Социальная теория пространства и теория пространства потоков

Пространство есть выражение общества. Поскольку наши общества подвергаются структурной трансформации, разумно предположить, что в настоящее время возникают новые пространственные формы и процессы. Цель анализа, представленного здесь, - идентифицировать новую логику, лежащую в основе таких форм и процессов.

Задача эта нелегкая, поскольку кажущееся простым признание значимого отношения между обществом и пространством скрывает глубокую сложность. Это происходит потому, что пространство не есть отражение общества, это его выражение. Иными словами, пространство не есть фотокопия общества, оно и есть общество. Пространственные формы и процессы формируются динамикой общей социальной структуры. Сюда входят противоречивые тенденции, вытекающие из конфликтов и стратегий взаимодействия между социальными акторами, разыгрывающими свои противостоящие интересы и ценности. Кроме того, социальные процессы влияют на пространство, воздействуя на построенную среду, унаследованную от прежних социопространственных структур. В действительности, пространство есть кристаллизованное время. Чтобы подойти к подобной сложности возможно проще, будем двигаться шаг за шагом.

Что есть пространство? В физике его нельзя определить вне динамики материи. В социальной теории его нельзя определить без ссылок на социальную практику. Поскольку эта область теоретизирования - одно из моих старых увлечений, я все же подойду к проблеме, допуская, что "пространство является материальным продуктом по отношению к другим материальным продуктам - включая людей, - которые вовлечены в (исторически) детерминированные социальные отношения, придающие пространству форму, функцию и социальное значение"⁷². В близкой и более ясной формулировке Дэвид Харви в свой книге "The Condition ofPostmodernity" говорит:

"С материалистической точки зрения мы можем утверждать, что объективные концепции времени и пространства необходимо создаются через материальную практику и процессы, которые служат для воспроизведения социальной жизни... Фундаментальная аксиома моего исследования состоит в том, что время и пространство нельзя понять независимо от социального действия"⁷³.

Поэтому мы должны определить на общем уровне, что есть пространство с точки зрениясоциальной практики; затем идентифицировать историческую специфику социальных практик, например, в информациональном обществе, которое лежит в основе возникновения и консолидации новых пространственных форм и процессов.

С точки зрения социальной теории пространство является материальной опорой социальных практик разделения времени (time sharing). Я немедленно добавляю, что любая материальная опора всегда несет в себе символическое значение. Под социальной практикой разделения времени я имею в виду факт, что пространство сводит вместе те практики, которые осуществляются одновременно. Именно отчетливое материальное выражение такой одновременности дает смысл пространству по отношению к обществу. Традиционно это понятие отождествлялось с близостью, однако фундаментальным является то, что мы отделяем базовую концепцию материальной опоры одновременных практик от понятия близости (contiguity), чтобы объяснить возможность существования материальной опоры одновременности, которая не связана с физической близостью, поскольку именно таков случай доминирующих социальных практик информационной эпохи.

Я утверждал в предшествующих главах, что наше общество построено вокруг потоков: капитала, информации, технологий, организационного взаимодействия, изображений, звуков и символов. Потоки есть не просто один из элементов социальной организации, они являются выражением процессов, доминирующих в нашей экономической, политической и символической жизни. Если дело обстоит именно так, материальной опорой процессов, доминирующих в наших обществах, будет ансамбль элементов, поддерживающих такие потоки и делающих материально возможным их отчетливое проявление в "одновременном времени". Поэтому я предлагаю идею, гласящую, что существует новая пространственная форма, характерная для социальных практик, которые доминируют в сетевом обществе и формируют его: пространство потоков. Пространство потоков есть материальная организация социальных практик в разделенном времени, работающих через потоки. Под потоками я понимаю целенаправленные, повторяющиеся, программируемые последовательности обменов и взаимодействий между физически разъединенными позициями, которые занимают социальные акторы в экономических, политических и символических структурах общества. Доминирующие социальные практики встроены в доминирующие социальные структуры. Под доминирующими социальными структурами я понимаю такое устройство организаций и институтов, при котором внутренняя логика играет стратегическую роль в формировании социальных практик и общественного сознания в обществе в целом.

