Общее представление о сознании. Сознание как Психологический феномен. Основные темы и понятия раздела

 

• Поток сознания

• Сознание и его границы

• Психика, сознание и бессознательное

• Сознание как единство отражения действительности и отношений к ней человека

• Об активности сознания

• Психика и сознание как функция мозга

У. Джемс

ПОТОК СОЗНАНИЯ [1]

Порядок нашего исследования должен быть аналитиче­ским. Теперь мы можем приступить к изучению сознания взрослого человека по методу самонаблюдения. Большинство психологов придерживаются так называемого синтетического способа изложения. Исходя от простейших идей, ощущений и рассматривая их в качестве атомов душевной жизни, психоло­ги слагают на последних высшие состояния сознания — ассо­циации, интеграции или смещения, как дома составляют из от­дельных кирпичей. Такой способ изложения обладает всеми педагогическими преимуществами, какими вообще обладает синтетический метод, но в основание его кладется весьма со­мнительная теория, будто высшие состояния сознания суть сложные единицы. И вместо того чтобы отправляться от фак­тов душевной жизни, непосредственно известных читателю, именно от его целых конкретных состояний сознания, сторон­ник синтетического метода берет исходным пунктом ряд гипо­тетических простейших идей, которые непосредственным пу­тем совершенно недоступны читателю, и последний, знако­мясь с описанием их взаимодействия, лишен возможности проверить справедливость этих описаний и ориентироваться в наборе фраз по этому вопросу. Как бы там ни было, но посте­пенный переход в изложении от простейшего к сложному в данном случае вводит нас в заблуждение. <...>

Основной факт психологии. Первичным конкретным фактом, принадлежащим внутреннему опыту, служит убеждение, что в этом опыте происходят какие-то сознательные процессы. Состояния сознания сменяются в нем одно другим. Подобно тому как мы выражаемся безлично: «светает», «смеркается», мы можем и этот факт охарактеризовать всего лучше безлич­ным глаголом «думается».

Четыре свойства сознания. Как совершаются сознательные процессы? Мы замечаем в них четыре существенные черты, которые рассмотрим вкратце в настоящей главе: 1) каждое со­стояние сознания стремится быть частью личного сознания; 2) в границах личного сознания его состояния изменчивы; 3) вся­кое личное сознание представляет непрерывную последова­тельность ощущений; 4) одни объекты оно воспринимает охотно, другие отвергает и, вообще, все время делает между ними выбор.

Разбирая последовательно эти четыре свойства сознания, мы должны будем употребить ряд психологических терминов, которые могут получить вполне точное определение только в дальнейшем. <...>

Наиболее общим фактом сознания служит не «мысли и чувства существуют», но «я мыслю» или «я чувствую». Ника­кая психология не может оспаривать во что бы то ни стало факт существования личных сознаний. Под личными сознани­ями мы разумеем связанные последовательности мыслей, со­знаваемые как таковые. Худшее, что может сделать психо­лог, — это начать истолковывать природу личных сознаний, лишив их индивидуальной ценности.

В сознании происходят непрерывные перемены. Я не хочу этим сказать, что ни одно состояние сознания не обладает про­должительностью; если бы это даже была правда, то доказать ее было бы очень трудно. Я только хочу моими словами подчерк­нуть тот факт, что ни одно раз минувшее состояние сознания не может снова возникнуть и буквально повториться. Мы то смотрим, то слушаем, то рассуждаем, то желаем, то припоминаем, то ожидаем, то любим, то ненавидим; наш ум попеременно занят тысячами различных объектов мысли. <...>

Тождествен воспринимаемый нами объект, а не наши ощу­щения: мы слышим несколько раз подряд ту же ноту, мы ви­дим зеленый цвет того же качества, обоняем те же духи или испытываем боль того же рода. Реальности, объективные или субъективные, в постоянное существование которых мы ве­рим, по-видимому, снова и снова предстают перед нашим со­знанием и заставляют нас из-за нашей невнимательности предполагать, будто идеи о них суть одни и те же идеи. <...>

Мне кажется, что анализ цельных, конкретных состояний сознания, сменяющих друг друга, есть единственный правильный психологический метод, как бы ни было трудно строго провести его через все частности исследования. <...>

