Динамика исключения из новой глобальной экономики: судьба африки.

Динамика исключения значительной доли населения в результате новых форм включения стран в глобальную экономику становится все более явной на примере Африки¹⁵⁶. Поскольку этот вопрос важен как с точки зрения человечности, так и для понимания неравномерной логики новой экономики, я буду анализировать этот процесс несколько подробнее в другом томе, в одной из наиболее важных, по моему мнению, глав этой книги (см. "Подъем "четвертого мира"" в томе III). Однако ради понимания новой глобальной экономики вообще необходимо включить сюда обзор недавней экономической эволюции Африки. В том-то и состоит характерная черта новой экономики: она влияет на всю планету либо путем включения в процессы производства, обмена и потребления, которые стали одновременно глобализованными и информационализованными, либо путем исключения из них.

Так, исчерпанность модели производства сырьевых товаров, вызванная ухудшением условий торговли, привела в 1970-х годах большинство африканских стран, и особенно страны к югу от Сахары, к фактическому экономическому банкротству¹⁵⁷. В 1970 г. доля сырьевой продукции в общем экспорте Африки к югу от Сахары превышала 52%, а Северной Африки - 70%. Всемирная реструктуризация, основанная на торговле промышленными товарами и на прямых иностранных инвестициях, в течение 1970-х годов все более затрудняла сохранение традиционной торговой модели, по которой работало большинство африканских экономик. Африканские правительства, как и в случае с Латинской Америкой, пробовали перейти к индустриализации и коммерчески ориентированному сельскому хозяйству, а для этого в больших объемах занимали деньги у охотно дающих их международных банков¹⁵⁸. Но условия конкурентоспособности в новой информащюнальной глобальной экономике были слишком далеки от того, что могло быть достигнуто за короткий срок довольно примитивными экономиками, по большей части еще привязанными к торговым каналам старых и новых (СССР) колониальных держав. Когда нефтяной шок 1979 г. и повышение процентных ставок спровоцировали финансовое банкротство, большинство африканских экономик попало под прямой контроль международных финансовых институтов, которые навязали меры либерализации, предположительно нацеленные на поощрение торговли и инвестиций. Хрупкие африканские экономики не сопротивлялись шоку. Даже сокровище бывшей французской колониальной короны. Берег Слоновой Кости, впал в экономическую деградацию¹⁵⁹: имея в 1970-х годах солидный рост в 6,6%, страна в 1980-1991 гг. перешла к негативному росту (годовая средняя составила -0,5 %); на деле, в расчете на душу населения ее ВВП уменьшался в 1980-х годах со скоростью 4,6% в год. Конкурентные позиции африканских стран в международной торговле и в 1960-х годах не были блестящими, но после вмешательства международных финансовых институтов в африканскую экономическую политику (см. приложение к этой главе) они драматически ухудшились: доля Африки к югу от Сахары в мировой торговле промышленными товарами в 1970 г. составляла всего 1,2%, но в 1980 г. она упала до 0,5%, а в 1989 г. - до 0,4% ¹⁶⁰. Более того, торговля продукцией первичного сектора также рухнула: с 7,2% мировой торговли в этой товарной группе в 1970 г. она упала до 5,5% в 1980 г. и до 3,7% в 1989 г. Кроме того, ущерб, нанесенный сельскохозяйственному производству в Африке, был даже больше, чем показывает статистика. Политика либерализации оказалась неспособной привлечь инвестиции или улучшить конкурентоспособность и разрушила большие секторы сельскохозяйственного производства, ориентированного на местные рынки, а в некоторых случаях даже сельское хозяйство, ориентированное на обеспечение выживания населения¹⁶¹. В результате африканские страны были оставлены беззащитными против неурожаев. Когда в Центральной и Восточной Африке разразилась засуха, последовал массовый голод (Сахель, Эфиопия, Судан), усугубленный гражданскими войнами и бандитизмом, вызванными наследием суррогатных военных столкновений между "сверхдержавами" (Эфиопия, Сомали, Ангола, Мозамбик). Поскольку правительства, как посредники между своими странами и скудными ресурсами, ввозимыми из-за рубежа, были главными источниками дохода, контроль над государством стал делом выживания¹⁶². А поскольку племенные и этнические сети давали самый надежный шанс на выживание, битвы за контроль за государством (часто со стороны военных) завязывались на этнических границах, воскрешая многовековую ненависть и предрассудки: тенденции к геноциду и широко распространенный бандитизм коренятся в политической экономии Африки, исключенной из новой глобальной экономики.

