Анализ главного события дня.

Я впервые попал на телевидение в 1992 году - сразу в программу «Итоги». Тогда только-только распался Советский Союз, мы работали на первом канале в Останкино и приглашали к себе в эфир людей раз­ных убеждений. И вот возник такой жанр - разноголосица мнений - то, что потом превратилось в ток-шоу. Но в ток-шоу больше брака. Мы же записываем людей заранее и просто монтируем противоположные точ­ки зрения на какую-то одну тему. Поэтому получается такая разноголо­сица. Причем, как правило, эти люди в реальной жизни друг с другом рядом бы не сели. Судя по всему, мы пользуемся доверием и тех, и дру­гих.

Мы человеку даем сказать то, что он думает. Мы не комментируем его точку зрения, наоборот, иногда ее чем-то подтверждаем. Например, показываем кинохронику того события, о котором он говорит.

У меня еще такой принцип: человек все время остается в кадре. То есть, мы не применяем перебивок. Во время смены картинки можно как-то подтереть звук, перетасовать слова. У нас этого нет. Что сказал чело­век, то и увидели телезрители.

У нас была передача о торговле оружием. Еще был жив Лев Яковле­вич Рохлин. Он обнаружил, что Грачев продавал оружие Армении во вре­мя армяно-азербайджанского конфликта. В нашей программе были и посол Армении, и посол Азербайджана в Москве. Вы знаете, Армения и Азербайджан - полные антагонисты. Так вот, после передачи нам снача­ла позвонил посол Армении и сказал: «Огромное вам спасибо, только вы всю правду и сказали!» А через две минуты раздался звонок посла Азер­байджана: «Армян вы хорошо пропесочили!» Понимаете, они видят, что мы их не монтировали. Такой принцип вызывает доверие.

Давайте, чтобы далеко за примером не ходить, посмотрим фрагмент программы. Расскажу, что в передаче было до него. Мы сначала заяви­ли, что в Думе идет обсуждение, выносить ли из мавзолея тело Ленина. Это была новость. А тему дня иллюстрировал сюжет из парламента, его делал Эрнест Мацкявичюс. Потом шел набор мнений. Высказывались

Юрий Карякин, писатель и народный депутат СССР;

Марк Захаров, главный режиссер театра Ленком;

Валерия Новодворская;

Виктор Анпилов;

Александр Проханов, главный редактор газеты «Завтра», и

Михаил Сергеевич Соломинцев, бывший председатель Совета минист­ров РСФСР, который просто частенько бывал на мавзолее.

Там, оказы­вается, по праздникам буфет устраивали, условно говоря, на саркофаге бутерброды резали.

Фрагмент программы

Кара-Мурза:

Включение в повестку дня следующего заседания Думы вопроса о недо­пустимости перезахоронения тела Ленина выводит на новый виток кон­фронтации застарелую дискуссию. История вопроса тянется с памятного января 24 года, когда неожиданно для подавляющего большинства отстало­го населения России ушел из жизни ставший олицетворенной легендой вождь мирового пролетариата. Помещенный в специальный мавзолей прах Учителя не посмел всуе тревожить никто до тех пор, пока за стенами Кре­мля не собрался первый съезд народных депутатов Союза.

Карякин:

Инициатором этого дела был не я. Первым сказал об том, или, по край­ней мере, услышали первого Захарова Марка Анатольевича. Он сказал, что нужно — не там, чтобы он в саркофаге, а тут же в мавзолее под землей.

Захаров

Этот человек достоин того, чтобы его простить. Простить и пода­рить ему нормальное человеческое, христианское захоронение. Не надо глу­миться над его телом. И потом наши предки православные, они не замыш­ляли на Красной площади языческого кладбища!

Новодворская

Все мертвые должны быть преданы земле. А культ и почитание — все это может относиться, простите, к святым мученикам, а не к палачам, которые этих мучеников плодили с помощью ВЧК по нескольку тысяч в день.

Кара-Мурза:

Наследникам коммунистических идеалов претит сама мысль о воз­можности посягнуть на вечный покой основоположника новой веры.