В каждом личном сознании процесс мышления заметным образом непрерывен. Непрерывным рядом я могу назвать только такой, в котором нет перерывов и делений. Мы можем представить себе только два рода перерывов в сознании: или временные пробелы, в течение которых сознание отсутствует, или столь резкую перемену в содержании познаваемого, что последующее не имеет в сознании никакого отношения к пред­шествующему. Положение «сознание непрерывно» заключает в себе две мысли: 1) мы сознаем душевные состояния, предше­ствующие временному пробелу и следующие за ним как части одной и той ж личности; 2) перемены в качественном содержа­нии сознания никогда не совершаются резко. <...>

Таким образом, сознание всегда является для себя чем-то цельным, не раздробленным на части. Такие выражения, как «цепь (или ряд) психических явлений», не дают нам представ­ления о сознании, какое мы получаем от него непосредствен­но: в сознании нет связок, оно течет непрерывно. Всего есте­ственнее к нему применить метафору «река» или «поток». Го­воря о нем ниже, будем придерживаться термина «поток сознания» (мысли или субъективной жизни).

Второй случай. Даже в границах того же самого сознания и между мыслями, принадлежащими тому же субъекту, есть род связности и бессвязности, к которому предшествующее замечание не имеет никакого отношения. Я здесь имею в виду рез­кие перемены в сознании, вызываемые качественными кон­трастами в следующих друг за другом частях потока мысли. Если выражения «цепь (или ряд) психических явлений» не могут быть применены к данному случаю, то как объяснить вообще их возникновение в языке? Разве оглушительный взрыв не разделяет на две части сознание, на которое он воз­действует? Нет, ибо сознавание грома сливается с сознавнием предшествующей тишины, которое продолжается: ведь слыша шум от взрыва, мы слышим не просто грохот, а грохот, внезапно нарушающий молчание и контрастирующий с ним.

Наше ощущение грохота при таких условиях совершенно отличается от впечатления, вызванного тем самым грохотом в непрерывном ряду других подобных шумов. Мы знаем, что шум и тишина взаимно уничтожают и исключают друг друга, но ощущение грохота есть в то же время сознание того, что в этот миг прекратилась тишина, и едва ли можно найти в конкретном реальном сознании человека ощущение, настоль­ко ограниченное настоящим, что в нем не нашлось бы ни ма­лейшего намека на то, что ему предшествовало.

Устойчивые и изменчивые состояния сознания. Если мы бросим общий взгляд на удивительный поток нашего созна­ния, то прежде всего нас поразит различная скорость течения в отдельных частях. Сознание подобно жизни птицы, которая то сидит на месте, То летает. Ритм языка отметил эту черту сознания тем, что каждую мысль облек в форму предложения, а предложение развил в форму периода. Остановочные пунк­ты в сознании обыкновенно бывают заняты чувственными впечатлениями, особенность которых заключается в том, что они могут, не изменяясь, созерцаться умом неопределенное время; переходные промежутки заняты мыслями об отноше­ниях статических и динамических, которые мы по большей части устанавливаем между объектами, воспринятыми в со­стоянии относительного покоя.

Назовем остановочные пункты устойчивыми частями, в переходные промежутки изменчивыми частями потока созна­ния. Тогда мы заметим, что наше мышление постоянно стре­мится от одной устойчивой части, только что покинутой, к другой, и можно сказать, что главное назначение переходных частей сознания в том, чтобы направлять нас от одного проч­ного, устойчивого вывода к другому.

При самонаблюдении очень трудно подметить переходные моменты. Ведь если они — только переходная ступень к опре­деленному выводу, то, фиксируя на них наше внимание до на­ступления вывода, мы этим самым уничтожаем их. Пока мы ждем наступления вывода, последний сообщает переходным моментам такую силу и устойчивость, что совершенно погло­щает их своим блеском. Пусть кто-нибудь попытается захва­тить вниманием на полдороге переходный момент в процессе мышления, и он убедится, как трудно вести самонаблюдение при изменчивых состояниях сознания. Мысль несется стремглав, так что почти всегда приводит нас к выводу раньше, чем мы успеваем захватить ее. Если же мы и успеваем захватить ее, она мигом видоизменяется. Снежный кристалл, схваченный теплой рукой, мигом превращается в водяную каплю; подоб­ным же образом, желая уловить переходное состояние созна­ния, мы вместо того находим в нем нечто вполне устойчивое — обыкновенно это бывает последнее мысленно произнесенное нами слово, взятое само по себе, независимо от своего смысла в контексте, который совершенно ускользает от нас. <...>

