Значение как проблема психологии сознания

Чувственные образы представляют всеобщую форму пси­хического отражения, порождаемого предметной деятельно­стью субъекта. Однако у человека чувственные образы приоб­ретают новое качество а именно свою означенность. Значения и являются важнейшими «образующими* человеческого со­знания.

Как известно, выпадение у человека даже главных сенсор­ных систем — зрения и слуха — не уничтожает сознания. Даже у слепоглухонемых детей в результате овладения ими специ­фически человеческими операциями предметного действия и языком (что, понятно, может происходить лишь в условиях специального воспитания) формируется нормальное созна­ние, отличающееся от сознания видящих и слышащих людей только своей крайне бедной чувственной тканью. Другое дело, когда в силу тех или иных обстоятельств «оминизация» дея­тельности и общения не происходит; В этом случае, несмотря на полную сохранность сенсомоторной сферы, сознание не возникает. Это явление (назовем его «феноменом Каспара Гаузера») сейчас широко известно.

Итак, значения преломляют мир в сознании человека. Хотя носителем значений является язык, но язык не демиург значе­ний. За языковыми значениями скрываются общественно вы­работанные способы (операции) действия, в процессе которых люди изменяют и познают объективную реальность. Иначе говоря, в значениях представлена преобразованная и сверну­тая в материи языка идеальная форма существования пред­метного мира, его свойств, связей и отношений, раскрытых совокупной общественной практикой. Поэтому значения сами по себе, т. е. в абстракции от их функционирования в инди­видуальном сознании, столь же «не психологичны», как и та об­щественно познанная реальность, которая лежит за ними[15]» <…>

Сознание как форма психического отражения, однако, не может быть сведено к функционированию усвоенных извне значений, которые, развертываясь, управляют внешней и внутренней деятельностью субъекта. Значения и свернутые в них операции сами по себе, т. е. в своей абстракции от внутрен­них отношений системы деятельности и сознания, вовсе не являются предметом психологии. Они становятся им, лишь будучи взяты в этих отношениях, в движении их системы;

Это вытекает из самой природы психического. Как уже говорилось, психическое отражение возникает в результате раздвоения жизненных процессов субъекта на процессы, осуществляющие его прямые биотические отношения, и «сигнальные" процессы, которые опосредствуют их; развитие внутренних отношений порождаемых этим раздвоением, и находит свое выражение в развитии структуры деятельности, а на этой основе — также в развитии форм психического отражения. B дальнейшем, на уровне человека, происходит такая трансформация этих форм, которая приводит к тому, что, фиксируясь» языке (языках), они приобретают квазисамостоятельное существование в качестве объективных идеальных явлений. При этом они постоянно воспроизводятся процессами, совершаю­щимися в головах конкретных Индивидов. Последнее и со­ставляет внутренний «механизм»- их передачи от Поколения к поколению и условие их обогащения посредством индивиду­альных вкладов.

Здесь мы вплотную подходим к проблеме, которая являет­ся настоящим камнем преткновения для психологического анализа сознания. Это проблема особенностей функциониро­вания знаний, понятий, мысленных моделей; с одной стороны, в системе отношений общества, в общественном сознании, а с другой — в деятельности индивида, реализующей его обще­ственные связи, в его сознании.

Как уже говорилось, сознание обязано своим возникновени­ем происходящему в труде выделению действий, познаватель­ные результаты которых абстрагируются от живой целостности человеческой деятельности и идеализируются в форме Языко­вых значений. Коммуницируясь, они становятся достоянием сознания индивидов. При этом они отнюдь не утрачивают сво­ей абстрагированности они несут в себе способы, предметные условия и результаты действий, независимо от субъективной мотивации деятельности людей, в которой они формируются. На ранних этапах, когда еще сохраняется общность мотивов деятельности участников коллективного труда, значения как явления индивидуального сознания находятся в отношениях прямой адекватности. Это отношение, однако, не сохраняется. Оно разлагается вместе с разложением первоначальных отно­шений индивидов к материальным условиям и средствам про­изводства, возникновением общественного разделения труда и частной собственности. В результате общественно вырабо­танные значения начинают жить в сознании индивидов как бы двойной жизнью. Рождается еще одно внутреннее отношение, еще одно движение значений в системе индивидуального со­знания.