Абстрактную концепцию пространства потоков можно лучше понять, конкретизировав ее содержание. Пространство потоков, как материальную форму поддержки процессов и функций, доминирующих в информациональном обществе, можно описать (скорее, чем определить) как сочетание по меньшей мере трех слоев материальной поддержки, которые, взятые вместе, образуют пространство потоков. Первый слой, первая материальная опора пространства потоков, состоит из цепи электронных импульсов (микроэлектроника, телекоммуникации, компьютерная обработка, системы вещания и высокоскоростного транспорта, также основанного на информационных технологиях), которые, взятые вместе, образуют материальную основу процессов, имеющих, по нашим наблюдениям, решающее стратегическое значение в сети общества. Это действительно материальная опора одновременных практических действий. Поэтому перед нами пространственная форма, такая же, как "город" или "регион" в организации торгового общества или индустриального общества. В наших обществах пространственное выражение доминирующих функций имеет место в сети взаимодействий, ставших возможными благодаря информационно-технологическим устройствам. В этой сети ни одно место не существует само по себе, поскольку позиции определяются потоками. Поэтому сеть коммуникаций является фундаментальной пространственной конфигурацией, места не исчезают, но их логика и значение абсорбированы в сети. Технологическая инфраструктура, на которой строится сеть, определяет новое пространство почти так же, как железные дороги определяли "экономические регионы" и "национальные рынки" индустриальной экономики; или очерченные внешними границами институциональные постановления граждан (и их технологически передовые армии) определяли "города" торгового общества в эпоху происхождения капитализма и демократии. Эта технологическая инфраструтура сама является выражением сети потоков, архитектура и содержание которых определяются силами, действующими в нашем мире.

Второй слой пространства потоков состоит из узлов и коммуникационных центров. Пространство потоков, в отличие от своей структурной логики, не лишено мест. Оно основано на электронной сети, но эта сеть связывает между собой конкретные места с четко очерченными социальными, культурными, физическими и функциональными характеристиками. Некоторые из них - это коммутаторы, коммуникационные центры, играющие роль координаторов ради гладкого взаимодействия элементов, интегрированных в сети. Другие представляют собой узлы сети, места, где осуществляются стратегически важные функции, строящие ряд базирующихся в данной местности видов деятельности и организаций вокруг некоторой ключевой функции в сети. Расположение в узле связывает местность со всей сетью. Как узлы, так и коммуникационные центры организованы иерархически, в соответствии со своим относительным весом в сети. Но такая иерархия может меняться в зависимости от эволюции видов деятельности, пропускаемых через сеть. В некоторых случаях какие-либо места могут быть исключены из сети, результатом разрыва связей является мгновенный упадок, и, следовательно, экономическая, социальная и физическая деградация. Характеристики узлов зависят от функций, выполняемых данной сетью.

Некоторые примеры сетей и узлов помогут понять данную концепцию. В качестве характерной для пространства потоков сети легче всего представить себе сеть, состоящую из систем принятия решений в глобальной экономике, особенно систем, касающихся финансовой сферы. Это возвращает нас к представленному в этой главе анализу "глобального города" как процесса, а не как места. Анализ "глобального города" как производственного центра (сайта) информациональной/глобальной экономики показал решающую роль "глобальных городов" в наших обществах и зависимость местных обществ и экономик от управленческих функций, осуществляемых в таких городах. Но за пределами главных "глобальных городов" другие континентальные, национальные и региональные экономики имеют собственные узлы, связывающие их с глобальной сетью. Каждый из этих узлов требует адекватной технологической инфраструктуры, системы вспомогательных фирм, обеспечивающих поддерживающие услуги, специализированного рынка труда и системы услуг, необходимых для профессиональной рабочей силы.

