Время, события, люди в Былом и думах А.И.Герцена. Литературные портреты П.Я.Чаадаева, В.Г.Белинского и др.

Краткое содержание дать вам не могу, ибо трудно будет. Вместо этого – вот вам биография Герцена, это ведь и есть содержание БиД, подробности немного есть в билете. Г.родился 25 марта 1812 в Москве, внебрачный сын знатного русского барина Яковлева и немки Луизы Гааг. Ребенку Яковлев дал фамилию Герцен (от немецкого слова "Herz" - сердце). У матери Г. научился немецкому языку, в разговорах с отцом и гувернерами - французскому. У Яковлева была богатая библиотека, состоявшая почти исключительно из сочинений французских писателей XVIII в., и в ней мальчик рылся вполне свободно. События 14 декабря 1825 определили направление стремлений и симпатий Герцена. В 1833 Герцен окончил университет. Еще в университете он ознакомился с учением сен-симонистов. Через год после окончания курса Герцен и его друг Огарев были арестованы. Причиною ареста был самый факт существования в Москве "неслужащих", вечно о чем-то толкующих молодых людей, а поводом - одна студенческая вечеринка, на которой пелась содержавшая в себе "дерзостное порицание" песня, и был разбит бюст Николая. Дознание выяснило, что песню составил Соколовский, с Соколовским был знаком Огарев, с Огаревым дружил Г., и хотя на вечеринке ни Г., ни Огарев даже не были, тем не менее, на основании "косвенных улик" они были привлечены к делу о "несостоявшемся, вследствие ареста, заговоре молодых людей, преданных учению сен-симонизма". В тюрьме Герцен пробыл девять месяцев, после чего, по его словам, "нам прочли, как дурную шутку, приговор к смерти, а затем объявили, что, движимый столь характерной для него, непозволительной добротой, император повелел применить к нам лишь меру исправительную, в форме ссылки". Герцену назначили местом ссылки Пермь, где он провел три недели и затем, по распоряжению властей, был переведен в Вятку, с зачислением в качестве "канцеляриста" на службу к губернатору Тюфяеву. Вскоре его перевели из Вятки во Владимир, а после Владимира Герцену разрешено было жить в Петербурге, но вскоре он снова оказался в ссылке, в Новгороде. Благодаря хлопотам друзей Герцену удалось выйти в отставку и переехать в Москву. Там и прожил он с 1842 по 1847 - последний период своей жизни в России. Герцена тянуло в Европу, но на просьбы Герцена о выдаче заграничного паспорта для лечения там жены император Николай положил резолюцию: "не надо". В 1847 он наконец-то прибыл в Париж, затем в Женеву, жил в Италии. После появления "Писем из Франции и Италии", появилось в печати и знаменитое произведение Герцена "С того берега" (первоначально также по-немецки: "Von andern Ufer"). Похоронив в Ницце жену, Герцен переехал в Лондон, где поставил первый станок вольной русской прессы, на котором печатались журналы "Полярная Звезда" и "Колокол", первый номер которого вышел 1 июля 1857. "Колокол" продолжал выходить до 1867. В это-то время он и написал «БиД».

Замысел. Книга воспоминаний «Былое и думы» - особое произведение Герцена, над ним он работал почти 16 лет, с 1852 по 1868 г. В этой книге воссоздаются этапы его личной судьбы и крупнейшие события эпохи. Поводом к работе над книгой послужили драматичные обстоятельства семейной жизни Герцена в 1849-52 гг. Его разлад с женой, ее примирение с Г. и смерть – должны были лечь в основу книги. Г. был убежден, что его драма имеет глубокий общественный смысл. Но постепенно рамки книги раздвинулись. В итоге Г. решил писать «с начала», от первых дней младенчества до дней нынешних. К драме жизни Г. (смерть матери, малолетнего сына и жены) присоединилась общественная драма. Во Франции произошла революция, но тут же была подавлена, и к власти снова пришли монархи (для Г. это было очень важно). «Все рухнуло – общее и частное, европейская революция и домашний кров, свобода мира и личное счастье. Камня на камне не осталось от прежней жизни».

