Коллективистская модель Жан-Жака Руссо

В Европе идеи идентитарной демократии в XVIII веке были восприняты и получили развитие в теории Ж.-Ж. Руссо[3] и К. Шмидта[1]. По их мнению, вся власть должна принадлежать народу, который образуется путем добровольного слияния отдельных людей, атомизированных индивидов, в единое целое. Личность не обладает правами, а добровольно отчуждает их в пользу своей общины, поскольку община должна заботиться об удовлетворении всех потребностей своих членов.

В модели Руссо власть народа, обладающего неотделимым суверенитетом, абсолютна. Не допускаются понятия большинства и меньшинства, равно как и учет мнения этого меньшинства. / Меньшинство должно подчиняться воле большинства, в котором сосредоточена единая власть народа в целом. Воля народа выражается на общих собраниях, где непосредственно формируются управленческие решения. Задачи власти сводятся всего лишь к техническому исполнению принятых решений.

Предвосхищая Французскую революцию, Жан-Жак Руссо понимает свободу как автономию народа, как равное участие всех в практике законодательства, при котором народ дает законы самому себе. При этом принцип автономии ограничен следующим условием: «Закон существует всего лишь для того человека, который либо сам его создал, либо же согласился с ним. Для любого другого человека это не закон, а заповедь или приказ»[5].

По модели Руссо, в обществе исключаются любые противоречия, как и противоречия общества и государства, поскольку государство жестко исполняет волю общества, а каждый член общества обязан заботиться о государственных интересах.

По мнению Руссо, цитирующего Иммануила Канта по[156], «Законодательная власть может принадлежать только объединенной воле народа. В самом деле, так как всякое принуждение должно исходить от нее, она непременно должна быть не в состоянии поступить с кем-либо не по праву. Но когда кто-то принимает решение в отношении другого лица, то всегда существует возможность, что он тем самым поступит с ним не по праву, однако такой возможности никогда не бывает в решениях относительно себя самого... Следовательно, только согласованная и объединенная воля всех в том смысле, что каждый в отношении всех и все в

отношении каждого принимают одни и те же решения, стало быть, только всеобщим образом объединенная воля народа может быть законодательствующей»[5].

Все члены общества уравнены в имущественных правах, при этом частная собственность не ликвидируется, а лишь ограничивается при ее справедливом распределении между всеми членами общины.

В полноценном виде идентитарная демократия не реализована. Некоторые ее идеи, например, принцип прямого и равного голосования, принцип народного суверенитета, впервые нашли свое отражение на родине автора теории – во Франции.

Однако они же послужили обоснованием и оправданием якобинского террора, а в конституции 1793 года принцип равноправия распространялся лишь на революционеров-якобинцев и их единомышленников.

Идентитарная демократия является ярким примером крайности в понимании народовластия, и основная ее ценность состоит в том, что ее можно использовать в качестве точки отсчета при качественном анализе других форм демократии.

С точки зрения формы народовластия, идентитарную демократию следует отнести к прямой демократии, поскольку воля народа реализуется непосредственно от принятия решений до их исполнения без «политических посредников» в виде партий или других общественных организаций.

В современном мире демократий ее в прямом виде не существует, однако, ближе всех к такой модели находится Швейцария, поэтому мы приведем некоторые особенности народовластия в этой стране, ни в коем случае не относя ее к идентитарной модели.

В ряде кантонов Швейцарии решения по большинству проблем принимаются на общих собраниях открытым голосованием. Первоначальным названием государства было Е1с1§епо55еп5сЬаГ1: – «Товарищество, скрепленное кровью»[39], которое сформировалось в ходе объединения против общего врага.

