Первый передел телевизионной собственности

 

Любое общественное явление, имеющее выраженную эволюционную природу, характеризуется по преимуществу размытыми границами. Время перестройки отнюдь не стало датой рождения тех перемен, которые подспудно зрели и в обществе, и на ТВ, но лишь вывело на поверхность глубинные процессы развития, присущие природе рассматриваемых общественных явлений. Поэтому нет и четкого водораздела между двумя переделами телевизионной собственности, вызванными, с одной стороны, распадом СССР и, с другой — внедрением рыночных отношений в телевизионное производство. Забегая вперед отметим, что эти долгосрочные процессы не получили завершения, однако их внутренняя логика дает достаточно оснований утверждать, что радикального третьего передела на отечественном ТВ, по крайней мере, в ближайшее время не будет.

Этот раздел, по-видимому, уместно начать с памятной даты 7 января 1990 года, когда по второй программе ЦТ в эфире впервые прозвучали позывные видеоканала «Советская Россия».
Более полувека в СССР кроме Центрального телевидения функционировали республиканские телеорганизации. Везде, кроме РСФСР. Почему? На этот вопрос пытался ответить первый Съезд народных депутатов РСФСР, многократные слушания на сессиях Верховного Совета России. Но еще раньше были предприняты попытки по созданию в России таких же республиканских структур, как повсюду: Российской компартии, своей Академии наук и, разумеется, своего республиканского телевидения. Из старого дома на Старой площади, где размещался ЦК КПСС, была спущена соответствующая команда, а в доме на Пятницкой, 25, где находилось руководство Гостелерадио СССР, тут же отреагировали: утвердили главного редактора, выделили ему кабинет и дали заявку в Распорядительную дирекцию на один стол письменный. Дескать, что еще надо для организации телевещания на республику с населением в 150 миллионов человек?

Безотказный по тем временам способ: через два месяца после утверждения главного редактора видеоканал «Советская Россия» начал регулярно выходить в эфир по субботам и воскресеньям с 14.30 до 17 часов. Таким образом, все остальное время телевещание было хотя и русскоязычное, но союзное, а два с половиной часа днем по выходным оно было хотя и советское, но республиканское...

Для вещания «Советская Россия» избрала жанр тележурнала с весьма аморфным принципом потока сюжетов. Подчас было трудно понять, почему тот или иной материал показывают сегодня, а не вчера или на будущей неделе. Так, 26 мая 1990 года, когда во всей России, в СССР, да и за его пределами с нетерпением ждали результатов драматического голосования на Съезде народных депутатов по кандидатурам на пост Председателя Верховного Совета РСФСР, в результате которого началась «эпоха Ельцина», видеоканал обе свои части открывал репортажами из Кремля, записанными явно накануне, — этакая вневременная дань злобе дня.

Уже в первые полгода функционирования видеоканала зритель не мог не заметить явного тематического однообразия: на всю Федерацию токмо «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам».., храмы действующие и пустующие… музыка лишь духовная и фольклорная… интервью дает если не священнослужитель, то попадья-матушка (право, нет возражений ни против того, ни против другой, речь может идти только о назойливости некогда антирелигиозной, а затем религиозной пропаганды)… а на подверстку — обиженные изобретатели, забытые сельские старушки...
Удивляться, в сущности, было нечему. Вот как характеризовал работу редакции ее руководитель В. Новиков в одном из интервью:

— 7 января, то есть в Рождество, каким-то чудом состоялся дебют нашего видеоканала. Это совпадение случайное, хотя многие наши зрители, судя по письмам, усматривают в этом особый смысл, мол, дорого яичко... Что ж, не буду их разубеждать. Нам-то от этого не легче, ведь так и маемся от Рождества Христова. Даже не маемся, а клянчим то одно, то другое, как иждивенцы какие. Дожили до того, что каждый очередной выпуск канала находится под угрозой срыва.

Иначе, видимо, и быть не могло, ибо с чего бы Центральному телевидению, в недрах которого появился вещательный «нахлебник», заботиться о республиканской программе? И это хорошо понял новый парламент РСФСР, принявший 13 мая 1991 года решение о создании Российской телерадиокомпании, задачу которой ее первый председатель О.М. Попцов сформулировал так: «Совершить фронтальный прорыв к демократии в России. Самое главное — дать республике то новое дыхание, которое и называется демократическим, начать с правды о самих себе».