Объект сознания всегда связан с психическими обертона­ми. Есть еще другие, не поддающиеся названию перемена в сознании, так же важные, как и переходные состояния созна­ния, и так же вполне сознательные. На примерах всего легче понять, что я здесь имею в виду. <...>

Представьте себе, что вы припоминаете забытое имя. При­поминание—это своеобразный процесс сознания. В нем есть как бы ощущение некоего пробела, и пробел этот ощущается весьма активным образом. Перед нами как бы возникает нечто, намекающее на забытое имя, нечто, что манит нас в известном направлении, заставляя нас ощущать неприятное чувство бес­силия и, вынуждая, в конце концов, отказаться от тщетных по­пыток припомнить забытое имя. Если нам предлагают непод­ходящие имена, стараясь навести нас на истинное, то с помо­щью особенного чувства пробела мы немедленно отвергаем их. Они не соответствуют характеру пробела. При этом пробел от одного забытого слова не похож на пробел от другого, хотя оба пробела могут быть нами охарактеризованы лишь полным от­сутствием содержания. В моем сознании совершаются два со­вершенно различных процесса, когда я тщетно стараюсь при­помнить имя Спалдинга или имя Баулса. При каждом припо­минаемом слове мы испытываем особое чувство недостатка, которое в каждом отдельном случае бывает различно, хотя и не имеет особого названия. Такое ощущение недостатка отли­чается от недостатка ощущения: это вполне интенсивное ощу­щение. У нас может сохраниться ритм забытого слова без со­ответствующих звуков, составляющих его, или нечто, напоми­нающее первую букву, первый слог забытого слова, но не вызывающее в памяти всего слова. Всякому знакомо неприятное ощущение пустого размера забытого стиха, который, не­смотря на все усилия припоминания, не заполняется словами.

В чем заключается первый проблеск понимания чего-ни­будь, когда мы, как говорится, схватываем смысл фразы? По всей вероятности, это совершенно своеобразное ощущение. А разве читатель никогда не задавался вопросом: какого рода должно быть то душевное состояние, которое мы переживаем, намереваясь что-нибудь сказать? Это вполне определенное на­мерение, отличающееся от всех других, совершенно особенное состояние сознания, а между тем много ли входит в него опре­деленных чувственных образов, словесных или предметных? Почти никаких. Повремените чуть-чуть, и перед сознанием явятся слова и образы, но предварительное намерение уже ис­чезнет. Когда же начинают появляться слова для первоначаль­ного выражения мысли, то она выбирает подходящие, отвергая несоответствующие. Это предварительное состояние сознания может быть названо только «намерением сказать то-то и то-то».

Можно допустить, что добрые ²/₃ душевной жизни состоят именно из таких предварительных схем мыслей, не облечен­ных в слова. Как объяснить тот факт, что человек; читая ка­кую-нибудь книгу вслух в первый раз, способен придавать Чте­нию правильную выразительную интонацию, если не допус­тить, что, читая первую фразу, он уже получает смутное представление хотя бы о форме второй фразы, которая слива­ется с сознанием смысла данной фразы и изменяет в сознании читающего его экспрессию, заставляя сообщать голосу надле­жащую.интонацию? Экспрессия такого рода почти всегда зависит от грамматической конструкции. Если мы читаем «не более», то ожидаем «чем», если читаем «хотя», то знаем, что далее следует «однако», «тем не менее», «все таки». Это пред­чувствие приближающейся словесной или синтаксической схемы на практике до того безошибочно, что человек, не спо­собный понять в иной книге ни одной мысли, будет читать ее вслух выразительно и осмысленно.