В Швейцарии законодательная инициатива может принадлежать народу. Инициативная группа граждан вправе собрать нужное количество подписей с целью выдвижения требования об упразднении старого закона или принятия нового. Это же положение относится и к изменению положений конституции. При этом положение об изменении конституции относится к федеральному уровню, в то время как изменения законов осуществляются на кантональном уровне. При населении в 6,8 млн. человек, среди которых 4,5 млн. имеют право голоса, для законодательной инициативы об изменении конституции требуется всего 100000 подписей.

Прямая демократия реализуется также механизмом референдума – при принятии закона и до его вступления в силу инициативная группа путем сбора 50 тыс. подписей может потребовать проведения референдума по принятому закону.

При изменении конституции или вступлении страны в какую-либо международную организацию, в стране проводится обязательный референдум (без сбора подписей за его проведение). Для принятия закона об изменении конституции или вступления страны в международную организацию требуется не только большинство голосов имеющего право голоса населения, но и большинство голосов кантонов. Кантоны в этом случае имеют статус избирательных округов, в которых по числу голосов, поданных «за» и «против», устанавливается общее соотношение голосов, в соответствии с которым и определяется мнение кантона в целом.

На сегодняшний день в ведение правительства переданы функции конъюнктурной и социальной политики, защиты окружающей среды, городское строительство, планирование развития транспорта, вооруженные силы и правоохранительные функции, внешние сношения.

Некоторым лидерам оппозиции, например, молдавской, белорусской, украинской полезно знать, что в Швейцарии государственными языками законодательно признано одновременно четыре языка: немецкий, французский, итальянский и ретороманский. При этом большинство населения – 75 процентов – говорит по-немецки, примерно 20 процентов – по-французски, 10 процентов – по-итальянски и только 1 процент – по-реторомански. Языки меньшинств охраняет «территориальный принцип», заключающийся в соблюдении традиционных языковых границ и в их употреблении в школах, судах и учреждениях местной власти.

Однако не все так гладко в современной действительности. В последнее время из-за большого потока законодательных инициатив возникли мнения об ограничении права народа на инициативу и на референдум путем увеличения числа подписей и сокращения сроков подачи инициативы.

В Швейцарии поднимается вопрос о свободе прессы. Обоснованно указывается, что из хронистов, бесстрастных наблюдателей и комментаторов, пресса все больше занимает позицию определенной стороны. Начиная с 60-х годов, большинство журналистов видит себя критиками, экспертами, способными повернуть общественное мнение в интересующую их сторону. При этом указывается, что лица, обладающие достаточными финансовыми средствами, могут пользоваться свободой слова в большей степени, чем другие. Поднимается также и проблема информационных потоков. Их объем в индустриальных странах в значительном числе случаев приводит освещаемые проблемы к абсурду.

Точно также, как возможно злоупотребление властью, возможно и злоупотребление средствами массовой информации, поскольку информирующий может и дезинформировать. В этой связи очень серьезно обсуждаются вопросы ответственности и этической мотивированности действий профессиональных журнал истов.

Другой проблемой швейцарской демократии является степень участия населения в политическом процессе. Ряд политологов указывает, что в промежутке между первой и второй мировыми войнами обычной нормой участия граждан в референдуме было 70-80 процентов населения. Сейчас эта доля едва ли доходит до 40 процентов. Это означает, что решения принимают от 13 до 20 процентов населения. Основную причину такого пассивного поведения людей в отношении политического процесса социологи усматривают в высоком благосостоянии людей, которых все меньше заботит политика, и все больше интересует сфера личных интересов.

Политические партии потеряли свое значение и уже не могут осуществить ориентирование граждан в области политики, им все труднее находить своих сторонников. Кроме того, существенно возросла сложность политических и экономических проблем, требующих компетентной оценки для принятия правильного решения.

Результаты опроса общественного мнения свидетельствуют, что 20 процентов населения вообще не интересуются политикой, 20 процентов осознают свою некомпетентность и еще 20 процентов разочарованы и считают, что их мнение не оказывает никакого влияния на конечный исход в принятии решения.

