И de facto, или «кашу маслом не испортишь», но «не всяко Дело — каша, не всяка бумажка —масло»

Убеждать пришлось Арбитражный суд г. Москвы.

Возможно, неискушенный читатель удивится — почему? Ведь иск о взыскании предъявляется по месту нахождения ответчика, а «Газэнергобанк» находился в Калуге. Ответ прост: иск был предъявлен не только к байку но и... к «Столичной трастовой компании „Союз"», находившейся, как можно понять по названию, в Москве. Стало понятно, что в этом и состояла единственная функция «Союза». Стало также понятно, что если истец столь заблаговременно позаботился перевести судебную игру на свое «поле», то это что-нибудь, да значит. Увы, самые пессимистические прогнозы «Газэнергобанка» оказались весьма далеки от действительности.

Несмотря на то, что вексельных дел было несколько, причем, рассматривали их различные судьи^[188], сценарий происходящего во всех случаях был идентичным. Общей чертой всех судебных заседаний было откровенно пренебрежительное, можно даже сказать, никакое отношений судей к патетическим выступлениям представителей ответчика; да и вообще поведение судей говорило только об одном — как вы мне все надоели, побыстрее бы от вас отделаться^[189]. «Ну хотя бы вид делали, что пытаются в чем-то разобраться, а то ведь даже этого нет!» —возмущался калужский адвокат.

К счастью представительница «Арт-Плюса» более-менее честно рассказала о том, как они приобрели векселя, что сыграло калужанам на руку — не пришлось доказывать, что недатированные индоссаменты поставлены после банкротства, о котором истец в момент приобретения векселей знал. Под стать поведению судей были и их решения.

«Истец является законным векселедержателем, предг ставленный подлинный вексель не имеет дефекта формы. Векселедатель... признан банкротом, и это обстоятельство... влечет последствия совершения акта протеста векселя в неплатеже...». В соответствии со ст. 47 Положения о векселях, все лица, поставившие на векселях индоссаменты, являются солидарно обязанными перед векселедержателем..., — ну и так далее — коллеги, мы думаем, повидали немало решений по подобным спорам о «солидарном взыскании с обоих ответчиков»^[190]. Кратковременные монологи противоборствующих сторон по вопросу о «последствиях обыкновенной цессии» — что это за последствия и кого они касаются — не оставили и тени следа ни в судейских головах, ни в судебных решениях. Исчерпываются ли пресловутые «последствия» одним только тем, что на индоссанта не возлагается вексельного обязательства, как утверждал истец, или же нужно читать весь параграф ГК о цессии полностью, как на том настаивает ответчик? Касаются ли «последствия» только участников послесрочного индоссамента, или же означают отпадение всех регрессных обязательств правопредшественников? Можно ли вообще говорить в данном случае о послесрочном индоссаменте? Ка залось бы, как можно было пройти мимо этих вопросов? Оказывается, можно: «Доводы ответчика суд находит не заслуживающими внимания».

В заседаниях апелляционной инстанции «Арт-Плюс ГМВХ» и вовсе отказался от иска к «Столичной трастовой компании «Союз». С точки зрения буквоеда-законоведа — все безупречно, на взгляд типичного российского адвоката — это просто высший шик, и только с позиции юриста, помнящего о праве как об искусстве достижения справедливости, такое действо составляет верх цинизма. Итог — решения изменены, но так, что уж лучше бы и не изменялись: производство по делам в части «Союза» было прекращено, а взыскание из солидарного превратилось в единоличное — «Газэнергобанк» сделали единственным «козлом отпущения».

«Суд находит исковые требования... подлежащими удовлетворению за счет «Газэнергобанка»... (поскольку) передаточная надпись, совершенная в пользу истца после признания векселедателя банкротом... имеет последствия обыкновенной цессии. К истцу перешли права предыдущего индоссанта в том объеме и на тех условиях, которые существовали к моменту перехода права... первоначальный кредитор, уступивший требование, отвечает перед новым кредитором за недействительность переданного ему требования, но не отвечает за неисполнение этого требования должником. Таким образом, у суда первой инстанции не имелось оснований для освобождения «Газэнергобанка» от исполнения обязательств по векселю». Если у читателя хватит внимания и терпенья дочитать до конца этот процитированный бред, то он наверняка будет пребывать в недоумении — и это мотивировка? Да разве хотя бы из чего-нибудь сказанного следует вывод о долге «Газэнергобанка»?!

Стало ясно, что убедить московских судей ни в чем не удастся. Ни на что уже, можно сказать, не надеясь, «для чистоты эксперимента», обратились в кассационную инстанцию — Федеральный арбитражный суд Московского окру га с жалобами по делам судьи Шевелевой^[191]. Пессимистические прогнозы подтвердились — кассационная жалоба осталась без удовлетворения, акты нижестоящих судов — в силе.

