Ноября, воскресенье. Новый Свет

Пролог

 

Я поехал в Колумбию, потому что боялся. Я представлял себе, как два моих сына путешествуют в поезде, ещё несуществующем, по ржавым рельсам среди подозрительных партизан, как они пересекают Нижнюю Магдалену, одну их самых опасных зон на планете, оплот повстанцев, оспариваемую «парамилитарес»[1], наркоторговцами, злодеями, похитителями и убийцами – если только все они не были одним и тем же. Я боялся за них. Первым в Колумбию поехал Антуан, чтобы подготовить инфраструктуру путешествия, и оставался там несколько месяцев. Антуан вернулся в Париж, чтобы работать над другими, более неотложными проектами, а в Колумбию поехал Ману с лучшей частью своей группы «Mano Negra».

Годом ранее, во время тура этой группы по Латинской Америке (операция «Cargo 92»), Ману отметил, что в Колумбии нет железных дорог. Они были, рельсы, покрытые травой и мхом, и пустынные станции, но всемогущие корпорации авиа и автомобильных компаний подавили демократичный железнодорожный транспорт. Ману, будучи очень упрямым, решил реабилитировать этот вид транспорта, так необходимый для географического сплетения в любой стране. Поезд, который шёл в Санта-Марту и обратно, должен был останавливаться на десяти станциях и давать рок-концерты, цирковые и театральные представления, а также выставки ледяных скульптур.

Я боялся, повторяю, рассказывали о похищениях, заложниках и смертях в Колумбии. Ману там, не прячущийся за чужие спины, и я здесь, в Париже, так спокойно посещающий выставки, театры и библиотеки.

Я сел в поезд почти на бегу, с ложным ощущением того, что, если Ману будет рядом со мной, то с ним ничего не случится. Но случилось многое. Во-первых, проявление наших латиноамериканских корней. Глядя на сына в его стихии, я убедился в том, что что-то в наших генах из этого мира. В моём доме мне приписывают склонность к россказням, но привязанность моих детей к музыке и людям нового континента подтверждает мои подозрения: мой дедушка по отцу это не тот, кто фигурирует в моём официальном генеалогическом дереве, но это Марио Гарсиа Коли, министр первого президента Кубы Томаса Эстрады Пальма, а затем посла этой страны в Испании. Моя бабушка бежала из Галисии на Кубу от сварливого мужа-алкоголика. Она стала прислугой в доме Гарсиа Коли и сожительствовала с ним.

Дом Гарсиа Коли был местом встречи музыкантов и писателей. Сам хозяин писал поэмы, которые не дошли до будущих поколений. Дожили только слова хабанеры «Ты»[2], которую он подписал псевдонимом Ферран Санчес. На эти собрания регулярно приезжал композитор Санчес Фуэнтес, написавший музыку к словам хабанеры. Из этого я прихожу к выводу, что эта «Ты», символ кубинской чувственности, эта красивая гостеприимная румяная галисийка с синими глазами – это прабабушка моих детей.

На Кубе, прекрасном острове под жгучим солнцем,

Под синим небом, прелестная русоволосая королева – это ты.

Её муж-алкоголик, покинувший Галисию, в один скверный день прибыл в Гавану в поисках своей супруги. И, как право первой ночи влечёт за собой долг защищать, мужчина оказался убитым несколькими выстрелами на углу между улицами Escobar и Galiano, там, в Старой Гаване. Мне представляется, что влиятельному министру Кубы легко было сделать то, что хочется. И вскоре родился мой отец, чьё появление с Гарсиа Коли в энциклопедии Espasa[3], где есть фото старого посла, не оставляет места сомнениям в моих детективных изысканиях. Не хочется злословить, но мой отец был зачат после прилёта моей бабушки и до приезда её отверженного мужа.

Гарсия Лорка[4] говорил, что, чтобы быть хорошим испанцем, нужно иметь в себе что-то латиноамериканское. Мои дети открыли это что-то уже в Париже. Кроме моей профессиональной деятельности, тесно связанной с Латинской Америкой, в моём доме всё время звучали песни Beny Morе́, Violetta Parra, Atahualpa Yupanki и много чего другого. Песня «Ay mama Inе́s» Bola Nieve, которую Ману включил в свой репертуар, была одной из тех, что постоянно пели и слушали в его детстве. Ману недавно вспоминал, что, когда он и Антуан были подростками, они могли попасть в тысячу и одну неприятность, но, когда они возвращались домой и встречали Гарсия Маркеса[5], например, это компенсировало всё остальное. Я вспоминаю, что одна из первых вещей, которую он сыграл на гитаре, была пьеса кубинца Leo Brawer, а их с Антуаном первые ударные инструменты привёз Alejo Carpentier из Гаваны. Тем временем, Антуан стал музыкальным директором Radio Latina в Париже и сейчас продюсирует диски кубинских музыкантов, для этого поддерживая близкие отношения с островом.