Как я показал выше, то, что истинно для высших управленческих функций и финансовых рынков, применимо также и к высокотехнологичному промышленному производству (и к отраслям, производящим высокотехнологичную продукцию, и к отраслям, использующим высокие технологии, т. е. ко всему передовому промышленному производству). Пространственное разделение труда, характеризующее высокотехнологичное производство, переходит в общемировую связь между инновационными средами, центрами высококвалифицированного производства, сборочными линиями и фабриками, ориентированными на рынок, причем имеется ряд межфирменных связей между разными операциями в разных местах производственных линий и другой ряд межфирменных связей между аналогичными функциями производства, расположенного в конкретных местах, которые стали производственными комплексами. Управленческие узлы, производственные центры и коммуникационные центры определены по сети и четко выражены в общей логике через коммуникационные технологии и программируемое, основанное на микроэлектронике, гибкое интегрированное производство.

Функции, которые должны выполняться каждой сетью, определяют характеристики мест, сделавшихся привилегированными функциональными узлами. В некоторых случаях, благодаря исторической специфике, которая привела к тому, что центром данной сети становится конкретная местность, центральными узлами сетей становятся самые неожиданные места. Например, было весьма маловероятно, чтобы Рочестер (штат Миннесота) или парижский пригород Villejuif станут центральными узлами мировой сети передовой медицины и медицинских исследований, тесно взаимодействующими между собой. Но расположение клиники Мэйо в Рочестере, а одного из главных центров лечения раковых заболеваний французской Администрации здравоохранения в Villejuif (в обоих случаях по случайным, историческим причинам) создало комплексы генерирования знаний и передовых методов лечения в этих неожиданных местах. Однажды сложившись, они привлекли исследователей, врачей и пациентов со всего мира: они стали узлами мировой медицинской сети.

Каждая сеть определяет свои центры (сайты) в соответствии с функциями каждого центра и его местом в иерархии, а также с характеристиками продукта или услуги, которые обрабатываются в сети. Так, одна из самых могущественных сетей в нашем обществе - сеть производства и распределения наркотиков (включая отмывание денег) построила специфическую географическую систему, которая изменила значение, структуру и культуру обществ, связанных в сети⁷⁴. В сфере производства и сбыта кокаина центры выращивания коки - Чапаре или Альто Бене в Боливии или Альто Хуалланга в Перу - связаны с лабораториями по выработке готового кокаина и центрами управления в Колумбии, которые были до 1995 г. филиалами штаб-квартир Медельинского и Калийского картелей, которые, в свою очередь, связаны с такими финансовыми центрами, как Майами, Панама, Каймановы острова и Люксембург, с транспортными центрами сетей перевозки наркотиков в Мексике, такими, как Тамаулипас или Тихуана, и, наконец, с центрами распределения в основных метрополисах Америки и Западной Европы. Ни одно из этих мест не может существовать в такой сети само по себе. Картели и их ближайшие американские и итальянские союзники были бы скоро выброшены из бизнеса без боливийского или перуанского сырья, без швейцарских и германских химикатов, без полулегальных финансовых сетей в банковском раю и без сетей распределения в Майами, Лос-Анджелесе, Нью-Йорке, Амстердаме или Ла Корунье.

Поэтому, хотя в анализе глобальных городов дается самая прямая иллюстрация опирающейся на места ориентации пространства потоков в узлах и коммуникационных центрах, эта логика никоим образом не ограничена потоками капитала. Главные доминирующие процессы в нашем обществе отчетливо выражаются в сетях, которые связывают различные места и наделяют каждое из них ролью и весом в иерархии создания богатства, обработки информации и создания власти, которые, в конечном счете, и обусловливают судьбу каждой местности.

Третий важный слой пространства потоков относится к пространственной организации доминирующих менеджерских элит (скорее элит, чем классов), осуществляющих управленческие функции, вокруг которых строится организованное пространство. Теория пространства потоков начинается с допущения, гласящего, что общества асимметрично организованы вокруг доминирующих интересов, специфичных для каждой социальной структуры. Пространство потоков - не единственная пространственная логика наших обществ. Однако оно является доминирующей пространственной логикой, ибо в нашем обществе оно есть пространственная логика доминирующих интересов/функций. Но господство это не является чисто структурным. Оно осуществляется, т. е. воспринимается, решается и насаждается социальными акторами. Поэтому технократическая, финансовая и менеджерская элита, которая занимает в наших обществах ведущие позиции, будет также иметь специфические пространственные требования, касающиеся материальной/пространственной базы своих интересов и действий. Пространственные проявления информациональной элиты составляют другое измерение пространства потоков. В чем состоят эти пространственные проявления?