Это особое внутреннее отношение проявляет себя в самых простых психологических фактах. Так, например, все учащие­ся постарше, конечно, отлично понимают значение экзамена­ционной отметки и вытекающих из нее следствий. Тем не ме­нее, отметка может выступить для сознания каждого из них

существенно по-разному: скажем, как шаг (или препятствие) на пути к избранной профессии, или как: способ утверждения себя в глазах окружающих, иди, может быть, как-нибудь ещё иначе. Вот это-то обстоятельство и ставит психологию перед необходимостью различать сознаваемое объективное значе­ние и его значение для субъекта. Чтобы избежать удвоения терминов, я предпочитаю говорить в последнем случае Р лич­ностном смысле. Тогда приведенный пример может быть вы­ражен так: значение отметки способно приобретать в сознании учащихся разный личностный смысл. <...>

При всем неисчерпаемом богатстве, при всей многосторонности этой жизни значений (подумать только — все науки занимаются ею!) в ней остается полностью скрытой другая их жизнь, другое их движение — их функционирование в процессах деятельности и сознания конкретных индивидов, хотя по­средством этих процессов они только и могут существовать.

В этой второй своей жизни значения индивидуализируются и «субъективируются», но лишь в том смысле, что непосредственно их движение в системе отношений общества в них уже не содержатся; они вступают в иную систему отношении, в иное движение. Но вот что замечательно: они при этом отнюдь не утрачивают своей общественно-исторической природы, своей объективности.

Одна из сторон движения значений в сознании конкретных индивидов состоит в том «возвращении» их к чувственной предметности мира, о котором шла речь выше. В то время в своей абстрактности, в своей «надиндивидуальности» значения безразличны к формам чувственности, в которых мир открывается конкретному субъекту (можно сказать, что сами по

себе значения лишены чувственности), их функционирование в осуществлении его реальных жизненных связей необходимо предполагает их отнесенность к чувственным впечатлениям. Конечно, чувственно-предметная отнесенность значении в сознании субъекта может быть не прямой, она может реализоваться через как угодно сложные цепи свернутых в них мыслительных операций, особенно когда значения отражают действительность, которая выступает лишь в своих отдаленных косвенных формах. Но в нормальных случаях эта отнесенность всегда существует и исчезает только в продуктах их дви­жения, в их экстериоризациях.

Другая сторона движения значений в системе индивиду­ального сознания состоит в той особой их субъективности, которая выражается в приобретаемой ими пристрастности. Сторона эта, однако, открывает себя лишь при анализе внут­ренних отношений, связывающих значения с еще одной «об­разующей» сознания — личностным смыслом.

Личностный смысл

Психология издавна описывала субъективность, пристраст­ность человеческого сознания. Ее проявления видели в изби­рательности внимания, в эмоциональной окрашенности пред­ставлений, в зависимости познавательных процессов от по­требностей и влечений. В свое время Лейбниц выразил эту зависимость в известном афоризме: «... если бы геометрия так же противоречила нашим страстям и нашим интересам, как нравственность, то мы бы также спорили против нее и наруша­ли ее вопреки всем доказательствам Эвклида и Архимеда:..»[16].

Трудности заключались в психологическом объяснении пристрастности сознания. Явления сознания казались имею­щими двойную детерминацию — внешнюю и внутреннюю. Соответственно, они трактовались как якобы принадлежащие к двум разным сферам психики: сфере познавательных про­цессов и сфере потребностей, эффективности. Проблема соот­ношения этих сфер — решалась ли она в духе рационалисти­ческих концепций или в духе психологии глубинных пережи­ваний — неизменно интерпретировалась с антропологической точки зрения, с точки зрения взаимодействия разных по своей природе факторов-сил.

Однако действительная природа как бы двойственности явлений индивидуального сознания лежит не в их подчинен­ности этим независимым факторам.

