Новейшее международное разделение труда

Глобальная экономика, возникающая из информационального производства и конкуренции, характеризуется своей взаимозависимостью, своей асимметрией, своей регионализацией, растущей диверсификацией в каждом регионе, своей избирательной включенностью, своей исключающей сегментацией и в результате всех этих характеристик - необычайно изменчивой геометрией, которая ведет к растворению исторически сложившейся экономической географии.

Я попытаюсь оценить эту новейшую структуру международного разделения труда в конце XX в.⁹⁹, последовательно рассмотрев каждую из этих характеристик. Для подкрепления аргументации я буду использовать, за исключением особо оговоренных случаев, один и тот же источник данных, чтобы избежать проблем статистической сравнимости между странами и периодами времени. Так, говоря о широких областях глобальной экономики, я буду цитировать данные из модели мировой экономики на 1990-2000 гг., разработанной в 1992 г. в Centre d'Etudes Prospective et d' Information Internationale (CEPII), исследовательском институте, связанном с кабинетом французского премьер-министра и работающем в сотрудничестве с техническим аппаратом Комиссариата по планированию французского правительства¹⁰⁰. Естественно, данные на 2000 г. являются модельными прогнозами. Источники других глобальных данных - это Отчеты о мировом развитии Мирового банка.

⁹⁸ Freeman (ред.) (1990), Johnson (1982), Deyo (ред.) (1987), Tyson and Zysman (1983), Castells (1989a), Evans (1995), Reich 91991), Amsdem (1989), Johnson et al (eds) (1988), Cohen (1993)

⁹⁹ Я использую понятие "новейшее международное разделение труда", чтобы отделить свой анализ от несколько упрощенной перспективы, введенной в 1970-х годах теоретиками "нового международного разделения труда", представленной, например, сильной работой Froebel et al. (1980).

¹⁰⁰ СЕРП (1992).

2.4.1 Изменяющиеся модели международного разделения труда в информациональной/глобальной экономике: мощь триады, подъем Тихоокеанского региона и конец "третьего мира"

Как отмечалось выше, глобальная экономика далеко еще не является единой недифференцированной системой. Однако за короткий промежуток времени значительно углубилась взаимозависимость между ее процессами и агентами. В девяти наиболее важных секторах обрабатывающей промышленности, рассмотренных в модели СЕРП MIMOSA, доля промышленных товаров в международной торговле в 1973 г. составляла в общем мировом производстве 153%, в 1980 г. -19,7, в 1988 г. -22,2% и в 2000 г. должна достичь 28,5%. Если мы рассмотрим рост иностранных инвестиций в этих же секторах, доля промышленного производства, находящегося под иностранным контролем, в 1973 г. составляла во всем мире 13,2%, в 1980 г. - 14,7%, в 1988 г. - 16,5% и в 2000 г. должна достичь 24,8%, т. е., эта доля почти удвоилась за последнюю четверть столетия. Взаимозависимость особенно сильна между Западной Европой и США. В 2000 г. западноевропейские компании будут, по прогнозам, контролировать 14% американского промышленного производства, а американские компании -16% западноевропейского производства. Как говорилось выше, Япония также глубоко встроена в торговые и инвестиционные сети как в Западной Европе, так и в Северной Америке¹⁰¹, но в этом случае уровень проникновения не является эквивалентным, поскольку Япония в настоящее время менее открыта для импорта и почти закрыта для прямых иностранных инвестиций (менее 1 % общего объема инвестиций).

Международная торговля сосредоточена на обменах между Западной Европой, США и Азиатско-тихоокеанским регионом с явным преимуществом для последнего. Так, в качестве иллюстрации переплетения торговых потоков скажем, что в 1992 г. экспорт товаров и услуг Европейского Союза в США составлял 95 млрд. долл., а импорт из Америки -111 млрд.; экспорт в Азиатско-тихоокеанский регион - 96 млрд., а импорт -153 млрд. долл. Что касается США, экспорт товаров и услуг в Тихоокеанский регион составлял 128 млрд. долл., а импорт из этого региона - поразительную сумму в 215 млрд. долл.¹⁰². Если мы добавим финансовую взаимозависимость, перенос технологий, альянсы, взаимное членство в советах директоров и совместные предприятия, становится очевидно, что ядро глобальной экономики представляет собой тесно взаимосвязанную сеть между США, Японией и Западной Европой, сеть, которую Омаэ назвал несколько лет назад "мощью триады"¹⁰³. Как утверждала Барбара Столлингз¹⁰⁴, все другие регионы мира организуют свои экономики вокруг этого ядра в отношениях множественной зависимости. Однако модели меняются. Япония в недавние годы существенно увеличила свои инвестиции в Азии, а также шире открывает свои рынки для азиатского экспорта, хотя основной объем японского импорта из Азии все еще поступает из японских оффшорных компаний¹⁰⁵. Япония также много инвестирует в Латинскую Америку, особенно в Мексику. А южноамериканский экспорт в середине 1990-х годов стал более ориентированным на Европейский Союз и Азиатско-тихоокеанский регион, чем на США.