Мы привели пример Швейцарии, по[39], в качестве образца, наиболее соответствующего нормативному определению демократии и реализованного на практике. В современном мире нет более ярких примеров осуществления народовластия и политического равенства. Здесь наиболее четко отработан механизм этих основополагающих идей демократии. На этом примере наиболее благополучной страны развитой демократии даже невооруженным глазом видны проблемы демократии в целом.

Разумеется, не следует слепо копировать опыт Швейцарии применительно к России, однако, отдельные элементы, например, механизм учета мнения народа при принятии законов и изменении конституции представляется ценным. Он может быть весьма полезен и для расширения сферы компетенции местного самоуправления, которое временно попало у нас в руки бизнесменов, облеченных муниципальной властью.

Социалистическая демократия

Тоталитарная подоплека, представленная в теории Жан-Жака Руссо в форме идей всеобщего равенства и справедливости, оказалась востребованной. В дальнейшем Карл Маркс и В.И. Ленин развили эту теорию в социалистическую демократию. Политологи Хайек и Боббио называют «тоталитарной» социалистическую демократию, которая господствовала в СССР, а ныне существует в Китае, на Кубе, во Вьетнаме[1].

В социалистической демократии общая воля народа выражается через Советы. При этом Советы действуют по принципу демократического централизма – это жесткое подчинение органов общим решениям снизу доверху.

Особенностью социалистической демократии является ее ярко выраженный социальный аспект. Она исходит из однородности воли рабочего класса, как наиболее прогрессивной, организованной и единой части общества. Поэтому на первом этапе построения социалистической демократии предусмотрена диктатура пролетариата, которая должна отмирать по мере нарастания однородности общества и естественного слияния интересов различных классов и групп в единую волю народа.

Власть народа реализуется через советы, в которых представлены рабочие и их естественные союзники – крестьяне. Советы обладают полной властью над всеми сферами хозяйственной, политической и общественной жизни. Советы обязаны исполнять волю народа, выраженную на народных собраниях, а также в форме наказов избирателей.

Основной особенностью социалистической демократии является полное отрицание частной собственности и всякой автономии личности.

Ранние социалисты были полны надежд на то, что правильно устроенный процесс производства сам собой породит соответствующие ему жизненные формы, где рабочие будут вступать в свободные ассоциации. Эта идея рабочего самоуправления потерпела крах из-за того, что развитое, функционально дифференцированное общество оказалось слишком сложным. Маркс же представлял себе утопию общества труда как царство свободы, которое должно было быть воздвигнуто на базе царства необходимости и которое развивалось бы стабильно благодаря системному управлению[5].

С самого начала была дискредитирована и идея советов, поскольку было провозглашено, что интересы народа должны представляться коммунистической партией. По теории, в партии должны находиться наиболее зрелые граждане, которые и являются носителями интересов широких трудящихся масс. Вся управленческая элита сконцентрировалась в коммунистической партии и, в свою очередь, распределилась негласной табелью о рангах по принципу принадлежности к уровню властных полномочий. Поскольку социалистическая демократия отрицает само понятие оппозиции, то, вполне естественно, система предусматривает однопартийность.

Понятно, что такая система выродилась в некую информационную ширму социальной справедливости, прикрывая корыстные интересы правящей элиты. Реальная власть оказалась сконцентрированной у высшего партийного руководства, вырабатывавшего политическую линию в области внешних и внутренних отношений и проникавшую в самые различные области общественной и личной жизни граждан.

Юрген Хабермас основной причиной краха социалистической системы считает отсутствие удовлетворительной теории, вследствие чего социалистический бюрократизм запутался во главе со своим авангардом, так называемой номенклатурой[5].

Тем не менее, не следует однозначно считать, что однопартийная система есть зло по определению. В Японии либерально-демократическая партия господствует уже несколько десятилетий, однако, никому не придет в голову считать эту страну недемократичной по этой причине. Просто обстоятельства сложились так, что различные группы сформировались внутри самой партии, где идет политическая борьба между этими группировками, обеспечивая демократический политический процесс. Аналогичная картина наблюдается и в Испании.