Фундаментальная форма господства в нашем обществе основана на способности господствующих элит к организации, идущей рука об руку со способностью дезорганизовать те группы общества, которые, составляя численное большинство, видят свои интересы частично (если не вообще) представленными только в рамках удовлетворения господствующих интересов. Четкая организация элит, сегментация и дезорганизация масс - вот, по-видимому, двойной механизм социального господства в наших обществах⁷⁵. Пространство играет в этом механизме фундаментальную роль. Короче говоря: элиты космополитичны, народы локальны. Пространство власти и богатства пронизывает весь мир, тогда как жизнь и опыт народов укоренены в конкретных местах, в их культуре, истории. Поэтому, чем больше социальная организация основана на внеисторических потоках, вытесняющих логику любого конкретного места, тем больше логика глобальной власти уходит из-под социополитического контроля со стороны исторически специфичных местных и национальных обществ.

Если элиты хотят сохранить социальную сплоченность, разработать совокупность правил и культурных кодов, с помощью которых они могли бы понимать друг друга и господствовать над другими, устанавливая границы своего культурного/политического сообщества, они не захотят и не смогут стать текучими сами. Чем более демократичны институты общества, тем четче элиты должны отличаться от населения, не допуская чрезмерного проникновения политических представителей последнего во внутренний круг принятия стратегических решений. Однако я не разделяю маловероятной гипотезы существования "властвующей элиты" a la Райт Миллс. Напротив, реальное социальное господство проистекает из факта, что культурные коды встроены в социальную структуру таким образом, что владение этими кодами уже открывает доступ в структуру власти, и элите не нужно тайно блокировать доступ в свои сети.

Пространственное проявление такой логики принимает в пространстве потоков две главные формы. С одной стороны, элиты формируют свое собственное общество и составляют символически замкнутые общины, окопавшиеся за мощным барьером цен на недвижимость. Они определяют свое сообщество как пространственно ограниченную межличностную сетевую субкультуру. Я предлагаю гипотезу, согласно которой пространство потоков состоит из персональных микросетей, откуда интересы передаются через глобальное множество взаимодействий в пространстве потоков в функциональные макросети. Вот феномен, хорошо известный в финансовых сетях: крупные стратегические решения принимаются за ланчем в привилегированных ресторанах или в загородных домах за игрой в гольф, как в доброе старое время. Но выполняться такие решения будут мгновенно, через связанные телекоммуникациями компьютеры, и здесь, в ответ на рыночные тенденции, могут приниматься собственные решения. Таким образом, узлы пространства потоков включают жилое пространство и пространство для отдыха, которые вместе с резиденциями штаб-квартир и вспомогательными услугами образуют тщательно изолированные пространства, где сконцентрированы доминирующие функции и откуда имеется легкий доступ к космополитическим комплексам искусств, культуры и развлечений. Сегрегация достигается путем расположения в определенных местах и путем контроля над безопасностью этих мест, открытых только для элиты. С вершин власти и их культурных центров начинается ряд символических социопространственных иерархий, где элита более низкого управленческого уровня может воспроизводить символы власти и присваивать их, создавая социопространственные сообщества второго порядка, которые также будут стремиться изолировать себя от общества путем последовательной иерархической сегрегации. Все это, вместе взятое, равносильно социопространственной фрагментации.