Глобальная экономика глубоко асимметрична, но не следует представлять ее в упрощенной форме центра, полупериферии и периферии или прямого противостояния между Севером и Югом, ибо имеется несколько "центров" и несколько "периферий", а Север и Юг настолько внутренне разнообразны, что использование этих категорий в аналитическом смысле мало что дает¹⁰⁶. И все же в группе стран, которая соответствует приблизительно составу Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), сосредоточена подавляющая часть технологических мощностей, капиталов, рынков и промышленного производства. Если мы добавим к странам ОЭСР четыре новые индустриализованные страны Азии, получится, что в 1988 г. три главных экономических региона представляли 72,8% мирового промышленного производства, а в 2000 г. их доля будет составлять 69,5 %, в то время как население этих трех регионов в 2000 г. должно составить только 15,7% населения мира. Концентрация ресурсов в ядре системы - в странах "большой семерки" -даже выше, особенно в сфере технологии, квалификаций и информациональной инфраструктуры, т. е. ключевых факторов, определяющих конкурентоспособность. Так, в 1990 г. страны "большой семерки" давали 90,5% мировой высокотехнологичной продукции и владели 80,4% глобальной вычислительной мощности¹⁰⁷. Разница в человеческих ресурсах играет решающую роль: в то время как в 1985 г. среднемировой показатель научного и технического персонала составлял 23 442 человека на 1 млн. населения, фактическая цифра в развивающихся странах была 8 263 человека; в развитых странах - 70 452; а в Северной Америке - 126 200 человек, что более чем в 15 раз превосходит уровень развивающихся стран. Что касается расходов на НИОКР, то в 1988 г. Северная Америка давала 42,8% общих мировых расходов, тогда как Латинская Америка и Африка, вместе взятые, - менее 1 % той же самой общей суммы¹⁰⁸.

Таким образом, новая конкурентная парадигма, основанная на технологической мощи¹⁰⁹, хотя и способствовала росту взаимозависимости в новой глобальной экономике, но усилила и асимметричную зависимость, т. е. укрепила модели господства, созданные предыдущими формами зависимости на протяжении истории.

Однако эту кажущуюся историческую преемственность нужно скорректировать, изучая процессы диверсификации, происходящие под воздействием названных выше факторов конкурентоспособности как на Севере, так и на Юге. Прежде всего, в последней трети столетия произошла полная драматизма перегруппировка в распределении капитала, технологий и производственных мощностей среди трех доминирующих регионов, к выгоде Азиатско-тихоокеанского региона (см. рис. 2.4). Если сформировать регион "развитой Азии", добавив к Японии новые индустриализованные азиатские страны, то такой регион должен стать крупнейшим индустриальным регионом мира с 26,9% мирового промышленного производства в 2000 г. по сравнению с 24,6% в Западной Европе и 18% в Северной Америке. И это, не считая Китая, быстрый рост и технологическая модернизация которого вскоре сделают его крупной экономической державой. Кроме того, если провести экстраполяцию на основе нынешних тенденций, промышленное производство в развитой Азии должно занять особенно значительное место в электронике - решающей отрасли информационной экономики, и, быть может, в производстве автомобилей ¹¹⁰.

В дополнение к этому, если мы включим в картину растущие связи Японии и "четырех тигров" с Китаем и регионом Юго-Восточной Азии, окажется, что на рубеже столетий возникает, по-видимому, мощная полуинтегрированная азиатско-тихоокеанская экономика, которая станет одним из главных центров накопления капитала в мире ¹¹¹. Азиатско-тихоокеанская экономика внутренне дифференцирована по меньшей мере в пяти различных сетях экономической мощи: японские корпорации; корейские корпорации; американские мультинациональные корпорации, особенно в электронике и финансах, обосновавшиеся в регионе много лет назад; могущественные сети этнических китайцев, связывающие Гонконг, Тайбэй, Сингапур и "заморские" китайские деловые группы (часто проводящие операции через Гонконг), все - с прямыми связями с Китаем, формирующие так называ-еый китайский круг; наконец, китайское правительство и китайские провинциальные и местные правительства с их диверсифицированными финансовыми и промышленными интересами¹¹².