Неофициальная информация, полученная «из недр» суда, с одной стороны, вселяла надежду, с другой — еще более удручала. «Когда они остались на совещание, все в один голос сказали: решение неправильное, его надо отменять!» — делилась после «конфиденциальной» информацией знакомая особа, «приближенная» к судейскому составу. Это походило на правду — уж слишком долго (более часа) судьи совещались (для сравнения: первая инстанция и апелляция не тратили на «совещание» более десяти минут). Но почему же все-таки решение не отменили? Через некоторое время от той же самой «приближенной особы» был получен ответ: потому что уже вынесены и вступили в силу просто-таки несметное множество решений но векселям «Моснацбанка», в пользу их послесрочных приобретателей (в том числе и знакомого нам «Арт-Плюс ГМБХ») и отменять наше решение — значит «ломать» всю практику. Ну и, конечно... (тут последовал недвусмысленный намек на весьма тесные отношения руководства «Арт-Плюс ГМБХ» с одним господином, ранее занимавшим весьма высокие посты в системе арбитражных судов).

Оставался последний резерв — Высший Арбитражный суд. В срочном порядке представители «Газэнергобанка» добились приема влиятельного судейского чина.

Судья внимательно выслушал ходатаев, пришел в негодование от незаконности решения и действий нижестоящих коллег, заявил, что он все понял, готов поддержать позицию «Газэнергобанка» и оказать ему всяческое содействие. «Ну какой тут может быть иск к индоссанту, когда отказ в платеже не удостоверен протестом? когда давность истекала?» — возмущался он.

После такой тирады ходоки, ясное дело, насторожились; постарались тактично объяснить, что дело, наверное, все-таки не в отсутствии протеста и уж, тем более, не в давности (самое слово «давность» в связи с этими делами ранее вообще не звучало) — что при банкротстве протест не нужен, и что если считать с даты объявления векселедателя банкротом, то иски предъявлены вполне в пределах давности, ну и т. д.

— Нетгнет, — возразил собеседник, — Вы меня не понимаете. Вы же говорите, что векселя предъявлялись заводом векселедателю?

— Да, предъявлялись.

— В первый же день, в который можно было потребовать платежа?

— Да, 30 января 1998 г.

— Значит, в этот день векселя находились у векселедателя?

— Да, в этот день они поступили в банк и лежали там...

— Ну вот. Значит, в первый же день векселя были предъявлены к платежу. Банкротом «Моснацбанк» тогда еще не был. Раз векселя не были оплачены — то должен был быть протест в неплатеже. Правильно?

Ходоки так не думали, но, по вполне понятным причинам согласились: да, мол, конечно правильно; еще и пеплом головы посыпали — «ах, как же мы-то не додумались до этого сами!». А довольная собой надежда и опора закончила свою мысль:

— Со дня неоплаты — с 30 января 1998 г. и надо считать годичную давность. Когда они там иски предъявили-то? В мае и июне 1999 г. Явно пропустили.

Наверное, большинство российских юристов посчитали бы такой визит просто-таки невиданной удачей, супер-успехом (особенно на фоне всего происходившего ранее). Может быть, оно и правильно, — не надо требовать слишком многого. Но, с другой стороны, если не поняли на таком уровне, то чего же хотеть от судей мосгорарбитража? Но это полде ла: ведь предстояло принять решение по вопросу о том, что же написать в заявлении о принесении протеста. То ли продолжать долбить стену с помощью пресловутого послесроч-ного индоссамента, опустив все предложения добровольного «помощника» как откровенную ерунду, то ли прекратить умничать, и сделать, «как знающие люди советуют». Принимать же решение предстояло быстро — акты о взыскании с «Газэнергобанка» вступили в законную силу и грозили в любой момент обернуться исполнением. Приняли «соломоново решение» — написать и то, и другое. Кашу маслом не испортишь, а уж позицию на суде лишним аргументом — тем более.

Исполнение судебных актов было почти немедленно (в начале декабря 1999 г.) было приостановлено^[192]; через некоторое время принесены и протесты. Оставалось терпеливо ждать назначенного для рассмотрения майского дня 2000 г. Дождались. Дело вызвало живейший интерес и бурное обсуждение. По высказываемым репликам создавалось, однако, впечатление, что судьи просто не были подготовлены к обсуждению остро-специальных, узких юридических вопросов, да еще и из такой экзотической области, как вексельное право. В итоге рассмотрение не закончилось ничем — его перенесли на другое заседание Президиума, на 5 декабря 2000 г.