Экономики Северной Африки благодаря географической, демографической и экономической близости к Европе пострадали в процессе реструктуризации не так сильно, как остальная Африка. Они нашли новую форму включения в европейскую экономику через экспорт рабочей силы (переводы от эмигрантов являются одной из самых важных статей в их платежном балансе)¹⁶³, а также положили начало стратегии экспорта дешевых промышленных товаров. Особенно это относится к Марокко (4,2% годового роста промышленного производства в 1980-х годах). Но все же попытка индустриализации Алжира на советский манер потерпела крах из-за узости внутреннего рынка; солидный рост египетской экономики в 1970-х годах уменьшился наполовину в течение 1980-х годов; а в Тунисе (образце модернизации региона в глазах международных институтов) годовой рост в 1980-1991 гг. составлял скромные 1,1 % ВВП на душу населения. В 1990-х годах массовая бедность и механизмы социального исключения преобладали в большей части Магриба и Махрика¹⁶⁴.

В целом системная логика новой глобальной экономики не отводит большинству африканского населения существенной роли в новейшем международном разделении труда. Большинство товаров первичного сектора никому не нужно или очень дешево, рынки слишком узки, инвестиции слишком рискованны, рабочая сила недостаточно квалифицированна, коммуникационная и телекоммуникационная инфраструктура явно неадекватна, политика слишком непредсказуема, а правительственные бюрократии коррумпированы и неэффективны (характерно, что никакой официальной международной критики в адрес других бюрократий, столь же коррумпированных, но все же эффективных, как, например, в Южной Корее при президентстве Ким Юн Сана, слышно не было). При таких условиях единственной реальной заботой Севера (особенно Западной Европы) был страх перед вторжением миллионов обездоленных крестьян и рабочих, неспособных прокормиться у себя на родине. Вот почему международная помощь направлялась в африканские страны в надежде еще попользоваться некоторыми ценными природными ресурсами и с целью предотвратить массовый голод, который мог бы вызвать крупномасштабные миграции. Однако вывод из опыта вхождения Африки в новую глобальную экономику состоит в том, что структурная иррелевантность (с системной точки зрения) является более угрожающим состоянием, чем зависимость. Такая структурная иррелевантность обнаружилась, когда на волне долгового кризиса 1980-х годов Африке была навязана политика структурной перестройки экономики с применением абстрактных формул к специфическим историческим условиям: при господстве свободного рынка в международной и внутренней торговле большая часть Африки перестала существовать как экономически жизнеспособное целое в информациональной/глобальной экономике.

Вот почему наиболее обнадеживающие перспективы для будущего развития Африки возникают из той потенциальной роли, которую могла бы сыграть новая демократическая, с черным большинством. Южная Африка с ее сильными экономическими и технологическими связями с глобальной экономикой. Стабильность и процветание Южной Африки, ее готовность и способность возглавить своих соседей как рriтиs inter pares предлагают наилучший шанс избежать катастрофы, угрожающей Африке, и - через Африку - чувству человечности во всех нас.

¹⁵⁶ СЕРП (1992); Lachaud (1994); Sandbrook (1985); Illiffe (1987); Ungar (1985); Jamal (1995).

¹⁵⁷ Leys (1987,1994); Ghai and Rodwan (eds) (1983).

¹⁵⁸ Brown (1992).

¹⁵⁹ Glewwe and de Tray (1988).

¹⁶⁰ СЕРП (1992).

¹⁶¹ Durufle (1988); African Development Bank (1990).

¹⁶² Bayart (1992); Rothchild and Chazan (eds) (1988); Wilson (1991); Davidson (1992); Leys (1994).

¹⁶³ Choucri (1986)

¹⁶⁴ Bedoui(1995).