Декабря, воскресенье. Мы всё прекращаем?

 

Дюжина из нас спит на полу школы, расположенной в квартале на окраине. Выше нас – горы, кишащие партизанами. Наши солдаты-защитники были выдворены за пределы Гамарры по приказу Кати. Неожиданная непредусмотрительность: они используют эту же школу для сна. Несмотря на отсутствие излишней консервативности, эти безбородые юнцы превращаются в наших друзей. Они смотрят на нас с недоверчивостью, но затем смягчаются, видя, что мы общаемся вежливо. Как они ведут себя с партизанами? Проблем нет, если мы их не преследуем. Много народа в Гамарре в горах? Есть хорошие друзья там, наверху, но им не понравилось бы, если бы их обнаружили. Армия? Она их кормит и даёт социальный статус. Кроме того, она работает с женщинами.

Они мечтают о татуировках от Тома и Дани, но у них нет денег. Это неважно, им сделают татуировки бесплатно. Не на груди, не спереди, на спине, это болезненно, но не смертельно.

Вечером мы приводим солдат в салон татуажа, филиал того, что имеет Дани в Боготе.

Дани – это тип, которому любопытны все образцы, попадающие в поезд. Он из Брюсселя, ему 40 лет, и у него внешность улыбающегося Мефистофеля. После принятия в школу Изящных Искусств у него возникла идея проехаться через Латинскую Америку. И, как часто бывает, он влюбился в прекрасную колумбийку. Чтобы завоевать сердце Ампаро и хлеб для будущей семьи, он решил овладеть единственной профессией, которой ещё не существовало в стране: татуировщик, или, говоря специальными терминами, «дермографист», название, которое казалось лучше для консервативных умов. Он учится азам татуажа и строит магазин в Канделарии. Пресса берётся напечатать бесплатно об экстравагантном бельгийце, который уже сделал татуировки всем сливкам столичного общества.

Дани ещё больше потерял рассудок во время путешествия из Боготы с Mano Negra в 1992 году. Когда в прошлом месяце он узнал, что группа возвращается с поездом и что поезд отправляется на следующий день, он сказал своей супруге: «Собирай чемоданы. В этом году в Боготе больше не будет татуировок.»

- Колумбийцы начинают ценить татуировки. Они давно знакомы с ними, но это были плохие татуировки, только на морские и военные темы.

- Правда, что татуировки производят плохое впечатление?

- Да, так и было в течение долгого времени, но сейчас уже можно говорить о том, что татуировки – это модно. Люди, которые делают себе тату, это уже не маргиналы, они просто хотят идти в ногу со временем.

- Сколько татуировок ты сделал в этом поезде?

- Около 70, плюс-минус.

- О каких чаще всего просят?

- Много Христа, рок-тематика, черепа, драконы, Роберто. Христос и Роберто – самые востребованные.

- И сколько стоит сделать тату в поезде?

- В четыре раза дешевле, чем в моём салоне в Боготе, и, кроме того, зачастую я делаю их бесплатно. Это зависит от возможностей человека. На днях пришёл один тип и предложил Тому поменять револьвер на рисунок Ботеро[79] на руке. Унего не было наличных денег, и он выложил на стол заряженное оружие. Он был пьян. Том сказал ему, что нужна картина Ботеро, и чтобы он пришёл с ней, и тогда он сделает ему тату. Но этот тип не вернулся.

- Это хороший опыт, делать тату в поезде?

- Да, очень хороший. Здесь хорошая обстановка. Народ делает татуировки в самых невероятных местах. Оказывается, и поезде есть место дизайну.

- А кто-то просил тебя написать «в память о Констатинополе»[80]?

- Нет, я делаю тату во всех местах, но не девушкам.