Не будем вдаваться здесь в те особенности, которые отли­чают в этом отношении различные общественно-экономические формации. Для общей теории индивидуального сознания

главное состоит в том, что деятельность конкретных индиви­дов всегда остается «втиснутой» (insere) в наличные формы проявления этих объективных противоположностей, которые и находят свое косвенное феноменальное выражение в их со­знании, в его особом внутреннем движении.

Деятельность человека исторически не меняет своего об­щего строения, своей «макроструктуры». На всех этапах исто­рического развития она осуществляется сознательными дей­ствиями, в которых совершается переход целей в объективные продукты, и подчиняется побуждающим ее мотивам. Что ра­дикально меняется, так это характер отношений, связываю­щих между собой цели и мотивы деятельности.

Хотя на первоначальных этапах формирования сознания значения выступают слитно с личностными смыслами, одна­ко в этой слитности имплицитно уже содержится их несовпа­дение, которое далее неизбежно приобретает и свои открытые, эксплицированные формы. Последнее и делает необходимым выделять в анализе личностный смысл в качестве еще одной образующей систему индивидуального сознания. Они-то и создают тот «утаенный", по выражению Л. С. Выготского, план сознания, который столь часто интерпретируется в пси­хологии не как формирующийся в деятельности субъектов, в развитии ее мотивации, а как якобы непосредственно выража­ющий изначально заключенные в самой природе человека внутренние движущие им силы.

В индивидуальном сознании извне усваиваемые значения действительно как бы раздвигают и одновременно соединяют между собой оба вида чувственности — чувственные впечатле­ния внешней реальности, в которой протекает его деятельность, и формы чувственного переживания ее мотивов, удовлетворения или не удовлетворения скрывающихся за ними потребностей.

В отличие от значений личностные смыслы, как и чув­ственная ткань сознания, не имеют своего «надындивидуаль­ного», своего «не психологического» существования. Если внешняя чувственность связывает в сознании субъекта значе­ния с реальностью объективного мира, то личностный смысл связывает их с реальностью самой его жизни в этом мире, с ее мотивами. Личностный смысл и создает пристрастность че­ловеческого сознания.

Выше говорилось о том, что в индивидуальном сознании значения «психологизируются», возвращаясь к чувственно данной человеку реальности мира. Другим, и притом решающим, обстоятельством, превращающим значения в психологи­ческую категорию, является то, что, функционируя в системе индивидуального сознания, значения реализуют не самих себя, а движение воплощающего в них себя личностного смыс­ла — этого для-себя-бытия конкретного субъекта.

Психологически, т. е. в системе сознания субъекта, а не в качестве его предмета или продукта, значения вообще не суще­ствуют иначе, как реализуя те или иные смыслы, также как его действия и операции не существуют иначе, как реализуя ту или иную его деятельность, побуждаемую мотивом, потребно­стью. Другая сторона состоит в том, что личностный смысл — это всегда смысл чего-то: «чистый», непредметный смысл есть такая же бессмыслица, как и непредметное существо.

Воплощение смысла в значениях — это глубоко интимный, психологически содержательный, отнюдь не автоматически и одномоментно происходящий процесс. В творениях художе­ственной литературы, в практике морального и политическо­го воспитания этот процесс выступает во всей своей полноте. Научная психология знает этот процесс только в его частных выражениях: в явлениях «рационализации» людьми их дей­ствительных побуждений, в переживании муки перехода от мысли к слову («Я слово позабыл, что я хотел сказать, и мысль бесплотная в чертог теней вернется», — цитирует Тютчева Л. С. Выготский),

Н. И. Чуприкова

ПСИХИКА И СОЗНАНИЕ КАК ФУНКЦИИ МОЗГА [17]

Среди главных признаков понятия сознания в психологии на первом месте наиболее.часто называют познавательное отделение «Я» и «не-Я», знание о собственном знании объек­тивной реальности, способность отдавать отчет в своих дей­ствиях, переживаниях и мыслях. Предпринятая попытка тео­ретической реконструкции процесса становления сознания позволяет наметить следующую общую схему возникновения этих особенностей человеческой психики.