Подводя итог разделу об идентитарных демократиях, отметим общие черты, основными из которых являются следующие:

– признание народа единым однородным целым, имеющим общую волю и интерес еще до своего осознания;

– отрицание разнородных мнений и оппозиции вообще, вплоть до признания ее патологией, врагом народа, подлежащим насильственному устранению;

– единая трактовка свободы как активного участия в политической жизни, в государственных и общественных делах;

– отождествление правящей элиты, якобы служащей народу, с нацией, социальной группой, при реальной беззащитности личности перед полным произволом государства;

– подмена «естественных прав человека» общегосударственными, по социалистической теории, тождественными им;

– декларация прямого народного управления, при котором руководители в органах управления являются не самостоятельными и ответственными лицами, действующими в рамках законов, а лишь проводниками его воли;

– подмена юридической процедуры участия граждан в государственном управлении заботой правящей коммунистической партии о создании социальных условий для публичного выражения своих интересов.

Еще уроки античной демократии, по словам Д. Актона, «учат, что правление всего народа, будучи правлением самого многочисленного и могущественного класса, есть зло такого же порядка, что и неограниченная монархия..., неограниченное в произвольных переворотах во мнениях»[1].

Социалистическая демократия была реализована в СССР и странах социалистического содружества. Она и поныне существует в успешно развивающемся Китае, на Кубе и во Вьетнаме.

Часть II

Конкурентные демократии

К конкурентной демократии относятся такие ее формы, при которых власть в государстве приобретается в ходе политической борьбы между различными группами населения по установленным законами процедурам. В конкурентных демократиях возникает проблема учета интересов меньшинства и их защиты, поскольку лозунги равенства, справедливости и свободы не могут относиться только к победившим в ходе борьбы за власть партиям. Существует много моделей конкурентной демократии, и основные из них представлены в этом разделе.

Социал-демократия

Идея соединения демократии с социализмом принадлежит Эдуарду Бернштейну: «Демократия – это средство и цель одновременно. Она является средством завоевания социализма и формой осуществления социализма»[41].

По происхождению, социал-демократия является в чистом виде идентитарной, однако, по современной сути, она далеко ушла от своих корней и вобрала в себя различные формы конкурентных демократий, применительно к национальным особенностям в разных странах.

Социал-демократию нельзя отнести к чистой теории демократии как формы организации правления. Она, скорее, является идеологической платформой политических партий в демократических государствах, а отдельные элементы этой платформы в разных странах можно отнести к различным демократическим учениям – плюралистической, партиципаторной, репрезентативной и даже либеральной ее формам. Хотя Мишель Рокар и писал, что «мы отказываемся верить, что человечество лишь сумма индивидов, как об этом заявляют либералы»[42].

Социал-демократия зародилась в условиях идеологического противостояния марксизма и лассальянства. Коммунисты выступали за революцию, демократический централизм и диктатуру пролетариата, в то время как социал-демократы предлагали реформы, парламентскую демократию и социальное партнерство. Лассаль писал: «Предназначение государства состоит в том, чтобы тяготение человека к позитивному развитию и высокому предназначению, т.е. к культуре, всё, к чему способен род человеческий, воплотить в реальность. Это воспитание и формирование рода человеческого в духе свободы. Это собственная нравственная природа государства, его настоящая и более ответственная задача»[43].

Коммунисты отрицали частную собственность на средства производства вообще, а социал-демократы признавали возможность различных форм собственности. Надо сказать, что такая мягкая стратегия управления общественным сознанием оказалась в странах Западной Европы более продуктивной, и социал-демократические партии доминируют здесь до сих пор. В XXI веке в 11 странах Евросоюза из 15, в том числе, в Великобритании, Германии и Франции, у власти находятся социал-демократы, и еще в двух странах они входят в коалиционные правительства с другими партиями.