Кто-то получает татуировку от Дани по неосторожности. В первую очередь, из-за его доброты. Достаточно посидеть рядом с ним с закатанным рукавом на левой руке, и он наклеивает узор, переводную картинку. Всё ещё кажется шуткой, но вот он уже дрожит, когда Дани начинает искать иглы. Первая реакция – остановить его, шутка зашла уже слишком далеко, и уже достаточно, но в этот момент он уже начинает рисовать контуры звезды своей электрической машинкой. Как его зовут? Да, он дермографист. Он накалывает, но это не имеет ничего общего со старыми методами: кости, шипы, резные камни, бамбук или маленькие молоточки, восточным способом. Ну ладно. Уже нельзя повернуть назад. Со стоицизмом, мы видим, как прорисовывается пальма на руке, затем на пальцах. Иногда Дани убирает рисунок. Рана, антисептик. Все сконфужены, зачем, чёрт возьми, он делает это мне? Нельзя останавливаться, в вагоне 15 зевак и надо брать на себя ответственность, в конце концов. Всё: голод, жажда, татуировки… Уже начинает обретать форму: пальцы, кончики звёзд. Это будет здесь всю жизнь. Что он скажет своей жене, твоей жене, моей жене? Задержите Дани! Слишком поздно, это уже не смыть. Кажется, немцы нашли способ удалять их, но остаются ожоги. То есть нужно обратиться к косметическому хирургу, но это дорого стоит. Задержи дыхание, мы не у Христа за пазухой. И ты видишь, я вижу пальцы Дани, которые беспощадно стараются придать красный цвет звезде тысячью ударов булавки, Гуливер, атакованный лилипутами. Следовало бы позвонить моему соотечественнику, герцогу де Альба, чтобы этот гигант фламенко, мой мучитель, заимел именную табличку на главной площади Брюсселя, рядом с Эгмоном, обезглавленном по приказу герцога.[81] Ману, фотограф, делает несколько снимков для потомков. В любом случае, уже начинает хорошо выглядеть – чёрная рука на фоне звезды. Красная звезда не очень хорошо смотрится в это время, это что-то, на что мода прошла, но вскоре вернётся, потому что время циклично, и история идёт по спирали. Приободряюсь. Смотреть на Дани, гордого за свою работу маэстро, это вызывает во мне желание расцеловать его. В конце публика аплодирует, а я остаюсь с логотипом Mano Negra, приклеившемся к моей коже до конца моих дней.

Мы вернулись в колледж, чтобы поспать? До 5 утра мы слушаем выстрелы, доносящиеся со всех сторон света. Мои кошмары обретают форму: партизаны упустят хорошую возможность, если не атакуют нас, лёгкую и эффектную добычу. Соррисо начинает кричать по-португальски, и я зарываюсь в свой спальный мешок. Две-три минуты напряжённого ожидания. Затем – приглушённое жужжание с полей, сельские звуки канареек, крики обезьян и шипение змей.

Кажется, мы слышим звуки трагедии. На рассвете мы открываем глаза с осторожностью. На цыпочках подходим к приоткрытой двери. Солдаты спят вповалку на земле, прислонившись к стенам, оружие разбросано по плиткам патио. В доме Глэдис, рядом, некоторые уже готовы к завтраку.

Глэдис – это медсестра Гамарры. Та, что кормит нас за небольшую плату. Её сестра Либия совмещает две должности первого порядка: директор школы и инспектор полиции, то есть самые авторитетные в Гамарре. Эта красивая женщина командует «рэмбо», которые нас охраняют, и она же обеспечивает нас местом для сна. Что случилось этой ночью? Были выстрелы, некоторые солдаты лежат мёртвые или раненые. Конечно, нет! Всё спокойно, я наговорил глупостей. Выстрелы, которые я слышал, - объясняет мне Либия после быстрого расследования, - это фейерверки, запущенные в нашу честь. Шум шимпанзе – соседские козы. Солдаты продолжают спать.

Один из парней с поезда приходит хромая. Мы все знаем друг друга в лицо, но зачастую не обращаем внимания на имена. Возможно, мы слышим их в каком-то разговоре, но очень быстро забываем. Его зовут Ноно. Он показывает нам свою правую ногу, раздувшуюся и фиолетовую. Его нужно срочно отвести к врачу, но Глэдис говорит нет, ни срочности, ни врача, она рассказывает нам об одном целителе, живущем рядом. Полчаса спустя она провожает нас до дома Анхеля, народного «sobadero»[82]. Ему 60 лет, у него белые волосы и лукавый взгляд человека, обладающего знанием, причём знание догиппократовским.