Читатель сейчас увидит, что я стремлюсь главным образом к тому, чтобы психологи обращали особенное внимание на смутные и неотчетливые явления сознания и оценивали по достоинству их роль в душевной жизни человека. <...>

Традиционные психологи рассуждают подобно тому, кто стал бы утверждать, что река состоит из бочек, ведер, кварт, ложек и других определенных мерок воды. Если бы бочки и ведра действительно запрудили реку, то между ними все-таки протекала бы масса свободной воды. Эту-то свободную, незам­кнутую в сосуды воду психологи и игнорируют упорно при анализе нашего сознания. Всякий определенный образ в на­шем сознании погружен в массу свободной, текущей вокруг него «воды» и замирает в ней. С образом связано сознание всех окружающих отношений, как близких, так и отдаленных, за­мирающее эхо тех мотивов, по поводу которых возник данный образ, и зарождающееся сознание тех результатов, к которым он поведет. Значение, ценность образа всецело заключается в этом дополнении, в этой полутени окружающих и сопровож­дающих его элементов мысли или, лучше сказать, эта полутень составляет с данным образом одно целое — она плоть от плоти его и кость от кости его; оставляя, правда, самый образ тем же, чем он был прежде, она сообщает ему новое назначение и све­жую окраску.

Назовем сознавание этих отношений, сопровождающее в виде деталей данный образ, психическими обертонами.

Физиологические условия психических обертонов. Всего легче символизировать эти явления, описав схематически со­ответствующие им физиологические процессы. Отголосок психических процессов, служащих источником данного обра­за, ослабевающее ощущение исходного пункта дайной мысли, вероятно, обусловлены слабыми физиологическими процесса­ми, которые мгновение спустя стали живы; точно так же смут­ное ощущение следующего за данным образом, предвкушение окончания данной мысли, должно быть, зависят от воз­растающего возбуждения нервных токов или процессов, а этим процессам соответствуют психические явления, которые через мгновение будут составлять главное содержание нашей мысли. Нервные процессы, образующие физиологическую основу нашего сознания, могут быть во всякую минуту своей деятельности охарактеризованы следующей схемой (рис.1.1) Пусть горизонтальная линия означает линию времени; три кривые, начинающиеся у точек a, b, c выражают соответствен-

 

 

а b с

Рис. 1.1

но нервные процессы, обусловливающие представление этих трех букв. Каждый процесс занимает известный промежуток времени, в течение которого его интенсивность растет, дости­гает высшей точки и, наконец, ослабевает. В то время как про­цесс, соответствующий сознаванию а, еще не замер, процесс с уже начался, а процесс b достиг высшей точки. В тот момент, который обозначен вертикальной линией, все три процесса сосуществуют с интенсивностями, обозначаемыми высотами кривых.

Интенсивности, предшествовавшие вершине с, были мгно­вением раньше большими, следующие за ней будут больше мгновение спустя. Когда я говорю: а, b, с, то в момент произне­сения b, ни а, ни с не отсутствуют вполне в моем сознании, но каждое из них по-своему примешивается к более сильному b, так как оба эти процесса уже успели достигнуть известной сте­пени интенсивности. Здесь мы наблюдаем нечто совершенно аналогичное обертонам в музыке: отдельно они не различаются ухом, но, смешиваясь с основной нотой, модифицируют ее; та­ким же точно образом зарождающиеся и ослабевающие нерв­ные процессы в каждый момент примешиваются к процессам, достигшим высшей точки, и тем видоизменяют конечный ре­зультат последних.

Содержание мысли. Анализируя познавательную функ­цию при различных состояниях нашего сознания, мы можем легко убедиться, что разница между поверхностным знаком­ством с предметом и знанием о нем сводится почти всецело к отсутствию или присутствию психических обертонов. Знание о предмете есть знание, о его отношениях к другим предметам. Беглое знакомство с предметом выражается в получении от него простого впечатления. Большинство отношений данного предмета к другим мы познаем только путем установления неясного сродства между идеями при помощи психических обертонов. Об этом чувстве сродства, представляющем одну из любопытнейших особенностей потока сознания, я скажу не­сколько слов, прежде чем перейти к анализу других вопросов.

Между мыслями всегда существует какое-нибудь ра­циональное отношение. Во всех наших произвольных процес­сах мысли всегда есть известная тема или идея, около которой вращаются все остальные детали мысли (в виде психических обертонов). В этих деталях обязательно чувствуется опреде­ленное отношение к главной мысли, связанный с нею интерес и в особенности отношение гармонии или диссонанса, смотря по тому, содействуют они развитию главной мысли или явля­ются для нее помехой. Всякая мысль, в которой детали по ка­честву вполне гармонируют с основной идеей, может считать­ся успешным развитием данной темы. Для того чтобы объект мысли занял соответствующее место в ряду наших идей, дос­таточно, чтобы он занимал известное место в той схеме отно­шений, к которой относится и господствующая в нашем созна­нии идея.