Удивительно быстрое включение новой рыночной экономики Китая в глобальную систему - экономическое чудо последнего десятилетия. В 1980-1991 гг. средний прирост китайского ВВП составлял 9,4%, в 1992 г. -12,8 и в 1993 г. -13,4% ¹¹³. В этот же период китайский экспорт увеличивался в среднем на 11 % в год. Прямые иностранные инвестиции в Китай в 1983 г. составляли менее 1 млрд. долл., в 1993 г. они увеличились до 26 млрд. долл., делая Китай вторым в мире средоточием иностранных инвестиций после США. Из этих инвестиций 70% поступили из Гонконга и с Тайваня, наполняя содержанием понятие "китайский круг". Ю Тьен Син проанализировал социальные и политические связи между тайваньскими и гонконгскими инвесторами и местными и провинциальными чиновниками в Южном Китае¹¹⁴.

Источник: Расчеты СЕРП по модели Industrie 2000 и на основе баз данных CHELEM и PIM.

Рис. 2.4. Доля регионов в общемировом производстве продукции обрабатывающей промышленности, 1988 г. и прогнозы на 2000 г.

Экономическая мощь, накопленная в Азиатско-тихоокеанском районе, даже если не включать Японию, потрясает. В 1993 г. восточно-азиатские правительства обладали резервами иностранной валюты в 250 млрд. долл., в 3 раза большими, чем Япония. В дополнение к этому, частные корпорации за пределами Японии держали еще 600 млрд. долл. в качестве резерва наличности. Ожидалось, что в 1990-х годах сбережения будут расти на 550 млрд. долл. в год, так что к 2000 г. валовой внутренний продукт Восточной Азии (включая Китай) может достичь 2 трлн. долл. и превзойти ВВП Японии¹¹⁵. Согласно другим расчетам, объединяющим Китай, Гонконг и Тайвань (что должно соответствовать более строгому определению "китайского круга"), в 1993 г. эти три экономики, вместе взятые, приближались к объему ВВП в 2/3 японского ¹¹⁶. Косвенным и существенным результатом включения Китая в азиатскую экономику была реакция стран Юго-Восточной Азии, особенно Индонезии и Таиланда, стимулировавших свой рост и открывших свои экономики, чтобы предложить альтернативы иностранным инвесторам ¹¹⁷. Вьетнам и Филиппины следуют этому примеру ¹¹⁸.

Таким образом, если мы рассмотрим в целом прочную технологическую и экономическую мощь Японии, непрерывный процесс экономического роста и международной интеграции Китая, взрыв инвестиций со стороны фирм, принадлежащих японцам, этническим китайцам и корейцам в восточном и юго-восточном азиатском регионе, станет очевидно, что значение Севера в новой глобальной экономике явно размывается. Возникновение быстро растущего азиатско-тихоокеанского капитализма является, вместе с концом Советской империи и объединением Европы, одним из самых важных структурных изменений, происходящих в мире на рубеже столетий. Хотя я буду анализировать исторические формы и социальные последствия этого процесса подробнее (см. главу "К Тихоокеанской эре?" в томе Ш), важно выявить происхождение такого явления из структурных тенденций, которые, по моей гипотезе, составляют источник конкурентоспособности в новой глобальной экономике. Среди них - способность стран Азиатско-тихоокеанского региона использовать новые информационные технологии как в процессах, так и в продуктах, глубоко перестроить установившуюся структуру международного разделения труда, главным образом на базе эндогенных процессов, поскольку американские мульти-национальные компании, за исключением Малайзии и Сингапура, играли здесь второстепенную роль. Открытость глобальной экономики, облегчающая доступ на наиболее важные рынки, роль правительств, управляющих конкурентоспособностью своих стран в глобальной капиталистической экономике, перемещение центров накопления капитала и высокотехнологичного промышленного производства в Азиатско-тихоокеанский регион - все это, вместе взятое, есть процесс исторического масштаба, ударные взрывные волны от которого в остальном мире, особенно в Западной Европе и Америке, начали ощущаться только в начале 1990-х годов ¹¹⁹.