Вторая основная отличительная культурная черта элит в информациональном обществе - это тенденция к созданию стиля жизни и дизайна пространственных форм, нацеленных на унификацию символического окружения элиты по всему миру. Исторически сложившаяся специфика каждой местности при этом вытесняется. Поэтому мы видим создание относительно замкнутых пространств на магистралях пространства потоков: международных отелей, убранство которых, от дизайна комнат до цвета полотенец, должно создавать ощущение принадлежности к внутреннему кругу и абстрагирования от окружающего мира, а потому повсюду делается одинаковым. Комнаты отдыха для VIP ("очень важных персон") в аэропортах, предназначенные для поддержания дистанции между собой и обществом на магистралях пространства потоков; мобильный, персональный, on-line доступ к телекоммуникационным сетям, так что путешественник никогда не потеряется; система обслуживания поездок, услуги секретарей, взаимные приглашения и прием гостей - все это сплачивает узкий круг корпоративной элиты через соблюдение одинаковых ритуалов в разных странах. Кроме того, среди информационной элиты распространяется все более гомогенный стиль жизни, игнорирующий культурные границы обществ: регулярное пользование тренажерными залами, джоггинг; обязательная диета - лососина-гриль и зеленый салат, заменяемые в Японии национальными аналогами - удоном и сашими, стены цвета "светлой замши", создающие в интерьере атмосферу уюта; вездесущие компьютеры с жидкокристаллическими мониторами; сочетание деловых костюмов и спортивной одежды; стиль "унисекс" в одежде и т.п. Все это символы интернациональной культуры, идентичность которых связана не с каким-либо специфическим обществом, но с принадлежностью к управленческим кругам информациональной экономики, игнорирующим глобальное культурное разнообразие.

Требование культурной общности между различными узлами пространства потоков отражается также в тенденции к архитектурному единообразию новых управленческих центров в различных обществах. Парадоксально, что попытка постмодернистской архитектуры сломать шаблоны и образцы архитектурной дисциплины привела в результате к навязчивой постмодернистской монументальности, сделавшейся в 1980-х годах общим правилом в зданиях новых корпоративных штаб-квартир от Нью-Йорка до Каошуна. Таким образом, пространство потоков включает символическую связь гомогенной архитектуры в узлах сетей во всем мире. Архитектура бежит от истории и культуры каждого общества и попадает в новый чудесный мир неограниченных возможностей, который скрывается за логикой средств массовой информации. Это культура электронного серфинга, где мы якобы можем вновь изобрести все формы в любом месте, стоит лишь прыгнуть в культурную неопределенность потоков власти. Замкнутость архитектуры во внеисторических абстракциях означает формальную границу пространства потоков.

⁷² Castells (1972:152).

⁷³ Harvey (1990: 204).

⁷⁴ Arrieta al.(1991); Lasema (1995)

⁷⁵ См. Zukin (1992).

Архитектура конца истории

Nomada, sigo siendo un nomada. RicardoBofill⁷⁶

Если пространство потоков есть поистине господствующая пространственная форма сетевого общества, формы, функции, процессы и ценности архитектуры и дизайна должны будут, вероятно, определены заново в ближайшие годы. Я рискнул бы сказать, что на протяжении всей истории архитектура была "неудавшимся деянием" ("failed act") общества, опосредованным выражением глубоких тенденций. Эти тенденции не могли быть выражены открыто, но были достаточно сильны, чтобы быть отчеканенными в камне, бетоне, металле, стекле и в визуальном восприятии человеческих существ, которые должны были жить, торговать или молиться в таких архитектурных формах.

Книги Панофского о готических соборах, Тафури об американских небоскребах, Вентури о поразительном китче американских больших городов, Линча об образах города, Харви о постмодернизме как выражении сжатия пространства/времени при капитализме являются лучшими иллюстрациями интеллектуальной традиции, которая использовала формы построенной среды в качестве одного из наиболее значимых кодов для прочтения базовой структуры господствующих в обществе ценностей⁷⁷. Разумеется, простой и прямой интерпретации формального выражения социальных ценностей не существует. Но, как показали исследования ученых и аналитиков и продемонстрировали работы архитекторов, всегда существовала сильная полуосознанная связь между тем, что общество (в своем разнообразии) высказывало, и тем, что архитекторы хотели сказать⁷⁸.

Этой связи более не существует. Моя гипотеза состоит в том, что возникновение пространства потоков размывает значимое отношение между архитектурой и обществом. Поскольку пространственные проявления доминирующих интересов имеют место во всем мире и во всех культурах, искоренение опыта, истории и конкретной культуры как основы значений ведет к общей, внеисторичной и внекультурной архитектуре.

