Совнархозы и фестиваль — жаркое лето 57-го.

 

Весной 1957 года советское ТВ было обязано вместе с другими СМИ пропагандировать преимущества новой системы управления промышленностью и строительством — через совнархозы вместо министерств. Сначала шло «всенародное обсуждение» предложенного властями новшества, а с 10 мая, когда был принят Верховным Советом соответствующий закон, началась кампания «всенародного одобрения». После смещения Н.С. Хрущева в 1964 году та же общественность столь же горячо приветствовала по всем каналам массовой информации возвращение к прежним порядкам — ликвидацию совнархозов.

Также весной 1957-го было объявлено о выпуске нового госзайма развития народного хозяйства. Рабочие и служащие «единодушно» приветствовали (на экранах — не в жизни) выпуск нового займа и «с радостью отдавали двухнедельный заработок» родному государству. Это был, как позже выяснилось, последний заем. Через год «по инициативе трудящихся» практика ежегодных госзаймов была прекращена — вместе с выплатой выигрышей по займам прежних лет.

Параллельно шла кампания за запрещение ядерного оружия, в поддержку миролюбивой внешней политики Советского Союза. Еще свежи были в памяти венгерские события 1956-го («подавление контрреволюционных выступлений») и «империалистическая агрессия» против Египта. Молодые советские люди с энтузиазмом готовились оказать помощь арабам, как, впрочем, и кому угодно, лишь бы было заявлено о намерении строить социализм и противостоять Америке (в полном соответствии со стихами Михаила Светлова: «Он хату покинул, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать»). Такие настроения постоянно подпитывались пропагандой.

В начале рассматриваемого периода характер сообщений о текущих событиях по ТВ ничем не отличался от газет и радио: те же тексты читались диктором с экрана. Как уже сказано, к 1957 году на ЦСТ появились «немые» кинокамеры, так что информация о митингах по поводу очередных проявлений заботы партии о народе или происков коварного империализма могла сопровождаться «картинкой» всенародного ликования или гнева. В любом случае ответом трудящихся было «принятие новых, повышенных социалистических обязательств». С самого начала 1957 года «развернулось соревнование в честь 40-летия Великого Октября». Смысл «соцсоревнования» со времен шахтера Стаханова был один: чтобы люди работали с более высокой производительностью, а потому расценки за труд можно было бы снизить. К этому времени термин «стахановцы» был исключен из пропагандистского арсенала как устаревший, но смысл кампании оставался прежним. Вскоре, как мы увидим, появятся новые броские формулировки...

Телезрители Москвы и других городов, куда пленка пересылалась самолетами, могли видеть, как на IX сессии Верховного Совета РСФСР 28 мая депутаты «бурными, продолжительными аплодисментами встретили появление в правительственных ложах товарищей Н.А. Булганина, Л.М. Кагановича, Г.М. Маленкова, А.И. Микояна, В.М. Молотова...» — и далее по алфавиту. Рассмотрен вопрос о создании на территории Российской Федерации семидесяти совнархозов. Решение принято, как всегда, единогласно.

Прошел всего лишь месяц, и в размеренную кампанию подготовки к 40-летию Октября и грядущему фестивалю молодежи вклинилась непредвиденная, драматическая информация: «22—29 июня состоялся Пленум ЦК КПСС. Пленум обсудил вопрос об антипартийной группе Маленкова Г.М., Кагановича Л.М., Молотова В.М.». О том, что произошло на самом деле, народ узнал несколько лет спустя. Тогда же дикторы ТВ несколько раз прочитали в эфире текст постановления пленума ЦК: «Они были против расширения прав союзных республик в области экономического и культурного строительства... Антипартийная группа не только не понимала, но и сопротивлялась мероприятиям партии по борьбе с бюрократизмом, по сокращению раздутого государственного аппарата... Эта группа упорно сопротивлялась и пыталась сорвать такое важнейшее мероприятие, как реорганизация управления промышленностью, создание совнархозов в экономических районах... Они вели ничем не оправданную борьбу против активно поддержанного колхозами, областями, республиками призыва партии – догнать в ближайшие годы США по производству молока, масла и мяса на душу населения». (Хрущев в одной из речей сообщил, что в США производится 102 кг мяса «на душу», а в СССР лишь 32 кг, но это отставание вскоре будет ликвидировано.)

Народ ликовал и единодушно демонстрировал презрение к тем, чьи портреты выносились на помойку. Народ и партия, как всегда, были едины. Лишь некоторые циники из числа писателей зафиксировали в дневниках, что ликование было бы не меньшим, если поменять фамилии – при ином исходе голосования на пленуме ЦК «антипартийной» вполне могла стать группа во главе с Хрущевым.