А перед этим события развивались так. Когда М.Ф. Ненашев, незадолго до этого назначенный очередной председатель Гостелерадио СССР, по собственному ли усмотрению или по указке сверху, 8 июня 1990 года приказал перенести уже объявленное выступление по телевидению председателя Верховного Совета РСФСР Б.Н. Ельцина и был вызван на сессию российского парламента, где вынужден был давать объяснения, стало ясно, что времена безраздельного подчинения телевидения лишь одной инстанции — ЦК КПСС — канули в Лету. Этот рядовой, в общем-то, случай стал толчком к постановке серьезной проблемы: российский парламент предъявил права на часть общесоюзной телевизионной собственности, в частности на вторую программу ЦТ. Руководство Гостелерадио СССР дрогнуло, но тут появился указ Президента СССР «О демократизации и развитии телевидения и радиовещания в СССР», требовавший «сохранения телевидения и радио как общенациональной структуры», ради чего были объявлены «недействительными любые акты республиканских, краевых и областных органов, принятые без согласования с Советом Министров СССР и направленные на изменение правового и имущественного положения действующих подразделений Государственного комитета СССР по телевидению и радиовещанию». Все остальные статьи по сути были только фоном, ничего не меняющим в главном: монополия Гостелерадио СССР закреплялась президентским указом, хотя последний и говорил о «правовой основе деятельности телерадиовещания в новых условиях», «курсе на расширение прав и полномочий республиканских, краевых и областных телерадиокомитетов», «праве открывать новые телерадиоцентры или студии за счет собственных финансовых и технических ресурсов или путем аренды эфирного времени», предоставленном Советам народных депутатов всех уровней, общественным организациям и партиям, наконец, о «необходимости строительства в гор. Москве аппаратно-студийного комплекса телерадио РСФСР». (См.: «Известия», 1990, 16 июля.)

Возникшее противоречие налицо: децентрализация вещания вполне признается указом, достаточно привести следующие слова из его преамбулы: «демократизация общества, возрастание роли суверенных союзных республик и Советов народных депутатов, реальное становление политического плюрализма требуют кардинального изменения характера телерадиовещания страны», — и им же узаконивается монопольное положение Государственного комитета СССР по телевидению и радиовещанию.

Монополия, да еще политически зависимая, с неизбежностью ограничивает вещательную политику и ставит пределы вещательной практике. В этом случае, даже в благоприятных условиях демократизации и гласности, при либеральном руководстве, трудно ожидать всесторонней объективности и полнокровного развития. Ну а при другом руководстве, по замечанию директора Центра прикладных политических исследований Г. Сатарова, «готового действовать резко, бескомпромиссно и... бездарно», получается как раз то, что и произошло с ЦТ в январе и августе 1991-го и октябре 1993 года.

На эту проблему интересно посмотреть чужими глазами, как это сделала «Литературная газета», опубликовавшая полосу 30 сентября 1990 года «Советское телевидение глазами иностранных журналистов, аккредитованных в Москве». Вот на что обращали внимание наши зарубежные коллеги за год до кардинальных перемен и в стране, и на телевидении:
Джон Кохан. Журнал «Тайм» (США): «Похоже, ЦТ застряло на первом этапе гласности — может быть, оттого, что, показывая необходимость реформ в других социальных институтах, оно еще не приступило к решению собственных внутренних организационных проблем».

Риоити Микамэ. газета «Майнити» (Япония): «Советское телевидение не всегда объективно... Много говорилось о Литве, но все события Гостелерадио преподносило с позиций Москвы. Удивило внезапное прекращение трансляции 1 мая. Конечно, то, что происходило на Красной площади, малоприятно для Горбачева и всего руководства. Но ведь это реальность, рассказывать о которой не должно быть стыдно. Стыдно скрывать реальность». (1 мая 1990 года во время демонстрации впервые на Красной площади появилось «альтернативное» шествие с антикоммунистическими, антисоветскими и антигорбачевскими лозунгами. Горбачев и др. руководители СССР покинули трибуну мавзолея. Телетрансляция была прекращена.)