Увы, нам не пришлось принять в нем участия. Как это ни горько признавать, но после отложения рассмотрения протестов на декабрь «Газэнергобанк» перестал верить в правильность занимаемой им позиции, а значит — утратил доверие и к юристам, которые ее выработали. Хорошо известная пословица о конях и переправе была забыта. Естественно, все происходило не в одночасье, а постепенно. Некоторое время все было спокойно, а потом вдруг «Га зэнергобанк» сообщил, что обратился за консультацией к другому юристу и тот дал заключение...

«Другим юристом» оказался небезызвестный Ф. А. Гудков — автор многочисленных и, в общем, неплохих публикаций о векселях и складских свидетельствах. После ознакомления с его заключением, вставали дыбом волосы, ибо ничего более нелепого читать не приходилось. Общий смысл заключения сводился к следующему: да, послесрочный индоссамент— это все, конечно, хорошо, но не это главное. Главное же состоит совсем в другом: обязательства по спорным векселям давным-давно прекратились. Почему? на каком основании? Потому, — отвечал автор заключения, — что векселя с 30 января 1998 г. по 14 января 1999 г. находились у векселедателя, а «как следует из ст. 408 ГК, нахождение долгового документа у должника удостоверяет, пока не доказано иное, прекращение обязательства»,

Со всей возможной эмоциональностью и страстью, которые передать в печатном виде невозможно, калужанам долго объясняли, что здесь имеет место обыкновенное заблуждение, непонимание смысла нормы ст. 408 ГК. Да, пока долговой документ находится у должника,, обязательство, удостоверенное этим документом, предполагается прекращенным. В период с 30 января 1998 по 14 января 1999 г. так оно и было. Но сейчас уже июнь 2000 г., сейчас спорные долговые документы уже не находятся у должника (и даже, строго говоря, не у кредитора), а лежат в материалах дела, будучи представленными туда кредитором. Когда ст. 408 ГК говорит о «нахождении долгового документа у должника», она имеет в виду нахождение в настоящем времени. По-другому ее смысл можно передать так: если долговой документ находится у должника, то удостоверенное им обязательство предполагается прекращенным, доколе не доказано иного. И это понятно, ибо предполагается, что ни один разумный кредитор никогда не расстался бы с документом о своем праве, тем более, никогда не отдал бы его должнику, — лицу, наименее всего заинтересованному в сохранении этого документа, если бы его интерес в обязательстве не был бы удовлетворен. Ф. А. Гудков же увидел в норме совершен но иной смысл; он прочитал ее так: если долговой документ находится или когда-либо находился у должника, то... ну и далее по тексту (см. начало настоящей статьи).

Калужане слушали и соглашались — да, глупо получается. Стащил расписку, денек у себя подержал, а потом вернул — она, дескать, все равно уже ничего не удостоверяет, поскольку имело место «нахождение у должника». Глупее ничего не придумать. И... тем не менее просили: давайте напишем дополнение к нашему заявлению о принесении протеста. В соответствии с Заключением г-на Гудкова. Мало того, что мы и так обильно сдобрили наше заявление разными разностями про отсутствие протеста и давность, так теперь еще и «приправим» все это откровенным бредом? Ни за что.

— Тогда мы сами направим это заключение в суд. Ну не помешает лишняя бумажка, а? Ну Вы же знаете, у нас всегда: чем больше бумаг — тем лучше. Ведь неизвестно, какой аргумент понравится судьям. Мы сами направим...

Признаюсь, в какой-то момент разубеждать надоело. И правда, — смалодушничал я, — кашу маслом не испортишь, а уж процесс бумажкой — и подавно. Тем более — такой бумажкой. Ладно, говорю, господа, Ваше дело. Если хотите — направляйте.

Как и следовало ожидать, через некоторое время после такого ответа обнаружилось взаимное непонимание в финансовых вопросах, потом осложнилась организация наших взаимоотношений... «Газэнергобанк» не увидел в нас никого, кроме профессионального конкурента г-ну Гудкову — этим соображением они и объяснили для себя наше негативное отношение к заключению. Короче говоря, к 5 декабря 2000 г., когда проходило рассмотрение дела на Президиуме, я им уже не занимался.

Остальное читателям известно: с содержания постановления Президиума от 5 декабря 2000 г. мы и начали нашу статью. Все юридические аргументы, представляющие, с нашей точки зрения, если и не высший пилотаж, то, по крайней мере, достаточно высокий полет профессиональной юридиче ской мысли, померкли перед откровенно ошибочным, можно сказать — дилетантским толкованием п. 2 ст. 408 ГК.