Некоторые тенденции "постмодернистской архитектуры", представленные, например, работами Филипа Джонсона или Чарльза Мура, указывают на попытки под предлогом освобождения от тирании кодов, таких, как модернизм, обрезать все связи с конкретным социальным окружением. Так в свое время поступал и модернизм, но то было выражением исторически укорененной культуры, которая утверждала веру в прогресс, технологию и рациональность. В противоположность этому постмодернистская архитектура провозглашает конец всех систем значений. Она создает смесь элементов, пытаясь извлечь формальную гармонию из трансисторической стилистической провокации. Ирония становится наиболее предпочтительным способом выражения. Однако на самом деле постмодернизм выражает - почти напрямую - новую господствующую идеологию конца истории и вытеснения пространства мест пространством потоков⁷⁹. Лишь если мы достигли конца истории, мы можем смешивать все, что знали прежде. Поскольку мы не принадлежим больше к какому-либо месту, к какой-либо культуре, постмодернизм, в своем крайнем варианте, навязывает нам свою кодифицированную, разрушающую коды логику повсюду, где что-либо строится. За освобождением от культурных кодов скрывается на деле бегство от исторически укорененных обществ. С этой точки зрения постмодернизм можно считать подлинной архитектурой пространства потоков⁸⁰.

Чем больше общества стараются восстановить свою идентичность вдали от глобальной логики неконтролируемой мощи потоков, тем больше они нуждаются в архитектуре, которая показывала бы их собственную реальность, без поддельных красот, почерпнутых из их трансисторического пространственного репертуара. Но в то же время чрезмерно значительная архитектура, пытающаяся высказаться слишком определенно или напрямую выразить коды данной культуры, слишком примитивна, чтобы затронуть наше пресыщенное визуальное воображение. Значение высказываний будет потеряно в культуре серфинга, характерной для нашего символического поведения. Вот почему, как это ни парадоксально, архитектура, которая кажется наиболее заряженной значениями в обществах, сформированных логикой пространства потоков, есть "архитектура наготы", т. е. архитектура, формы которой так нейтральны, так чисты, так прозрачны, что даже не претендуют на то, чтобы что-нибудь сказать. А не говоря ничего, они противопоставляют жизненный опыт одиночеству пространства потоков. Его сообщение - в молчании.

Для ясности я воспользуюсь двумя примерами из испанской архитектуры, которая, как это широко признано, находится сейчас в авангарде дизайна. Оба они касаются, и не случайно, дизайна крупных коммуникационных узлов, где временно материализуется пространство потоков. Испанские торжества 1992 г. дали повод для строительства крупных функциональных зданий, спроектированных лучшими архитекторами. Новый аэропорт Барселоны, спроектированный Бофиллом, попросту объединяет красивый мраморный пол, фасад из темного стекла и прозрачные стеклянные разделительные панели в огромном открытом пространстве. Людям некуда спрятаться от страхов и тревог, которые они испытывают в аэропорту. Ни ковров, ни уютных комнат, ни скрытого освещения. Посреди холодной красоты этого аэропорта пассажирам приходится смотреть в лицо ужасающей истине: они одиноки посреди пространства потоков, они могут потерять связь, они висят в пустоте перехода. Они буквально в руках "Iberia Airlines". Бежать некуда.

Возьмем другой пример - новую мадридскую станцию скоростных поездов, спроектированную Рафаэлем Монео. Это попросту чудный старый вокзал, роскошно отреставрированный и превращенный в пальмовый парк под крышей, полный птиц, которые летают и распевают в закрытом пространстве зала. В соседнем сооружении, примыкающем к такому прекрасному монументальному пространству, находится настоящая станция скоростных поездов. Люди приходят на фальшивый вокзал отдохнуть и погулять по галереям и мостикам, как в парке или музее. Смысл слишком очевиден: мы в парке, а не на вокзале; в старом вокзале росли деревья и пели птицы, осуществляя метаморфозу. Поэтому скоростной поезд становится в этом пространстве неуместной причудой. В сущности, каждому приходит в голову вопрос: что тут делает поезд "Мадрид-Севилья", никак не связанный с европейской скоростной железнодорожной сетью и обошедшийся в 4 млрд. долл. США? Разбитое зеркало пространства потоков выставляется напоказ, а полезная ценность станции восстанавливается в простом и элегантном дизайне, который говорит немного, но делает все очевидным.