- Это очень плохо выглядит, - говорит он с нежной улыбкой. Он идёт в свой дом и возвращается с мазью. Равнодушный к гримасам боли, он берёт ногу Ноно в свои руки и начинает массировать сухожилия, каждый палец отдельно. Сеанс продолжается около получаса. Ничего не сломано, но сухожилия не в порядке. Нужно будет вернуться в 7 утра.

Кати и Фернандо хотят видеть меня. Мы тайно собираемся в вагоне.

- Нужно остановить тур, - начинает говорить Кати. – У меня уже нет денег. Некоторые спонсоры не выполнили своих обещаний. Радио Caracol предлагает рекламное пространство, но мы должны найти клиентов, и у нас на это меньше недели. Кроме того, атмосфера в команде отвратительная. Лучше остановить всё сейчас, чтобы не подвергаться позорному разгрому потом. Последнее представление – утром в Гамарре, и потом – прямиком в Боготу. Я приберегу немного из оставшихся денег, чтобы нанять адвокатов, так как у нас будут проблемы из-за невыполнения контракта. Также мы должны будем заплатить Avianca, чтобы изменить дату возвращения.

Нам кажется это разумным. Мы на пределе сил, и половина группы уже уехала. Работа сваливается на тех, кто остался.

И, кроме того, накапливаются личные конфликты: акробаты против free-base club, поезд против ярмарки, пассажирский вагон против вагона-сейфа, каждый клан тянет в свою сторону.

Собрание команды для представления этой ночью. Нам излагают повестку дня: игра в пенальти и яйцо Хохо должны быть открыты к 5 вечера. Это изобретение электрика Хорхе: ствол дерева с дуплом внутри, в него кладётся яйцо, и люди бросают в него мячами петанка.

В 5.30 свободный вход в Музей Льда. В 7 начинают акробаты, и только после этого выпускаем Роберто, вслед за медведем.

- Медведем?

- Да, у нас есть прекрасный полярный медведь, - говорит Коко.

Но почему он не вышел раньше вместо всех этих снежных баталий, излишне жестоких для этой страны?

- Потому что…

Никто не хочет влезать в шкуру медведя. По-видимому, рискуя задохнуться потерять сознание и заработать гиперемию головного мозга. Ноно заставляет Рафаэля сделать это.

- А музыка?

- Рондель, Фидель и Ману выйдут на сцену после Роберто.

- Это невозможно, Рондель уехал, - говорит Ману с расстроенным видом.

Он снова уехал из-за каприза, и Ману его не хватает. Он обещал ему головокружительную музыкальную карьеру. Он вернётся, Ману, утешься.

С нами остаётся Дарио, так как нет способа вернуть его в Санта-Марту. Мы пытаемся убедить его, сказать, что в Боготе он будет спать на улице, заниматься проституцией, рисковать, что «чистильщики» отрежут ему руки, но ничего нельзя сделать, он настаивает на том, чтобы следовать за нами. Каждый раз, когда проходит поезд в направлении Санта-Марты, малыш исчезает, догадываясь, что мы хотим его высадить. А хуже всего то, что он служит примером для других пацанов, которые также пытаются залезть в поезд. Мы видим их в засаде, но как мы можем помешать им? Они очень сообразительные и ловкие. Рискуя своей жизнью в первый день, Дарио повис на идущем поезде. Знал ли он, что Гамбит будет растроган?