Можно предположить, почему так произошло: Президиум просто не захотел «ковыряться» в специфических категориях вексельного права с его довольно тонким инструментарием, когда в его распоряжение было предоставлено относительно безобидное, да еще и «железное» по своим последствиям толкование нормы ГК^[193]. Собственно, и толкованием-то это не назовешь; скорее речь идет о чисто формальной подстановке одноименного понятия из жизни в законодательную формулу. Ведь сказано же в Кодексе: «нахождение документа у должника»; «находился» вексель у должника? — да, находился. Значит, имело место то самое «нахождение», о котором говорит закон, и значит... ну и далее по тексту. То, что в последующем имело место возвращение векселя в руки кредитору — это, дескать, ерунда; презумпция прекращения обязательств, установленная п. 2 ст. 408, этим фактом не опровергается (ведь там же такого «не записано»). Интересно, а чем же тогда опровергается? Дело было даже не в том, что все наши рассуждения оказались бесполезными (хоти и это вызывало, как минимум, досаду). Более всего удручало то, что даже в Высшем Арбитражном суде может сработать откровенная «туфта» и, в то же время, остаться без понимания юриспруденция. Но самое главное (и эти опасения удалось высказать по телефону бывшим клиентам), постановление Президиума могло быть чрезвычайно легко проигнорировано нижестоящими судами. Для сравнения можно сказать: если бы решение с такой мотивировкой принял в суд первой инстанции, то у него не было бы никаких шансов на то, чтобы устоять в апелляции и, тем более, в кассации. Это же классическое «неправильное применение норм материального права»! И пусть Арбитражный суд г. Москвы не может отменить акта Президиума ВАС, но на такой акт Президиума он может просто закрыть глаза.

И вот — новое рассмотрение.

2 апреля 2001 г. судьи Арбитражного суда г. Москвы Г. В. Рожкова и Я. А. Кощеева, а 10 апреля — Т. В. Федори-нина поступают именно так, как мы и предполагали. Про п. 2 ст. 408 ГК не было сказано ни слова; только судья Рожкова коротко написала, что, дескать, суд проверил обстоятельства «отзыва» векселей от векселедателя и никаких нарушений не нашел. Все иные доводы «Газэнергобанка» были отвергнуты «аргументацией» типа «суд не усмотрел (не нашел)», «ответчик не подтвердил» и «представляются необоснованными». Через полтора месяца последовала апелляция — результат тот же: «суд первой инстанции правомерно, на основании ст. 47, 48 Положения (о векселях. — В. Б.) взыскал... в пользу истца вексельную сумму..., проценты и пени...». Про п. 2. ст. 408 ГК и «обстоятельства возврата векселей» — ни малейшего намека.

На горизонте снова замаячил Малый Харитоньевский переулок. Как и в первый раз, ни на что особенно не надеясь, дабы отработать все возможные варианты борьбы, обратились в кассацию. Но случилось неожиданное: 5 июля 2001 г. Федеральный арбитражный суд Московского округа поставил в деле «жирную» точку. Вернее, три точки.

Первую— «по Гудкову»: векселя находились у «Моснац-банка» в тот момент, когда он был признан банкротом, а конкурсный управляющий не имел права их возвращать; следовательно, «возврат векселей конкурсным управляющим... не основан на законе». А вторую и третью — «по нам». Признав послесрочный характер индоссамента и «последствия обыкновенной цессии» (ст. 20 Положения о векселях), суд отметил необоснованность вывода суда о том, что право истца основано на непрерывном ряде индоссаментов (ст. 16 Положения). И затем, указав, что в момент приобретения векселей истцу было известно о банкротстве векселедателя, суд нашел, что истец действовал сознательно в ущерб должнику (ст. 17 Положения).

Итак, в исках «Арт-Плюс ГМБХ» было отказано. Опротестовывать это постановление истец не стал — видимо, не захо тел поднимать лишнего шума вокруг векселей «Моснацбан-ка» (которыми, по слухам, он забил целую комнату). Дело об индоссаменте и недобросовестности, самопроизвольно «преобразовавшееся» в дело о возвращении долгового документа, почти вернулось в свое «естественное» состояние.

Остается только согласиться с мнением, высказанным однажды известным Санкт-Петербургским юристом К. К. Лебедевым: «Правосудие в арбитражном суде торжествует. Но только в конечном счете».

Хотя бы в конечном.

Спасибо и на этом.