Владимир Янцура. Газета «Правда» (Словакия. ЧСФР): «Непонятно, почему ЦТ так редко использует в своих программах актуальные материалы местных телестудий? А что если из них составить новую центральную передачу?».

Элизабет Такер, журнал «Ньюсуик» (США). «С появлением независимого местного ТВ у зрителей появится гораздо больше возможности удовлетворять свои потребности в информации и самим находить ответы на актуальные вопросы... Центральное ТВ по своей сущности порочно, ибо все еще обременено обязанностью защищать в политических дискуссиях позицию партии».

Трудно не согласиться с этими высказываниями, в которых явственно читаются назревшие идеи демонополизации, децентрализации, регионализации. Но время постепенно брало свое. Газеты сообщали:

«В Архангельске зарегистрирована независимая телевизионная компания «Ника-ТВ», альтернативная государственному телевидению, намеренная осуществлять трансляцию по двум дополнительным каналам. Один из них будет находиться в распоряжении городского Совета. Второй будет развлекательно-коммерческим».

«С конвейера Ахтырского производственного объединения «Промсвязь» сошли первые десятки параболических антенн по приему телевизионных сигналов с орбитальных спутников связи».

«Заплатив 47 тысяч рублей за два с половиной часа эфирного времени, стал владельцем независимой телепрограммы комментатор республиканского телевидения Нуркас Муллоджанов. Альтернативная программа известного в Киргизии тележурналиста может стать серьезным конкурентом для местного Госкомитета...»

«Ростовский горисполком утвердил программу развития альтернативного вещания, предложенную созданной в городе ассоциацией кабельного телевидения».

Сообщений такого рода становилось все больше. Объединяло их настойчивое противопоставление новых телеканалов системе государственного телевидения, постоянное упоминание таких понятий, как «независимое», «альтернативное». В этом выразилось и общее недовольство состоянием дел в системе отечественного ТВ, и ищущий воплощения в телепрограммах политический плюрализм, и легко объяснимое желание аудитории расширить свои возможности по выбору каналов телеинформации.

С началом перестройки идея альтернативности на ТВ, что называется, носилась в воздухе. И что удивительно: она пришлась по душе и тогдашнему руководству Гостелерадио СССР — причем настолько, что его председатель М.Ф. Ненашев добивался на Пленуме ЦК КПСС включения соответствующего положения в платформу партии к XXVIII съезду. Лишь неподатливость генсека Горбачева удержала от этого шага. И все же в августе 1989 года появился приказ по телевизионному ведомству (оставшийся, впрочем, невыполненным) о мерах по созданию независимого ТВ-канала под эгидой... Главной дирекции программ ЦТ. Монополист (Гостелерадио) трудился над созданием и упрочением позиций своего конкурента (чего не стал делать, как мы помним, для российского телеканала). Парадокс? Только на первый взгляд.

Практически уже всем было понятно, что утверждавшийся в жизни демократический плюрализм невозможен в условиях государственно-монополистического телевизионного вещания. Хотя на встрече с работниками ЦТ М.С. Горбачев все еще призывал их оставлять собственное мнение на домашней кухне, а с экрана выражать «общенародное» мнение, было понятно, что при истинно творческом отношении к делу это попросту невозможно. Разнообразие мнений, с одной стороны, бюрократическое сопротивление, а зачастую и просто некомпетентность многих звеньев громоздкой машины Гостелерадио, с другой, то и дело приводили к всевозможным конфликтам. Вот как описывал один из таких конфликтов известный кинорежиссер и ведущий «Кинопанорамы» Эльдар Рязанов в статье «Почему в эпоху гласности я ушел с телевидения?» в журнале «Огонек» (№ 14 за 1998 г.):

...Во главе киноредакции поставлен Сергей. Николаевич Кононыхин. В прошлом фигурист, потом судья по фигурному катанию, дальше — спортивный комментатор. Потом его выдвигают в партком всего Центрального телевидения. Должность солидная. Когда кончился срок его деятельности на этом посту, деятеля потребовалось трудоустроить. И трудоустроить, как понимаете, неплохо. Так судья по фигурному катанию стал Главным редактором Главной редакции кинопрограмм и начал судить о киноискусстве. Я не сомневаюсь, что он прекрасно разбирается в том, что такое тодес и чем двойной тулуп отличается от прыжка Кауфмана. Но боюсь, что в вопросах пластики кино, сценарного мастерства, особенностей киноязыка, знания, кто есть кто в киноискусстве, и прочих тонкостях, связанных с нашим делом, ориентируется похуже. Но такая уж у нас традиция...