Анпилов:

Ленин похоронен согласно законам христианства. Его тело находится на 2 метра ниже уровня земли, ранее у нас такие христиане, даже вот как ба­бушка Лермонтова, она тоже похоронена в склепе, к ее гробу можно подой­ти, было окошко, в которое даже можно посмотреть.

Проханов:

Пока Ленин тут, пока этот кристалл живет, в любой момент опять можно развернуть из всего этого Советский Союз, коммунистическую док­трину, коммунистическую красную реальность с ее энергией, экспрессией и красотой.

Кара-Мурза.

В умах поколений коммунистических лидеров, сменявшихся на мавзо­лее, никогда не возникала идея двусмысленности всеобщего ликования.

Соломенцев:

Председателем Совмина России я двенадцать лет работал, я ни разу ни от кого не слышал, что надо Ленина из мавзолея убрать, что мавзолей надо снести, он портит, так сказать, вид площади и так далее, так далее. Я не слышал этого.

Кара-Мурза:

Главным аргументом в пользу погребения, распространившимся в но­вейшую эпоху, стала предполагаемая воля самого вождя. Впервые ее обнаро­довали депутаты Межрегиональной группы, сплотившейся на первом съез­де вокруг будущего президента.

Абрамов:

Поражает полное незнание Президентом истории своей страны. Он говорит: «Перезахоронить, как завещал Ленин, — рядом с матерью». Но ведь не завещал Ленин этого никогда! Это каждый школьник России теперь знает, что это ложь Карякина.

Карякин:

Когда Ленин, вернувшись в апреле 17-го года в Петроград, произнес вот эту речь, он пошел на кладбище мамы, Волково кладбище, ну, и нормально выразил, что он там... Крупская за это была. Сталин придумал это (рису­ет руками силуэт мавзолея).

Захаров:

Это гениальное изобретение Сталина, это продолжение сталинской тоталитарной психологии - стоять ногами на ленинском теле и превра­тить гробницу в праздничную трибуну.

Новодворская:

Что будет, если все общественные объединения положат по покойнику и построят по мавзолею? Ведь по городу и по стране пройти нельзя будет! Но это вопрос отнюдь не архитектурный.

Кара-Мурза:

Заботу о мавзолее депутаты мотивируют беспокойством о сохранении исторической традиции.

Абрамов:

Решение о строительстве мавзолея, сохранении тела Ленина принимал Всесоюзный съезд Советов. Это - то же, что сегодняшняя Дума. Поэтому только Дума и может решить судьбу мавзолея. Не Президент. Если мы от­туда уберем мавзолей, то наш Кремль и Красная площадь будут вычеркну­ты из списка Всемирного культурного наследия ЮНЕСКО.

Анпилов:

Возьмите мусульманский мир. Всегда пророки лежат в лучших мече­тях. Возьмите... да любые другие страны! И всегда лучшие сыновья народа покоились в самом священном месте. Для нас это место - Красная площадь.

Проханов:

Вынос Ленина из мавзолея и погребение его - либо по православному, ли­бо по советскому обряду - в землю на кладбище ознаменовало бы собой окон­чательное завершение антикоммунистического проекта, который зародил­ся в 80-х годах и так, как бы, энергично, интенсивно и страшно осуществ­лялся все эти годы.

Новодворская:

Если эта точка зрения высказывается в частных квартирах Прохано­ва и Анпилова, то мне остается только пожалеть об их близких и их загуб­ленных душах. Пожалуйста, пусть они вешают портреты Ленина и Стали­на у себя в квартирах, пусть изучают их труды - мы не собираемся их сжи­гать, но, извините, пусть Ленина Проханов лично держит у себя дома, под кроватью, если он ему так нравится.

Захаров:

Как между варварским взрывом храма Христа Спасителя и его воссоз­данием потребовалось нам время, чтобы осознать этот варварский посту­пок, так и здесь — между языческим политконсервированием тела вождя и его нормальным, человеческим захоронением потребуется определенный срок.