В этой книге я рассказываю обо всех превратностях путешествия в поезде льда и огня. Так его назвали, потому что он тащил целый вагон блоков льда, чтобы привезти его в Аракатаку (родной город Габриэля Гарсиа Маркеса; они вспомнили начало «Ста лет одиночества», когда цыган Мельки́иадес показывал лёд детям Макондо), и благодаря адской системе выбросов пламени во время дороги. Но думаю, важней всего была сентиментальность, которая оказала на меня влияние (кроме письменных просьб колумбийских детей), и то, что там распалась Mano Negra, мифическая группа, созданная Ману, где также играли Антуан и мой племянник Санти, репетиции которой начинались в подвале моего дома.

Ману продержался до конца и остался обессиленным. Позже, в другой книге[6] я рассказываю о его возвращении вплавь из путешествия, начавшегося на мотоцикле из Парижа до Компостелы, проходящем через места, где проповедовал Присципилиан, епископ-мученик, казнённый в Трире и похороненный в могиле, приписанной к церкви Сантьяго де Компостела[7]. Для становления Ману солистом, для противостояния его новой жизни, он черпал силы из земли и моря на мысе Финистерре, где заканчивается старая Европа и вдали виднеется Новый Свет. В барах Камелле и Мухии он начал писать «O bixo de coco», «La vaca loca», «Ya estoy curado»... Остальное вы уже знаете.

Рамон Чао

 

Ноября среда. В Саванне

 

Рассвет в саванне. Который час? В этих землях всегда полдень. Собаки, грязные готические собаки, охрипли от лая. Фауна снова изменилась. Нормандских коров заменили зебу. Хуан-Мануэль думает, что инсектициды скоро заставят исчезнуть «guere-guere», и тогда эта мелкая птица будет летать только в песне Хосе́ Барроса.

Прилетели guere-guere, ищёт свою любовь

Но они не врут, Ay gure-guere с моей земли!

А вот то, что следует за нами до самой Гамарры, это не guere-guere, а сокол. Экспресс Льда ехал всю ночь, и сейчас мы в пойме реки Магдалены. Наши машинисты не останавливались, даже чтобы позавтракать, поэтому мы пересекаем зону Барранка и в 11 утра въезжаем в Гамарру.

На станции многолюдно. О нашем приезде было объявлено в 6 утра, и я узнаю, что многие люди ждут нас с рассвета. Нас встречают фейерверком и гулянием. Для нас радость то, что в этом регионе не действует команданте Парменьо.

Парменьо – это неуправляемый диссидент одной из многочисленных ветвей неконтролируемых банд, которые требуют с крестьян «вакцину». В Испании E.T.A.[30] называет это вымогательство «революционным налогом». Здесь они даже более метафоричны. Кто платит, у того нет проблем. Минус в том, что крестьянам будет нужен антидот против других 20 букв алфавита: P.R.T., F.A.R.C., E.I.N., E.P.L., P.P[31]. … И ещё больше – против наёмных убийц.

Подростки, которые за некоторую сумму денег готовы выполнить всё, кто бы им не приказал, на улице среди бела дня, не беспокоятся о полиции или армии, подозрительно наблюдающими, и всегда могут их перехитрить. Так как обращение в суд предполагает разбирательства не менее 4 лет, правосудие перешло в частные руки. Мотоцикл и ручной пулемёт - это всё, что нужно, чтобы выполнить задания, назначаемые тайными силами, которые никогда не раскрываются.

В первую очередь, убийца должен показать своё хладнокровие, убив человека, выбранного боссами, или кого-то, найденного случайно на улице. Вознаграждение варьируется в зависимости от важности объекта. За крестьянина платят гроши 50 000 песо максимум (8 00 песет), за журналиста –побольше. За президента Се́зара Гавириа могли предложить 3 000 000 песо (600 000 песет). Нет ничего дороже президента, скажите мне вы. Оказывается, за Антонио Наварро Вольфа, шефа М-19 (партизанское движение, легализованное и реорганизованное в политическую партию), мог стоить немного больше, возможно, потому, что это человек, знакомый с оружием, и его эскорт - один из самых надёжных.

До 1989 года жертвами этого насилия были только крестьяне, индейцы, маргиналы. После этого были атакованы ряды буржуазии и политических сил. Тем, что они называли самообороной, они начали провоцировать юридическую реакцию. Милиция убили в 5 раз больше граждан, чем партизаны, но в ноябре 1992 года президент Гавириа указал им «возможное решение» перед лицом партизан.