«Все выступавшие, как один человек, — читал диктор, — с возмущением осуждали действия Маленкова, Кагановича, Молотова, которые пытались сбить партию с единственно правильного ленинского пути». Такие передачи шли по ТВ несколько недель.

В 1957 году в результате перестройки управления, сокращения числа министерств новому радиотелевизионному ведомству во главе с авторитетным С.В. Кафтановым досталось прекрасное, только что построенное большое здание на улице Пятницкой, 25. Поистине для электронных СМИ этот год оказался на редкость удачным!

А в конце июля началось и две недели продолжалось событие, гораздо более значительное для истории отечественного ТВ, чем все кремлевские заговоры. Прошел VI Всемирный фестиваль молодежи и студентов (как будто студенты не относятся к молодежи... но не будем строги к формулировкам тех лет). Появление иностранца в СССР было событием. А тут их ожидалось в Москве несколько тысяч — исключительно молодых и прогрессивных, т. е. желающих, по всем данным, распространить наши порядки на весь мир. Фестивальные трансляции ошеломили всех. Это были две недели великолепной телевизионной импровизации на базе только что полученных шести новых передвижных телевизионных станций, появлявшихся в ключевых точках общемосковского всенародного карнавального действия.

Подготовка к фестивалю шла в рамках официоза. Приведем отрывок сценария о Московском университете, который должен был принять на себя основную «нагрузку» иностранцами. Передачи шли под рубрикой «Навстречу фестивалю» (тогда, кстати, был впервые приглашен в эфир в качестве переводчика ставший впоследствии известным телеведущим Леонид Золотаревский). Итак, канун фестиваля, МГУ в радостном напряжении:

— Скоро под сводами высокого здания Московского университета и на окружающих его широких партерах встретятся молодые посланцы многих стран, зазвучат приветствия на языках народов почти всего земного шара. Дворец науки на Ленинских горах станет одним из основных центров предстоящего VI Всемирного фестиваля молодежи и студентов. Именно здесь, на Ленинских горах, будет осуществляться почти вся студенческая программа фестиваля.
Приближение праздника мира и дружбы ощущается в жизни университетского коллектива все нагляднее и ярче. Как обычно, идут занятия, экзамены, научная работа. Но едва ли найдется в МГУ хоть один человек, который бы не готовился в то же время к встрече зарубежных гостей, не вынашивал бы интересные замыслы и мечты в связи с этим событием.

Сценки из жизни университета (разумеется, поставленные и отрепетированные) показывали, сколь ответственно относятся представители советской молодежи к встрече с посланцами неведомых миров.
И вот, наконец, свершилось! Уступаем место очевидцам (поскольку автор данной главы еще без микрофона встречал фестивальные колонны, находясь на лесах ремонтируемого здания, которое позже стало известно как дом Булгакова, возле площади Маяковского).

Вспоминает Леонид Золотаревский:

— Под руководством директора Центральной студии телевидения В.С. Осьминина (прекрасный был директор!) мы приступили к созданию первых курсов по подготовке телерепортеров. Пригласили несколько молодых, но уже имеющих профессиональное имя международников: Юрия Фокина, Томаса Колесниченко, Михаила Зеновича, Евгения Амбарцумова, Георгия Мирского. Тренаж был простой, но эффективный: на киноэкран проецировали фильм репортажного жанра, предупредив заранее будущего телерепортера лишь о теме; спонтанный комментарий записывался на магнитную ленту и потом анализировался. После двух месяцев почти ежедневных упражнений нас бросили в омут прямого телевидения. Работали по четырнадцать часов в сутки.

Незабываем первый день — открытие фестиваля. Шествие участников начиналось из района ВДНХ (там были построены тогда гостиницы «Заря», «Алтай», «Восток», где размещались делегаты) и должно было завершиться на стадионе в Лужниках. Каждый этап движения был рассчитан по времени, и соответственно была рассчитана по времени и спланирована по тематике работа каждой ПТС по пути следования процессии. Юрий Фокин размещался со своим микрофоном возле старого универмага на углу Сретенки и Садового кольца. Где были остальные репортеры, не помню. Я сидел на балконе шестого этажа жилого дома на улице Чайковского. Связи у репортеров друг с другом, с центральной аппаратной и даже со своей ПТС не было. Единственный ориентир — монитор с эфирной «картинкой».

Многими часами позже я узнал, что произошло: для начала рухнул угол универмага из-за того, что на крышу залезли сотни желающих увидеть шествие. Вместе с углом здания рухнул, едва начав работу, корреспондентский пункт, К счастью, травмы оказались несерьезными, и Фокин продолжал репортаж, стоя в пыли, среди битого кирпича, прямо на тротуаре. Монитора он, естественно, лишился. Далее, энтузиазм москвичей сломал все графики движения. Участники шествия оказались в плену тысячных толп, и торжественная процессия с трудом продиралась в направлении стадиона.