Кара-Мурза:

По преданию, многочасовое стояние на трибуне мавзолея сыграло роко­вую роль в судьбе Брежнева. Спасительное тепло усыпальницы не уберегло его от простуды.

Соломенцев:

Холодно всегда было. Первого мая холодно бывало. Так? И седьмого - тоже. Ведь два праздника мы встречали там, и бывали на мавзолее. Ну и когда хо­ронили кого-то из выдающихся деятелей. Вот кто-то подмерзнет, он пой­дет, кофе попьет, чай попьет, можно было там бутерброды съесть.

Кара-Мурза:

Не призовет ли тень вождя, потревоженная новыми гостями, много­тысячные людские толпы на свою защиту?

Анпилов:

Если тронут тело вождя, если пойдут на акт вандализма, то мы должны освободить любого человека, так сказать, от ответственности или, как бы сказать, от того, чтобы он мог сам воздать возмездие тем, кто это сделает. Нельзя беззаконие вечно терпеть.

Соломенцев:

Нельзя этого делать. Это будет грубейшей ошибкой, если это будет сделано. Грубейшая ошибка! Нас не похвалят за это. Нас осудят! Умные лю­ди мира всего осудят нас за это дело. О том, что у нас мавзолей есть, во всем мире знают. Правда, ведь?

Карякин:

Ну, и главное, разумеется, состоит в том, что мне нравится Зюганов. Я должен вам доложить, во-первых, потому, что он несколько слабоумнее Ле­нина, и потому, что в мавзолее Зюганова точно уж не будет на этом свете!

 

Все это мы снимаем день в день. Утром приходит новость, и мы ищем людей, которые имеют отношение к теме. Потом всех объезжаем с телекамерой.

Скажем, я звоню нашему главному редактору, он говорит, что в Ли­пецке закрывают телекомпанию. Мы поедем в Фонд защиты гласности, в Союз журналистов и т.д. У нас пять корреспондентов, две бригады. Ка­ждая работает по неделе, сменяя друг друга. Одна съемка занимает минут пятнадцать. Как правило, я даю своим ребятам пять-шесть одинаковых вопросов, которые они задают в ходе интервью. В итоге — один человек три-четыре раза у нас в кадре.

Иногда и под дурачка надо сработать, чтобы человек раскрылся. Мы, например, делали программу о сорокалетии XX съезда партии. При­ехали к Ивану Васильевичу Капитонову. Ему 80 лет, он в больнице лежал, в ЦКБ. И вот он надел очки и начал: «Благодаря решениям партии и пра­вительства...» Невозможно это в эфир давать! Оператор мой вдруг - под простака - спрашивает: «Иван Васильич, а где вы сидели, когда съезд начался»? Тот очки снял и говорит: «Когда съезд начался, я сидел в зале. А когда меня избрали в ЦК, я сидел в президиуме...». Вот это вошло в эфир, а то, как он пятьдесят минут читал свои записи - нет.

Что еще важно? Необходимо, чтобы человек мог быстро сформули­ровать мысль, потому что мы не монтируем высказывания наших героев. А в эфир должно попасть несколько фрагментов максимум по сорок се­кунд. Те, кто не может говорить емко, отсеиваются.

Вот такая есть программа сейчас, Гордон ее ведет ночью на НТВ. Он не всегда знает, кого зовет. По списку - какой-то доктор наук, специалист в какой-то области. Но как говорит этот человек? Оказывается, что он заикается или вовсе глухонемой. Надо заранее знать своего гостя. Мы уже за годы работы примерно изучили, кто и что может сказать. Кто как выглядит, кто как себя чувствует, к какому часу человек еще в форме.

У нас есть своя картотека. В ней больше тысячи карточек: депутаты, министры, экс-министры, журналисты, политики. Данные постоянно обновляются. Мы за этим следим. Вот у бывшего министра иностранных дел Андрея Владимировича Козырева каждую неделю меняется телефон. Мы это фиксируем.

На телевидении все любят сниматься, у нас никогда нет отказов. Лишь бы найти человека. Они даже иногда ждут. Да-да! Руслан Хасбу­латов. Он уже знает: если что-то в Чечне произошло, мы его будем ис­кать.