Особенность жанра. Книга – своего рода исповедь, мемуары. К этой форме Г. тяготел всю жизнь. Многие его произведения автобиографичны. По мнению Г., сочинения на мемуарной основе обладают большей степенью достоверности. Воспоминания о жизненном пути служили для Г. материалом к широким идейным и художественным обобщениям. Г. пытался осмыслить свою жизнь как часть общественной жизни в целом. Жанр мемуаров, исповеди был очень популярен в Европе («Исповедь» Руссо) и был связан с возросшим интересом к человеческой личности. Г. подчеркивал, что «история каждого существования имеет свой интерес».

Г. писал: «Мое призвание – просто писать о чем-нибудь жизненном и без всякой формы, не стесняясь». Отсюда непринужденная композиция «БиД», где посреди «былого» начинаются «думы».

1. Время, события. Не случайно Г. называет БиД «отражением истории в человеке». Книга вобрала в себя весь жизненный опыт Г. В «БиД» отразилось большинство важных событий конца правления Александра I и николаевского правления: от 1812 года (год рождения Герцена) до 1868, кануна Парижской Коммуны.

Воспоминания о детских и отроческих годах сопровождаются рассказом о пожаре в Москве в 1812 году, во время которой годовалый Г. со своей семьей находился в Москве. Его отец, между прочим, был на приеме у Наполеона, просил у него выпустить его с семьей из города, захваченного французами. Наполеон дал пропуск, но за этот вражеский пропуск отца еще погоняли по всяким Винценгероде и Аракчеевым. Отношение к Наполеону у Г. плохое – «После обыкновенных фраз, отрывистых слов и лаконических отметок, которым лет 35 приписывали глубокий смысл, пока не догадались, что смысл их очень часто был пошл, Наполеон разбранил Ростопчина за пожар». Из личного – начало нежной дружбы с Огаревым и их клятва на Воробьевых горах целиком посвятить себя правому делу. О событиях на Сенатской площади тоже упоминает, но они его больше интересуют с той точки зрения, как они повлияли на людей, особенно на то поколение, которое было лишь чуть младше декабристов, «потерянное поколение» (Станкевич и его кружок).

Подробно рассказывает о духовной атмосфере в Московском университете той поры, об их восстании против противного препода Малова, за которое Г. отсидел в приуниверситетском карцере пару дней. Говорил о холере в Москве и о героизме студентов-медиков. Занятно рассказывает о своей второй ссылке (в Новгород), где он занимался помещичьими злоупотреблениями и рассказывает все ужасы, как помещики/крестьяне забивали до смерти крестьян/помещиков. Помимо Салтычихи было полно таких историй. Картина духовной жизни русской интеллигенции, их споры – все как в хорошем живом журнале.

Думаю, будет неплохо еще сказать о размышлениях Г. о всей русской истории в целом (главы «Наши» и «Не наши»). Г. – западник, и в своем анализе истории делает упор на преобразованиях Петра. В основном его мысли являются отпором славянофилам. Поэтизация допетровского времени вызывает у него отпор, он доказывает, что и там все было не так хорошо. Например, «Петр переплавил новгородские колокола, но снял их Иван Грозный».

2. Люди.

В книге предстают самые разные люди: Белинский, Бакунин, Чаадаев (см. дальше), Грановский (профессор истории, западник, добряк и всех мирил). Г. удается с помощью внешнего портрета раскрыть внутреннюю сущность людей. Так же хорошо представлены образы врагов – жандармов, чиновников и даже Николая. Бенкендорф, Дубельт, Аракчеев. Николая называет «будочником» - главный полицейский стране будочников. Кстати, наиболее пристрастный портрет в книге. Николай изображен трусливым, ограниченным человеком. Свои личные проблемы, конечно же, он сваливает на царя. Например, когда его высылали второй раз, его жена страшно заболела и у нее случился выкидыш. И тут же Г. припоминает, что Николай, когда у него заболела дочь, очень переживал…

3. Литературные портреты П. Я. Чаадаева, В. Г. Белинского и др.

Среди западников интересен портрет Белинского. Белинский – «самая деятельная, порывистая, диалектически-страстная натура бойца». По мнению Г., он очень метко сочетал идеи философские с революционными. «Я считаю Б. одним из самых замечательных лиц николаевского периода…после мрачной статьи Чаадаева [см. дальше] является выстраданное, желчное отрицание и страстное вмешательство вовсе вопросы Б. В ряде критических статей он кстати и некстати касается всего, везде верный своей ненависти к авторитетам, часто подымаясь до поэтического воодушевления. Разбираемая книга служила ему по большей части материальной точкой отправления, на полдороге он бросал ее и впивался в какой-нибудь вопрос».