Некоторые видные архитекторы, такие, как Рем Коолхас, спроектировавший Большой Дворец конгрессов в Лилле, подводят теоретическую базу под необходимость приспособить архитектуру к процессу делокализации и к важности коммуникационных узлов в жизни людей. Коолхас видит свой проект как выражение "пространства потоков". Архитекторы осознают структурную трансформацию пространства. Стивен Холл получил награду Американского института архитекторов за проект офисов "D.E.Shaw & Company" на 45-й стрит в Нью-Йорке.

"(Проект) предлагает, - по словам Херберта Маскемпа, - поэтическую интерпретацию... пространства потоков... Проект мистера Холла переносит офисы Шоу в место столь же новое, как и информационная технология, которая позволила оплатить строительство. Когда мы входим в двери компании, мы видим, что мы не в Манхэттене шестидесятых годов и не в колониальной Новой Англии. Кстати, даже современный Нью-Йорк остался далеко на земле. В атриуме Холла мы прочно стоим, опираясь ногами на прочный воздух и с головой в облаках"⁸¹.

Положим, мы приписали Бофиллу, Монео и даже Холлу рассуждения, которые им не принадлежат⁸². Но тот простой факт, что их архитектура позволяет мне или Херберту Маскемпу соотнести формы с символами, функциями, социальными ситуациями, означает, что их строгая, сдержанная архитектура (хотя формально принадлежащая к довольно разным стилям) на деле полна значений. И действительно, архитектура и дизайн, поскольку их формы либо сопротивляются абстрактной материальности доминирующего пространства потоков, либо интерпретируют ее, могли бы стать весьма ценными средствами культурной инновации и интеллектуальной независимости в информациональном обществе. Возможны два главных пути. Либо новая архитектура строит дворцы для новых хозяев, обнажая их уродство, скрытое за абстрактностью пространства потоков, либо она пускает корни в конкретных местах, следовательно, в культуре и в народе⁸³. В обоих случаях, в различных формах, архитектура и дизайн, быть может, укрепляют позиции, чтобы сопротивляться потере значений при генерировании знаний, или, что то же самое, для взаимного примирения культуры и технологии.

⁷⁶ Этой фразой открывается архитектурная автобиография Рикардо Бофилла Espacio у Vida (Bofill, 1990).

⁷⁷ Panofsky (1957); Tafuri (1971); Venturi et al. (1977); Lynch (1960); Harvey (1990).

⁷⁸ См. Burlen (1872).

⁷⁹ Мое понимание постмодернизма и постмодернистской архитектуры очень близко к анализу Дэвида Харви. Но я не буду брать на себя ответственность за использование его работы для поддержки моей позиции.

⁸⁰ Сбалансированное интеллектуальное обсуждение социального значения постмодернистской архитектуры см. в Kolb (1990); более широкое обсуждение взаимодействия между процессами глобализации/информационализации и архитектурой см. в Saunders (ed.) (1996).

⁸¹ Muschamp (1992).

⁸² Собственную интерпретацию Бофилла, касающуюся проекта Барселонского аэропорта (формальным предшественником которого был, я полагаю, его проект парижского Marche St. Honore), см. в его книге (Bofill, 1990). Однако в долгой личной беседе, после прочтения эскиза моего анализа, он не выразил несогласия с моей интерпретацией проекта как "архитектуры наготы", хотя он воспринимал его скорее как новаторскую попытку объединить high-tech и классический дизайн. Мы оба согласились в том, что новые архитектурные памятники нашей эпохи будут, вероятно, "коммуникационными узлами" (аэропорты, железнодорожные вокзалы, пересадочные пункты с одного вида транспорта на другие, телекоммуникационные центры, гавани и компьютеризованные торговые центры).

⁸³ Полезное обсуждение проблемы см. в Lillyman et al. (1994).