В Гамарре невозможно принять душ. Резерв воды для народа иссяк. Кати интересуется насчёт политической ситуации в регионе, и ей говорят, что она ужасна, столкновения с армией случаются каждый день, и что в каждом случае есть смерти с обеих сторон. А партизаны спускаются к железнодорожной станции? Иногда. Но эта тема табу, народ не очень разговорчив, и Кати не настаивает.

Некоторым из нас сумели принять ванну. Одни – на станции, другие – в школе. Иван, Ману, Хуан-Мануэль и ваш летописец – в доме местного старейшины.

Мороженое! Мороженое! – кричит кто-то из команды.

Голос разносится как ветер. Наружу показываются силуэты белых, чёрных, метисов. Но не индейцев. Удивляет то, что, когда углубляешься в страну, так заметна разница человеческих типов, меняются и характеры, и поведение. Три горные цепи определяют границы ряда изолированных регионов, которые развиваются за свой счёт и имеют сильную тенденцию жить согласно свои нормам и отвергая и игнорируя посторонних.

Колумбийский народ в своём большинстве – метисы, и в смешанных браках находит некоторое сплочение, даже если кто-то хочет позиционировать себя как белого, чтобы комфортнее существовать в этнической иерархии, такой же сильной, как и социальная. Определения даются по дружескому принципу: «мoreno» (брюнет, смуглый) или «negrito» (негритёнок) - те, у кого кожа тёмная, «mona» (чёрный) или «rubia» (блондин) -те, у кого волосы не чёрные, и чёрного называют белым, если его кожа немного светлее своей собственной. В общем, когда вмешивается дружба или, наоборот, неуважение, понять действительную этническую принадлежность невозможно.

Колумбийская буржуазия будет делать вид, что они – французы, аристократия, англичане, средний класс, янки и народ – что мексиканцы, а по воскресеньям все они находятся на арене для боя быков, чтобы казаться испанцами.

Странный городок, Гамарра. Треугольный, разбросанный, пустынный. Кто-то достаёт барабан и начинает играть. Это заставляет подумать о коровьих шкурах, шкурах игуан и кайманов и о смертельно опухших собачьих животах. Старейшина запускает фейерверки, которые взлетают очень высоко.

- А партизаны, Хуан-Мануэль?

- Иначе сказали бы, что нас не уважают.

- Мэр сообщил им о нашем присутствии.

- Или о нашем отъезде.

В тени расположились две курицы: одна распушила крылья, вторая - в пыли. Трое мужчин со спокойным видом строят навес напротив стены, в котором угадывается известь. Говорят о рогатом скоте, боевых действиях, убийствах, засухе. Над их головами деревянная вывеска объявляет: «Продаётся мороженное и дом».

Позади стены видны два кактуса в форме культи. Блеск солнца отражается на цинковых крышах, разбитых бутылках, инструментах рабочих. Одна из куриц потягивается перед тем, как исчезнуть за забором. Бедный народ… Как они будут без мороженого?

Мы садимся в поезд. Баловница даёт три гудка, и среди толпы слышен крик: «Да здравствует Паблито[32]!»

Мы поспешно уезжаем, чтобы прибыть в Ла Глорию. Одна молодая девушка медленно прогуливается, двигаясь как ягуар в полдень. Она прислоняется к стене, чувственно потягиваясь; красная юбка обтягивает её смуглое тело. Она смотрит на нас пронзительным взглядом. Её изображение исчезает в секунду, как и многие мечты, многие пейзажи, которые мы оставляем позади себя.

Стоит знойная жара. Это один из двух самых тёплых регионов в Колумбии. Засушливые степи и огромные зебу. Напоминает Африку. Мы бы не удивились, увидев жирафа или слона.

Недалеко отсюда, в Пуэрто Триунфо, Эскобар расположил зоопарк в центре своего ранчо На́полес. У наркобарона было три страсти: автомобили, его семья и животные. Автомобилей и родственников не хватало. Чтобы удовлетворить третье своё хобби, он привёз животных со всего мира: тигры, пантеры львы, слоны, гиппопотамы и носороги. Он закрыл их в позолоченных клетках и открыл двери зоопарка для народа. Эскобар использовал экскременты толстокожих животных – другими словами, слоновье дерьмо – чтобы перевозить наркотики. Оказалось, этот запах обманывает полицейских собак.

После конфискации зоопарка животные умерли от голода: не было денег, чтобы кормить их.

В Ла Глории мы принимаем коллективный душ под любопытными взглядами жителей городка. В плавках, трусиках и бюстгальтерах, вызываем улыбки соседей. Их удивляют наши белые и обгоревшие на солнце тела, татуировки и почти обнажённые девушки; это вызывает сочные комментарии со стороны колумбийцев. Но никому из нас это не важно; душ действительно был необходим.

