Христианство и разделение людей

Христианский писатель Петр Хельчицкий написал в 15 веке сочинение «Сеть веры», обличающее церковь. В сочине­нии этом упадок веры христианской Петр Хельчицкий объяс­няет тем, что император и папа, признав себя христианами, извратили истинное христианство. И это извращение ими ис­тинной веры Хельчицкий сравнивает с разодранием рыбо­ловной сети большими рыбами. Как все пойманные рыбы ушли в дыры, сделанные большими рыбами, так и все пой­манные в сети Христа люди лишились веры вследствие из­вращения ее папами и императорами.

Дальше приводим слова самого Хельчицкого. Уловленные апостолами долго удерживались в целой, не­поврежденной сети, но когда после них с течением времени люди, чувствуя себя безопасными, заснули, явился враг и на­сеял плевел между пшеницею, и плевелы так размножились, что пересилили пшеницу и ослабили ее. Крепким сном объя­ты были христиане в то время, когда император наделил пер­восвященника имуществом и властью; бесчувственные от тяжкого сна, они дерзнули отвергнуть нищету, в которой пре­бывали во имя Христово, и променять ее на владычество и честь императорскую и даже выше императорской. Сначала укрывались они в ямах, пещерах и лесах, а потом, глядь, сам император возит священника по Риму, посадив его на белую кобылу. Этим была нарушена чистота и невинность апос­тольского звания. Поэтому сеть Петрова сильно разодралась, когда вошли в нее эти два великих кита, т. е. первосвященник с королевским владычеством и честью, превышающею импе­раторскую, и император, ввалившийся под кожу веры с язы­ческою властью и должностями. Когда оба эти кита поверну­лись в сети, она так разодралась, что теперь немного уже ос­тается от нее в целости. От этих двух китов народились множество неправдивых сословий, которые, в свою очередь, дерут сеть веры: во-первых, монахи различного покроя и цвета, потом ученые люди, школьные, университетские, затем настоятели приходов; потом из неученых: разные дво­рянские роды, украшенные гербами, потом сословия горо­жан. Каждое из этих собраний и сословий стремится господ­ствовать, приобретая себе земли или хитростью, или насили­ем, или куплею, или по наследству. Одни из них планы духовные, другие — светские.

Церковь римская разделилась на три части: светские паны, короли и князья дерутся и защищают церковь, духо­венство — молится, а третью часть составляет рабочий люд, который должен обеспечивать телесные потребности первых двух частей. Какое неравенство происходит от такого разде­ления! Двум сторонам хорошо: они праздны, много жрут, им нипочем тратить деньги или лежать на третьей стороне, подо­бравши ее под себя, а эта третья сторона в страданиях несет на себе роскошь тех двух обжор. Такое разделение противно Христову учению, по которому весь свет должен составлять едино множество, едино сердце и един дух.

Более всего разодрали сеть веры и дерут ее постоянно два сильных кита: главный владыка духовный и главный владыка светский. Владыка духовный — папа — нарушает закон Хрис­тов тем, что, отвергнув нищету, труд, проповедь и другие пас­тырские обязанности, он приобрел светскую власть и почет и требует, чтобы перед ним кланялись до земли, как перед Богом. Он размножил свои законы, противные закону Бо-жию и вере, так что из-за этих законов люди забыли закон Божий и веру и думают, что вера есть не что иное, как законы великого священника. Во всех своих священных действиях духовенство руководствуется этими законами: оно иначе не умеет молиться, как бормоча установленные законами и на­рочито составленные часы, которыми исписаны толстые книги. Считается молитвою, когда в церкви во всеуслышание один поп перекидывается с другим словами и стихами. Неве­жественный народ, не рассуждая, принимает все это за веру христианскую, и неудивительно, потому что о вере он только и слыхал, что Бога можно видеть в церкви да что в воскресе­нье нельзя пахать.

Другой кит, ввалившийся в сеть веры и разодравший ее, есть император с языческим управлением, языческими учреж­дениями, с языческими правами и законами. До принятия христианства Константином христиане руководились одним законом Христовым без примеси папских и императорских постановлений, не имели короля из своей среды и должны были только платить дань и исполнять другие повинности, как подданные язычников. Когда же император Константин был принят в веру с языческим управлением и языческими законами, тогда невинность и чистота христиан была нару­шена.