В центре социал-демократических ценностей находится коллективизм, а его лозунгом является «Свобода, справедливость, солидарность». Годесбергская программа СДПГ рассматривает государство как организацию всего народа, а не как инструмент господства одного класса[44,45].

Социал-демократия провозглашает следующие основные общественные ценности:

– свобода во всех ее формах (индивидуальная и коллективная);

– защита прав и свобод человека;

– распространение демократии на политику, социальную и экономическую сферу;

– солидарность – отдельный человек связан с судьбой всего человечества;

– самостоятельность в сочетании с ответственностью;

– приоритет права;

– социальная защита со стороны государства;

– защита мира.

В ходе противостояния двух политических систем после Второй мировой войны социал-демократическая модель базировалась на сильном интервенционистском государстве, социал-демократы Западной Германии пытались ее воплотить в союзе с либералами (СвДП). Однако в конце 70-х годов эта модель подверглась резкой критике со стороны как неоконсерваторов, выступавших за ослабление государства в пользу рынка, так и со стороны «зеленых», выступавших за экологическое переустройство общества и создание малых самоуправляемых ячеек общества. Эта критика подвигла идеологов социал-демократии сформировать модернистское направление (О. Лафонтен, П. Глоц, Б. Энгхольм), пытавшееся в условиях усиления индивидуализации общества привлечь на свою сторону часть средних слоев, средних и мелких предпринимателей. В этих условиях развернулась дискуссия о недостаточности представительной демократии, поскольку она не способствует преодолению отчуждения власти от народа, и о необходимости введения элементов прямой демократии.

В целях обеспечения большего представительства различных социальных групп в правительстве были созданы комитеты, представляющие собо&систему функционального представительства. Эта система была призвана создавать своеобразный корпоративный треугольник власти и общества. Однако несколько позже от такого представительства отказались сами инициаторы – движения экологистов, потребителей и др. социальные группы, – поскольку они оказались отодвинутыми от деятельности в этих комитетах. Было разработано новое положение, расширяющее перечень и состав комитетов, а принципы демократического государства были закреплены в следующих основных положениях:

– парламентская форма демократии и сменяемая власть;

– строгое соблюдение правовой законности;

– разделение властей;

– гласность;

– демократический контроль над государственным аппаратом;

– привлечение граждан к участию в управлении;

– независимость судей; – свобода печати.

Берлинская программа 1989 года[44] рассматривает общество и государство как относительно самостоятельные, но тесно связанные части единого целого. При этом демократическое государство трактуется, как государство, основанное на «общечеловеческих ценностях». Государство и экономика существуют для людей с их правами, а не наоборот. Однако констатируется и раскол общества – вследствие несправедливого распределения доходов, имущества, шансов – на тех, кто распоряжается другими, и тех, коими распоряжаются. А это влияет на процессы волеоб-разования в политике и государстве.

Поставлена в этой программе и проблема глобализации: «Гигантские транснациональные корпорации... уклоняются от демократического контроля и вынуждают принимать политические решения»[44].

Однако развал СССР, крах коммунистических режимов и, в первую очередь, очевидные преимущества рыночной экономики над плановой, а также отсутствие очевидного идеологического противника, привели социал-демократию к некоторому кризису идей. Это заставило лидеров партий искать новые мотивы, по которым можно было бы привлекать сторонников на свою сторону в ходе политической борьбы.

В этой связи Тони Блэр и Герхард Шредер 8 июня 1999 года, перед выборами в Европарламент, опубликовали своеобразный манифест «социал-либерализма», получивший название «третьего пути», пути между социализмом и либерализмом. Его основная суть сводится к переходу от стратегии борьбы между классами к стратегии социального партнерства, поиску компромиссов на основе общественного согласия при сохранении близкого европейским гражданам духа предпринимательства, свободы во взаимосвязи с чувством гражданской ответственности и принадлежности к сообществу.