Поезду открывается дорога через стену овощей. Тамаринды, тыквы, миндаль, бобы. Мы на картине пышной растительности уругвайского художника, будто копирующей эту землю, Гамарру.

Я устраиваюсь в студии, которую радио Caracol обустроили в одном из вагонов. Мы проезжаем роскошные пейзажи, поля кукурузы, пальмы. Деревья снова стали белыми из-за покрывающих их стай цапель. Поезд задерживается, чтобы мы послушали далёкое рычание воющих обезьян, которые используют громкий шум как оружие. На сморщенном камне игуана греется на солнце; её цвет варьируется от зелёного до золотистого. Ленивец повис на одной из ветвей, и маленькие птички, дикие голуби, поклёвывают зебу.

На станции Чиригуана нет ничего поесть, и мы все голодные. Мы арендуем несколько такси для экспедиции в город за едой, за пять километров.

Раф нашёл пассажира, едущего с нами «зайцем» от Факи. Он прятался в последнем вагоне и спал в пустой форме для льда.

- При выезде из было двое, - объясняет он Кати. – Но его товарищ спрыгнул в Дораде. Когда мы его нашли, он умирал от страха. Он был почти голый, я дал ему кое-что из одежды и поесть, так как с самого выезда он питался только бананами. Два дня он оставался с попугаями и ел бананы, этого и врагу не пожелаешь. Он разговаривает на плохом испанском и говорит, что ему 17 или 18 лет. Но точно он не знает. Видел кино «Император Севера»? Это история о безбилетном пассажире… Что нам делать?

Кати не видела кино «Император Севера», но она понимает, что Раф сочувствует подростку (которого зовут Хайро), и он бы дал ему свою защиту. Раф – это декан команды, человек, который почти не разговаривает и работает как зверь. Кати разрешает. Безбилетный пассажир... Нужно было бы иметь хотя бы одного.

Феликс, один из машинистов, ведёт Баловницу со сверхзвуковой скоростью 25 км/ч. Невозможно спать, вагоны опасно трясутся. Двое татуировщиков падают со своих коек. Мы просим одного из наблюдателей Ferrovías остановить поезд, и он умоляет Феликса ехать помедленнее. Тот отшучивается: нет никакой опасности, мы на равнине, и дорога хорошая. Мы предпочитаем приехать попозже, но живыми.

 

 

Ноября пятница. Всё горит

Обстановка ухудшается. Симптом настолько очевидны, что их нельзя игнорировать. Техника попросили покинуть поезд из-за его недобросовестности и за то, что был яблоком раздора: он всегда на пляже, пока другие работают. Пала ли духом группа? Возможно: естественное беспокойство перед поднятием занавеса, особенно, если по декорациям стучат молотком, пока звучат три сигнала, вызывая на сцену. Это многих нервирует.

Неделю назад эти молодые люди не были даже знакомы. Многие работали, не имея ясного представления, какой должна быть ярмарка, не зная точно, какой тип сцены они собирают. Они начали работать без кого-то, кто мог бы указать им их место работы; каждый занимал пространство, не думая о том, что это могло быть местом их товарища, что и для него могло быть неясным. Тем не менее, невозможно понять поведение сбившихся с пути, которые встречаются ежедневно: прячут инструменты, даже саботируют работу.

Кажется, что проблема восходит от строительства поезда в Корсо, или даже с тура Royal de Luxe по Латинской Америке. Возможно, но ваш летописец там не был. Сейчас он понимает, что группа не выдерживает, и это для него странно, ведь на его личном уровне он находит всё прекрасным. Ему трудно знать, что кто-то работает, а кто-то нет. Для него все будто сунули руки в огонь.

Проблем много. Дракон Роберто пострадал во время путешествия. Нужно найти алюминий для адской извергающей молнии машины Жан-Марка, обеспечить оплату за газовые баллоны с обменом на что-то, построить компрессор для вагона огня и, будто этого мало, следить за военными, которые здесь, чтобы защищать нас и которых поймали на краже на краже наших вентиляторов.

Этим утром сборка продолжилась в хорошем темпе. Появился музей льда, сооружения акробатов. Все на ногах с 6 утра, так как начиная с 11 трудно работать под солнцем. На собранной сцене появились инструменты Mano Negra, такие скромные в своих футлярах.

В полдень вся команда в Платанье, тенистом ресторанчике с меню в 1 300 песо (350 песет). Вечером Том, клавишник Mano Negra, нарисует блестящую девушку, чтобы украсить салон татуажа.

Вопросы всё те же самые, что и раньше. Что за представление? Что за ярмарка? Где знаменитый блок льда в 15 тонн, так анонсированный? Никто ничего не знает!