Бывает, конечно, что кто-то заболел. Что поделаешь! Еще очень трудно работать летом. В эту пору, как правило, все на даче, но сейчас есть сотовые телефоны, по которым всегда можно найти человека. Ез­дим за город. Например, адмирал Балтии, бывший командующий Чер­номорским флотом, всегда живет на даче. И приходится 90 километров в один конец ехать. Поэтому, если он нам нужен, съемки начинаем с него.

Как-то возник разговор, что нужно опять ввести пост вице-прези­дента. Я предлагаю: «Давайте найдем всех, кто баллотировался в прези­денты. Путь они расскажут про своего вице-президента». Мне говорят: «Где мы сейчас их найдем?» Но команда наша, девчонки, которые сегод­ня уже все умеют, нашли Рыжкова, Бакатина. Тулеев тогда в Москве ра­ботал. Был еще генерал Макашов и т.д. Все даже подивились, что к вече­ру у нас все были, все 7 кандидатов! И каждый рассказывал, кто у него был вице-президент. Ну, Ельцина, естественно, мы не записали...

Я говорю так: идеально - это когда Ельцин заболел, человек вклю­чает телевизор, а я сижу у постели Ельцина и беру у него интервью! Но такого не бывает.

Я слежу за объективностью программы. Баланс мнений часто дости­гается чисто арифметически. Мы берем, условно говоря, три мнения «за», три - «против». Каждый появляется секунд на 25-30, плюс мой за­кадровый текст. Таким образом, тема дня у нас получается на семь минут. Я стараюсь вообще поменьше появляться в кадре: секунд на пять между пленками.

Наша задача - поставить проблему. ВДуме обсуждается перезахоро­нение Ленина - мы проблему ставим. Мы не пропагандисты и не агита­торы. Мы не зовем никого на баррикады. Выпал снег - мы показываем снегопад. Мы никого не разоблачаем. Просто идем вслед за новостями, не считая нужным выпячивать свое журналистское мнение. Мы ведь рабо­таем на всех зрителей, а не на какую-то узкую часть, которая голосует за Союз правых сил. Мы работаем и для бюджетников, и для пенсионеров - и они нас смотрят! Мы просто доносим информацию, она, как прави­ло, сама несет в себе заряд.

Мы сами ничего не хотим сказать. Пусть зрители подумают. Вот чем больше мы работаем, тем больше думающих, мыслящих людей в стране. Кого-то это задело за живое - и слава Богу!

 

Борис БАРАБАНОВ

директор службы информации радиостанции «Наше радио»

СОЦИАЛЬНЫЕ ПРОЕКТЫ

НА МУЗЫКАЛЬНЫХ FM-СТАНЦИЯХ:

БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ?

 

Социально ориентированному вещанию есть место на музыкальных станциях, несмотря на то, что там отсутствуют длинные интервью, дол­гие - неразвлекательные - спецпрограммы, и, вообще, большинство элементов эфира длится не более 3-4 минут.

Из всех проектов, ориентированных на общественные проблемы, на музыкальных станциях чаще всего можно встретить социальную рекламу. Однако качественные аудиоролики, которые безболезненно вписыва­лись бы в ткань музыкального FM-радио, в России появляются нечасто. Кроме того, если коммерческую рекламу слушатель привык восприни­мать как неизбежное зло, то социальную он заведомо встречает в штыки, как лишний «загруз» в то время, когда он хочет отдыхать под любимую музыку.

Поговорим о других случаях, когда послания общественного харак­тера попадают в эфир музыкальных FM-радиостанций.

Социальные темы могут затрагиваться в новостях (с использованием vox pop). Когда мы идем на какое-нибудь светское мероприятие, мы мо­жем не только сделать репортаж оттуда, отвечая на вопросы - что? кто? где? когда? почему? - но и поговорить с известными персонами на акту­альные в обществе темы. Например, условно, на балетном конкурсе «Арабеск» спросить Ульяну Лопаткину и Диану Вишневу, как бы они от­неслись к тому, если бы у них перед выступлением взяли две пробирки крови для проверки на допинг. И сделать это частью репортажа. Если те­ма, действительно, актуальна, такой vox pop не будет выглядеть притяну­тым за уши или может быть «выделен в отдельное производство» - стать самостоятельным фрагментом информационного выпуска.