Свои столкновения с Кононыхиным Рязанов иллюстрирует историей создания и выпуска в эфир четырехсерийной передачи о Владимире Высоцком:

— Я уже говорил, что больше года «пробивал» ее. Потом, когда все серии были готовы, передача лежала семь месяцев и ждала, когда же наконец у руководства найдется время, чтобы посмотреть ее и сделать свои замечания. Семь месяцев съемочная группа ждала, когда же наконец нас удостоят вниманием. Потом начались придирки — на мой взгляд, мелочные, неквалифицированные, перестраховочные. Три часа мне «выкручивали руки» в кабинете С.Н. Кононыхина — он сам и его заместитель Б.С. Каплан. У меня было ощущение, что машина времени перенесла меня на десять лет назад Я на все отвечал: НЕТ! НЕТ! НЕТ! Но два должностных лица с методичностью и упорством, не реагируя на мои резкие слова в их адрес, дожимали меня. На все их замечания, предложения, покушения я, как попугай, твердил одно и то же:

— Я не согласен и не соглашусь никогда. НЕТ! НЕТ! НЕТ! Пленка в ваших руках. Но если вы вырежете то или это, предупреждаю, я объявлю вам войну Я напишу статью: «Почему в эпоху гласности я ушел с телевидения!» Я напишу письмо М.С. Горбачеву. — Я что-то говорил им о совести, чести, нравственности... Наконец я покинул кабинет. У меня было ощущение, что за эти три часа я потерял год жизни: я был разбит, смят, уничтожен.

Но что значит для чиновника гнев и угрозы работника искусств перед гипотетическим недовольством и неодобрением начальника. Творец, создатель произведения, не может, к примеру, снять чиновника с должности, а от Большого начальника могут последовать Большие неприятности. Могут, правда, и не последовать, но тут лучше перебдеть, чем недобдеть.

Понимая это, мы следили за тем, как передача будет идти в эфир. А надо сказать, что своим ослиным упрямством я кое-что отбил, и эпизод — главный предмет конфликта — находился в начале четвертой серии. Уже первые серии передачи пошли в эфир. Каждый вечер я перезванивался с режиссером и редактором, и те отвечали: «Пока ничего не вырезано».

И все же нас всех обвели вокруг пальца. Как же была проведена операция по кастрированию передачи? Из-за боязни, что режиссер или откажется делать вырезку, или поставит в известность меня (а я почему-то пользуюсь репутацией скандалиста), все было проведено в обстановке секретности. Ответственному выпускающему (в тот день работал Андрей Иванович Аверьянов) было дано указание вырезать в начале четвертой серии передачи о Высоцком семь с половиной минут полезного времени. Он безропотно выполнил распоряжение начальства. Посмел бы он возразить! Там это в голову никому не приходит. Четвертая серия пошла в эфир по первой «Орбите» буквально с полуслова, с придаточного предложения. Для того чтобы сделанная купюра не стала известна съемочной группе и тем самым мне, в часы показа передачи по «Орбите» мониторы в Останкине были отключены. Обычно передачу, идущую по «Орбите» днем, смотрят многие сотрудники, но в тот день экраны телевизоров ослепли. На вопросы членов съемочной группы: «В чем дело? Почему не работают мониторы?» — отвечали: «Профилактика аппаратуры!»...

Нет, полно! Все-таки не может быть, чтобы телевизионная сверхдержава принимала бы такие меры предосторожности. И против кого? У меня, несомненно, мания величия. Это же смешно... Наверняка было совпадение, и действительно в это время делалась профилактика. Но последующие исследования тем не менее показали, что так называемая «профилактика» почему-то проходила именно и только в те часы, когда в эфире шла передача о Высоцком. И до, и после мониторы исправно показывали все, что демонстрировалось по «Орбите».