Коко ещё не прибыл, и нет артдиректора. Климатическая машина (для гликолевой воды) ещё не подключена, и бедный Жан-Марк – с лицом, чёрным от ржавчины, в гоночном шлеме с роговыми очками на носу – борется с печкой в компании с техником. Что касается ярмарки, только Филипп может ответить, но он находится в состоянии полного молчания, и его даже не видно из-за полевых работ.

Снежная машина не работает, повреждённая Деде и его помощниками. Рехис и Иса, по прозвищу Король и Королева, закончили разрисовывать фон на вагоне-сцене в доколумбовом стиле. Анна-Мари закончила свою Будку Света[33] и строит огромное типи из бамбука с помощью Жан-Марка, который следует за ней повсюду.

В центре этого беспорядка на станции слышится хриплый смех. Только что прибыли два учителя бразильской капоэйры, Соррисо и Гарринча. С ними Клаудия, журналист El Espectador, и Фернандо. Все рады встрече с ними, но не их новостям. Помощь, обещанная радио Caracol, сводится к 30 000 000 песо (5 000 000 песет) для рекламного пространства. Кати в ярости топчет ногами: зачем эта реклама сейчас, когда поезд уже в пути. Если бы это предоставили в марте, то можно было превратить место для рекламы в наличные деньги, но сейчас это немыслимо.

Всё это предвещает серьёзные проблемы с наличными деньгами во время путешествия. Кати надеется, что первое представление повлияет на средства массовой информации. Напряжение начинает проявляться и в ней; она считает себя виноватой во всех проблемах. Тем же самолётом прилетает Коко. Его глазу не лучше; он на антибиотиках и под медицинским наблюдением, но, по крайней мере, риск перфорации роговицы исчез. Группа встречает его с радостью и чувствует себя крепче в его присутствии. «Утром мы соберёмся и организуем выступление», - решает Коко. Это немного воодушевляет их, но опасения остаются. Филипп продолжает блуждать как зомби и в его редкие появления он ни с кем не разговаривает.

Ночью раздаются звуки Mano Negra. И этой ночью мы присутствуем на первых пробах басиста Гамбита, который заменил Хо.

 

 

Декабря, пятница. Гамарра

 

Прошло 24 часа, как у нас нет новостей о Гамбите. Начальник станции позвонил по телефону в Босконию, Чиригуану, Ла Глорию, на все станции и отели, что мы проехали. Мы начинаем беспокоиться. Что делать? Просить о помощи военное руководство?

Vanguardia liberal[72] из Барранкильи выпускает специальный номер, посвящённый смерти Эскобару. Большой заголовок: «Главарь в могиле… а мафия?» Я показываю фотографию начальнику станции. «Это Паблито, - говорит он. – Его смерть ничего не изменит, наоборот. Сейчас всё станет ещё хуже. Они ответят насилием.» Он передаёт газету своим друзьям. Все говорят о Паблито с любовью, и фотография не кажется им достаточно убедительной.

Мы пытаемся дозвониться до Франции, чтобы успокоить семьи, но это невозможно. Единственная линия, которая есть в Гамарре, занята радио Caracol.

Гамбит не возвращается. Его друзья начинают закреплять ярмарку. Мотор Роберто отремонтирован и его устанавливают. Вечером показывают похороны Паблито. Почитатели грузят гроб, более 5 000 человек среди населения скромного Медельина: «Он жив, он чувствует, Паблито здесь», - скандируют все в ритме «пока мы едины, мы непобедимы». Это песня жертв репрессий Пиночета, адаптируемая под все обстоятельства. Сегодня мы видим, во что превратился опыт Народного Единства[73]: Христианско-демократическая партия у власти, сын Фрея[74] в президентском кресле, а Пиночет всё контролирует.[75] Народ, единый или нет, всегда оставался раздавленным, даже те, кто боролся за свободу.

Все хотят посмотреть, прикоснуться к Паблито. «Существуют Бог, Иисус Христос и он», - слышно, как говорят по телевизору. Самое удивительное это то, что, кажется, официальная версия способствует обожествлению главаря мафии. Огромное количество свидетелей его покровительства, которые воскрешают память о нём с жаром и страстью. Нам напоминают тысячу и один раз о его общественной работе, нам показывают изображения бедных кварталов Медельина до и после. Всего 10 лет назад 2 500 семей ютились рядом с городской свалкой на берегу реки Абурра, забытые и властями, и политиками, и Богом. Они делили мусор и вонь с крысами. Чесотка, респираторные заболевания, недоедание оставили след на телах жителей, но все они помнят, как Паблито спустился к ним и принёс рис, масло и молоко. В 1983 году Эскобар подарил этим несчастным беднякам тысячу ключей от тысячи домов с садами, школой, бассейном, спортивными площадками, все построены на его собственной земле.

Для равновесия, на экране показывают семьи жертв главаря. Все из высшего общества: вдовы военных, судьи, послы, которые выражают удовлетворение. Исполнилось ли правосудие для миллионов несчастных колумбийцев со смертью Эскобара?