В формате новостей могут создаваться мини-программы, в рамках которых можно обсуждать общественно важные темы более подробно, чем в 50-секундном фрагменте.

Пример — программа «За и против» на «Нашем Радио». Десятилетие августовского путча 1991 года у нас обсуждали его непосредственные уча­стники, стоявшие по разные стороны баррикад. Хронометраж програм­мы не выходил за рамки обычного выпуска новостей, передача была ди­намично и ярко спродюсирована, не выбивалась из общей стилистики эфира и в то же время затрагивала общественно значимые проблемы.

Заставка

«Наше радио» представляет — «За и против».

Барабанов (на музыкальном фоне)

Здравствуйте! Спонсор программы - журнал «За рулем» - представля­ет лучшие компании автомобильного рынка на Восьмой церемонии награж­дения гран-при «За рулем». 27 августа, российский международный Автоса­лон.

19 августа страна отметила 10-летие так называемого «августовско­го путча», одного из самых драматических моментов в истории страны, за­вершившего существование СССР. Об уроках путча спорят политики, клю­чевые фигуры этих событий.

Рекламный ролик спонсора

Барабанов:

Так называемый «августовский путч» — три дня августа 1991 года — начался с заявления государственного комитета по чрезвычайному положе­нию. В число руководителей ГКЧП вошли влиятельные политики, общественные деятели СССР. Такие, как руководитель КГБ Владимир Крючков, ми­нистр обороны Дмитрий Язов и министр МВД Борис Пуго. В телевизионном обращении к народу руководители ГКЧП взяли на себя ответственность за руководство страной в связи с болезнью президента СССР Горбачева, в то время как сам президент находился в изоляции на острове Форос в Крыму. Таким образом, часть консервативного руководства СССР предприняла попытку не допустить развала Союза. На улицах города появились танки. А недовольная действиями ГКЧП общественность вышла на улицы для защиты демократического руководства России и его лидеров - президента России Бориса Ельцина, вице-президента Александра Руцкого и спикера российского парламента Руслана Хасбулатова. Депутат Государственной Думы от фракции КПРФ Анатолий Лукьянов, который во время августовского путча занимал должность председателя Верховного Совета СССР и поддержал действия ГКЧП, до сих пор настаивает на своей правоте.

Лукьянов (по телефону)

Дело в том, что все больше и больше людей, и это показывают социо­логические опросы, понимают, что те, кто выступил в августе против развала Советского Союза, были правы. Сегодня люди видят, ощущают на себе самих, насколько страшную потерю понес наш народ от развала Советско­го Союза. Попытки изобразить это, как переворот, путч, заговор какой-то, они же все практически провалились. Какой может быть заговор, если заговорщики едут к тому, против кого заговор? Какой может быть путч, когда не разломано ни одно государственное учреждение, не арестован ни один человек из противоположного лагеря? Какой может быть переворот, который не преследует цель создания нового строя, а защищает строй, ко­торый бы?!

Барабанов:

Однако бывший вице-президент России Александр Руцкой, который принимал личное участие в освобождении президента Горбачева, считает, что действия ГКЧП могли привести страну к катастрофе.

Руцкой (по телефону)

Назвать действия ГКЧП попыткой сохранить страну – это просто, будем говорить, безграмотно. И дело в том, что было все спровоцировано не стороной президента России или Верховным Советом России, а все было спровоцировано союзной стороной. Ход этому движению на развал уже был дан именно союзной стороной. Я скажу: вот те действия, которые пред­приняло руководство России, они были правильные, это подтвердило время. Если бы, будем говорить, не было такой активной поддержки населения страны российского руководства, то все могло закончиться совершенно по-другому. Просто те, кто будем говорить, рассчитывал на диктаторский, будем говорить, метод наведения порядка, не ожидали такой массовой под­держки. Об этом сам Павлов говорит, председатель правительства. Он го­ворит, что МГК обещало вывести на улицы коммунистов в поддержку ГКЧП. Но ни один человек не вышел в поддержку ГКЧП. Они, конечно, на это не рассчитывали. И вот, не получив поддержки со стороны населения страны, как бы все обвалилось. Само собой.