[1] В этом смысле самым свободомыслящим и процивилистически настроенным ученым должен быть назван... пролетарский красный профессор Петр Иванович Стучка. Не Д. И. Мейер, и не Г. Ф. Шершеневич, и даже не И. А. Покровский, а именно Стучка. Почему? А потому, что именно он записал в свой курс гражданского права фразу, которую пока никто не рискнул повторить: правом в собственном, истинном смысле этого слова, может считаться только гражданское право. Нормы всех остальных отраслей права — пусть не обижаются их представители — направлены, строго говоря, только на то, чтобы включить или вернуть своих участников в лоно гражданско-правовых отношений.

[2] Кто-то из русских цивилистов — кажется, В. Д. Катков, — однажды метко, хотя и несколько двусмысленно, сравнил юридический взгляд на вещи со взглядом обкурившегося наркомана. Подобно тому, как последнему все представляется в совершенно ином, чем это есть на самом деле, свете, точно также и специалисту, вкусившему от юриспруденции, обыденные жизненные ситуации будут представляться совершенно иначе, чем лицу, не прибегающему к этому источнику наслаждений. Разумеется, мы всячески старались не уподобиться этому самому обкурившемуся наркоману; надеемся, что нам это все-таки удалось.

[3] Работа Р. Иеринга «Юриспруденция обыденной жизни: Собрание мелких юридических вопросов, вытекающих из событий обыденной жизни» (Перевод с 4-го нем. изд.-я Н. Дерюжинскиого. М., 1881, 77 с.) представляет собой именно сборник вопросов, без какого бы то ни было рассуждения по ним. Схожую направленность с нашими очерками имеют статьи Г. Ф. Шершеневича по вопросу о юридической природе игральных карт в «Казанском телеграфе» (1896, 31 октября, 5 и 8 ноября).

[4] Эти трудности замечательно преодолены в «юридическом детективе» К. К. Лебедева «Четыре инстанции» (СПБ., 1998): тем, кто не застал этой книги в продаже, горячо рекомендуем ее разыскать и прочесть.

[5] Приводя это изречение в статье «Занимательная цивилистика» (Законодательство. 2003. № 6. С. 6) мы указали, что оно заимствовано из работы Р. Иеринга «Юридическая техника». Сверившись, однако, с оригиналом этой публикации, мы ее там не обнаружили; не удалось разыскать ее нам и в других работах ученого. Между тем, то, что это высказывание у него имеется — совершенно точно. Возможно, читатели помогут нам вспомнить, где же мы его все-таки встречали.

[6] Часть этой статьи (пункты 1.1.-1.4, 2.1-2.6) опубликована в журнале «Законодательство» (2003. № 6. С. 6-14; № 7. С. 8-15). За основу пунктов 2.7-2.9 взят материал, опубликованный под названием «Черный бизнес „зеленых почтальонов"» в газете «ЭЖ-Юрист» (2002. № 42. С. 8-9).

[7] Часть I: Федеральный закон от 30 ноября 1994 г. № 51-ФЗ; с последующими изменениями и дополнениями // СЗ РФ. 1994. № 32. Ст. 3301; 1996. №> 9. Ст. 773; № 34. Ст. 4026; 1999. № 28. Ст. 3471; 2001. № 17. Ст. 1644; № 21. Ст. 2063; 2002. № 12. Ст. 1093; № 48. Ст. 4737, 4746; 2003. № 2. Ст. 167; № 52. Ч. I. Ст. 5034; 2004. № 27. Ст. 2711; № 31. Ст. 3233; 2005. № 1. Ч. I. Ст. 18, 39, 43; № 27. Ст. 2722; № 30. Ч. II. Ст. 3120; часть II: Федеральный закон от 26 января 1996 г. № 14-ФЗ; с последующими изменениями и дополнениями // СЗ РФ. 1996. № 5. Ст. 410; № 34. Ст. 4025; 1997. № 43. Ст. 4903; 1999. № 51. Ст. 6288; 2000. № 48. Ст. 4737; 2003. № 2. Ст. 160; № 13. Ст. 1179; № 46. Ч. I. Ст. 4434; № 52. Ч. I. Ст. 5034; 2005. X» 1. Ч. I. Ст. 15, 45; № 13. Ст. 1080; № 19. Ст. 11752; X* 30. Ч. I. Ст. 3100; часть III: Федеральный закон от 26 ноября 2001 г. № 146-ФЗ /./ СЗ РФ. 2001. № 49. Ст. 4552. 2004. № 49. Ст. 4855. Далее- «ГК».

[8] То есть кроме сделок с личной заинтересованностью и сделок, влекущих безвозмездное уменьшение имущества подопечного.

[9] Оценочное понятие, содержание которого подлежит выявлению в каждом конкретном случае.

[10] Не требующие ни нотариального удостоверения ни государственной регистрации и не представляющих собой получения денежных средств от третьего лица без согласия законного представителя.

