I. Наша земля — одна из звезд

Философия истории человеческого рода должна начать с небес, чтобы быть достойной своего имени. Поскольку дом наш — Земля не сама по себе наделена способностью создавать и сохранять органические существа, не сама собою устроилась и обрела свою форму, а все это — форму, устройство, способность рождать существа — получает от сил, пронизывающих целую нашу вселенную, то и Землю нужно прежде всего рассмотреть не отдельно, а в хоре миров, куда она помещена. Незримые, вечные узы привязывают ее к центру — к Солнцу, от которого на Земле — свет, тепло, жизнь и цветение. Не будь Солнца, и мы не могли бы помыслить нашу планетную систему: круг не существует без центра; явилось Солнце, явились благотворные силы притяжения, которыми наделило вечное существо и Солнце, и всю материю, — и вот мы видим, как вкруг Солнца начинают складываться планеты, как по простым — по прекрасным и величественным — законам начинают вращаться они вокруг своей оси и вокруг общего для них центра в пространствах, пропорциональных величине и плотности каждой из них, как вращаются они бодро и неустанно, как по тем же самым законам вокруг некоторых из них складываются луны, удерживаемые силами притяжения планет. Нет ничего более возвышенного, чем образ величественного мироздания, и никогда не пускался человеческий рассудок в полет более дерзкий и дальний, отчасти и счастливо завершенный, чем когда открыл он простые, вечные и совершенные законы образования и движения планет; законы эти установлены Коперником, Кеплером, Ньютоном, Гюйгенсом, Кантом^1*.

Если не ошибаюсь, Гемстергейс ³ сожалел, что эта величественная, разработанная наукой система не производит на весь круг наших представлении того воздействия, которое, несомненно, оказала бы она на весь человеческий рассудок, если бы установлена была, притом со всей математической точностью, во времена греков. Мы обычно довольствуемся

^1* «Всеобщая естественная история и теория неба» Канта, Кенигсберг и Лейпциг, 1775. Это сочинение заслуживает большей известности. Ламберт¹ в своих «Космологических письмах» высказывает сходство идеи, хотя и не читал Канта, а Боде² в своей «Астрономии» воспользовался некоторыми гипотезами, похвально отозвавшись об авторе.

14

представлением о том, что Земля — это песчинка, что она плавает в огромной бездне, что все земли вращаются по своим орбитам вокруг Солнца, что Солнце и тысячи подобных ему солнц, а, может быть, и множество таких солнечных систем вращаются по своим орбитам вокруг своего центра в рассеянных небесных пространствах, — наконец наше воображение, да и наш рассудок теряются в этом океане безмерности и вечного величия и не знают уже, где начало, где конец. Простое удивление нас ничтожит, но это не самое благородное и весьма скоро проходящее действие. Природа повсюду довольствуется существующим, и песчинка так же дорога ей, как и безмерное целое. Природа определила точки пространства и существования, в которых должно было складываться мирам, и в каждой из таких точек Природа присутствует целиком и полностью, со всем своим могуществом, мудростью и благостью, как будто никаких других точек, где складывались бы миры, как будто никаких других атомов и нет вовсе. Итак, когда я открываю великую книгу небес и вижу пред собой этот неизмеримый дворец, который только и способно заполнить одно божество, я заключаю от целого к отдельному и от отдельного к целому, и целое тут неделимо. Одна и та же сила создала ярко сияющее Солнце и сохраняет пылинку, питая ее светом Солнца; одна и та же сила вращает Млечный путь солнц, предположительно вокруг Сириуса, и действует на мое тело согласно законам тяжести. Теперь я вижу: пространство, занимаемое Землею в храме Солнца, путь, который проходит она, вращаясь вокруг Солнца, масса Земли и все, что зависит от нее, — все это определено законами, действующими во всей безмерности вселенной, а потому я и не буду бессмысленно яриться против бесконечности, но удовольствуюсь своим местом и буду радоваться, что вступил в такой гармоничный хор бессчетных существ и, более того, стану разузнавать, чем надлежит мне быть на этом месте, — вот в чем будет заключаться самое возвышенное мое занятие; но чем надлежит мне быть, тем я, по всей вероятности, и могу быть только на этом своем месте. Итак, даже если во всем самом ограниченном, во всем, что кажется самым безобразным и противным, находятся не только следы великой творческой, пластической силы, но и обнаруживается очевидная связь всего самого малого с простирающимся в безмерность замыслом творца, то самое лучшее для моего разума, подражающего божеству, будет следовать его замыслу и подчиниться божественному рассуждению. Вот почему я не буду искать на Земле ангелов небесных, которых не видел взор мой, но обитателей Земли, людей, мне захочется найти на Земле, и я удовлетворюсь всем, что производит, питает, терпит и с любовью принимает в лоно свое великая матерь. Сестры Земли, другие земли, быть может и гордятся иными, куда более великолепными существами, — но на Земле живут те, кто может жить на ней, и этого довольно. Глаз мой создан для того, чтобы луч Солнца воспринимать на таком, а не на ином расстоянии от Солнца, ухо мое создано для этого воздуха, тело — для этих размеров Земли, и все мои чувства созданы этим строением Земли и созданы для такого, а не иного строения Земли; соответственно и действуют все мои душевные силы; пространство,