Нельзя перечислить всех языческих особенностей, кото­рыми осквернена истинная вера и богопочитание; скажем о некоторых, имеющих отношение к императору. Желая гос­подствовать над христианами, Константин и его преемники должны были бы показывать пример самого высокого благо­честия, а между тем они живут среди христиан, отступая от веры и совершая дела самые богопротивные. И их слуги и че­лядь ведут также самую недостойную жизнь, так что они яв­ляются в христианском обществе падалью, которая смрадом своим всех заражает. А духовенство и магистры еще оправды­вают их, как третью сторону церкви сатанинской, и говорят:

«Так подобает их сану, придворные люди должны быть весе­лыми, свободными, развязными».

Император пользуется языческою властью своевольно, с гордым довольством и смелостью, вовсе не помышляя о том, что он христианин и властвует над христианами. Не так еще важны телесные притеснения, которые делает император своим подданным, облагая их податями и т. п.: этим наносит­ся ущерб имуществу, и люди обременяются тяжелою рабо­тою, но совесть от этого не страдает, если только все эти стес­нения переносятся терпеливо. Гораздо важнее то, что свет­ская власть не вменяет себе в грех убивать людей и учинять всякие насилия и заставляет христиан ходить войною друг на друга, и таким образом, преступать заповедь Христову.

Состояние первой церкви, когда язычники не имели ни­чего общего с христианами, было самое благоприятное для христиан и могло бы существовать до настоящего времени, если бы по козням сатаны и по слепоте двух лиц, Сильвестра и Константина, не был влит яд в христианство, т. е. власть папская и императорская. С церковью Христовою соверши­лось подобное тому, что было с иудеями. Прибыв в землю обетованную, они прожили там более четырехсот лет, не имея над собою никаких земных владык и находясь только под ох­раною Бога и Его закона, но потом, отвергнув Бога, они стали просить у Самуила царя. Желание их было исполнено, но во свидетельство великого греха, ими учиненного, Бог послал знамение: гром и дождь. Подобное произошло и с христиана­ми с тою лишь разницею, что иудеи желали иметь царя из привязанности к земному, надеясь, что их земные дела пой­дут лучше при царе земном, чем при царе небесном; христиа­не же не отвергали Бога и не желали иметь царя с языческим управлением, но это совершилось под видом блага для церкви, которого ждали от принятия императором христианской веры. Последствия оказались противоположные: чего импе­ратор прежде не мог ввести между христианами, подвергая их мукам, то он ввел под видом приязни к ним и, соединившись с ними верою, увлек их в языческое неверие. Виновны в этом зле Сильвестр и Константин, но не менее виноваты и те пос­ледующие христиане, которые, считая себя совершеннейши­ми и мудрейшими в понимании веры, доказывают необходимость светской власти для блага церкви.

С течением времени ко множеству рыб, уловленных апос­толами, или, иначе, ко множеству верующих, присоедини­лось много рыб, или сбродов людей, которые разодрали сеть веры. Эти сброды не хотят пребывать в вере или следовать ей, а тянут веру за собою и, имея каждый свои особенности, про­тивные вере, хотят, чтобы они признавались за веру. Прежде всего поведем речь о сбродах и поколениях, украшенных гер­бами.

Эти многоразличные поколения, украшенные гербами, ведут жизнь, противную заповедям Божиим, и превосходят других людей в поругании Сына Божия. Эти поколения вдвойне рождаются во грехе: 1) во грехе Адамовом, как и все люди, и 2) с греховным сознанием благородства своего про­исхождения. В силу этого благородства они стараются выде­лить себя перед другими людьми всем, чем только можно: именами, манерою себя держать, одеждою, пищею, построй­кою жилища, правами и обращением. Во всем их образе жизни, обычаях и речи выражается тщеславие. Они стремят­ся обладать всеми благами тела и света, чтобы пользоваться почетом и славою, и избегают всего неприятного, что должны переносить люди за свои грехи. Им неприличны усиленный труд, терпение, преследование, простота, унижение, услуж­ливость: им нужна жизнь свободная, праздная, легкая, пре­сыщение земными благами, чистота, красота, одежда особых затейливых и изящных покроев; они должны задавать рос­кошные пиры на удивление всем, как боги и богини; им нужны чистые и мягкие ложа, речь сладкая и вкрадчивая, ис­полненная лести, с приговариванием: «не угодно ли вашей милости». Благородство заставляет их прибегать к частым и отвратительным омовениям с помощью прислужников, дохо­дящим до мерзости: благородство заставляет их белиться; на­конец, благородство требует языческого господства, и дейст­вительно, это поколение, украшенное гербами, захватило землю и приобрело власть над другими людьми. Страданиями и потом холопов и «крепкоголовых дураков» оно может дока­зать свое благородство, и стоит только холопу перестать рабо­тать, как все это благородство поблекнет и сравняется с пас­тушьим.