И лишь за два часа до начала московского эфира из случайного разговора с одной из сотрудниц службы программ один из членов съемочной группы (секретность за секретность! Не хочется, чтобы на голову «осведомителя» обрушились бы административные санкции) узнал, что в начале четвертой серии была-таки сделана вырезка в семь с половиной минут. Мне сообщили об этом немедленно, и я тут же позвонил С.Н. Кононыхину. Ведь еще можно было что-то сделать! Воспроизвожу наш разговор почти дословно:

Рязанов. Скажите, кто дал распоряжение о вырезке и кто произвел эту операцию?

Кононыхин. Дело не в конкретных исполнителях. Решение мы приняли коллегиально.

Рязанов. Почему не поставили меня в известность?!

Кононыхин. Мы не обязаны информировать вас. Это технологическая функция.

Рязанов. Кто непосредственно сделал купюру?

Кононыхин. У нас есть для этого специальные люди.

Рязанов. Почему тогда не поручили режиссеру? Хоть сделано было бы аккуратно.

Кононыхин. Не бойтесь! Это было сделало квалифицированно.

Рязанов. (Всплеск эмоций, крики, переходящие в грубые слова.)

Кононыхин. Я отказываюсь разговаривать с вами в таком тоне. Вы знаете, на каком высоком уровне было сказано, что мы должны выступать с ответственными, взвешенными передачами. И мы поставлены сюда для этого!

Я начал звонить по другим телефонам, более высоким начальникам, и там, буквально под копирку, происходило следующее. Сначала секретарша говорила. «Сейчас соединю!» Потом наступала длинная пауза. После двух-трех минут ожидания мне сообщалось: «Оказывается, Иван Иванович (или Петр Петрович) вышел. Его сейчас в кабинете нет. Позвоните, пожалуйста, позже».

Сделать я ничего не смог. Я проиграл битву...

Я хочу понять, кто дал право людям, занимающим должности, издеваться над нами? Кто вручил им мандат, что они большие патриоты, чем мы?

Создание альтернативного телеканала дало бы возможность «вынести за скобки» весь спектр общественных движений, политических партий, многоцветье жизни, не укладывающееся в утвержденную доктрину. И в этом случае был бы один неформальный — и сколько угодно официальных телеканалов, как близнецы, похожих на тогдашние ЦТ-1 и ЦТ-2.

И вот М. Ненашев в тот самый день (13 ноября 1990 года), когда президент подписал указ о его освобождении от должности председателя Гостелерадио, на пресс-конференции для советских и иностранных журналистов объявляет о грядущем отказе от монополии Гостелерадио СССР на существующие каналы, о предпринимаемых шагах с целью получения каждым каналом коммерческой самостоятельности и специализации, что привело бы к творческому соревнованию и конкуренции. По словам экс-председателя, 1-й канал должен стать общесоюзным информационно-художественным, учредителями которого станут Верховный Совет СССР, правительство и Президентский совет, 2-й канал — «Содружество» — работать при участии ЦТ и Российского телевидения. 3-й канал — московский — предлагалось создать на акционерной основе с Моссоветом, Московским облсоветом и общественными организациями. Ядром 4-го канала, задуманного как «телевидение XXI века», станет творческое объединение «Образная мысль».

Когда в кресло председателя Гостелерадио СССР (14 ноября 1990 года) сел Л. Кравченко, в работе ЦТ сразу же появились новые (хорошо забытые старые) веяния. Именно в это время «Авторское телевидение» перешло с первой на вторую программу, более чем вдвое потеряв число своих поклонников; «Взгляду» было предложено уточнить концепцию программы, для чего его авторов на неопределенное время отлучили от эфира, для программы «Время» и ТСН ввели должности выпускающих редакторов (явно выполнявших функции политических цензоров).

Вот как характеризовал этот период телекритик Ю. Богомолов в «Литературной газете» (6 марта 1991 г.) в статье с многозначительным названием «Туда и обратно (ТВ до и после перестройки)»: «Давно замечено, что средства массовой коммуникации первыми пробуждаются от летаргического сна с началом общественного подъема и первыми подвергаются атаке со стороны путчистов». (Написано за полгода до попытки военно-государственного переворота в СССР в августе 1991 года.)

Телевидение «пробуждалось от летаргического сна» дольше и труднее, чем многие печатные издания, что легко объясняется громоздкостью, инерционностью этого государственного политического института. Отступление с завоеванных позиций гласности здесь также происходило раньше и заметнее — ведь и давление на ТВ оказывалось куда более значительное.