1. В условиях коллективной трудовой деятельности возни­кает необходимость обмена предметной информацией, резуль­татами отражательной деятельности мозга отдельных членов коллектива.

2. Эта необходимость порождает специфическое средство обмена результатами отражательной деятельности мозга — систему общепринятых слов-знаков, условно связанных с раз­ными внешними и внутренними воздействиями.

3. Наиболее оптимальный способ обмена предметной ин­формацией состоит в том, что со словами-знаками связываются как некоторые устойчивые комплексы воздействий (отдель­ные предметы и явления в их целостности, их постоянные сочетания), так и их отдельные свойства и отношения. Поэтому благодаря языку чувственно данная действительность оказы­вается расчлененной на высшем корковом уровне отражения на множество составляющих ее элементов — более крупных и бо­лее дробных. В этой действительности существуют различные, отличные друг от друга предметы и явления, характеризую­щиеся разными свойствами; тело человека как специфический предмет отграничено от воздействий на него и в определенной степени от его собственных состояний и действий, а сами дей­ствия—от их причины и результата.

4. Посредством относительно немногих слов-знаков, комби­нируя их различными способами, можно передать практиче­ски неограниченное количество сведений, составляющих содержание бесконечного многообразия реального чувствен­ного отражения. Комбинирование слов-знаков, отвечающее задаче максимально полной передачи воспринятой (или нахо­дящейся в памяти) предметной информации, выступает с лингвистической стороны как высказывание, с логико-психологической — как суждение, с психолого-физиологической — как акт экстренного нервного синтеза словесных знаков и связанных с ними паттернов возбуждений, отображающих рад личные элементы ситуации. Действительность, расчлененная посредством знаков языка на элементы, в актах суждения вновь приобретает утраченную целостность, хотя эта последняя никогда не может охватить всю действительность цели ком, а только отдельные ее стороны, части, аспекты.

5. В актах суждения осуществляются первичные процессы познавательного синтетического противопоставления впечатлений со стороны собственного тела и со стороны внешних воздействий (познавательное разделение «Я» и «не – Я»).

6. Познавательный анализ суждений, объективированных в словесных высказываниях, ведет к заключению, что человек не только имеет знание о себе самом и о внешнем мире, но и знает об этом знании. Путь к такому заключению лежит через два этапа. Анализ содержания множества разных конкретных суждений, в которых представлено разделение «Я» и различных внешних объектов, приводит к выводу, что человеку «даны» объекты внешнего мира, что он знает их. Факт же анализа самих суждений такого рода ведет к заключению о знании о собственном знании. Точно так же возникает заключение, что человеку «даны» его собственные действия и состояния и что он знает об этом аспекте своих знаний.

Как видим, то, что на первый взгляд представляется само собой разумеющимся первичным, неотъемлемым и как бы «непосредственно» познаваемым свойством психического (данность объекта субъекту и знание о собственном знании), оказывается на самом деле результатом длительного развития процессов психического отражения.

До сих пор основную функцию вербального мышления, ос­новное решающее отличие человека от животных чаще всего было принято связывать с развитием процессов обобщения и формирования понятий. Но проведенный анализ приводит к выводу, что исходным решающим обстоятельством здесь является расчленение целостных чувственных впечатлений, а собственно человеческое понятийное обобщение по суще­ственным признакам само выступает как результат такого рас­членения. Имеет смысл отметить, что предлагаемый не впол­не традиционный подход к проблеме становления сознания через процесс расчленения данных восприятия, по существу, совпадаете представлениями Гегеля об этапах развития пред­метного сознания, как они изложены в его труде «Феномено­логия духа». Эти этапы, по Гегелю, следующие: непосред­ственная нерасчлененная чувственная достоверность, которую невозможно выразить в слове; знание о вещах, как совокупно­сти и единстве многих отдельных свойств; упорядоченное зна­ние о вещах как системе общих и частных, родовых и видовых свойств. Собственно понятия возникают только на этом по­следнем этапе, необходимой предпосылкой которого, однако, обязательно является второй этап, когда вещи выступают как сочетание многих отдельных свойств. Конечно, само выделе­ние отдельных свойств также может рассматриваться как фор­мирование определенных обобщений, поскольку выделяемые свойства всегда, как правило, являются общими для каких-то классов вещей. Но при этом надо отдавать себе отчет в том, что такое обобщение еще далеко от статуса подлинного понятия. Вообще же расчленение, обобщение, абстрагирование и упо­рядочивание результатов отражения составляют, по-видимому, лишь разные стороны, моменты или аспекты единого процес­са становления и развития сознания, в котором они не могут быть отделены друг от друга и вместе с тем сами изменяются на разных этапах развития познания. Суть, однако, состоит в том, что все же одна определенная сторона этого процесса — расчленение — составляет его главный стержень, а другие — выступают как его способы, формы или результаты.