Ранее роль государства состояла в ликвидации несправедливости, порождаемой рыночной экономикой, а это порождало громадные бюрократические издержки. Оно занималось перераспределением общественного продукта в форме налогов, социального страхования, развивало органы борьбы с безработицей, поддерживало уровень минимальной зарплаты и содержало нерентабельные структуры социального обеспечения. Наибольшее развитие эта система получила в скандинавских странах и называется «шведской моделью» социализма. Однако уже к началу 80-х годов XX века она начала исчерпывать себя в силу различных причин. В частности, это было вызвано ростом продолжительности жизни в условиях материального благополучия, иждивенческими настроениями в обществе (жизнью на социальные пособия), сокращением рождаемости и, как следствие, уменьшением числа занятых в реальном секторе экономики людей.

Это привело к увеличению налогов, снижению инвестиций в экономику и оттоку капиталов в другие страны, где социализация экономики не была столь ярко выражена и не являлась предметом государственной заботы. Сложилось явное противоречие между интересами различных социальных слоев. Крупные собственники, предприимчивая часть населения не хотели более мириться с положением «дойных коров» в угоду пассивной части общества, занявшей иждивенческую позицию.

Однако в условиях демократии партиям нужны не только голоса избирателей, большее число которых представлено относительно бедными слоями, но и поддержка со стороны крупного капитала, в основном, в форме пожертвований на политическую деятельность и предвыборные кампании.

Эти и ряд других причин подвигли социал-демократические партии к поиску новых путей овладения властью. Манифест Блэра – Шредера[46] оставлял неизменными такие ценности, как социальная справедливость, свобода и равенство шансов, солидарность и ответственность перед другими людьми. Тем не менее, в современном мире, подчеркивали они, социал-демократическая политика требует очевидной модернизации с учетом новых реалий XXI века. Основной смысл такой модернизации заключается в том, чтобы коренным образом уменьшить вмешательство правительств в деятельность частных компаний. Более того, она предполагает всяческую их поддержку, а также требует положить конец отождествлению социальной справедливости с уравнительностью в доходах, заменить перераспределительный принцип социальной защиты накопительным, решительно сократить расходы бюджета, облегчив налоговое бремя, и, снизив издержки производства, стимулировать инвестиции, повысить конкурентоспособность европейской продукции на внутреннем и внешнем рынках.

Согласно положениям Манифеста, можно эффективно бороться с инфляцией, бьющей, прежде всего, по интересам наименее обеспеченных слоев, добиться устойчивых высоких темпов экономического роста, преодолеть главную социальную проблему Европы – безработицу – не путем административной гарантии занятости, а, напротив, приданием большей гибкости трудовому законодательству Одним словом, «государство всеобщего благосостояния», провозглашенное Новым курсом Рузвельта в США после Великой депрессии 1929-1933 гг. и утвердившееся в Западной Европе после Второй мировой войны не без влияния опыта СССР, а вместе с ним и социализм как конечная цель сдавались в архив.

И вновь моделью нового пути, вследствие которого появились «новые демократы», «новые лейбористы» и «новый центр», / является пример США, которые в 90-х годах XX века существенно усилили собственную экономику, создали дополнительно более 22 млн. рабочих мест при минимальной инфляции, росте доходов населения и капитала. В США, за счет ликвидации бюджетного дефицита и замены его профицитом бюджета, оказалось реальным существенно расширить социальные программы поддержки беднейших слоев населения.

В качестве ремарки заметим, что все эти успехи оказались недостаточными для сохранения демократической партии у власти, и на президентских выборах 2000 года победил республиканец Джордж Буш-младший. В ходе нового курса администрации США прежние достижения оказались перечеркнутыми во имя геополитических интересов транснациональных корпораций, что явным образом характеризует саму суть современной западной демократии как технологию овладения и удержания власти на основе манипуляции общественным сознанием населения. Такие манипуляции нужны для того, чтобы не тратиться на полицейское обеспечение удержания власти.