Атака на ТВ, писал Ю. Богомолов, «может быть осуществлена непосредственно с оружием в руках, с выстрелами и кровью (как в Вильнюсе), а может носить мирный, достаточно постепенный характер с применением рутинных бюрократических мер (как в Останкине — когда поменяли в руководстве Гостелерадио Ненашева на Кравченко). С переменой мест слагаемых стал заметным процесс сужения демократического пространства в эфире... Мы идем вниз по лестнице, ведущей вверх».

Российский парламент не оставлял претензий на свою долю в имуществе всесоюзного телевизионного ведомства: полгода обсуждался вопрос о передаче РСФСР второго общесоюзного телеканала. Гостелерадио СССР делиться с кем бы то ни было не желало. Приход Л. Кравченко на должность председателя и его вещательная политика вызвали бурю протестов во всех слоях общества, что нашло отражение в многочисленных газетных публикациях, бойкоте, объявленном ЦТ представителями творческой интеллигенции. Официальное утверждение Кравченко в должности на Верховном Совете СССР было весьма проблематичным. Горбачев предпочел одним ударом разрубить все тугие узлы, подписав указ «О создании Всесоюзной государственной телерадиовещательной компании» в тот день, когда Верховный Совет РСФСР приступил к обсуждению доклада М. Полторанина об информационной блокаде России.

С одной стороны, трудно назвать прогрессивным документ, который острейшие проблемы пытается решить простой сменой вывески, ибо указ предписывал «сохранить за создаваемой телерадиокомпанией функции, права и обязанности Государственного комитета СССР по телевидению и радиовещанию, с сохранением общей численности, нормативов бюджетных ассигнований и условий действующего хозяйственного механизма». (См.: «Известия», 1991, 9 февраля.) Освободив Кравченко от обязанностей председателя Гостелерадио СССР, его же назначают председателем телерадиокомпании со всеми правами руководителя центрального органа государственного управления. Указ выдает ему карт-бланш на всю последующую деятельность компании, получившей в полную безраздельную собственность Останкинский телецентр со всеми помещениями, здания на Шаболовке и Пятницкой, Дом звукозаписи на улице Качалова и... Ленинградский телерадиоцентр.
О других местных телеорганизациях речи не было, но если в течение стольких лет Ленинград оставался «городом с областной судьбой», почему же такое внимание было уделено его телерадиоцентру? По-видимому, это было вызвано независимой, радикальной в то время вещательной политикой местных тележурналистов.

Однако цитируемый документ, столь круто изменивший дальнейшую судьбу телевидения и радио в нашей стране, имел и безусловно положительные моменты. Прежде всего он узаконивал результаты исторически закономерного процесса децентрализации в системе Гостелерадио. Республиканские телерадиоорганизации (в том числе в Прибалтике, Закавказье и других регионах, к тому времени еще не ставших суверенными государствами) получали полную экономическую и идеологическую самостоятельность. Местные телецентры перешли в собственность местных советов. Гостелерадио, как министерство союзно-республиканского значения, как идеологический монстр (в чем-то схожий с геббельсовским «министерством пропаганды»), перестало существовать не только де-факто, но и де-юре.

Иное дело — взаимодействие в вопросах технических, связанных с каналами связи, спутниками, наземными станциями. «В целях улучшения координации научно-технической и программной политики в области телевидения и радиовещания, расширения возможностей республик в развитии международных связей в этой сфере, — президентский указ предписывал, — создать Всесоюзный совет по телевидению и радиовещанию», членами которого «являются руководители телерадиоорганизаций республик, входящие в его состав на добровольных началах».
Даже переименование телевизионного ведомства говорило само за себя. Пусть все остальные положения указа вольно или невольно пытались закрепить многие из устаревших командно-административных функций бывшего Гостелерадио, тем не менее, был предпринят достаточно решительный шаг в сторону децентрализации, демонополизации, регионализации телевещания — и это явление прогрессивное. Таким образом окончательно завершилась многолетняя история безраздельного господства Гостелерадио — могущественного правительственного органа, вобравшего в себя все типичные черты, присущие административно-командной системе в целом.