Этот процесс широкой диверсификации траекторий развития также заметен на другом полюсе глобальной экономики, на так называемом Юге. Найджел Харрис оказался прав, провозглашая "конец "третьего мира""¹²⁰. Разумеется, нищета и человеческие страдания широко распространены на планете, и это, к несчастью, сохранится в обозримом будущем¹²¹. Растущая поляризация доходов на мировом уровне действительно имеет место, это показано в расчетах модели СЕРП, касающихся динамики ВВП на душу населения по регионам мира в 1960-2000 гг. Однако налицо также растущая дифференциация экономического роста, технологических мощностей и социальных условий между регионами мира, между странами, в пределах стран и даже в пределах областей. Так, в 1990-х годах в Южной Азии, особенно в некоторых областях Индии, начался процесс быстрого экономического роста и интеграции в глобальную экономику, изменив к лучшему скромные результаты предыдущего десятилетия: в 1980-х годах ВВП на душу населения в Южной Азии увеличивался в среднем на 3,2% в год (при 5,5% роста ВВП), контрастируя со скромными 0,6% роста ВВП на душу населения в течение 1970-х годов. После экономического кризиса 1990 г. в Индии наступил период новой политики - политики интернационализации и либерализации экономики, которая привела к экономическому буму в таких районах как Ахмедабад, Бомбей и Бангалор (новый узел мировой электронной промышленности), а также Нью-Дели. Однако в большинстве сельских районов, а также в таких крупных метрополисах, как Калькутта, продолжается экономическая квазистагнация. Кроме того, социальное неравенство и неограниченный капитализм в его новом качестве держат большинство индийского населения, в том числе и в самых динамичных городских центрах, в жалких жилищных условиях. В Африке южнее Сахары, по прогнозам, сохранится стагнация на уровне бесчеловечной нищеты. Латинская Америка, несмотря на свою динамичную интеграцию в глобальную экономику в середине 1990-х, в целом едва оправилась от социального урона, вызванного "потерянным десятилетием" 1980-х годов. Большая часть стран бывшей Советской империи в оставшиеся годы столетия все еще будет пытаться поднять свои жизненные стандарты до собственного уровня 1960-х годов. И даже Азия в целом, хотя и переживающая значительный рост (в среднем около 6% в год в течение 1980-х годов и, весьма вероятно, еще выше в 1990-х), останется бесконечно далекой от уровня жизни развитых регионов, за очевидным исключением Японии и четырех "азиатских тигров".

Тем не менее налицо процесс значительного развития, охватывающий миллионы людей в некоторых областях, особенно в Китае, родине 1/5 населения мира, а также в большей части Азии (свыше ²/3) человечества) и в ведущих латиноамериканских странах. Под развитием в данном анализе я имею в виду одновременный процесс улучшения жизненных стандартов, структурных изменений в производственной системе и роста конкурентоспособности в глобальной экономике. Продолжая теоретизировать по поводу постиндустриализма, мы переживаем в конце XX в. одну из величайших волн индустриализации в истории. Такой простой показатель, как абсолютная численность промышленных рабочих, достигший пика в 1990 г. (см. рис. 2.5), демонстрирует продолжающийся рост: только в дельте Жемчужной реки за последнее десятилетие в промышленности было создано по меньшей мере 6 млн. новых рабочих мест. В то же время некоторые сельские районы Китая, Индии и Латинской Америки, целые страны на разных континентах и большие сегменты населения повсюду становятся ненужными (с точки зрения доминирующих экономических интересов) в новой структуре международного разделения труда и потому становятся социально исключенными¹²². Чтобы разобраться в перипетиях этого процесса развития, я последовательно рассмотрю противоречивые тенденции, наблюдающиеся в Латинской Америке в последние два десятилетия, и структурную логику, которая угрожает исключить большую часть Африки из глобальной экономики.

Источник: UNIDO; разработано Wieczorek (1995).

Рис. 2.5. Эволюция структуры занятости в мировой обрабатывающей промышленности, по трехзначным категориям ISIS, 1963,1976 и 1989 гг.

¹⁰¹Glickman and Woodward (1987); Humbert (ed.) (1990).

¹⁰² Источники: для Европы - Министерство экономики Германии, для США - Министерство торговли.

¹⁰³ Ohmae (1985).

¹⁰⁴ Stallings (1993).

¹⁰⁵ Doherty (ed.) (1995); Cohen and Bonus (1995b).

¹⁰⁶ Coutrot and Husson (1993); Harris (1987).

¹⁰⁷ US National Science Board (1991).

¹⁰⁸ UNESCO (1990).

¹⁰⁹ Foray and Freeman (eds) (1992).

¹¹⁰ СЕРП (1992); Guerrieri (1991); Mortimer (1992); Bergsten and Noland (eds) (1993). ¹¹¹ Urata, in Bergsten and Noland (eds) (1993); Soesastro and Pangestu (eds) (1990); Ernst (1994b); Business Week (1994с); Bergsten and Noland (1993); Ernst and O'Connor (19920; Ernst, in Doherty (ed.) (1995).

¹¹² Sung (1994); Naughton (1994); Hsing (1994).

¹¹³ Jia (1994).

¹¹⁴ Hsing (1996).

¹¹⁵ Business Week (1993).

¹¹⁶ По оценке Jia (1994:3).

¹¹⁷ Tan Kong Yam (1994). ¹¹⁸Economist (1995d).

¹¹⁹ Общий обзор процесса см. в работах Appelbaum and Henderson (eds) (1992); а также Fouquin et al. (1992); Martin (1987); Wade (1990); Amsdem (1992).

¹²⁰ Hams (1887).

¹²¹ Rodgers (ed.) (1995); Nayyar (1994); Baghwati and Srinivasan (1993); ILO-ARTEP (1993); Lachaud (1994); Lustig (1995); Tchemina (1993); Islam (1995).

¹²² Rodgers et al. (1995).