на котором живет род человеческий, весь круг деятельности людей столь же твердо определен и четко очерчен, как и размеры и орбита Земли, на которой проживу я весь свой век, — вот почему во многих языках имя человеку дано по матери его Земле. Но чем обширнее хор гармонии, благости и мудрости, в котором кружится мать наша Земля, чем непреложнее, чем величественнее законы, на которых зиждется существование Земли и всех миров, чем более все вытекает из одного и одно служит всему, тем более чувствую я, что и моя судьба связана не с прахом земным, но с незримыми законами, которые управляют прахом земным. Мыслящая и творящая во мне сила по природе своей столь же вечна, как сила, утверждающая порядок Солнца и звезд, — орудие, которым пользуется сила, может износиться, сфера деятельности ее — измениться, — так старятся земли и меняют места свои звезды, — но законы, согласно которым сила эта есть здесь, во мне, и точно так же обретается и в иных явлениях, эти законы вечны и неизменны. И природа этой силы вечна, как рассуждение божества, и опоры моего существования (не моего физического явления) столь же прочны, как и столпы, поддерживающие мироздание. Ибо всякое существование равно себе, понятие неделимое, — в самом великом и в самом малом оно основано на одинаковых законах. Мироздание строем своим во веки веков бережет внутреннее мое существо, внутреннюю жизнь. Где бы, кем бы я ни был, я буду то, что я есмь теперь, — сила в системе сил, одно из живых существ в бескрайней гармонии единого мира божия.

II. Земля наша — одна из срединных планет

Перед Землею — две планеты, Меркурий и Венера, а позади Земли — Марс, затем та планета, которая, возможно, скрывается еще за ним, и потом Юпитер, Сатурн, Уран и другие вероятные планеты, расположенные в пространствах, где постепенно теряется правильный круг действия Солнца и эксцентрическая орбита последней планеты переходит в неукротимый эллипс кометы. Итак, Земля — тело срединное и по положению в солнечной системе, и по величине, и по времени и пропорции вращения ее вокруг оси и обращения вокруг Солнца, и далеки от нее обе крайности: и слишком большое и слишком малое, и слишком быстрое и слишком медленное. Но коль скоро наша Земля весьма удобно расположена для целей астрономического обзора всей системы ²*, то очень кстати будет поближе познакомиться с некоторыми членами этой возвышенной звездной пропорции. Путешествие на Юпитер, Венеру или даже на Луну столь много нового открыло бы перед нами в строении нашей

^2* См. «Похвалу астрономии» Кестнера в «Гамбургском журнале», ч. 1, с. 206 слл.