В сущности, это касалось не только Гостелерадио, но и всей системы советского телевизионного и радиовещания. Говоря о том, сколько несуразностей породил президентский указ о создании Всесоюзной телерадиокомпании, следует отметить, что эта акция создала предпосылки — если и не правового, то теоретического характера — для перехода системы телерадиовещания к отношениям, основанным на законах рыночной экономики и создающих возможности для более быстрого и прогрессивного развития.

...Вовсе не закономерностью следует считать, что именно Л. Кравченко ранним утром 19 августа 1991 год а привез в ТАСС документы ГКЧП (хотя этот штрих в его биографии отнюдь не случаен). Менее неожиданной, если угодно, вполне логичной в свете бездарного и безнадежного желания верхушки КПСС удержать в руках ускользающую власть была бесславная попытка государственного переворота, предпринятая ближайшим окружением Горбачева. Сотни страниц написаны по поводу телевизионного освещения августовского путча 1991 года — от ставшего символом «Лебединого озера» до маленького информационного сюжета С. Медведева в программе «Время», сыгравшего столь огромную роль, от пресс-конференции гэкачепистов с дрожащими руками до трансляции победного заседания Съезда народных депутатов свободной России, от ночных кадров возвращения в Москву «форосского изгнанника» М. Горбачева до исторического кадра, когда в прямом эфире Б.Ельцин подписывает указ о роспуске всемогущей КПСС... В дни путча, может быть, впервые тележурналисты по настоящему почувствовали свою ответственность за то, что происходит в их стране, свои неисчерпаемые возможности, почувствовали «упоение в бою», «запах свободы» и «вкус победы». Однако глубокое осмысление роли отечественного ТВ в переходе страны к принципиально новому этапу в ее истории еще впереди.

В этой связи лишь внешне неожиданными могут показаться перемены, ставшие особенно заметными на отечественном ТВ в результате распада СССР, в условиях суверенизации, регионализации и перехода к рыночным отношениям. Эти перемены зрели в недрах самой телевизионной системы и лишь совпали и были ускорены общественными катаклизмами.

На этапе, начавшемся в результате распада СССР, процессы демонополизации и децентрализации, с одной стороны, упростились до уровня деконцентрации (все более мелкого территориального дробления), а с другой стороны, приняли явно дезинтеграционный характер. К сожалению, это тоже было неизбежным: любое явление в процессе естественного развития, как правило, должно достичь своего логического завершения, прежде чем возникнут необходимые условия для перехода в новое качество.

Вместе с распадом СССР автоматически распадается система Гостелерадио СССР и Центрального телевидения, которое трансформируется в государственную телерадиокомпанию «Останкино». При этом попытки превратить «Останкино» в межгосударственный телеканал СНГ завершаются безрезультатно. Эпоха многолетнего подчинения двум «хозяевам» — союзному и республиканскому центрам — для телеорганизаций союзных республик завершилась. Однако все те же инерционные механизмы позволяли на какое-то время после декабря 1991 года сохранять единое информационное пространство (или его видимость) в тех границах, в каких оно складывалось и существовало десятилетиями.

Первые изменения затронули содержание программ, организационную структуру национальных телеорганизаций. Но и Москва, перестав быть столицей Союза, естественно, утратила свою координирующую роль в отношении к Украине, Казахстану, Прибалтике, Закавказью, Средней Азии. Дальнейшее развитие республиканских телеорганизаций пошло независимыми путями. Местные телецентры, ретрансляторы, радиорелейные линии и другая коммуникационная техника перешли в безраздельное владение национальных телеорганизаций, раньше или позже воспользовавшихся правом перекоммутации каналов, а потом и отказа от трансляции программ из Москвы, так и не ставших межгосударственными.

Впрочем, на этом этапе дело было не только в содержании московских телепрограмм — значительная часть передач от новостей до телесериалов, от спортивных репортажей до телеигр вполне удовлетворяла национальную аудиторию. Распад единого телепространства происходил по причинам как идеологического, так и экономического характера. Неудовлетворенность политическими акцентами при освещении текущих событий в московских телепрограммах, с одной стороны, желание расширить возможности для утверждения новой национально-государственной политики, с другой, наконец, стремление упрочить сферу употребления национального языка, еще недавно резко ограниченную, — все это относится к идеологическим факторам. Экономические разногласия начались с претензий национальных телеорганизаций на часть рекламных прибылей, ибо трансляция российских телепрограмм на территорию бывшего СССР привлекала рекламодателей к бывшим общесоюзным телеканалам. Впоследствии суверенные государства прямо поставили вопрос о том, что трансляция передач из Москвы возможна только в случае ее оплаты российской стороной.