При анализе познавательной деятельности человека при­нято считать, что он мыслит, т. е. отражает действительность в образах и в понятиях. Однако в последнее время все чаще вы­двигаются сомнения в адекватности такого дихотомического деления. Так, Хебб с соавторами (Hebb, Lambert, Tucker, 1971) полагают, что с точки зрения физиологии мозга образ и поня­тие представляют собой лишь крайние точки континуума, в котором располагаются клеточные ансамбли и последовательности разных уровней, отвечающие более узким и более широким классам объектов. В. Н. Пушкин на основе анализа результатов мыслительной деятельности человека при реше­нии задач (игра «5») приходит к заключению о существовании

определенной психологической реальности, которую трудно описать традиционными терминами психологии. Это нечто, уже переставшее быть чувственно наглядной формой отраже­ния (образом восприятия или представления), но не являюще­еся той устойчивой совокупностью общих свойств и признаков, которую принято обозначать категорией «понятия» (Пушкин, 1978). Для обозначения той формы отражения, которая обна­руживает себя при анализе решения оперативных задач, Пуш­кин вводит термин «ситуативный концепт». О. К. Тихомиров, анализируя процесс решения шахматных задач, приходит к сходному выводу о наличии особой формы отражения объек­та, которую нельзя отнести к таким известным категориям, как перцептивный образ, понятие или объективное значение. Он предлагает называть выделяемую им форму отражения термином «операциональный смысл» (Тихомиров, 1981). Проведенный нами анализ также заставляет думать, что эле­менты отражения, участвующие в процессах мышления, весь­ма неоднородны и далеко выходят за пределы дихотомии «об­раз - понятие». Это более или менее дробные элементы чув­ственного опыта, их разнообразные комплексы, имеющие разную степень внутренней расчлененности, и обязательно возбуждения в более или менее обширных областях вербаль­ных сетей и структур долговременной семантической памяти. Остановимся теперь еще на одном аспекте проблемы пе­рехода от психики животных к сознанию человека, которая, по существу, совпадает с проблемой перехода от чувственного познания к отвлеченному мышлению. Наиболее распростра­ненный традиционный взгляд на проблему происхождения мышления состоит в том, что мышление как процесс возника­ет на основе развития и усложнения чувственного познания. Точка зрения И. М. Сеченова также относится к этому тради­ционному взгляду. Наряду с этим высказывались диаметраль­но противоположные представления об отсутствии непрерыв­ности в развитии высших форм отражения из низших. Так, идея скачка, разрыва постепенности лежала в основе теории культурно-исторического развития психики человека Л. G. Вы­готского, который подчеркивал, что высшие психические функции человека носят опосредствованный характер и воз­никают лишь в процессе совместной деятельности людей, в процессе их общения и сотрудничества и иначе возникнуть не могут. Именно в этом смысле Выготский противопоставлял общественные по своей природе высшие психические функ­ции человека «естественно сформированным» психическим процессам животных и маленьких детей.

Сходные взгляды развивал А. Валлон (1956; Основные на­правления исследований психологии мышления в капитали­стических странах, 1966). По вопросу о происхождении мышле­ния Валлон принципиально расходился с Ж. Пиаже и отрицал существование какой бы то ни было прямой и непосред­ственной преемственности между сенсомоторным интеллек­том и собственно мышлением, сущность которого он видел в дискурсивных процессах, протекающих в плане представле­ний. Валлон рассматривал сенсомоторный интеллект как приспособительную деятельность к физической предметной сре­де и полагая, что представления не могут быть порождены этой деятельностью. Они продукт иных — социальных отно­шений. Их истоки следует искать не во взаимодействии инди­вида с предметной физической средой, но в его взаимодействии со средой социальной.