[11] Денежными средствами.

[12] Разумеется, дорогие подарки дарятся детьми друг другу с согласия законных представителей; однако, не подлежит сомнению, что договоры дарения дети заключают в этих случаях самостоятельно (своими действиями).

[13] Документ не опубликован и обязательного применения, следовательно, не имеет.

[14] См.: Федеральный закон от 29 декабря 1995 г. К» 223-ФЗ // СЗ РФ. 1996. К» 1. Ст. 16; 1997. № 46. Ст. 5243; 1998. № 26. Ст. 3014; 2000. № 2. Ст. 153; 2004. № 35. Ст. 3607; 2005. № 1. Ч. I. Ст. 11. Далее- «СК».

[15] Разумеется, у каждого из супругов есть и имущество, принадлежащее лично ему (см. ст. 36 СК). С ним не возникает проблем в плане распоряжения, однако, весьма интересны последствия его приобретения (см. далее).

[16] См. нашу статью о праве общей собственности в «Законодательстве» (2002. № 11).

[17] Такие сделки встречаются чрезвычайно редко.

[18] Это одна из немногих норм ГК РСФСР 1964 г., сохранивших силу до сего времени.

[19] Об интересах какого «автора» и в отношении какого «произведения» может идти речь? Неужели П. Астахов всерьез считает В. В. Путина «автором» собственного внешнего облика? Если бы речь шла, например, об актере, создавшем некий сценический образ, наверное, можно было бы говорить о нарушении его исключительного права исполнителя. Так, например, созданный актерами Вицыным, Моргуновым и Никулиным сценический образ шайки Труса, Бывалого и Балбеса, был использован в мультипликационном фильме «Бременские музыканты», а также в рекламном ролике пива «Белый медведь». Но в случае с В. В. Путиным ни о чем подобном, конечно, и речи быть не может.

[20] В этом свете вызывают некоторое недоумение действия профессора В. И. Громова, изготовившего робота Электроника с использованием внешнего облика мальчика Сергея Сыроежкина (см. повесть Е. С. Вел-тистова «Электроник — мальчик из чемодана»; см. также худ. фильм «Приключении Электроника») не только без согласия самого Сергея и его родителей (Сергей был несовершеннолетним), но даже и без их уведомления об этом. Конечно, профессор не использовал Электроника в коммерческих целях, но, тем не менее, нарваться на иск об убытках все равно рисковал; что было бы, к примеру, если бы в каком-нибудь ущербе, причиненном Электроником, обвинили бы Сергея Сыроежкина?

[21] Внимательное изучение Закона позволяет установить, что борьбу с терроризмом осуществляет Российская Федерация в целом в лице федеральных органов исполнительной власти. Субъекты РФ несут лишь скромную обязанность содействия органам, осуществляющим борьбу с терроризмом (ст. 9). Не странно ли получается: с терроризмом борется РФ, а если борьба окажется неуспешной и теракт все-таки произойдет — все претензии... к ее субъекту. Почему? С той же степенью основательности можно было бы обязать к возмещению террористического вреда, например, граждан, которые проживают поблизости от места совершения теракта.

[22] Поэтому вопросы, типа «как можно оценить человеческие страдания?», «жизнь человека нельзя оценить на деньги» и т.п., столь часто задаваемые сегодня россиянами, в действительности оказываются бессодержательными. Сумма компенсации морального вреда —это не цена страданий, боли и утраты («вот тебе три раза „собака" по три рубля за каждого и „щенок" на рубль!»); это такая денежная сумма, поступление которой в собственность потерпевшего позволит ему забыть о своих страданиях или, по крайней мере, снизит их степень. С этой точки зрения вполне закономерно, что суммы предъявленных исков были довольно высоки — забыть о потери ребенка или родителя, мягко говоря, непросто, какие бы суммы для этого ни получать.

[23] Не потому ли власти так старательно скрывают наименование газа, примененного при штурме? Не отсюда ли «свидетельства о смерти» заложников, в которых причиной смерти указан «террористический акт»? Как будто заложники были больны «террористическим актом»!

[24] Сомнение может возбуждать только одно обстоятельство: в нормах о компенсации морального вреда нет указания о том, что при его причинении неправомерными действиями должностных лиц государственных органов ответственность несет соответствующее публичное образование (нормы, подобной ст. 1069 ГК). Однако, применение к отношениям по компенсации морального вреда правил ст. 1070, которые представляют собой частный случай правил ст. 1069, позволяет, на наш взгляд, говорить о том, что и ст. 1069 в целом также распространяется на отношения, связанные с компенсацией морального вреда.