Мы понимаем по поведению Дарио и Ронделя, что эти дети обладают неким классом, стилем, на который они не обращают внимания и за который их ценят. Они считают это будто одним из своих любимых анекдотов: «Однажды один гринго приехал в Боготу, и в автобусе у него украли бумажник. Когда он вернулся в свою страну, он говорит: «Я никогда не вернусь в Боготу, там все очень быстрые.» Тогда другой гринго поспорил: «Посмотрим, быстрей ли они, чем я.» Приезжает он в Боготу, приходит на Carrera 10a, спрашивает мальчишку, который наводит блеск на его ботинки, говорит ему: «Ты быстрый?» «Конечно», - отвечает беспризорник. Другой смеётся. «Хорошо, если ты такой шустрый, как говоришь, попробуй украсть у меня портфель, не прекращая чистить обувь.» «Ок, - отвечает беспризорник, - я сделаю это, если ты отсосёшь мне, не наклоняя головы.»

Сегодня всё работает прекрасно. Los French взяли на себя представление. Роберто – их опора.

Идея построить Роберто пришла от Жерара Гийона, автора «Славного семейства Буриттини»[83]. Начинал его делать Жан-Марк Мулине, но пришёл директор колумбийского театра Карлос Рохас, который и сделал первые эскизы этого монстра, который будто вышел из Парка Юрского периода.

Нет, способ работы сильно отличался от Спилберга. Он располагал самой сложной техникой, в то время как мы использовали средства третьего мира. К счастью, с нами был Жан-Марк Мулине, которому удалось придать Роберто индивидуальность, используя старое железо и металлолом. Мы собрали всё, что валялось в цехах Ferrovías и Корсо.

- Но зачем было выбирать дракона-ящерицу?

- Классический дракон не имел бы ничего общего ни с Колумбией, ни со Средней Магдаленой. Ящерица, в свою очередь, характерное животное для всех рек региона. Нет необходимости вдохновляться китайскими или западными драконами, пример здесь, в Магдалене. Я вдохновился их изображениями. Отсюда мы взяли наброски со студентами Изящных Искусств, не только для Роберто, но также и для поезда. Мы работали до прибытия особого автомата, очень сложного, работающего с системой пневматических кранов, эта технология для нас очень передовая. И тут вмешался Жан-Марк.

- Приём публики компенсирует все эти усилия?

- Конечно, все боготворят Роберто, особенно, дети.

- Они подходят к тебе, чтобы сказать об этом?

- Да, как только мы приезжаем на место, нас тут же спрашивают о Роберто, жив ли он и всё такое. Он превратился в маленькую легенду.

- Ты, как колумбиец, как думаешь, какое впечатление производит поезд на твоих соотечественников?

- Их привлекает праздник. Немного веселья и мира – это вещи, которых не хватает в регионах, которые мы пересекаем, в зонах, сильно страдающих от насилия и плачевных социальных условий. Для меня наша цель полностью выполнена с того момента, как молодые или старые со слезами на глазах благодарят тебя за приезд. Благодарят, потому что этот народ никогда не видел стольких людей вместе и в мире, и, конечно же, никогда не видели такого представления, как это.

- В любом случае у них есть телевизоры.

- Не у всех, дело в том, что они никогда даже не мечтали увидеть артистов во плоти, артистов, которые приезжают с другого континента, разговаривают с ними и остаются, чтобы сыграть.

- Что ж, мы должны остановить тур или нет?

- Нет! Это было бы преступлением.

 

 

В Конторе Желаний Человека в Гамарре

- Хочу мотоцикл!

Ширли Кинтеро, 18 лет

- Чтобы железные дороги хорошо работали, чтобы принесли нам мир, и чтобы экономика относилась к нам лучше.

Крисанто Буенаора, 14 лет

- Чтобы вернулся мой отец, и чтобы насилие закончилось, чтобы начать профессиональную карьеру.

Ясмин Тереса Росо, 13 лет

 

6 декабря, понедельник. Мы продлжаем!

 

Второй сеанс kino -колдовства. Ноно приходит в дом Глэдис. Идём в дом Анхеля. Ноно работал всю ночь на представлении и сейчас помогает разбирать. Ему всё ещё больно, и нога всё такая же распухшая.

- Это не имеет значения, - говорит sobandero.

Я пришёл переводить. Внучка сеньора Анхеля имеет вопросы всевозможных типов. Я перевожу. Удивлённая, не понимающая, о чём ей говорит француз, она спрашивает меня, в каком возрасте учатся говорить в наших странах.