Мы можем мысленно развивать основную тему в сознании главным образом посредством словесных, зрительных и иных представлений; на успешное развитие основной мысли это об­стоятельство не влияет. Если только мы чувствуем в терминах родство деталей мысли с основной темой и между собой и если мы сознаем приближение вывода, то полагаем, что мысль развивается правильно и логично. В каждом языке какие-то слова благодаря частым ассоциациям с деталями мысли по сходству и контрасту вступили в тесную связь между собой и с известным заключением, вследствие чего словесный процесс мысли течет строго параллельно соответствующим психиче­ским процессам в форме зрительных, осязательных и иных представлений. В этих психических процессах самым важным элементом является простое чувство гармонии или разлада, правильного или ложного направления мысли. <...>

Итак, мы видим, что во всех подобных случаях само содер­жание речи, качественный характер представлений, образую­щих мысль, имеют весьма мало значения, можно даже сказать, что не имеют никакого значения. Зато важное значение сохраняют по внутреннему содержанию только остановочные пункты в речи: основные посылки мысли и выводы. Во всем ос­тальном потоке мысли главная роль остается за чувством род­ства элементов речи, само же содержание их почти не имеет никакого значения. Эти чувства отношений, психические обер­тоны, сопровождающие термины данной мысли, могут выра­жаться в представлениях весьма различного характера. <...>

Четвертая особенность душевных процессов, на которую нам нужно обратить внимание при первоначальном поверх­ностном описании потока сознания, заключается в следующем: сознание всегда бывает более заинтересовано в одной стороне объекта мысли, чем в другой, производя во все время процесса мышления известный выбор между его элементами, отвергая одни из них и предпочитая другие. Яркими примерами этой избирательной деятельности могут служить явления направ­ленного внимания и обдумывания. Но немногие из нас созна­ют, как непрерывна деятельность внимания при психических процессах, с которыми обыкновенно не связывают этого поня­тия. Для нас совершенно невозможно равномерно распреде­лить внимание между несколькими впечатлениями. Монотон­ная последовательность звуковых ударов распадается на рит­мические периоды то одного, то другого характера, смотря потому, на какие звуки мы будем мысленно переносить ударе­ние. Простейший из этих ритмов двойной, например: тик-так, тик-так, тик-так. Пятна, рассеянные по поверхности, при вос­приятии мысленно объединяются нами в ряды и группы. Ли­нии объединяются в фигуры. Всеобщность различений «здесь» и «там», «это» и «то», «теперь» и «тогда» является ре­зультатом того, что мы направляем внимание то на одни, то на другие части пространства и времени. <...>

Далее, в мире объектов, индивидуализированных таким образом с помощью избирательной деятельности ума, то, что называется опытом, всецело обусловливается воспитанием нашего внимания. Вещь может попадаться человеку на глаза сотни раз, но если он упорно не будет обращать на нее внима­ния, то никак нельзя будет сказать, что эта вещь вошла в со­став его жизненного опыта. Мы видим тысячи мух, жуков и молей, но кто, кроме энтомолога, может почерпнуть из своих наблюдений подробные и точные сведения о жизни и свой­ствах этих насекомых? В то же время вещь, увиденная раз в жизни, может оставить неизгладимый след в нашей памяти. Представьте себе, что четыре американца путешествуют по Европе. Один привезет домой богатый запас художественных впечатлений от костюмов, пейзажей, парков, произведений архитектуры, скульптуры и живописи. Для другого во время путешествия эти впечатления как бы не существовали: он весь был занят собиранием статистических данных, касающихся практической жизни. Расстояния, цены; количество населе­ния, канализация городов, механизмы для замыкания дверей и окон — вот какие предметы поглощали все его внимание. Третий, вернувшись домой, дает подробный отчет о театрах, ресторанах и публичных собраниях и больше ни о чем. Четвер­тый же, быть может, во все время путешествия окажется до того погружен в свои думы, что его память, кроме названий некоторых мест, ничего не сохранит. Из той же массы воспри­нятых впечатлений каждый путешественник избрал то, что наиболее соответствовало его личным интересам, и в этом на­правлении производил свои наблюдения. <...>