Белинский был властителем дум своей эпохи. Его статьи, печатавшиеся в «Отечественных записках», ждали с нетерпением, журнал передавали из рук в руки и долго обсуждали.

Что касается Белинского как человека, он был очень застенчив и терялся в незнакомом обществе, или же в многочисленной компании. Иногда после таких вечеров он от нервов заболевал. Но «в этом хилом теле обитала мощная гладиаторская натура; да, это был сильный боец! Он не умел проповедовать, поучать, ему надобен был спор». Когда Б. чувствовал себя уязвленным, он забывал о застенчивости и «бросался на противника барсом, он рвал его на части, делал его смешным, делал жалким, и по дороге с необычайно силой, с необычайной поэзией развивал свою мысль». Когда он заболел чахоткой, спорить, громко разговаривая, было тяжело, и он ужасно огорчался, что физически не может себе позволить спорить, и страдал внутренне.

Г. считает, что Б. что-то вроде сгорел на работе. «Лишения и страдания скоро совсем подточили болезненный организм Б. Лицо его, особенно мышцы около губ его, печально остановившийся взор давно говорили о сильной работе духа и о быстром разложении тела».

Чаадаев – человек, не принадлежавший ни кругу западников, ни кругу славянофилов, бывший сам по себе и при своем мнении. Он был человеком другого поколения, и потому он не мог присоединиться ни к одной из партий. Его «Философическое письмо» (1836, журнал «Телескоп») вызвало широкий резонанс в обществе, и именно из-за него его объявили сумасшедшим и установили за ним негласный полицейский надзор (о котором Ч., понятно, знал, но его стражи делали вид, что это не так, и он презирал их за это). Г. о «Письме»: «Эдак пишут только люди, долго думавшие, много думавшие и много испытавшие, жизнью, а не теорией доходят до такого взгляда… «Письмо» становится мрачным обвинительным актом против России, протестом личности, которая за все вынесенное хочет высказать часть накопившегося на сердце».

Портрет Ч.: «Лета не исказили стройного стана его, лицо его было совершенно неподвижно, когда он молчал, как будто из воску или из мрамора; «чело, как череп голый»… воплощены veto, живой протестацией смотрел на вихрь лиц, бессмысленно вертевшихся около него». Знакомство с ним было опасно, он был в опале, но он имел на людей огромное влияние, и все делали ему визиты.

Еще важен злой, колкий юмор Ч. Вот например. Какой-то сенатор жаловался Ч., что он сильно занят, Ч. Спросил чем, тот сказал, что разбирает записки и дела. Ч. спросил, зачем. Тот сказал: «Иногда надобно подать свое мнение». Ч. ответил: «Вот в этом я уж никакой надобности не вижу».

Ч. был одиноким – его друзья либо умерли, либо попали в ссылку. Со славянами он быть не мог, так как все, чем они гордились, он считал нелепым. (Царь-пушка и царь-колокол без языка, как и вся страна этих славян). В итоге пришел он в мистической философии и католицизму.

Портреты «не наших» - т.е. славянофиловбратьев Киреевских, Анненкова, Хомякова. На взгляд Г., Хомяков – самый достойный представитель славянофилов, самый достойный противник Белинского в спорах. Несмотря на идейные разногласия, он относится к Хомякову непредвзято. «Ильей Муромцем, разившим всех со стороны православия и славянизма, был Алексей Степанович Хомяков… Ум сильный, подвижной, богатый средствами и неразборчивый на них, богатый памятью и быстрым соображением, он горячо и неутомимо проспорил всю свою жизнь. Боец без устали и отдыха, он бил и колол, нападал и преследовал, осыпал остротами и цитатами, пугал и заводил в лес, откуда без молитвы выйти нельзя, - словом, кого за убеждение – убеждение прочь, кого за логику – логика прочь». [По моему, он похож на Жириновского J]

Хомяков был очень эрудированный. Возражения его, часто мнимые, сбивали с толку и ослепляли. Он забрасывал словами, запугивал ученостью, надо всем издевался, заставлял человека смеяться над собственными верованиями и убеждениями.

Портрет: «В несколько восточных четах его выражалось что-то затаенное и какое-то азиатское простодушное лукавство вместе с русским себе на уме». Многие думали, что Х. спорил из одной артистической любви к спорам, но вряд ли кто-то из славянофилов сделал больше для распространения их идей.