16

Земли, возникшей по тем же законам, что и все перечисленные планеты, так много сказало бы нам об отношении населяющих Землю органических существ к органическим существам на других планетах, к существам высшего или низшего порядка, а, может быть, и позволило бы нам судить о грядущем предназначении рода человеческого, так что по особенностям двух или трех членов пропорции мы смелее могли бы судить о закономерности всей прогрессии. Но природа всему кладет твердые пределы, все ограничивает, а потому она закрыла перед нами подобную перспективу. Мы смотрим на Луну, видим на ней чудовищные пропасти и горы, мы смотрим на Юпитер и видим на нем полосы, и видим его неукротимый бег, мы видим кольцо Сатурна, красноватый свет Марса, кроткий свет Венеры и гадаем, что же счастливое или несчастливое может проистекать отсюда для нас. Пропорция определяет расстояния между планетами; о плотности их вещества тоже делались определенные вероятные выводы, и с плотностью была поставлена в связь скорость их вращения вокруг оси и обращения вокруг Солнца, но все это математика, а не физика, потому что мы знаем только Землю, а второго члена для сравнения у нас нет. Еще не выведена общая формула отношения между размерами Земли, скоростью ее вращения вокруг оси и обращения вокруг Солнца и углом ее наклона к плоскости эклиптики, — формула эта и здесь все объяснила бы через один закон космогонии. Еще менее знаем мы о том, насколько продвинулось развитие каждой из планет, а всего меньше известно нам об органическом строении и судьбе их обитателей. Сны и мечтания Кирхера и Сведенборга, шутки Фонтенеля, самые разные предположения Гюйгенса, Ламберта ' — все это доказательства того, что мы ничего не можем и не должны знать об этом. Мы можем быть более или менее умеренными в своих оценках и гипотезах, мы можем селить ближе к Солнцу или дальше от Солнца более совершенные существа — все это мечты, мечты, на каждом шагу разрушаемые отсутствием прогрессии, при полном различии планет, так что в конце концов нам остается один вывод: повсюду, как и на Земле, царит единство и многообразие, но для того чтобы судить о прогрессе или регрессе, у нас нет меры, потому что ее не дает нам ни рассудок, ни угол, под которым видим мы всю систему. Мы не в центре — мы в сутолоке: как и другие земли, мы плаваем в потоке и лишены меры для сравнений.

Но если мы вправе делать выводы о других планетах на основании положения Земли относительно Солнца, то нашей Земле, очевидно, выпал двусмысленный золотой жребий посредственности; в утешение мы можем думать, что это — золотая середина. Меркурий обращается вокруг оси примерно за шесть часов, и за этот период на нем сменяется день и ночь, год на Меркурии равен 88 суткам, н освещен он Солнцем в шесть раз сильнее, чем Земля; напротив, Юпитер со своей широкой орбитой обращается вокруг Солнца лишь за 11 лет и 313 дней, тогда как вокруг своей оси он успевает обернуться всего за десять часов; древний Сатурн, г.де свет Солнца в сто раз слабее, чем на Земле, за тридцать лет едва успевает облететь Солнце, тогда как вокруг оси он обращается часов за семь; так получается, что средние планеты — Земля, Венера, Марс — отличаются и средней природой. Дни на этих планетах мало разнятся между собою, а от дней на других планетах отличаются так же сильно, как и годы. На Венере день тоже примерно равен 24 часам, на Марсе он длится меньше 25 часов. Год Венеры составляют 224 дня, Марса — один год и 322 дня, хотя он в три с половиной раза меньше Земли, а от Солнца почти в полтора раза удаленнее. Если идти дальше, то пропорции величины, обращения вокруг оси и вращения вокруг Солнца реако расходятся. Итак, природа поселила нас на одной из срединных планет, где, как видно, царят средние пропорции, более размеренные отношения времен и величин, — так, возможно, и в строении живых существ. Вероятно, отношение материи и духа в нас столь же уравновешено, как и время дня и ночи. Вероятно, скорость нашей мысли соразмерена с отношением скорости вращения нашей планеты вокруг своей оси и вокруг Солнца к скорости (или медлительности) других планет, а наши органы чувств пропорциональны сложности органического строения, какая могла и должна была быть достигнута на нашей Земле. Если же двигаться в обе стороны от срединных планет, то вновь будут, верно, замечены величайшие расхождения. Итак, пока мы тут живем, давайте рассчитывать на среднее человеческое разумение и еще более двусмысленную человеческую добродетель. Другое дело, если мы могли бы глядеть на Солнце глазами Меркурия, на крыльях его облетать Солнце, если бы вместе с поспешностью Сатурна и Юпитера (во вращении вокруг своей оси) нам дана была и их медлительность, их огромный объем, если бы мы на хвосте кометы облетали широчайшие просторы небес, из страшной жары бросаясь в леденящий холод, — тогда мы могли бы, конечно, говорить об иных пропорциях, а не о размеренном среднем пути человеческих мыслей и способностей. А пока мы на Земле, останемся верны среднему пути с его сглаженными пропорциями: он, наверное, как раз соответствует длительности нашей жизни.