Рассматривая человеческий опыт вообще, можно сказать, что способность выбора у различных людей имеет очень мно­го общего. Род человеческий сходится в том, на какие объекты следует обращать особое внимание и каким объектам следует давать названия; в выделенных из опыта элементах мы оказы­ваем предпочтение одним из них перед другими также весьма аналогичными путями. Есть, впрочем, совершенно исключи­тельный случай, в котором выбор не был произведен ни одним человеком вполне аналогично с другим. Всякий из нас по-сво­ему разделяет мир на две половинки, и для каждого почти весь интерес жизни сосредоточивается на одной из них, но погра­ничная черта между обеими половинками одинакова: «Я» и «не-Я». Интерес совершенно особенного свойства, который всякий человек питает к тому, что называет «Я» или «мое», представляет, быть может, загадочное в моральном отноше­нии явление, но во всяком случае должен считаться основным психическим фактом. Никто не может проявлять одинаковый интерес к собственной личности и к личности ближнего. Личность ближнего сливается со всем остальным миром в общую массу, резко противополагаемую собственному «Я" Даже полураздавленный червь, как говорит где-то Лотце, противопоставляет своему страданию всю остальную Вселенную, хотя и не имеет о ней и о себе самом ясного представления. Для меня он — простая частица мира, но и я для него — такая же простая частица. Каждый из нас раздваивает мир по-своему.

 

 

В. М. Бехтерев

СОЗНАНИЕ И ЕГО ГРАНИЦЫ [2]

<...> Под сознанием мы понимаем ту субъективную окрас­ку или то субъективное, т. е. внутреннее, непосредственно нами воспринимаемое состояние, которой или которым сопро­вождаются многие из наших психических процессов. Благода­ря этой субъективной окраске мы можем различать наши пси­хические процессы по их сложности и тем или другим прису­щим им особенностям. Таким образом, мы различаем в нашем восприятии ощущение, представление, стремление, желание, хотение и пр., т. е. те явления, сумма которых и составляет со­держание нашего сознания.

Сделанное нами определение, конечно, не выражает собой сущности сознания, что, впрочем, и не требуется, но оно точно указывает на то явление в природе, о котором идет речь. Во вся­ком случае, главное, что мы должны отличать в нашей психиче­ской жизни, — это сознательные и бессознательные процессы. Во первых есть некоторый плюс, благодаря которому они ста­новятся явлениями субъективными, чего нет во вторых.

Яркость той субъективной окраски, которой сопровожда­ются наши психические процессы, бывает различной, благода­ря чему мы можем говорить о различной степени их сознательности. Некоторые лица, обладающие пылким воображением, как поэты и художники, отличаются особой живостью представлений необыкновенной яркостью их. Так, про Гете извест­но, что когда он хотел представить себе, например, цветок, то этот цветок являлся его воображению необыкновенно живо со всеми присущими ему красками и очертаниями лепестков; когда ему нужно было нарисовать готическую церковь, то эта церковь представлялась его уму также в живой пластической форме. С другой стороны, известно, что некоторые из худож­ников, как, например, Мартенс, отличались такой живостью воображения, что при своей работе они буквально копирова­ли на полотне представлявшиеся им субъективные образы. Подобные же, хотя, быть может, и не столь резкие примеры пылкого воображения, конечно, встречаются не только между художниками и поэтами, но и среди обыкновенных людей.

Очевидно, что если, как в указанных примерах, воспроиз­веденные представления, иначе говоря, воспоминательные образы, могут быть сравниваемы по яркости с ощущениями или чувственными образами, то одинаковым образом и эти последние у тех же лиц должны отличаться значительно боль­шей яркостью, нежели у других. Такого рода лица справедли­во называются впечатлительными натурами, так как всякое внешнее впечатление действует на них резче, сильнее обыкно­венного.

С другой стороны, есть и антиподы этих лиц, отличающие­ся поразительной тупостью восприятия и процессов представ­ления.