Телевидение сопровождает картинку похорон изображением траурного марша. Трудно поверить тому, что видят глаза и слышат уши.

Но, возможно, всё было не так невинно. А что если так возвышенно говорят о зарождающемся мифе? И что если имущие классы смогли присвоить себе идола лачуг и бедных кварталов? Они хорошо поняли девиз «Пока мы едины, мы непобедимы».

Равно как и на других станциях, нам нужно 18 часов, чтобы подготовить представление. Перед тем, как удивить гамаррцев, Жан-Пьер, Фред и вся банда начинают манипуляции со стальными балками, разгружают тонны материала, подключают электричество, устанавливают акробатическое оборудование. Среди всего этого – приезд на такси немного пристыженного Гамбита. Он рассказывает историю со смущением, в котором угадывается присутствие швейцарской блондинки. Найти Швейцарию в Босконии – это может только Гамбит.

Пролог

 

Я поехал в Колумбию, потому что боялся. Я представлял себе, как два моих сына путешествуют в поезде, ещё несуществующем, по ржавым рельсам среди подозрительных партизан, как они пересекают Нижнюю Магдалену, одну их самых опасных зон на планете, оплот повстанцев, оспариваемую «парамилитарес»[1], наркоторговцами, злодеями, похитителями и убийцами – если только все они не были одним и тем же. Я боялся за них. Первым в Колумбию поехал Антуан, чтобы подготовить инфраструктуру путешествия, и оставался там несколько месяцев. Антуан вернулся в Париж, чтобы работать над другими, более неотложными проектами, а в Колумбию поехал Ману с лучшей частью своей группы «Mano Negra».

Годом ранее, во время тура этой группы по Латинской Америке (операция «Cargo 92»), Ману отметил, что в Колумбии нет железных дорог. Они были, рельсы, покрытые травой и мхом, и пустынные станции, но всемогущие корпорации авиа и автомобильных компаний подавили демократичный железнодорожный транспорт. Ману, будучи очень упрямым, решил реабилитировать этот вид транспорта, так необходимый для географического сплетения в любой стране. Поезд, который шёл в Санта-Марту и обратно, должен был останавливаться на десяти станциях и давать рок-концерты, цирковые и театральные представления, а также выставки ледяных скульптур.

Я боялся, повторяю, рассказывали о похищениях, заложниках и смертях в Колумбии. Ману там, не прячущийся за чужие спины, и я здесь, в Париже, так спокойно посещающий выставки, театры и библиотеки.

Я сел в поезд почти на бегу, с ложным ощущением того, что, если Ману будет рядом со мной, то с ним ничего не случится. Но случилось многое. Во-первых, проявление наших латиноамериканских корней. Глядя на сына в его стихии, я убедился в том, что что-то в наших генах из этого мира. В моём доме мне приписывают склонность к россказням, но привязанность моих детей к музыке и людям нового континента подтверждает мои подозрения: мой дедушка по отцу это не тот, кто фигурирует в моём официальном генеалогическом дереве, но это Марио Гарсиа Коли, министр первого президента Кубы Томаса Эстрады Пальма, а затем посла этой страны в Испании. Моя бабушка бежала из Галисии на Кубу от сварливого мужа-алкоголика. Она стала прислугой в доме Гарсиа Коли и сожительствовала с ним.

Дом Гарсиа Коли был местом встречи музыкантов и писателей. Сам хозяин писал поэмы, которые не дошли до будущих поколений. Дожили только слова хабанеры «Ты»[2], которую он подписал псевдонимом Ферран Санчес. На эти собрания регулярно приезжал композитор Санчес Фуэнтес, написавший музыку к словам хабанеры. Из этого я прихожу к выводу, что эта «Ты», символ кубинской чувственности, эта красивая гостеприимная румяная галисийка с синими глазами – это прабабушка моих детей.

На Кубе, прекрасном острове под жгучим солнцем,

Под синим небом, прелестная русоволосая королева – это ты.

Её муж-алкоголик, покинувший Галисию, в один скверный день прибыл в Гавану в поисках своей супруги. И, как право первой ночи влечёт за собой долг защищать, мужчина оказался убитым несколькими выстрелами на углу между улицами Escobar и Galiano, там, в Старой Гаване. Мне представляется, что влиятельному министру Кубы легко было сделать то, что хочется. И вскоре родился мой отец, чьё появление с Гарсиа Коли в энциклопедии Espasa[3], где есть фото старого посла, не оставляет места сомнениям в моих детективных изысканиях. Не хочется злословить, но мой отец был зачат после прилёта моей бабушки и до приезда её отверженного мужа.