[25] Хотя суд может и освободить от такого возмещения лицо, причинившее пред, учитывая обстоятельства, в которых ему пришлось действовать. Но это уже совсем иное основание для освобождения от ответственности.

[26] Которое вовсе не может находиться под юрисдикцией какого-либо государства — см. ст. 2 Договора о принципах деятельности государств по исследованию и использованию космического пространства, включая луну и другие небесные тела, подписанного в Москве, Вашингтоне и Лондоне 27 января 1967 г. (Ведомости Верховного Совета СССР. 1967. № 44. Ст. 588).

[27] В данном случае отсутствующий — Юрий Маленченко — был гражданином России — государства, законы которого не разрешают браки между отсутствующими.

[28] За вычетом, естественно, того весьма незначительного времени, которое требуется для прохождения радиосигналами, распространяющимися со скоростью света, 400-километрового расстояния от орбиты до поверхности земли.

[29] Как ни странно, гораздо больше сомнений вызывал бы подобный «брак посредством телемоста», заключенный с лицом, отсутствующим в месте заключения брака, и находящимся при этом на Земле (в том же штате, или в другом государстве — безразлично). Здесь безусловно имеется возможность замены молодожена его «двойником», а значит — и риск нарушения начала добровольности заключения брака. Такой брак должен рассматриваться как брак между отсутствующими и совершаться через представителя. Однако, законодательство государства — места заключе ния брака может предусмотреть применение определенных средств легализации (удостоверения) самоличности волеизъявления отсутствующего; так, например, можно предусмотреть, что такое волеизъявление должно делаться с использованием определенных каналов связи, участием определенных должностных лиц (например, нотариусов или судей) и использованием ими ключевых слов, своеобразных радио- и телеподписей — средств авторизации.

[30] Кроме того, условием заключения брака по российскому Семейному кодексу (п. 1 ст. 11) является предварительная подача молодоженами совместного письменного заявления о вступлении в брак. И если от правила о совместном характере заявления в случае с космической свадьбой можно было бы отступить (подобно тому, как это делается, например, при заключении браков с осужденными, отбывающими наказание в местах лишения свободы), то считать волеизъявление, переданное с использованием средств радио- и телевизионной связи за письменное, конечно же, никак невозможно. Видимо, и здесь следовало бы воспользоваться правилом о подписании заявления рукоприкладчиком в присутствии нотариуса, непосредственно воспринимавшего волеизъявление о вступлении в брак.

[31] О наличии таких обстоятельств ничего не сообщалось, из чего можно предположить, что их все-таки, не было.

[32] Ценность вещей положительного содержания выражается в наличии лиц, заинтересованных в получении возможности господства над вещами; отрицательного — в наличии лиц, заинтересованных в переложении бремени содержания вещей на других субъектов.

[33] СЗ РФ. 1996. № 3. Ст. 146; 1997. № 26. Ст. 2952; 1998. № 30. Ст. 3613; 2000. № 33. Ст. 3348; 2001. № 23. Ст. 2282; 2002. № 30. Ст. 3033; № 50. Ст. 4931; 2003. № 2. Ст. 160, 167; № 27. Ч. I. Ст. 2700; 2004. № 35. Ст. 3607; 2005. № 17. Ст. 1482. Далее— «Закон о погребении».

[34] Как полнородные, так и неполнородные (единокровные и единоутробные).

[35] Видимо, и внучки тоже.

[36] Не ясно, с чьей стороны — отца, или матери. Видимо, правильнее было бы говорить во множественном числе: «дедушки и бабушки» (ср. п. 1 ст. 1143 ГК).

[37] Конечно, затруднительность эта может иметь место во всех случаях установления права общей собственности, в том числе и при минимальном числе сособственников; так, например, один из детей может быть за осуществление кремации, другой — против; один из родителей настаивать на церковных похоронах, другой — на светских и т. д.

[38] Ведомости Съезда народных депутатов РФ и Верховного Совета РФ. 1993. № 2. Ст. 62; СЗ РФ. 2000. № 26. Ст. 2738. Далее- «Закон о трансплантации».

[39] К числу близких относятся, по всей видимости, родственники, прямо перечисленные в цитированной выше норме Закона о погребении, хотя, с-трого говоря, прямого указания об этом там нет.

[40] Ведомости Съезда народных депутатов РФ и Верховного Совета РФ 1993. № 33. Ст. 1318; СЗ РФ. 1998. № 10. Ст. 1143; 1999. № 51. Ст. 6289 2000. № 49. Ст. 4790.