В патологических случаях, в особенности при душевных болезнях, степень сознательности психических процессов, ко­нечно, изменяется еще в более значительных пределах, нежели у здоровых лиц. Необыкновенно яркие представления маньяка, например, не могут быть и сравниваемы с крайне бледными образами, смутно пробегающими в сознании слабоумного.

Степень сознательности психических процессов, впрочем, бывает различной и у каждого человека в зависимости от тех или других условий. Так, у большинства людей яркость пред­ставлений значительно поднимается к вечеру, поэтому-то ве­чернее время и является обычным временем мечты. Этим же объясняется и тот факт, что многие из поэтов для своих заня­тий предпочитали вечернее или даже ночное время. Физиче­ское утомление, а равно и процессы пищеварения! напротив того, понижают в более или менее значительной степени яр­кость наших психических образов.

Независимо от степени сознательности психических про­цессов в вышеизложенном смысле различают еще степень со­знания, смотря по его содержанию, т. е. смотря по присутствию в созидательной сфере тех или других представлений. Пра­вильнее, однако, в этих случаях говорить о специальных видах сознания по сложности его содержания, а не о степени самого сознания, хотя и последняя при этом не остается неизменной.

Простейшей формой сознания, без всякого сомнения, сле­дует признавать то состояние, когда еще не выработано ни од­ного более или менее ясного представления, когда лишь суще­ствует неясное безотносительное чувствование собственного существования.

Более сложным является сознание в том случае, когда в нем присутствуют уже те или другие представления. В этом случае наиболее элементарной формой сознания следует при­знавать ту, при которой в сознании присутствует главным об­разом одна груша представлений о «Я» как субъекте в отличие от «не – Я» или объекта и из которой вырабатывается так назы­ваемое самосознание, иначе говоря, то состояние сознания, ко­гда в нем присутствует идея, что все равно — каждую минуту может быть вызван ряд представлений о положении собствен­ного тела, о движении его членов и пр.

Следующей по сложности формой сознания является со­знание пространства, т. е. то состояние сознательной сферы, когда человек может уже создавать пространственные пред­ставления об окружающем его мире. На основании этих-то пространственных представлений он и получает возможность ориентироваться относительно окружающей обстановки.

Несколько более сложной является та форма сознания, когда человек улавливает уже последовательность внешних явлений, благодаря чему вырабатывается сознание времени.

Дальнейшую по сложности степень сознания представля­ет сознание своей личности, иначе говоря, то состояние сознания, когда в его сферу могут быть введены те ряды представ­лений, которые составляют, так сказать, интимное ядро лич­ности, как-то: представления нравственные, религиозные, правовые и пр. С этой формой сознания связаны также и нерв­ные проявления воли субъекта.

Наконец, высшей степенью сознания должно быть призна­но, без сомнения, то состояние внутреннего мира, когда чело­век, с одной стороны, обладает способностью по произволу вводить в сферу сознания те или другие из бывших прежде в его сознании представлений, с другой — может давать отчет о происходящих в его сознании явлениях, о смене одних пред­ставлений другими, иначе говоря, может анализировать про­исходящие в нем самом психические процессы.

Эта способность самопознания является всегда характер­нейшим признаком полного сознания; утрата же этой способ­ности служит первым признаком начинающегося помрачения сознания.

Все вышеуказанные формы сознания представляют собой, собственно, различные степени развития его содержания. В самом деле, легко видеть, что каждая из форм сознания, кро­ме существования особой группы представлений, предполага­ет и присутствие представлений, характеризующих все пред­шествующие формы сознания. Но лучшим доказательством последовательности развития сознания в указанном направ­лении является прямое наблюдение над восстановлением со­знания в то время, когда человек пробуждается из глубокого сна или обморока.

Первым явлением в периоде пробуждения в этом случае всегда является неясное чувствование собственного существо­вания. В этом состоянии субъективно чувствуемые изменения в нас самих не относятся нами к какой-либо внешней причи­не, а воспринимаются лишь как внутренние перемены, проис­ходящие в нас самих без всякого их отношения к окружающе­му миру.[3] Лишь мало-помалу сознание пробуждается, и субъект начинает сознавать себя человеком, покоящимся в известном положении. В дальнейшей фазе пробуждения со­знается уже более или менее правильно и окружающая обста­новка, а несколько позднее — и последовательность событий, т. е. время. Затем человек уже вступает в обладание всеми теми представлениями, которые его характеризуют как известную личность, но и при этом еще не может быть речи о полном со­знании до тех пор, пока человек не будет в состоянии дать яс­ный отчет о всем, происходящем в нем.