Гарсия Лорка[4] говорил, что, чтобы быть хорошим испанцем, нужно иметь в себе что-то латиноамериканское. Мои дети открыли это что-то уже в Париже. Кроме моей профессиональной деятельности, тесно связанной с Латинской Америкой, в моём доме всё время звучали песни Beny Morе́, Violetta Parra, Atahualpa Yupanki и много чего другого. Песня «Ay mama Inе́s» Bola Nieve, которую Ману включил в свой репертуар, была одной из тех, что постоянно пели и слушали в его детстве. Ману недавно вспоминал, что, когда он и Антуан были подростками, они могли попасть в тысячу и одну неприятность, но, когда они возвращались домой и встречали Гарсия Маркеса[5], например, это компенсировало всё остальное. Я вспоминаю, что одна из первых вещей, которую он сыграл на гитаре, была пьеса кубинца Leo Brawer, а их с Антуаном первые ударные инструменты привёз Alejo Carpentier из Гаваны. Тем временем, Антуан стал музыкальным директором Radio Latina в Париже и сейчас продюсирует диски кубинских музыкантов, для этого поддерживая близкие отношения с островом.

В этой книге я рассказываю обо всех превратностях путешествия в поезде льда и огня. Так его назвали, потому что он тащил целый вагон блоков льда, чтобы привезти его в Аракатаку (родной город Габриэля Гарсиа Маркеса; они вспомнили начало «Ста лет одиночества», когда цыган Мельки́иадес показывал лёд детям Макондо), и благодаря адской системе выбросов пламени во время дороги. Но думаю, важней всего была сентиментальность, которая оказала на меня влияние (кроме письменных просьб колумбийских детей), и то, что там распалась Mano Negra, мифическая группа, созданная Ману, где также играли Антуан и мой племянник Санти, репетиции которой начинались в подвале моего дома.

Ману продержался до конца и остался обессиленным. Позже, в другой книге[6] я рассказываю о его возвращении вплавь из путешествия, начавшегося на мотоцикле из Парижа до Компостелы, проходящем через места, где проповедовал Присципилиан, епископ-мученик, казнённый в Трире и похороненный в могиле, приписанной к церкви Сантьяго де Компостела[7]. Для становления Ману солистом, для противостояния его новой жизни, он черпал силы из земли и моря на мысе Финистерре, где заканчивается старая Европа и вдали виднеется Новый Свет. В барах Камелле и Мухии он начал писать «O bixo de coco», «La vaca loca», «Ya estoy curado»... Остальное вы уже знаете.

Рамон Чао

 

ноября, воскресенье. Новый Свет

 

Аэропорт El Dorado, Богота. Самолёт прилетает ровно в 17.10. Приземляются Санти, ударные, и Крополь, тромбон, оба из Mano Negra. Также акробаты Жермен и Фабу, Пусе и Анук, мои соседи в Севре. Пусе приехал на каникулы, Анук будет снимать клип с Ману.

- Вы те, что из поезда? Проходите без оформления.

Полицейский просит у меня кассету для своей дочери. Чью, зачем? Я должен был бы знать, говорит он мне. Это очевидно. Затем автограф. Это происходит со мной в первый раз. Я уже подписывал в своё время книги, но никогда ко мне не обращались на улице.

В самолёте Avianca[8] раздавала некоторые колумбийские газеты. Все анонсируют отправку Экспресса Льда: одна цветная страница либеральной El Espectador, также консервативная чёрно-белая El Tiempo. И ещё телевидение, радио…

Только что убит сенатор Дарио Лондоно Кордоно: последний из нескончаемого списка. Мигель Анхель Бермудес, президент института спорта, обвиняется своей секретаршей в сексуальном домогательстве. Он защищается как настоящий мачо:

- Какая глупость, ей 35 лет!

Для мачо из Колумбии или из других мест женщина 35 лет непригодна. Они должны были бы читать Овидия, чтобы научиться искусству любви.

Конкурс Мисс Колумбия – единственное событие, которое может затмить нас. Он проводится в индейской Картахене, на старой площади Инквизиции. В то время монахи ужасного Торквемады судили еретиков и евреев. Пытали, часто сжигали. Донья Тера, этакий Самаранч[9] тропиков, председатель похотливого жюри. Она принимает кандидаток, отредактированных пластическим хирургом, ведь это даёт работу медикам её сословия. 80 с лишним лет, донья Тера – одна из самых влиятельных людей в стране. До появления Эскобара имели значение только она и президент. Но президенты уходят, либеральные или консервативные. Она и Эскобар остаются.

Донья Тера инициирует борьбу против торговли красавицами. Отныне каждый город будет отправлять своих местных жительниц, отыскивая их везде, как если бы это были Марадоны[10].