В последние годы Идею об отсутствии непрерывности и прямой преемственности в антропогенезе между процессами высшей нервной деятельности человека и животных развивал Б. Ф. Поршнев (1968,1974). При этом он прямо опирался на Валлона и Выготского.

Теория Выготского подвергалась справедливой, на наш взгляд, критике за отрыв высших психических функций от низших. Та же критика может быть высказана и в адрес Вал­лона. Однако дело, по-видимому, не в ошибочности данной концепции, а в ее односторонности. Обосновывая выдвигае­мые нами представления, мы старались определенным обра­зом разрешить тот парадокс, что высшие формы отражатель­ной деятельности мозга человека, с одной стороны, безусловно, должны развиваться из более низших форм, и здесь невозмо­жен перерыв постепенности и в то же время столь же безусловно, что они не являются прямым и непосредственным результатом развития этих низших форм. Разрешение этого парадокса состо­ит, по нашему мнению, в том, что для возникновения в антро­погенезе высших форм отражательной деятельности мозга на базе низких потребовалось принципиальное изменение усло­вий, в которых стали осуществляться поведение и деятель­ность индивидов вида Homo sapiens. Эти новые условия — труд и речь — формировали человеческий мозг как орган осуществ­ления таких функций, которые не представлены или представ­лены только в самом зачаточном виде в жизнедеятельности животных. В онтогенезе же современного ребенка с его гене­тически запрограммированным человеческим мозгом разви­тие познавательной деятельности представляет собой единый поступательный процесс (и здесь И. М. Сеченов и Ж. Пиаже принципиально правы), где каждая новая ступень возникает на базе предыдущей, где специально человеческие механизмы отражения пронизывают все формы психической деятельно­сти и речь взрослых очень рано становится ведущим фактором развития.

В литературе часто принято говорить, что сознание в его развитой форме свойственно только человеку, но и у живот­ных все же есть его определенные элементы или зачатки. И это, надо думать, действительно так. С развиваемой точки зрения об элементах или зачатках сознания можно говорить применительно к тем формам отражательной деятельности мозга животных, в которых имеется определенное расчлене­ние афферентных потоков и оперирование в актах синтеза с их отдельными частями (орудийная деятельность антропоидов, употребление и понимание элементов языка антропоидами и домашними животными) и «возврат» возбуждений, претер­певших обработку в высших отделах мозга и системах памяти, к участкам их первоначального прохождения в сенсорных проекциях (ориентировочный рефлекс, селективное внима­ние). В контексте проблемы антропогенеза было бы, вероятно, полезно и поучительно изучение доведения и нервной дея­тельности животных под этим углом зрения.

Заключение

Душа и тело составляют одну и ту же вещь, в одном случае представля­емую под атрибутом мышления, в дру­гом под атрибутом протяжения. (Спиноза)

Основная мысль, или главный итог, этой книги состоит в том, что психическое — это специфические нервные процессы, имеющие двойственную природу. Это особый вид или класс телесных (нервных) процессов, в которых отражается, вопло­щается объективная действительность, в силу чего они обла­дают и материальным (телесным) и идеальным бытием (вы­ступают в роли представителей других материальных объек­тов и процессов). Таким образом, эта двойственность состоит совсем не в том, что соответствующие нервные процессы име­ют две разные стороны, два разных аспекта (внешний и внут­ренний), разные свойства (материальные и идеальные) или характеризуются каким-то особым качеством субъективности, не имеющим объективного бытия и неуловимого никакими способами, кроме интроспекции субъекта. Психические не­рвные процессы субъективны лишь в том смысле, что они яв­ляются свойством индивидуального организма, не существу­ют и не могут существовать вне конкретного индивидуально­го мозга с его периферическими нервными окончаниями и нервными центрами и не являются абсолютно точной зеркаль­ной копией объективной действительности.

