокупность формальных и неформальных норм, ценностей, правил, фактически действующих в обществе и принимаемых большинством его членов в качестве руководства к действию.

Наиболее универсальным определением понятия социального института является следующее: социальные институты — это относительно устойчивые компоненты общественной жизни, включающие:

1)социально признанные нормативно-ценностные системы;

2)эталоны социального поведения;

3)формы организации социальных связей людей;

4)функциональные органы управления и регулирования, обеспечивающие кодификацию социальных норм и контроль за их соблюдением, формулирующие общественные цели и потребности и организующие процесс их реализации.

Как можно заключить из вышесказанного, «расширительного» подхода придерживается и Д. Норт. В своих различных работах он дает не одно, а целую систему определений социальных институтов.

Обобщая эти определения, можно сформулировать точку зрения Д. Норта следующим образом: институты представляют совокупность правил и норм, которую люди накладывают на свои отношения, определяя, таким образом, стимулы и механизмы контроля, которые наряду с бюджетными, ресурсными, технологическими и иными ограничениями очерчивают границы выбора в деятельности экономических агентов.

Институты включают в себя как формальные правила и неформальные ограничения (общепризнанные нормы поведения, достигнутые соглашениями, внутренние ограничения деятельности), так и определенные характеристики принуждения к выполнению тех и других.

Принуждение осуществляется, во-первых, через внутренние самоограничения субъекта в силу его убеждений, менталитета; через механизм неформальных соглашений и договоренности и пр., во-вторых, с помощью угрозы наказания за нарушение соответствующих формальных (правовых) норм, в-третьих, через прямые общественные санкции или государственное насилие.

Социальные институты, являясь своеобразными общественными благами, которыми располагает каждая зрелая или только складывающаяся экономическая (рыночная) система, выполняют ряд функций.

Во-первых, наличие общеизвестных правил поведения в сфере экономической деятельности снижает уровень неопределенности в системе рыночных взаимоотношений партнеров, увеличивает степень информированности о вероятных изменениях внешней среды, вызванных поведением других субъектов. В той мере, в какой рациональность поведения субъекта зависит от степени его информированности и способности использовать имеющуюся информацию для принятия решений, нормы и правила являются условием поведения (действия) человека в рыночной среде. Субъектам хозяйствования становится доступным прогнозирование реакции контрагентов на собственные действия и, соответственно, формируется более ясная база для планирования своей деятельности по взаимодействию с «окружающим миром». Этот аспект действия социальных институтов принято называть координационным. Этот аспект имеет не только теоретическое, но и практическое значение — все экономически развитые страны мира имеют сегодня высокоразвитую систему институтов рыночной инфраструктуры, позволяющих субъектам хозяйствования с высокой информированностью и минимальным риском действовать на рынке, ограничивая свои трансакционные издержки.

Во-вторых, система социальных институтов и характер их действия оказывают непосредственное воздействие на распределение экономических ресурсов в обществе. Речь идет не только о воздействии на структуру «платежного оборота» (т.е. проще говоря, товарооборота) в рамках общей относительно свободной экономической игры, но о возникновении определенных типов формальных институтов, обеспечи­вающих движение ресурсов по жестко определенным правилам. Так, с институциональной точки зрения, биржа (как рыночный институт) — это отнюдь не помещение, где совершаются сделки. Биржа — это, прежде всего, кодекс правил, по которым совершаются трансакции, причем установленные правила совершения именно биржевых трансакций (во внебиржевых сделках они могут быть иными) неукоснительно соблюдаются всеми участниками торгов по формальным и неформальным соображениям. То же самое с институциональной точки зрения можно сказать о банках, индустриальных и финансово-промышленных группах и других финансовых институтах рыночной экономики. Таким образом, выявляется распределительная функция институциональной системы, которая реализуется не только через самоограничения в действиях хозяйствующих субъектов и не только при посредстве организаций, которые стоят над экономикой (как, например, правовая система), но и через организации, которые сами являются «коллективными» экономическими «игроками» и которые стоят над отдельными экономическими агентами.

Вместе с тем чисто рыночные институты ни в одном современном об­ществе не являются единственными носителями правил и норм, обеспе­чивающих координационные и распределительные функции в хозяйственном (рыночном) обороте. Соответственно, стереотипы поведения людей в сфере экономической деятельности определяются не только «рыночным кодексом» действий (когда они вступают во внешние, по отношению к данному хозяйствующему субъекту, рыночные отноше­ния с контрагентами), но и «кодексом внутренней самоорганизации» данного хозяйствующего субъекта (внутрифирменный хозяйственный оборот). Точно так же рыночные принципы распределения ресурсов отличаются от критериев и принципов их распределения внутри организации (например, крупной промышленной корпорации).

Разделение институциональных норм и правил «рыночного» и «организационного» типа свойственно многим представителям современной институциональной теории. Однако наиболее последовательно концепция разделения «рыночных» и «нерыночных» институтов и адекватных им норм и «правил игры» представлена в течении, получившем название «нового французского институционализма». Основоположники этого течения предложили свой особый взгляд на законы взаимодействия между рыночными и иными институтами, обеспечивающими координацию действий членов общества. Это взгляд, основанный на вычленении особых институциональных подсистем или «миров». Так, в ключевых работах Л.Тевено, С. Лафайе, Л. Болтянски выделяется семь институциональных подсистем, каждой из которых соответствуют свои объекты, свои требования к поведению людей и свои процедуры регулирования (координации) их действий в той или иной экономической среде.

Первая подсистема — рыночная. Она имеет объектом товары и услуги, продаваемые на коммерческих условиях, а также такие требования к поведению хозяйствующих субъектов, как рациональность и ответственность. Эта подсистема содержит особые процедуры координации рыночных отношений (правила совершения трансакций на рынке).

Вторая институциональная подсистема — индустриальная — включает в себя отношения по поводу производства товаров и услуг. Она основана на унификации (стандартизации) функций субъектов (людей, подразделений) внутри крупной производственной системы (корпорации). Эта подсистема строится на определении базовых параметров производимой продукции; она же предъявляет особые требования к таким нормам поведения хозяйствующих субъектов, как функциональность, согласованность, лояльность «своему» предприятию и пр.

В числе других рассматриваются также такие институциональные подсистемы, как:

• традиционная (традиции и персонифицированные связи субъектов хозяйственного оборота);

• гражданская (основанная на принципе подчинения частных интересов общим в силу гражданского менталитета или, как принято говорить у нас, — гражданской сознательности);

• подсистема институтов общественного мнения, где взаимодействие хозяйствующих субъектов на рынке строится на основе публичности или открытости событий и возможности привлечения к ним (точнее — к неким негативам или отклонениям от норм и правил) внимания общества;

• подсистема творческой деятельности;

• экологическая подсистема, основанная на принципе всеобщей заинтересованности всех экономических агентов в сохранении установившегося в природе равновесия и нормальном воспроизводстве природного потенциала социально-экономического развития.

Очевидной слабостью нового французского институционализма является недостаточная проработанность критериев выделения институциональных подсистем для создания их сколько-нибудь стройной клас­сификации, в том числе и для целей аналитического исследования.

Если вычленение рыночной и индустриальной подсистем является наследием неоинституциональной теории, то структура и конкретное содержание остальных подсистем в принципе могут быть сформированы и иначе.