Чтобы стать мисс Колумбия, девушка должна быть центристом в политике и любви, как донья Тера. Не обязательно яркой. «Мой кумир – художник Гарсия Маркес», - сказала однажды известная королева. В любом случае, они преобразуются в настоящих прорицательниц, без каких-либо комплексов участвуя во всех областях общественной жизни.

Богота встречает нас дождём. Нормально. На плоскогорье всегда дождливо. Но Кесада[11] и его люди знали, что делали, когда основали город в 1537 году: они поспешно удалились от берега, проникли в сельву, познали страшный голод, боролись с индейцами, тиграми, кайманами, воевали, пересекали пустыни, взбирались на заснеженные высоты, бороздили обугленные равнины и сеяли смерть, пока не дошли до этих гор и не взобрались на вершину на высоту десять тысяч футов, туда, где вода замерзала на их собственных бородах. Наконец они дошли до плоскогорья и достигли высшей цели: избавились от комаров.

Нас встречает Филипп. Этот приятный и энергичный парень руководит залом Farheneit de Issy-les-Moulineaux с 1984 года. В Mano Negra он занимается материально-технической частью с момента создания группы. Филипп заявляет нам:

- Этим вечером еды не будет, и завтрака утром – тоже. У нас кое-какие проблемы.

Он отводит нас в цех, чтобы посмотреть на поезд. Затем помогает нам устроиться на ночь. Это хорошо. Мы загружаемся в микроавтобусы, и Филипп решает остановиться в небольшой гостинице. Кофе водянистый. Но… разве мы не в Колумбии? Нам признаются, что лучшие зёрна предназначены для экспорта. После получасовой автомобильной тряски мы прибываем в железнодорожный цех Ferrovías (колумбийская ж/д компания).

В этой огромной «давильне» пятьдесят французских и колумбийских идеалистов собрали «поезд льда» из металлолома, взятого в этом цеху: локомотив в хорошем состоянии, покрытие некоторых вагонов непригодное, ржавое, иногда – гнилое. Если позволите мне дружескую литературную ссылку, я бы сказал, что этот цех напоминал заброшенную верфь Хуана Каролоса Онетти[12].

- Мы могли бы выступить с шоу и закончить: показать это, поспать в отеле, сесть в самолёт и вернуться домой, но нас это не интересует. Мы ищем контакты, погружение в жизнь страны и ежедневную работу её жителей. Мы не хотим скандалить с нашим поездом, только хотим воплотить мечту, - говорит Кати.

Два дня спустя Кати вызвали в посольство Франции. На встречу «Совета Безопасности».

- Я прихожу в кожаной куртке, - рассказывает она мне, - под инквизиторскими взглядами всех этих сеньоров. Мне напоминают, что мы будем пересекать зону повышенной опасности, которая всегда находится на первой странице списка кандидатов на смерть и похищения.

Меня вежливо спрашивают, каков наш план безопасности, учитывая, что 70 французских граждан, среди которых – важные журналисты, плюс команда для спутниковой связи, будут находиться на борту моего маленького поезда. Министерство обороны Колумбии в курсе? Нас будут сопровождать? Будут ли вооруженные люди для нашей охраны в поезде? Проинформированы ли журналисты о существующем риске? Знаем ли мы телефонные номера станций, через которые будем проезжать? Предупреждены ли местная полиция и военные? Или я немного не осознаю всего?

Я стараюсь сохранять спокойствие и объяснить им, что проблема безопасности давно изучена бывшим первым советником посольства Дэнисом Ве́не. Сохранение нейтралитета в политике и наше положение артистов, а особенно тот факт, что мы устраиваем представление бесплатно для всех, будут нашими лучшими гарантиями безопасности. В любом случае, если партизаны нападут, что делать? Ответ военных поставят нас в положение между двух огней, и это будет ещё рискованней. В этой ситуации будет лучше вывесить белый флаг и попытаться таким образом вступить в диалог. Мне кажется маловероятным, чтобы нас всех убили, и, если партизаны захотят использовать СМИ для заявления, это риск, который нужно принять. Журналисты знают об этом и даже видят в этом возможность для хорошего репортажа. Что касается радио Caracol, то они сами колумбийцы и прекрасно осведомлены о ситуации в области.

Я видела беспокойство в лицах моих собеседников, всё более скептичных. Я слышала, как они говорили между собой о «благоразумных» контактах с министерством обороны. Мои аргументы немного убедили их. В любом случае, как сказал сеньор, полковник: «Что делать? Уже слишком поздно. Я никогда не думал, что поезд вообще поедет. Я верил, что проект будет заброшен.»

Вот так мечта вырвалась из ночи, и утопия превратилась в реальность. У нас перехватило дух. Это ни AVE[13], ни Orient Express[14], напротив, этот поезд - мешанина из разных частей, объединённых неопытными, но страстными руками.