Моя ПТС начала работать часа на два позже, чем было запланировано, и вместо предполагавшихся двадцати минут пришлось «держать эфир» около полутора часов. Материала было немного, информации — еще меньше, зато энтузиазма хоть отбавляй. На энтузиазме и продержался.

А потом были четырнадцать дней и четырнадцать ночей — митинги, концерты, встречи, просто праздничные площади.

Вспоминает Юрий Фокин:

— Солнце в тот день палило нещадно, день был очень жаркий. Тонваген стоял как раз под зданием универмага, и с крыши автомобиля открывалась неплохая панорама, а больше мне ничего и не нужно было. Я влез на свою наблюдательную площадку и огляделся. Вижу — на крыши домов взобралась уйма народа. Интересно, а что, и на нашем здании тоже? Посмотрел. И действительно увидел массу людей на крыше щербаковского универмага. И как только я подумал, что вот с этого хорошо бы и начать — увидел нечто удивительное: вдруг по зданию универмага змейкой побежала трещина, послышался скрежет. И тогда я совершенно инстинктивно, безо всяких размышлений прыгнул вниз.
Очнулся я заваленный обломками, штукатуркой и щебнем...

Надо было успеть на продолжение репортажа в Лужники. Поймал милицейский мотоцикл, потом меня пересадили в автомобиль. Когда я появился в Лужниках, вид у меня, очевидно, был малопривлекательный. Костюм — в клочья, рубашка порвана, из ссадины на лбу сочилась кровь. В медпункте меня привели в порядок. И когда я поднялся минут через пятнадцать наверх, некоторые товарищи удивлялись, что я еще жив. Немецкое агентство ДПА уже успело оповестить, что советский комментатор Юрий Фокин погиб во время обвала, происшедшего из-за скопления людей на крыше щербаковского универмага. И вот как только фестивальное шествие приблизилось к стадиону, «покойник» заговорил.

И говорил он около полутора часов: мои коллеги-комментаторы просто не могли добраться до Лужников. Во время передачи меня три раза кололи шприцами, давали глотать какие-то медицинские снадобья, чтоб поддержать силы. Как я справился со своей задачей, как вел репортаж, мне судить трудно. Но, во всяком случае, телезрители Москвы и Киева (это был первый репортаж, который передавался через самолет-ретранслятор на Киев) услышали и увидели передачу.

Вспоминает Галина Шергова:

— 1957 год. В Москве проходит Всемирный фестиваль молодежи и студентов. Телевидение транслирует с новорожденного стадиона в Лужниках церемонию закрытия фестиваля. Меня вместе с народной артисткой СССР О.В. Лепешинской пригласили комментировать празднество. Мы с ней бодро беседуем в комментаторской кабине, стараясь не обнаружить подступающей к горлу робости. Мне предстоит комментировать политическую часть программы, Ольге Васильевне отдано искусство.

Звучат фанфары. Зеленую палитру стадиона все гуще пятнают многоцветные блики — полосы колонн. Передо мной нет текста, нужно «вживую», глядя на зрелище, раскрыть зрителю его смысл, да еще и передать краски праздника (тогда ТВ было черно-белым).

Из книги Владимира Саппака «Телевидение и мы»:

— Передающие камеры установлены прямо на улице. Проспект Мира. Площадь Маяковского. Площадь Восстания. И нескончаемый поток открытых машин — это едут делегаты фестиваля. Телевизор выхватывает из общего шествия, из огромных людских толп отдельные группы фигур. Крупные планы — как портреты с хорошей фотовыставки. Какое многообразие человеческих типов! Какое разноголосие песен, форм выражения своей радости! И как это — при всей пестроте, даже экзотичности — похоже на знакомое, наше, вплоть до поражающего вдруг сходства совсем разных по своему типу лиц! Кажется, весь город охватило общее чувство. Как его назовешь? Открытость хорошим чувствам? Ощущение всеобщей молодости? Да, молодежь — сегодня хозяйка всего, что происходит. Кажется, даже «средний возраст» москвичей снизился этак лет на десять...

Давно нарушен предварительный «литературный сценарий» передачи. Превышены все регламенты. Идет вдохновенная — в масштабах целого города — импровизация. И люди, сидящие у своих телевизоров, чувствуют себя причастными к тому, что сейчас, сию минуту происходит на улице. Они втянуты, включены в общий круг. Они живут той же минутой и так же, как те, кто идет или едет по улицам, ощущают значительность этой минуты, живое дыхание ее. Это так: одни на улицах, другие у своих окон, третьи у телевизоров, и у всех общее волнение, общая ответственность. Все мы — участники Московского фестиваля!