Интроспекционистское представление о Психическом, включая все его самые слабые, остаточные и замаскированные формы, неразрывно связано с дуалистическим решением про­блемы соотношения понятий психики и деятельности мозга, ибо в рамках этого представления в психическом, даже если оно признается целиком и полностью зависящим от деятель­ности мозга и функцией мозга, всегда мыслится нечто такое, что содержится в нем сверх материальных нервных процессов и как бы «витает» над ними.

В отличие от всех форм дуализма и параллелизма предлагае­мое решение вопроса является монистическим. В идеальном бытии одного особого вида телесных нервных процессов, когда она рассматривается в контексте материального бытия самих этих процессов, не предполагается ничего, что существовало бы сверх этих, материальный процессов, над ними, параллель­но им. Их идеальное бытие целиком и полностью заключено, воплощено в их материальном бытии. Оно обнаруживается в них не как нечто «витающее» и бестелесное, а как их собствен­ная организация, делающая возможной их особую связь со все­ми остальными материальными процессами в мире: будучи функцией наиболее высокоорганизованной из всех известных форм материи, они воплощают в себе весь остальной мир, вос­создают его свойства и отношения с большей или меньшей сте­пенью приближения в своем собственном материальном бы­тии. В силу двойственной сущности психического мир открыт для живого существа, потому что представлен в нем самом, в одной из частей его тела. Мир как бы «встроен» в живое суще­ство; он с определенной мерой приближения к оригиналу вос­произведен, дублирован в одном специфическом классе про­цессов его жизнедеятельности. Именно поэтому живое суще­ство имеет возможность сообразовывать процессы своей внутренней жизнедеятельности и поведения со свойствами и отношениями объективной действительности. Живое суще­ство организует множество процессов своей жизнедеятельно­сти и поведения на основе сигналов, поступающих из цент­ральной нервной системы, но в силу отражательной природы последних результатом этой организации является их сообразование, со свойствами и отношениями объективной дейст­вительности.

Необходимым элементом общего монистического мате­риалистического решения вопроса о соотношении понятия психики и деятельности мозга должно быть ясное понимание принципиального своеобразия психических процессов челове­ка по сравнению с психикой животных. Черты этого своеобра­зия, наиболее важные в контексте решения проблемы «мозг и психика», состоят в далеко идущем корковом членении ре­зультатов чувственного отражения посредством связывания его отдельных элементов и их устойчивых сочетаний со сло­весными знаками, в разнообразных процессах высшего коркового синтеза выделенных элементов и их сочетаний в актах суждения и, наконец, в анализе самих суждений. Такой подход к механизмам сознания позволяет выявить иллюзорность распространенных представлений о прямой непосредственной данности человеку его психических состояний, о существова­нии особого внутреннего опыта или внутреннего зрения (ин­троспекции как «смотрения внутрь себя»), а также иллюзорность более современных представлений о сознании как о прямом не­посредственном «явлении» объектов субъекту, личности или о непосредственной данности личности информации об объек­тах внешнего мира.

Подход к деятельности мозга как отражательной и анализ ее специфически человеческих особенностей, возникающих в связи с коллективным трудом и речью, позволяют предложить в первом приближении следующую общую схему процессов, реально лежащих за теми особенностями психики человека, которые до сих пор получали искаженное субъективистско-интроспекционистское истолкование.

1. В мозгу всех живых существ, достигших достаточно высокого уровня эволюционного развития, отражен внешний мир, их собственное тело, его действия и состояния. Посколь­ку отражение действительности основывается на анализе раздражителей, в мозгу живых существ (с достаточно разви­тым мозгом) разные классы внешних и внутренних воздей­ствий и разные их свойства представлены в деятельности от­носительно самостоятельных нейронных структур (разные анализаторы и их отдельные каналы).

2. На уровне коры больших полушарий осуществляется высшая форма анализа внешних и внутренних воздействий — анализ через синтез. Анализ через синтез является механиз­мом разнообразных форм высшего дробления и коркового обособления возбуждений, несущих функцию отражения. В той мере, в какой разные раздражители, их отдельные свой­ства и отношения, а также их устойчивые сочетания становят­ся сигналами разных условных реакций, в такой мере отра­женная действительность расчленяется в коре полушарий, с одной стороны, на элементы, а с другой — на устойчивые их сочетания.