[41] Так, в настоящее время действует 5-летний запрет на клонирован» человека, на ввоз в Россию и вывоз из России клонированных эмбрионот человека (см. ст. 1 и 3 Федерального закона от 20 мая 2002 г. № 54-Ф5 «О временном запрете на клонирование человека» // СЗ РФ. 2002. № 21 Ст. 1917). Не исключено, что с отменой такого запрета и адекватным раз витием технологии клонирования, потребует законодательного решенш вопрос о круге лиц, имеющих право давать согласие на клонирование использованием клеток умершего человека.

[42] В ней предметом пользования становится, как правило, не само тело, а участок земли, на котором находится могила или склеп, в котором тело захоронено; право на этот участок приобретается в общегражданском порядке, а осуществляется с сохранением целевого назначения участка. Несомненно существование права членов семьи и близких родственников определять режим доступа любых посторонних лиц как к самому телу, например, на гражданской панихиде или публичном прощании, так и к участку, на котором находится захоронение.

[43] Обыкновенно в литературе подобные обязанности описываются как обязанности воздерживаться от действий по нарушению того или иного абсолютного права. Мы, тем не менее, полагаем, что в данном случае правильнее говорить именно об обязанности претерпевания (pati), а не бездействия (поп facere), ибо совершить такие действия, которые привели бы к нарушению завещания, другие лица просто не в состоянии; им остается только молча взирать на последствия (возможно, для них весьма неблагоприятные) исполнения завещания.

[44] Не обязаны претерпевать исполнение завещания третьи лица, имеющие право на обязательную долю в наследстве — несовершеннолетние или нетрудоспособные дети наследодателя, его нетрудоспособные супруг и родители, а также наследники скользящей очереди. Они наследуют независимо от содержания завещания не менее половины доли, которая причиталась бы каждому из них при наследовании по закону (п. 1 ст. 1149) и, следовательно, своим правом существенно ограничивают так называемую свободу завещания и наследственные права наследников по завещанию.

[45] Сходным является и такое условие существования личности, как возможность рассчитывать на достойное отношение к своей памяти после смерти. Она заключается в возможности гражданина рассчитывать на охрану своих личных прав, возникших вследствие его общественно-полезной деятельности, после своей смерти, назначить для этого определенных лиц и требовать, чтобы после его смерти другие лица воздерживались от посягательства на эти права. Данное право специально законодательством не выделяется, однако, оно выводимо из норм п. 1 ст. 150 и п. 1 ст. 152 ГК, допускающих осуществление и защиту личных прав гражданина, в частности — на условия формирования чести и достоинства (памяти о гражданине) — после его смерти. Данная возможность существует всегда и для ее реализации не требуется оставлять какого-либо положительно выраженного посмертного волеизъявления.

[46] Как указывалось выше, обязанность достойного отношения к посмертной памяти гражданина вытекает непосредственно из закона и существует независимо от его волеизъявления на этот счет.

[47] А может быть, и обязанности такой не рождается — это зависит от того, признаем ли мы, или нет существование обязательств с чисто неимущественным содержанием (см. об этом ниже).

[48] Естественно, в случае «отпирательства» девушки — я, дескать, ни о чем не просила, и вообще «ничего мне от тебя не надо» — возникнет вопрос о доказательствах дачи-принятия такого поручения.

[49] Хотя, этот момент является спорным; случись подобный иск, суд, скорее всего, напишет что-нибудь вроде того, что явка на свиданье — дело сугубо добровольное и не может быть предметом обязательства.

[50] То есть все перечисленные стадии заключения договора имеет смысл различать только тогда, когда идет речь о договоре между отсутствующими лицами.

[51] Путем довольно объемных и сложных логических умозаключений из действующего законодательства и подзаконных нормативных актов можно сделать вывод о том, что с продажей билета на транспортное средство пригородного сообщения перевозчик принимает на себя обязанности (1) подать транспортное средство, следующее ближайшим рейсом ко времени приобретения билета и (2) не изменять расписания движения в течение всего срока действия билета. Возможно, мы наберемся терпения изложить рассуждения по этому вопросу в отдельной статье.

[52] От подобных эксцессов избавлены, разумеется, обладатели пластико-пых карт. К сожаленью, сеть магазинов, практикующих их использование, пока остается довольно «крупноячеистой».

[53] В магазинах самообслуживания лица, принимающие платежи за отобранные покупателями товары, именуются кассирами-контролерами.

[54] Точно также квалифицируются ситуации, на бытовом уровне обозначаемые фразами «Не пробивает касса!» (штриховая кодировка товаров, уже выложенных для продажи, еще не введена в память контрольно-кассовых машин) и «Не поменяли ценники!» (на ценнике указана цена меньшая, чем та, которая фигурирует в кассовом чеке и требуется к уплате кассиром). Бремя своевремен