Барабанов:

Немногие из тех, кто пришел в августе 1991 года защищать Белый Дом, могли предположить, что вчерашние союзники окажутся по разные стороны баррикад, а победителей будет через два года расстреливать из пушек их собственный босс. И уж, тем более, было трудно представить, что спустя 10 лет из тысяч защитников Белого дома вспомнить перелом­ный август к дому правительства придут всего полторы сотни вечно ми­тингующих московских стариков.

Эту программу представил журнал «За рулем». Он объявляет о восьмой международной церемонии награждения гран-при «За рулем». 27 августа, российский международный автосалон. «За рулем». Кто может, пусть сделает лучше! Александр Баратерский, Борис Барабанов, «За и против», «Наше радио».

Отбивка

Социально значимые вопросы возможно обсуждать в ток-шоу, кото­рые выходят в достаточно позднее время, когда слушатель подсознатель­но настроен «поговорить за жизнь» больше, чем в прайм-тайм. К таким программам относилось существовавшее на радио «Максимум» шоу «Сумерки». Вот фрагмент этой программы.

 

Музыка.

Козырев:

Не спящий! Где бы ты ни был сейчас, может, и в своем автомобиле, мо­жет быть, в чужом автомобиле. Может быть, ты в своей квартире. А, мо­жет быть, ты в чужой квартире. Может быть, ты в своей спальне. А, мо­жет быть, ты в спальне друга или подруги. Но если твой приемник оказал­ся настроен на волну радио «Максимум», не уходи с нее, пожалуйста!

Музыка.

Козырев:

В ближайшую пару часов я, Михаил Козырев, и наш постоянный веду­щий, доктор-психиатр Петр Каменченко, предлагаем вам поговорить и предлагаем вам послушать друг друга. Разговор, вполне возможно, пока­жется вам тяжелым, но что делать: будем говорить о проблемах, которые вас, действительно, волнуют, в этом мы абсолютно уверены. Может быть, немногое из этого получится. Может быть, все получится, - не знаю. Но чтоб была возможность у вас выговориться, возможность попро­сить совета и возможность услышать то, что волнует других, таких же, как вы, мы, в общем-то, и выходим в эфир. Добрый вечер, Петя, кстати го­воря. Я тебя уже представил, привет!

Каменченко:

Добрый вечер, Москва! Добрый вечер, Санкт-Петербург!

Козырев:

У нас сегодня тема, которую мы естественно и логично выводим в эфир после прошлой передачи. Спасибо всем тем, кто прислал письма. Каждое из этих писем мы детально штудируем, и как раз, кстати говоря, сегодняш­нюю программу я и хотел бы начать с письма. Если вы помните, неделю на­зад мы разговаривали с вами на тему того, есть ли, существует ли, акту­альна ли сегодня проблема наркотиков, и если она есть, а к этому выводу очевидно совершенно мы пришли в результате передачи, то стоит ли о ней говорить вслух. Спасибо вам за поддержку и спасибо вам за вашу решимость и то доверие, которое вы нам оказываете, разрешая говорить об этом на радиоволнах. Я читаю вам письмо, которое, как многие письма нынче, ко­торые мы получаем, не имеет ни обратного адреса, ни имени.