Главная ответственность за распад единого телевизионного пространства, по-видимому, лежит на ТРК «Останкино», которая с упорством, достойным лучшего применения, не пускала в свой эфир телевидение бывших союзных республик, на которые Москва десятилетия транслировала свою первую программу.

К сожалению, сегодня дезинтегрирована не только система отечественного телевидения, но и система научного изучения телевизионных проблем. Обмен научной информацией прерван еще в большей степени, чем обмен информацией — и это большая утрата и для телевидения, и для науки о вещании, теории журналистики. Информационная разобщенность крайне опасна, и мы уже чувствуем болезненные последствия этого.

Таким образом, с распадом системы Гостелерадио СССР и Центрального телевидения последнее трансформируется в государственную телерадиокомпанию «Останкино», которая осуществляет вещание на первом канале. Ей также достается канал «Москва глобальная», созданный при помощи спутниковой системы дипломатической связи. На базе второго канала формируется Всероссийская государственная телерадиокомпания (РТР, телеканал «Россия»). РТР и «Останкино» делят между собой четвертый канал: до 22 часов по нему идет программа РТР «Российские университеты», а затем программа «Останкино».

Третий эфирный телеканал делят между собой Московская телекомпания (МТК) и первое коммерческое образование на отечественном ТВ — телеканал «2x2». Понятно, что МТК — местное телевидение, а «2x2», по образному выражению М. Ненашева (канал создан в период его недолгого председательства в Гостелерадио), — «небольшое подсобное хозяйство, позволяющее за счет рекламных поступлений пополнять бюджет «больших» телекомпаний, относилось к всесоюзному телеведомству. Своеобразие ситуации в том, что в рамках второго общенационального канала функционировало большинство местных телестудий России, а внутри местной московской программы существовала некая центральная коммерческая вещательная структура.

В целом же ликвидация Гостелерадио делает региональные студии, обретшие статус государственных телекомпаний, значительно автономней, а ослабление государственного диктата приводит к тому, что в стране возникает также множество мелких полулегальных студий кабельного ТВ, представлявших собой не столько телевидение, сколько «коллективное видео», и живущих за счет взимания с абонентов платы за показ «пиратских» видеозаписей.

Введение в 1992 году практики лицензирования вещания позволило узаконить негосударственное ТВ, существовавшее до этого без правовой основы, полулегально или в «тени» государственных студий, в симбиозе с ними, в форме дочерних предприятий.

Важнейший процесс этого периода — открывшаяся для государственных компаний возможность тайно или явно (в качестве компенсации за недостаток бюджетного финансирования) продавать рекламное время в своих программах. Это привело к тому, что производители популярных программ, работавшие в тех или иных редакциях, творческих объединениях ЦТ, создали собственные продюсерские фирмы, поначалу бывшие «теневыми» структурами при редакциях. Перекачав значительные средства на собственные счета, они смогли автономизироваться. Так возникли ВИД, АТВ и другие известные производители телепрограмм, не имеющие лицензий на вещание, а продающие собственную телепродукцию вещательным компаниям.

Логика деструктуризации государственных телекомпаний была такова: обвальный рост цен на материалы и услуги, резкое снижение государственного финансирования, неоправданно громоздкий, окостеневший в своей бездеятельности центральный аппарат, отсутствие опытных кадров продюсеров привели к тому, что ни «Останкино», ни РТР не могли самостоятельно заполнить эфирное время. Поэтому государственное телевидение в определенном смысле было заинтересовано в своей деструктуризации, так как, не вкладывая никаких средств в производство программы, оно получало от негосударственных телеструктур готовую продукцию в виде различных передач, а также отчисления от рекламы, арендную плату и т.д. Во многом этот процесс был объективен, по крайней мере, с экономической точки зрения.

Вначале деструктуризация государственного телевидения идет по принципу образования бывшими редакциями, студиями и