3. У человека формируется обширная система из множества условных словесных реакций. В результате этого отражательная деятельность коры мозга и отражаемая действитель­ность приобретают высоко расчлененный характер. В частно­сти, на высшем корковом уровне обособляются возбуждения, относящиеся, с одной стороны, к внешнему миру, а с другой — к собственному телу человека. В структуре двигательных ак­тов обособляются возбуждения, относящиеся собственно к движениям, к их объектам и результатам.

4. Динамический синтез дробных элементов действитель­ности, связанных с разными словами-знаками, осуществляется в форме актов суждения.

5. На определенном этапе развития отражательных процес­сов мозга человека акты суждения, объективированные в фор­ме речевых высказываний, в свою очередь начинают подвер­гаться анализу, как и любые другие события объективной дей­ствительности.

6. Анализ суждений, в которых в расчлененном единстве представлено отражение тела человека и других объектов, тела и его движений и состояний, приводит к формированию представлений о «Я» как о субъекте, которому известно мно­жество вещей и явлений, находящихся вне его и который зна­ет также о своих собственных действиях, состояниях, мыслях, чувствах и воспоминаниях. Все это знание в его совокупности составляет реальное содержание осознаваемого внутреннего субъективного духовного мира человека. На этом этапе разви­тия процессов отражения мозговые паттерны возбуждений, формирующие представление человека о своем «Я», уже дале­ко выходят за пределы исходной первоначальной системы воз­буждений, связанной со зрительными, двигательными и интероцептивными ощущениями со стороны тела.

7. Отсутствие знаний о том, что за всеми элементами рас­сматриваемого класса суждений лежат определенные мозго­вые паттерны возбуждений, несущие функцию отражения, а также игнорирование факта анализа самих суждений, легко ведет к идеалистическому и спиритуалистичеекому истолко­ванию понятия субъекта, источников его знаний об объек­тивной действительности и о самом себе, о природе его внутреннего субъективного духовного мира и о способах его по­знания.

Очерченная схема показывает принципиальную ложность любых попыток «напрямую» понять, как именно субъектив­ные психические явления или явления сознания возникают из деятельности мозга. Раскрытие материального субстрата этих явлений требует совсем другого пути. Прежде всего, деятель­ность мозга должна быть понята как отражательная по своей основной функции и по своей сущности. А далее только ана­лиз развития процессов отражения позволяет обнаружить та­кие черты работы мозга человека, на которые, и только на ко­торые уже можно «наложить» психологическую феноменоло­гию явлений сознания.

С появлением сознания связаны еще две особенности чело­веческой психики, которые следует учитывать и правильно интерпретировать при теоретическом анализе проблемы «мозг и психика». Во-первых, по мере развития единой отра­жательно-знаковой системы и по мере того как она сама начи­нает подвергаться анализу, отражательная деятельность моз­га перестает ограничиваться непосредственно доступной орга­нам чувств реальностью и ее объектом становится также, говоря словами И. М. Сеченова, широкая область возможного. Во-вто­рых, люди, обладающие сознанием, непрерывно обмениваются результатами своей индивидуальной отражательной психиче­ской деятельности. Этот обмен, будучи необходимым условием общественной жизни, является также необходимым условием возникновения и нормального функционирования сознания. На этой основе в ряду поколений происходит постоянное накопление, аккумуляция результатов отражательной дея­тельности мозга отдельных индивидов. Поэтому в отличие от психики животных, которая всегда сугубо индивидуальна, сознание, не теряя этой индивидуальной формы, становится так­же культурно-групповым и общечеловеческим явлением. Со­знательная психика не только свойство отдельных индивидов, до в определенном смысле также и свойство сначала отдель­ных культурных общностей, а затем и всего человечества. В своей надличной, надындивидуальной общеродовой форме сознание объективируется, фиксируется и воплощается в языке и во м