Если мы вообразим себе, что однажды, когда познаем мы все строение нашей планеты, нам позволено будет путешествовать не по одной звезде и что в этом будет состоять жребий и изменение к лучшему нашей судьбы, что некогда нам, быть может, будет определено общаться со всеми достигшими своей зрелости живыми творениями многочисленных, самых различных миров, наших братских миров, — какие перспективы! — они пробудят душу самого ленивого человека, стоит только представить себе, что пользуемся мы всеми богатствами созидательной природы, в которых пока отказано нам. Наши мысли, наши силы и способности, очевидно, коренятся в строении нашей Земли и не перестают изменяться и преобразовываться до тех пор, пока не достигают возможной для нашего земного мира чистоты и тонкости, — и на других планетах все будет точно так же, если только можно нам взять аналогию в руководительницы свои, — но какая же необъятная гармония представится нам, когда живые творения каждой из планет, достигшие своего полного и каждый раз столь различного развития, вместе пойдут вперед к одной

18

цели сообщая друг другу свои чувства и жизненный опыт!³* Наш рассудок — это рассудок земной, и он постепенно сложился на основе чувственных впечатлений от нашего земного окружения; то же можно сказать о склонностях и влечениях нашего сердца, — но другой мир, вероятно, не знает ни земных средств развития, ни земных препятствий к развитию Но неужели же неведомы ему и сами конечные результаты развития? Нет, конечно же, известны! Потому что все радиусы стремятся к центру Чистый рассудок всегда будет рассудком, от каких бы чувственных впечатлений ни был он отвлечен, и энергия сердца всегда будет той же доблестью, той же добродетелью, на каких бы предметах она ни упражнялась. Итак, может быть, и здесь величайшее многообразие стремится к единству, и всеобъемлющей природе известна такая точка, в которой объединятся все самые благородные порывы многоразличных существ и цветы вселенной соберутся в один сад. Что физически находится в единстве, почему не должно прийти к единству и духовному, и моральному, — ведь и дух, и мораль тоже относятся к физическому миру и подчиняются все тем же законам, зависящим в конечном счете от солнечной сястемы. Итак, если допустимо сравнить общие свойства каждой из планет, проявляющиеся и в органическом строении, и в жизни их обитателей, с цветами радуги или со звуками звукоряда, то я бы сказал, что, по всей вероятности, свет единого солнца добра и истины по-своему преломляется на каждой из планет, так что ни одна не может гордиться тем, что пользуется всем Солнцем. И только потому, что всех их освещает одно Солнце и все они движутся в одной плоскости образования и воспитания, можно надеяться, что все они, каждая своим путем, приблизятся к совершенству и в далеком будущем, после всех странствий и перемен, соединятся в одну школу добра и красоты. Пока же будем людьми — только людьми, то есть только одним цветом, только одним звуком в гармонии звезд. Если свет Солнца, какой доходит до Земли, можно сравнить с мягким зеленым цветом, то не будем считать его чистым солнечным светом, а рассудок и волю человека не будем принимать за рычаги целой Вселенной. — явно, что мы и вся наша Земля — незначительная дробная частица целого.