Технологический водораздел 1970-х годов

Технологическая система, в которую мы полностью погружены в 1990-х годах, сложилась в 1970-х. В связи со значимостью конкретных исторических контекстов для технологических траекторий и для конкретной формы взаимодействия между технологией и обществом важно напомнить несколько дат, связанных с существенными открытиями в сфере информационных технологий. Все они имеют нечто общее: базируясь главным образом на существующем знании и развиваясь как продолжение ключевых технологий, они благодаря доступности и падению стоимости при повышении качества представляют собой кардинальный прорыв в массовом распространении технологии в область коммерческих и гражданских применений. Так, микропроцессор, ключевое устройство в распространении микроэлектроники, был изобретен в 1971 г. и начал широко распространяться в середине 1970-х. Микрокомпьютер был изобретен в 1975 г., а первый успешный коммерческий вариант был представлен в апреле 1977 г., т. е. примерно в то же время, когда Microsoft начал производить операционные системы для микрокомпьютеров. Xerox Alto, матрица многих технологий программного обеспечения для персональных компьютеров 1990-х годов, был разработан в лабораториях PARC в Пало Альто в 1973 г. Первый промышленный электронный коммутатор появился в 1969 г., цифровое переключение было разработано в середине 1970-х годов и достигло стадии коммерческого распространения в 1977 г. Оптические волокна были впервые запущены в промышленное производство Coming Glass в начале 1970-х годов. Также к середине 1970-х годов Sony начала промышленное производство видеомагнитофонов на базе открытий, сделанных в 1960-х годах в Америке и Англии, открытий, которые тем не менее так и не вышли в массовое производство. И последнее (по счету, но не по значению): в 1969 г. Advanced Research Project Agency (ARPA) Министерства обороны США создало новую, революционную электронную коммуникационную сеть, которая будет расти в течение 1970-х годов, пока не превратится в нынешний Интернет. Большую помощь здесь оказало изобретение в 1974 г. Серфом и Каном ТСРЛР, межсетевого протокола, который ввел "шлюзовую" технологию, позволяющую связывать сети различных типов⁴⁹. Я думаю, мы можем сказать, что информационно-технологическая революция родилась как революция в 1970-е годы, особенно если мы включим в эту цепь событий параллельное возникновение и распространение генной инженерии примерно в те же моменты и в тех же местах - событие, заслуживающее, мягко говоря, некоторого внимания.

⁴⁹ Наrt et al. (1992).

Технологии жизни

Хотя биотехнологию можно проследить в истории до вавилонской таблички о пивоварении, датированной 6000 г. до Рождества Христова, а революцию в микробиологии - к научному открытию базовой структуры жизни, двойной спирали ДНК Френсисом Криком и Джеймсом Уотсоном в Кембриджском университете в 1953 г., только в начале 1970-х годов комбинирование генов и рекомбинирование ДНК - технологическая основа генной инженерии - сделали возможным применение накопленного знания. Открытие в 1973 г. процедур генного клонирования обычно приписывается Стенли Коэну из Стэн-форда и Херберту Бойеру из Калифорнийского университета в Сан-Франциско, хотя их работа была основана на исследованиях нобелевского лауреата из Стэнфорда Пола Берга. В 1975 г. исследователи из Гарварда выделили первый ген млекопитающего из гемоглобина кролика; в 1977 г. был клонирован первый человеческий ген.

Стремительно появился ряд коммерческих фирм, большинство из которых были порождением крупных университетов и медицинских исследовательских центров. Скопления таких фирм возникли в Северной Калифорнии, Новой Англии и Мериленде. Журналисты, инвесторы и общественные деятели были поражены устрашающими возможностями, открывающимися благодаря потенциальной возможности инженерного проектирования жизни, включая человеческую жизнь. Genentech в южном Сан-Франциско, Cetus в Беркли и Biogen в Кембридже (Массачусетс) были среди первых компаний, организованных вокруг нобелевских лауреатов с целью использовать новые генетические технологии в медицине. Вскоре за ними последовал агробизнес; микроорганизмам, в том числе генетически измененным, давалось растущее количество задач и не в последнюю очередь - задач борьбы с загрязнением среды, зачастую создаваемым теми же самыми компаниями и агентствами, которые торговали "супержучками". Однако научные трудности, технические проблемы и крупные юридические препятствия, вытекавшие из оправданной озабоченности этическими проблемами и безопасностью, в 1980-х годах замедлили хваленуюбиотехнологическую революцию. Значительные объемы венчурных инвестиций были потеряны, и некоторые из наиболее новаторских компаний, включая Genentech, были поглощены фармацевтическими гигантами (Hoffman-La Roche, Merck), которые лучше, чем кто-либо, понимали, что не могут позволить себе, подобно ведущим компьютерным фирмам, вести себя самонадеянно по отношению к новичкам. Приобретение мелких новаторских фирм вместе с услугами их ученых стало важным элементом стратегии страхования своих позиций для фармацевтических и химических мультинациональных корпораций, которые тем самым стремились присвоить коммерческие выгоды биологической революции и контролировать ее темп. Последовало замедление этого темпа, по крайней мере, в области практических применений.