Развитие сознания в первоначальную эпоху жизни каждо­го человека, без всякого сомнения, происходит тем же путем и в той же самой последовательности. Между тем в патологичес­ких случаях, сопровождающихся прогрессирующим ослабле­нием умственной сферы, как при вторичном слабоумии и про­грессивном параличе помешанных, сознание постепенно пре­терпевает обратный метаморфоз.

В последнем случае первоначально утрачивается способ­ность самопознавания, затем растрачиваются те ряды пред­ставлений, совокупность которых служит характеристикой нравственной личности данного лица: с течением же времени у такого рода больных утрачивается уже и сознание времени, а затем и сознание места, тогда как самосознание и сознание о «Я» как субъекте остаются большей частью ненарушенными даже и при значительной степени слабоумия. Но несомненно, что в некоторых случаях крайнего упадка умственных способ­ностей утрачиваются и эти элементарные и в то же время бо­лее стойкие формы сознания, причем от всего умственного богатства человеку остается лишь одно неясное чувствование собственного существования.

Здесь нелишне заметить, что в просторечии понятие о бессознательности или неполном сознании смешивается с 6о-дезненно извращенным сознанием. Так, про душевнобольно­го, содержание сознания которого болезненно извращено, т. е. наполнено вместо здоровых идей нелепыми представлениями, обычно говорят, что он находится в бессознательном или по­лусознательном состоянии. Правильнее, однако, в этом случае не говорить вовсе о бессознательном или неполной степени сознания, а лишь о болезненном его содержании, иначе гово­ря, о том или другом болезненном извращении сознания.

Познакомившись с тем, что следует понимать под сознани­ем и какие степени последнего могут быть различаемы, мы те­перь же заметим, что далеко не все из воспринимаемых нами извне впечатлений сознательны. Напротив того, огромная часть внешних впечатлений остается за порогом сознания и только относительно весьма малая их часть достигает созна­тельной сферы. В свою очередь из впечатлений, достигших созидательной сферы, часть остается в темном поле сознания и только остальная, относительно незначительная часть вы­ступает в нашем сознании с большей яркостью.

Чтобы лучше представить, в какой степени ограниченное количество из всего числа внешних впечатлений достигает сферы нашего сознания, остановлю ваше внимание на одном обыденном и в то же время крайне поучительном примере.

Представьте себе, что вы идете со своим другом по одной из многолюдных улиц и ведете с ним ту или другую беседу. За время вашего путешествия вы получаете со всех сторон самые разнообразные впечатления — видите множество движущих­ся лиц в разнообразных костюмах, видите здания и монумен­ты со всевозможными украшениями, слышите разговоры про­ходящих людей, стук колес проезжающих экипажей, слышите шелест платья, ощущаете на себе движение окружающего воз­духа и пр. и пр. Несомненно, что все эти впечатления действу­ют на ваши органы чувств и вызывают известную реакцию в вашем мозгу; но, несмотря на то, окончив беседу со своим дру­гом, вы едва ли в состоянии припомнить одну сотую или, вер­нее, тысячную часть из всего вами виденного и слышанного. При этом из числа припоминаемых впечатлений лишь те, на которые вы обратили особенное внимание, воспроизводятся вами легко и с особенной ясностью; для оживления же других в вашей памяти нередко требуется та или другая посторонняя помощь и, несмотря на то, они не могут быть воспроизведены в сознании с должной ясностью.

Таким образом, из всех полученных за время путешествия впечатлений огромное большинство осталось ниже порога со­знания, следовательно, скрылось в бессознательной сфере, из остающегося же меньшинства смутно припоминаемые впечат­ления едва лишь достигли сферы сознания и потому остаются в темном его поле, и только впечатления, припоминаемые с особенной живостью, суть впечатления, достигшие сферы яс­ного сознания.

Так как процесс, благодаря которому внешние впечатления достигают сферы сознания, в науке называется перцепцией, а процесс, благодаря которому то или другое впечатление вхо­дит в сферу ясного сознания, носит название апперцепции, то и те впечатления, которые едва лишь достигли сферы созна­ния