Благородство происхождения основывается на языческом обычае добывать гербы от императоров и королей. Одни при­обретают их службою в воздаяние за какие-нибудь геройские поступки; другие же покупают их для почета, например воро­та, волчью или собачью голову, лестницу, полконя, трубу, ножи, свиную колбасу и т.п. На этих гербах и держится все благородство, и вся цена ему та же, что и гербам. Не будь денег для его поддержки, голод заставил бы бросить гербы да взяться за плуги. Не в гербах, а в деньгах главная сила благо­родства, и когда нет денег, пан сравнивается с холопом и, стыдясь приняться за работу, не имеет и хлеба на обед.

Двойное рождение благородного сословия — во грехе Адамовом и в сознании своего благородства, основанного на гербах, влечет за собою новые и многочисленные грехи. Со­знание благородства порождает тщеславие, отсутствие смире­ния и терпения. Назови кто-нибудь пана подлым или холо­пом, он тотчас же потянет его в суд, чтобы очистить себя от холопства и подлости. Другие грехи, вытекающие из того же источника, — праздность, стремление к роскоши, языческо­му господству, жестокость, насилие. А духовенство потворст­вует этим грехам и говорит панам: «В этом нет вреда, это сле­дует или это подобает вашему сану». Такими и подобными речами оно как бы увлажняет эти грехи, чтобы они спорее росли, и обращает их в добродетели.

Грехи эти от родителей переходят к детям, которых они воспитывают в тех же заблуждениях, в которых пребывают сами, и таким образом отнимается от Бога его творение. По благородству своего происхождения паны считают нужным посылать своих детей ко дворам в немецкие земли, чтобы они научились там разным похвальбам и иным мерзостям, прили­чиям, вежливым позам с поклонами и опились тем ядом, ко­торый подносят при дворах. Все это происходит от тщесла­вия: они слишком любят мирское величие, и так как дома им трудно этого достигнуть, то они и посылают детей к великим людям, чтобы через них достигнуть какого-нибудь почета, чтобы старшим было чем похвастаться, что вот-де сын ваш был у короля коморником, а дочка у королевы хвост оправля­ет или носит. До такой степени размножились эти гербовые поколения, что земли им становится мало. Все хотят господ­ствовать в богатстве, а иным не на что: многих гнетет бед­ность, а работать не хотят, работы стыдятся, а глотка у всех большая. Иные должают без конца, выманивая деньги льсти­выми речами и разными обещаниями, а работать ни за что не хотят, чтобы не опозорить трудом своего благородного про­исхождения. Обширнейшими и наилучшими землями завла­дели эти паны, и обратились эти земли в пустыни, и волки по ним бегают, а сами они по-придворному встают, садятся и проводят все время в бесконечных разговорах о разных но­востях. В св. писании нет нигде указаний, чтобы одни люди были лучшего рода, чем другие. Сам Соломон сознавал свое ничтожество, а если в Ветхом и Новом завете встречается слово «благородный», то оно означает благородство, осно­ванное на добродетелях и мудрости. Как гнусна жизнь этих благородных людей, так гнусна и одежда, которую носят мужчины и женщины. Вообще ни язычники, ни иудеи не оскверняли веру Христову в такой степени, как эти поколе­ния, основанные на гербах и неправо примешавшиеся к вере. Они и Богу не угодны, и людям во вред и в тягость. Рабочий люд несет на себе бремя их благородства, а они готовы про­глотить его, и все, что только есть на земле доброго, старают­ся захватить и проглотить. Великий вред от них всем людям происходит оттого, что они всех облекают в себя и заражают собою других, как труп с терпким смрадом, что морит людей. Прежде всего они облекают в себя своих детей и слуг, уча их тщеславию и всем придворным поступкам, а затем и город­ское сословие перенимает от них их образ жизни.

Все это написано для того, чтобы познан был в этих сбро-дах гербовых тот антихрист, о котором говорит ап. Павел, на­зывая его человеком беззакония и сыном погибели.

НОЯБРЯ (Усилие)

Совершенство нравственное недостижимо, но приближе­ние к нему есть закон жизни человеческой.