«В конце 10 класса нам с подругой тоже предложили попробовать. Нам понравилось, так как было очень смешно и весело. Это был «план». Надо отметить, что тогда мы с моей подругой не курили сигарет. Парень, ко­торый это первый раз принес, назовем его N, - это в письме прямо так, -был весьма привлекательным. Он хорошо учился и был из нормальной семьи. Зимой в 11 классе я начала встречаться c N,u тут понеслось. Мы кумари-ли почти каждый день. Но когда случались перерывы, не было ни ломок, ни­чего. У нас сложилась компания примерно из 5 человек, доставали всегда парни. Мы не считали, что это зависимость, нет, - только баловство. Так как и я, и мой мальчик N, оба кумарили, ругани на эту тему у нас не было, - это понятно! - Потом нагрел он меня на 200 тысяч и купил себе «пла­на», ничего нам с подругой не дав. Он тогда еще был моим парнем. Весной он стал постепенно от меня отдаляться, и мы стали реже быть с ним вме­сте. Иногда он подходил ко мне с безумными стеклянными глазами и про­сил с ним погулять. У него появилось тупое упрямство, и он мог приходить и в течение 10 часов молчать без остановки. Он говорил, что ему плохо и я должна ему помочь и понять его, и я старалась его понять. Но это было не в моих силах, так как человека под героином может понять только такой же, как он. Он стал постоянно раздражаться, учить меня, говорил, как мне надо одеваться, что говорить. Мог сказать мне такое, после чего я весь день плакала. Меня это ужасно било по голове. И я решила с ним рас­статься. Несмотря на то, что он все время просил меня не бросать его, я его таки бросила. А он, по-моему, так и не понял, из-за чего это произошло. Иногда, когда ему плохо, он звонит мне и просит поговорить с ним. Но нар­команы редко понимают, во что они вляпались и еще реже в этом призна­ются. Так что он клянется, что он бросил. Но я даже по телефону слышу его дрожащий голос и тормозную реакцию. Когда я его иногда встречаю, он все время куда-то бежит звонить, доставать; изо рта пахнет, руки - хо­дуном, зрачки - точки. Это уже не тот N, что четыре года назад. Жут­кие ломки превратили его из симпатичного парня в черт знает кого. На не­го трудно смотреть без жалости.»

Это письмо мы сейчас обсудим, впереди у нас целых два часа. Сегод­ня у нас в студии особый гость, которого я вам представлю чуть позже. А пока я хотел бы сформулировать тему нашей сегодняшней передачи так: отчего становятся наркоманами, отчего, по каким причинам приходят к наркотикам. Давайте об этом поговорим. [...] Все наши семь телефонных линий открыты, звоните. Мы ждем вас!

Музыка.

Козырев:

Роберт Смит и группа «Cure». Их ремикс песни, классической песни «Лаллабай». Очень я люблю этот трек. Тема, которую мы сегодня задали вам и самим себе, — это в чем же причины, отчего люди приходят к нарко­тикам, отчего это происходит. Наша телефонная линия ломится от звон­ков. Но сначала я бы хотел спросить нашего постоянного доктора в студии Петю Каменченко... Петь, какие-нибудь соображения по поводу вот этого вот письма девушки, которое вначале прозвучало, у тебя есть?

Каменченко:

Ну, что ж. Наркотики не терпят никакой конкуренции. Девушка в своем немножко сумбурном, но достаточно откровенном письме изложила все, в об­щем-то, последовательно, достаточно типично. После того, как этот парень стал реальным наркоманом, ему уже было не до того, чтобы встречаться со своими старыми друзьями, с девушкой любимой, и, вообще, чем-то занимать­ся. Я так понял, что он был занят только тем, чтобы добыть очередную дозу и «вмазаться». Ну, в общем, остается только повторить известную вещь, что ты можешь быть музыкантом, ты можешь быть художником, ты мо­жешь быть поэтом, но если ты начинаешь употреблять наркотики, то по­степенно ты становишься только наркоманом. Потому что нельзя быть и наркоманом, и художником, и музыкантом. Наркотики не терпят никакой конкуренции. Остаются только наркотики. Поэтому, в общем... Исход ясен.

Козырев:

Я хотел бы, чтобы к нашей дискуссии начали постепенно присоеди­няться радиослушатели. Я даю возможность Раджу высказаться. Алло! Добрый вечер.

Слушатель: (по телефону)

Алло!

Козырев:

Здравствуйте, Радж!

Слушатель:

Здравствуйте.