Моральный дух группы достигает дна. Два техника смылись в Боготу на поиски своих невест. Большинство спят до позднего утра, в то время как оставшиеся работают. Атмосфера портится, нервы на пределе. И это при том, что Ноно снова ранит ногу, играя в глупую игру со своим другом, с которым боролся. Чтобы не отвечать, Ноно дал ему несколько пинков в локомотиве поезда.

Ана, испанка, и Жако, её жених, возвращаются в Агуачику: в этом городе произошло семь смертей сегодня и ещё три – позавчера, все из-за краж: часы, несколько серёг, подвески и 4 000 песо (700 песет). Десять смертей за три дня в одном маленьком провинциальном городке. Отныне мы всегда будем ходить группой в Агуачике.

Из-за всего вышеперечисленного, мы бы, возможно, остановили всё в Гамарре. Тем, кто работает, всё надоело, те, кто ленятся, хотят вернуться в Париж, но для кого-то за пределами группы, трудно понять желания и одних, и других: два часа под палящим солнцем соответствуют хорошему рабочему дню в наших странах.

Спонтанное собрание в кафетерии станции. Кати объявляет, что выбрасывает белый флаг. Будучи ответственной за производство, имея все контакты и оставшиеся деньги, без неё лодка потонет.

- Нет, я в любом случае ухожу. Мне надоели эти собрания, которые ни к чему не приводят, и, кроме того, у меня уже нет денег. Если кто-то хочет заменить меня в производстве, я прямо сейчас отдаю ему все контакты.

Заседание бурное, полное обвинений, прямых и личных, с аргументами, которые здесь приводить не стоит, потому что они очень скоро забудутся: один уволился, в то время как другой ещё не принял на себя его работу, третий и четвёртый уезжают в Боготу на поиски своих девушек и оставляют в дерьме своих товарищей.

- Каждый из вас по отдельности – обалденный, но в группе – это катастрофа, - говорит Кати.

Кто-то отвечает:

- Дело в том, что нет головы, нет режиссуры!

- Я не могу продолжать обманывать дикторов, - поворачивается Фернандо. - Они платят за лыжный склон, за Mano Negra, за снежные бури, а мы не можем сделать ничего из этого. Они могли бы потребовать у нас вернуть им деньги.

Фернандо – бразилец, он занимается производством вместе с Кати. Вначале он был журналистом в O Globa TV, затем руководил Fundicao Progreso в Рио. Его роль в проекте поезда состоит в получении помощи от компаний, обслуживания и новостей. Хорошо обдумав, приняв во внимание чувствительность колумбийского народа, он отказался от участия североамериканской Mobil Oil, при этом пытаясь не потерять голову в лабиринтах колумбийской администрации. Колумбия – рай для юристов и адвокатов: бутылка содержит «примерно» половину литра минеральной воды, коробок спичек вмещает «приблизительно» сорок единиц, - меры предосторожности, которые принимаются, чтобы избежать кафкианского процесса[84] перед правосудием. Слово ничего не стоит в устах банальных лжецов. Колумбийцы теряются в жаргоне административных формуляров на радость канцелярских крыс, публичных нотариусов, которые ждут, сидя со своими пишущими машинками перед зданиями администрации и которые берутся заполнить листы налогообложения, ухода на пенсию и социального обеспечения. Это огромная бюрократическая формальность – формуляры, бумаги всех типов – это единственное лицо, что колумбийская администрация имеет для колумбийцев, которые знают только лишь государственный закон «воронки»: «широкий для них, и узкое для одного».[85]

- Я больше не хочу ни герпеса, и кровотечений, - продолжает говорить Кати. – Отменяем всё, возвращаемся в Боготу, и я договариваюсь с адвокатом, чтобы он помог ограничить расходы с нашими партнёрами.

Из тех, кто хочет остаться, немедленно реагируют Жан-Марк, Жан-Пьер, Ману, Дани, татуировщик, French Lover’s. Вместе они требуют настоящего собрания, на котором будут все, включая персонал Ferrovías.