Принятие Манифеста и провозглашение «третьего пути» было неоднозначно встречено в Европе. Ряд политических лидеров, в частности О. Лафонтен, даже отказались от участия в деятельности социал-демократов и осудили этот документ. Основная суть возражений сводилась к тому, что ликвидация социальных достижений европейской социал-демократии в области государственного регулирования рыночной экономики и перераспределения валового национального продукта больно ударит по гарантиям равноправия граждан. Она приведет к поляризации общества по имущественному признаку, усугубит положение беднейших слоев населения и подорвет гарантии равенства доступа к системе здравоохранения, образования и т.д.[46]. Эта же политика, по мнению, например, бывшего премьер-министра Франции Лионеля Жоспена, углубит разрыв между странами «золотого миллиарда» и остальной частью населения земного шара. Поэтому он определил свою позицию, как «Да» рыночной экономике и «Нет» рыночному обществу.

Современное состояние оппонентов вначале характеризовалось временным затишьем в спорах. Тони Блэр переизбрался в 2001 году на второй срок, а его основной оппонент Лионель Жос-пен попытался баллотироваться на пост президента Франции. В комментариях по итогам выборов президента Франции недостатка нет. Однако, поскольку мы не раз описывали политические, в том числе, выборные технологии, мы можем допустить, что Л. Жоспен проиграл выборы не просто так. Может быть, его провалили с треском ввиду того, что «третий путь» очень нужен «сильным мира сего» и политика, попытавшегося заиметь собственное мнение и противостоять этому, весьма жестко убрали с политической сцены единой Европы, даже не допустив его во второй тур голосования. Выход же одиозной фигуры Ле Пэна во второй тур послужил отвлекающим внимание общественности от позиции Л. Жоспена маневром. Если это действительно так, то надо признать, что всё было сделано не только эффективно, но и очень «изящно».

В России перспективы социал-демократии на современном этапе весьма сомнительны. Социал-демократия ратует за коллективистские формы собственности на основные средства производства. Для России это означает национализацию имущества «олигархов», сотрудничающих с властью на «равном удалении». Вряд ли такая перспектива может порадовать как крупнейших собственников, по существу, оказывающих непосредственное влияние на формирование внутренней политики в стране, так и саму власть – перспектива разрыва отношений с собственниками вряд ли возможна. Тем более, что с молчаливого согласия центральной власти эти собственники становятся хозяевами богатейших регионов России, побеждая на выборах глав этих регионов.

Христианская демократия

Христианские демократы относятся к консервативному крылу политических течений. Они ищут сторонников среди той части населения, которая склонна к поддержанию традиционных религиозных, семейных и общинных ценностей, особенно католических. Также, как и социал-демократия, христианская демократия не может быть классифицирована как самостоятельная теория государственного устройства. Это, скорее, политическая платформа, набор социально-политических инструментов осуществления власти на демократических принципах.

В Европе христианские демократы представлены партиями христианско-демократического толка – Народно-республиканским движением во Франции, Христианско-демократической партией – ХДП в Италии, Христианско-демократическим союзом – ХДС, выступавшим в блоке с более консервативным баварским Христианско-социальным союзом – ХСС, в ФРГ. Аналогичное положение сложилось в Австрии, Бельгии и т. д.

Прежде всего, несмотря на наименование партий, следует отметить, что христианские демократы не рассматривают Библию как книгу политических рецептов и не используют ее как источник положений для политических программ партии. Однако своим пониманием человека Библия дает этическую основу для проведения собственной политики[47,48].

Христианская демократия исходит из естественных и неотчуждаемых прав личности и принципов свободы, справедливости, солидарности, субсидиарное™ и общего блага. По мнению христианских демократов, основной задачей государственной политики является приведение в соответствие личного интереса и общего блага.