Однако в конце 1980-х и в 1990-х годах крупные научные прорывы нового поколения смелых ученых-предпринимателей вдохнули новую жизнь в биотехнологию, сделав решающий упор на генную инженерию - поистине революционную технологию в данной области. Когда в 1988 г. Гарвард формально запатентовал генетически "спроектированную" мышь, отняв авторские права у Бога и природы, генетическое клонирование вошло в новую фазу. В следующие семь лет еще семь мышей были запатентованы как вновь созданные формы жизни и идентифицированы как собственность их проектировщиков. В августе 1989 г. исследователи Мичиганского и Торонтского университетов обнаружили ген, ответственный за кистозный фиброз, открыв дорогу генетической терапии.

На волне ожиданий, поднятой этим открытием, правительство США решило в 1990 г. профинансировать трехмиллиардную 15-летнюю программу сотрудничества, координируемую Джеймсом Уотсоном и сводящую вместе самые передовые команды микробиологов, чтобы сделать карту человеческого генома, т. е. идентифицировать и установить местонахождение 60-80 тысяч генов, которые составляют алфавит человеческого вида⁵⁰. Эти усилия привели к тому, что процесс идентификации человеческих генов, связанных с различными болезнями, пошел непрерывным потоком, так что к середине 1990-х годов было найдено около 7% человеческих генов и соответственно осознаны их функции. Это, разумеется, создает возможность воздействовать на эти гены (как и на те, которые будут идентифицированы в будущем) и дает человечеству возможность не только контролировать некоторые болезни, но и обнаружить биологическую предрасположенность к ним и вмешиваться в нее, потенциально изменяя генетическую судьбу. Лайон и Корнер завершают свой обзор достижений человеческой генной инженерии предсказанием и предостережением:

"Мы могли бы за несколько поколений покончить, быть может, с некоторыми психическими болезнями, диабетом или гипертонией или почти любым недугом по нашему выбору. Но важно помнить, что качество принятия решений предопределяет, будет ли наш выбор мудрым и справедливым... Не слишком достойный способ обращения научной и административной элиты с самыми первыми плодами генной терапии - зловещий признак. Мы, человеческие существа, в своем интеллектуальном развитии дошли до той точки, когда относительно скоро мы сможем понять композицию, функции и динамику генома во всей его устрашающей сложности. Однако в эмоциональном плане мы остаемся

обезьянами, со всем поведенческим багажом, который это обстоятельство приносит с собой. Быть может, конечная форма генной терапии для нашего вида должна состоять в попытке подняться над нашим низким наследством и научиться применять новое знание мудро и милосердно"⁵¹.

Однако в то время как ученые и специалисты по этике и контролю обсуждают гуманистический подтекст генной инженерии, исследователи, превратившиеся в бизнесменов-предпринимателей, выбирают короткий путь, устанавливая механизмы правового и финансового контроля над человеческим геномом. Самая смелая попытка в этом смысле была сделана в 1990 г. в Роквилле (Мериленд) двумя учеными - Дж. Крейгом Вентерем, работавшим тогда в Национальном институте здоровья, и Уильямом Хейзелтайном, работавшим в Гарварде. Используя суперкомпьютер, они всего за пять лет систематизировали элементы примерно 85% всех человеческих генов, создав гигантскую базу генетических данных⁵². Проблема в том, что они не знают, и еще долго не узнают, что представляет собой тот или иной кусочек гена, и где он расположен: их база данных охватывает сотни тысяч генных фрагментов с неизвестными функциями. В чем же тут интерес? С одной стороны, исследования, сфокусированные на специфических генах, могут (и уже это делают) использовать к своей выгоде данные, содержащиеся в таких рядах. Но более важным, главным мотивом всего проекта является то, что Крейг и Хейзелтайн занимались патентованием всех своих данных, так что формально им когда-нибудь смогут принадлежать легальные права на большую часть знаний, необходимых для манипулирования человеческим геномом. Угроза такого развития событий была настолько серьезна, что, пока они привлекали десятки миллионов долларов от инвесторов, крупная фармацевтическая компания Мегскдала в 1994 г. Вашингтонскому университету значительные средства, чтобы продолжить такое же слепое построение рядов и сделать эти данные общественным достоянием, с тем чтобы не допустить частного контроля над кусочками и элементами знаний, контроля, который мог бы блокировать в будущем создание новых продуктов, основанных на системном понимании человеческого генома.

Для социолога урок таких битв в мире бизнеса не просто очередной пример человеческой жадности. Это сигнал ускоряющегося темпа распространения и углубления генетической революции. Из-за своей научной и социальной специфики распространение генной инженерии шло в 1970-1990-х годах медленнее, чем в свое время распространение электроники. Но в 1990-х годах новые открытые рынки и развитие образования и исследований ускорили биотехнологическую революцию. Все показатели говорят о взрывном расширении ее применений на рубеже тысячелетий, а это может положить начало фундаментальным дебатам вокруг потерявшей отчетливость границы между природой и обществом.

⁵⁰ О развитии биотехнологии и генной инженерии см., напр.: Teitelman (1989); Hall (1987); US Congress, Office of Technology Assesment (1991); Bishop and Waldholz (1990).

⁵¹ Lyon and Gomer (1995: 567).

⁵² Business Week (1995e).