Козырев:

Откуда вы нам дозвонились?

Слушатель:

Из Москвы.

Козырев:

Откуда конкретно? Примерно. Метро какое?

Слушатель:

Район метро Университет.

Козырев:

Радж! Вы пробовали наркотики? Если - да, то, как это произошло в первый раз?

Слушатель:

Ну, это произошло в принципе не в России. Это произошло в другой стране. И я думаю, что это была чистая такая случайность. Ну, в принци­пе трудно сказать, из-за чего конкретно, просто как-то, в основном, ок­ружение мое этим занималось.

Козырев:

А что вы попробовали?

Слушатель:

Марихуану.

Козырев:

Друзья были, да?

Слушатель:

Да.

Козырев:

А что за атмосфера была? Что это было - работа, колледж, инсти­тут, школа?

Слушатель:

Институт.

Козырев:

Институт, да? И какое у вас ощущение сложилось? Все этим занима­ются или только вот вы в такую компанию попали?

Слушатель:

Большинство.

Козырев:

Большинство смолило, курило и торчало? Да?

Слушатель:

Да.

Козырев:

И на каком курсе это происходило? Или на всех поголовно?

Слушатель:

На большинстве курсов.

Козырев:

А сейчас здесь, Радж, вы учитесь или работаете?

Слушатель:

И то, и другое.

Козырев:

Как у вас, в вашем учебном заведении? Такая же обстановка?

Слушатель:

Нет, здесь другая обстановка.

Козырев:

Не курят вообще? Или курят чуть-чуть?

Слушатель:

Ну... Практически не курят.

Козырев:

А сейчас как у вас?

Слушатель:

Я — тоже нет.

Козырев:

Практически не стали курить?

Слушатель:

Да.

Козырев:

У нас будет целая передача впереди, посвященная конкретно этому нар­котику — марихуане — и всем теоретическим и практическим спорам вокруг нее: стоит или не стоит, когда и что. Но я сейчас хотел бы ввести в разго­вор, представить вам нашего сегодняшнего гостя, большого друга радио «Ма­ксимум» и замечательного музыканта Глеба Самойлова. Добрый вечер, Глеб!

Самойлов:

Здрасьте! Здрасьте!

Козырев:

Примешь участие в нашем разговоре?

Самойлов:

Да.

Козырев:

У тебя есть своя точка зрения на то, отчего люди садятся?

Самойлов:

Скажу так. У меня есть какие-то догадки. Но я могу говорить только об одном конкретном случае.

Козырев:

Если у вас есть вопросы к нашему сегодняшнему гостю Глебу Самойлову (мы не будем обсуждать планы на будущие концерты и альбомы, мы бу­дем говорить сегодня о гораздо более серьезных вещах), наши телефонные линии открыты и для этих вопросов, и для вопросов за советом, если вам хо­телось бы обратиться к Петру Каменченко. Мы здесь. Это программа «Су­мерки» и давайте повнимательней изучим феномен, отчего люди садятся на наркотики. Начнем, пожалуй, с этого.

Музыка

 

Обратите внимание на интонацию ведущего. Да, мы говорим о серь­езных вещах, но не проповедуем, не поучаем и порой даже иронизируем. Именно так общаются друг с другом молодые люди, слушатели радио «Максимум», поэтому они доверяли этой программе.

Лучшим социальным проектом на «Нашем радио» был марафон «Мир в наших руках», который был организован сразу после взрывов жилых домов в Москве осенью 1999 года. Все ведущие рок-музыканты страны, порой на ходу меняя планы, приезжали к нам в студию, чтобы сыграть живые концерты памяти погибших, а также принять участие в аукционе. Раритетные вещи, инструменты, пластинки, аксессуары шли с молотка, а собранные деньги перечислялись на открытый газетой «Ком­мерсант» счет для пострадавших. В этом марафоне нашлось место и му­зыке, и общению музыкантов в эфире, и корреспондентским материа­лам, и репликам известных людей. Степень доверия такому радиопроек­ту была беспрецедентно высока.

 

Фрагмент марафона