В понимании христианских демократов, государство есть инструмент свободы и ответственности граждан для решения общих проблем и обеспечения правового и мирного общежития (сообщества). Отсюда, задачами государства являются:

– защита от военного, политического и уголовного насилия;

– обеспечение экономического благополучия;

– сохранение элементарных средств жизни;

– обеспечение достоинства человека, его прав, свобод и собственности[49].

Христианские демократы ведут политику, направленную на равный учет индивидуальных особенностей человека и его принадлежности обществу. Постоянная забота этой политики – уравновешивание свободы и солидарности. Христианские демократы считают, что правовое и социальное государство дополняют друг друга.

Сделаем небольшую ремарку. В XIX веке Роберт Моль впервые ввел термин «правовое государство», но точного и всеми принятого определения этого термина нет до сих пор. Не собираемся развеивать туман в этом отношении и мы. Демократия хороша тем, что она есть ровно то, что под этим термином понимают разные теоретики и, в первую очередь, политики.

Главную роль в политике демохристиан играет принцип субсидиарное™, выделенный из социального католического учения. Этот принцип регулирует как отношения между личностью и обществом, так и отношения различных общностей, включая государство. При этом, поскольку государство является продуктом общества, оно должно служить обществу, а не наоборот.

Принцип субсидиарности предусматривает делегирование каждым нижним уровнем иерархии общественных и государственных органов таких функций, которые не могут быть решены ими на своем нижнем уровне. Идущие дальше и глубже этого формы организации государства или органов общественного типа можно и должно привлекать только для того, чтобы справиться с такими задачами, решение которых превышает возможности инициативы отдельного человека или свободного объединения[49].

Сфера применения принципа субсидиарности достаточно широка, она распространяется и на социальную политику, что весьма немаловажно: «Социальная политика нашего строя следует заповеди субсидиарности. То, что может осуществить своими силами малое сообщество, не должно брать на себя более крупное сообщество»[48].

«Все дела местного сообщества целесообразно решать в сфере общинной ответственности и, насколько это возможно, многие задачи государства передать общинам»[49].

Христианские демократы выступают против политизации всех сфер общественной и личной жизни, что следует из этого же принципа субсидиарности.

Особо следует остановиться на отношении к понятию «сильного государства», поскольку эта тема отечественными либералами и оппозицией изрядно извращена. Безнаказанно она искажается и многочисленными политологами, подрабатывающими на ниве оппозиции действующей в России законно избранной власти. Не могут правильно сформулировать свою позицию и новоиспеченные партии, претендующие назваться почетным званием «партий власти», в силу недостаточной базовой подготовки их идеологических работников.

В программе ХДС[48] есть такие положения:

«Только в том случае, если демократическое государство сильно, оно сохраняет жизнеспособный свободный общественный строй».

«Только сильное государство, строго соблюдающее принципы правовой государственности и наделенное авторитетом, обладает необходимой дееспособностью».

«Только сильное государство может быть либеральным».

При этом под сильной властью христианские демократы понимают такую власть, которая, не покушаясь на основные ценности демократии, способна обеспечить порядок в обществе, понимаемый, как личная безопасность, борьба с преступностью, поддержание общественной морали (забытая функция в нашем государстве российском).

И ХДС, и ХСС выступают за «мировоззренческий нейтралитет государства и политически нейтральное управление»[49]. При этом они хотят «связать разные точки зрения общими ценностями и целями»[48].

Йозеф Штраус писал: «В центре нашего политического мышления – человек и его свобода. Мы – приверженцы приоритета личности в сравнении с организацией, преимущества свободы решения в сравнении с государственным управлением»[49]. Такая позиция германских социал-демократов позволила им вступить в долгосрочный союз с либералами (СвДП) и удержаться у власти в течении продолжительного времени.