Согласны. Этим вечером в 7 часов.

Жан-Марк, сумасшедший из железа, подаёт темы для дискуссии этим вечером. В первую очередь, он просит тех, кто хочет покинуть проект, уехать первым автобусом, направляющимся в Боготу. Кто, поднимите руку. Никто. А кто хочет продолжать? Около половины. Кати настаивает:

- У нас больше нет ни денег, ни средств, чтобы достать их. Я устала, вы мне надоели. Для меня всё закончено!

- Ты не можешь завершить проект, только не это!

- Конечно, могу! Бучон сдался, и я также имею право бросить всё. Ты тоже, Ману, четыре человека из твоей группы уже уехали, и тебе нужно было бросить играть.

- Да, но я продолжаю. Я делаю другие вещи.

Жан-Марк предлагает, чтобы народ отказался от своих суточных, 7 000 песо ежедневно. Принято, но долги такие огромные, что это ничего не решает.

- И, кроме того, - продолжает говорить Кати, - мы вот-вот вызовем катастрофу. Вчера Фабрис допустил тройную нагрузку на огнемёты. Карлос обжёгся при сварке, тысяча градусов на его руке. Нет, спасибо.

- Кати не может решать одна. Мы все locovía, - говорит Жан-Марк. – У нас нет начальника, и его не будет. Мы не хотим спасителя, и это нормально для производства. То, что нам нужно, это работать как можно лучше, чтобы усталость и трудности следующей недели стали поводом для перерыва в интригах, коварных планах, сплетнях и агрессии. Чтобы начать, нужно много работать, и мы не должны забывать, что переживаем самое большое приключение в своей жизни.

Томасин, Ману и летописец служат переводчиками для служащих Ferrovías, которые также хотят принять участие в дисккуссии. Во-первых, Хорхе:

- Если вы сейчас отменяете тур, это станет оскорблением для Колумбии. В Барранкабермехе нас ждут, и будет опасным проехать мимо станции, не останавливаясь, как если бы мы бежали от чего-то. Я говорю вам, народ в Барранкабермехе не любит шутить, они придут в ярость, это место - самое опасное в Колумбии.

Дьяблито:

- Вы не осознаёте о той надежде, которую этот поезд принёс людям, мимо которых мы проехали. Надежду на мир, на развитие страны. Это было бы серьёзным разочарованием для них. Если так закончить, лучше было бы не начинать совсем.

Это голос народа. Нет необходимости голосовать, и мы переходим непосредственно к организации представления. Третий из Ferrovías даёт урок сценографии.

- Вы плохо понимаете испанский, и поэтому не понимаете реакцию публику. Я могу вас заверить, что публика всегда была очень довольна. Я считаю, что сейчас не время для новшеств, но нужно сделать так, чтобы всё хорошо работало. Очередь у входа в Музей Льда слишком длинная. Поставьте двух-трёх человек, чтобы контролировать её. То же касается Будки Света: это аттракцион для детей, нужно объяснить взрослым, что они должны уступить место детям. И ещё, поезду нужно входить на станции, чтобы последний вагон был в огне, свете, много музыки, как и было разрекламировано. Это лучший способ соответствовать настроению, с которым нас встречают.

Уже не хватает людей, чтобы распределять и формировать команды. Ferrovías предлагают участвовать, и обсуждение заканчивается. Перед тем, как разойтись, Дьяблито снова говорит:

- И осторожно. В Барранкабермехе и думать не смейте о гулянках после представления. Гамарра в деревне, но в Барранке мы будем в жилом квартале, а там зовут не полицию, а наёмников.

То есть убийц на жалованье. Мы это все понимаем и назначаем встречу на 10 утра.

По возвращении в спальню мы вновь проходим перед солдатами. Они все спят. Одни - на земле, другие – в гамаках с москитными сетками с винтовками и пулемётами, разбросанными то тут, то там. Какая удача для них, что здесь не было партизан, готовых сыграть с ними злую шутку!