Нет никакого нравственного закона, если я не могу ис­полнять его. Люди говорят: мы рождены эгоистами, скупы­ми, похотливыми и не можем быть иными.

Нет, мы можем. Первое дело — сердцем почувствовать, чем мы должны быть. И это чувство даст нам силу.

Солтер

Вы — свободные деятели, и вы это чувствуете. Всевоз­можные софизмы той жалкой философии, которая старается противопоставить фаталистическое учение громкому голосу человеческой совести, человеческого сознания, не в силах были заставить замолчать двух неподкупных свидетелей че­ловеческой свободы: укоров совести и величия мученичества. Начиная с Сократа и до Христа и от Христа вплоть до тех людей, которые из века в век умирают за истину, все мучени­ки веры протестуют против этого рабского учения и громко говорят нам: «Мы тоже любили жизнь и всех людей, которы­ми жизнь наша была красна и которые умоляли нас прекра­тить борьбу. Каждое биение нашего сердца громко взывало к нам: живи! но ради исполнения долга мы предпочли смерть». И начиная с Каина и вплоть до самого жалкого шпиона наших дней, все изменники и предатели, избравшие путь зла, слышат в глубине души голос осуждения, укора, голос, не дающий им покоя, который вечно твердит им: «Зачем вы свернули с истинного пути? Вы деятели свободные, а стало быть, ответственны за свои поступки».

Мадзичи

Если ты спросишь: «что же делать?», то позволь мне отве­тить: что таков, каков ты теперь, ты ничего сделать не в силах. Дело, которое тебе предстоит сейчас, состоит в том, чтоб по возможности перестать быть пустым отголоском своего и чу­жого себялюбия и легкомыслия и стать хотя бы и не великой, но честной душой. Ты должен заглянуть в себя и убедиться, есть ли там хоть след души. До тех пор ничего нельзя сделать. О, братья, мы должны, насколько возможно, восстановить в себе душу и совесть, заменить наше легкомыслие искреннос­тью и наши мертвые, каменные сердца живыми! Только тогда мы начнем понимать предстоящий нам бесконечный ряд хо­роших дел в их более или менее ясной последовательности. Сделайте первый шаг, и второй будет легче, яснее, выполни­мее.

Карлеиль

Человек уронил дорогой жемчуг в море и, чтоб достать его, стал черпать ковшом воду. Морской дух вышел и спро­сил: «Скоро ли ты перестанешь?» Человек сказал: «Когда вычерпаю море и достану жемчужину». Морской дух вынес ему жемчужину.

————————

Последствия внешние не в нашей воле, но усилие всегда воз­можно, и благотворные внутренние последствия всегда сопут­ствуют усилию.

НОЯБРЯ (Внушение)

Земля есть общее и равное достояние всех людей и пото­му не может быть предметом собственности отдельных лиц.

Если я родился на земле, то где же моя часть? Будьте так добры, господа этого мира, покажите мне мой лесной учас­ток, где бы я мог рубить свои дрова; мое поле, где бы я мог сеять мой хлеб; мою усадьбу, где бы я мог поставить свой домик. Но господа этого мира кричат мне: только дотронься до леса, до поля или до усадьбы, тебе достанется, но ты мо­жешь прийти и работать на наших землях, и мы дадим тебе кусок хлеба.

Эмерсон

Мой разум учит меня, что земля не может быть продавае­ма. Великий Дух дал ее своим детям, чтобы им жить на ней, по нужде обрабатывать ее для своего содержания, и пока они занимают и обрабатывают ее, они имеют право на землю.

Блок Хаук

Земля не может быть продаваема никогда, потому что земля Моя, а вы все странники.

Левит, гл. 25, ст. 23

Строго говоря, земля принадлежит двоим: всемогущему Богу и всем сынам людским, которые работали на ней или которые будут работать на ней.

Карлейль

Услышь меня, справедливый дух творения, и рассуди, кто вор: тот ли, кто отнимает у меня свободу пользоваться землею, которая дана мне с моим рождением, или я, когда пользуюсь частью земли для того, чтобы жить на ней и кормиться ею.

Жерард Вчнстанлей

Все люди с самого начала и прежде всякого юридического акта находятся во владении землею, т. е. имеют право быть там, где природа или случайность поместила их.

Кант

Разве Бог дал что-нибудь одному, не дав того же другому? Разве всеобщий Отец исключил кого-нибудь из Своих детей? Вы, требующие исключительного права пользоваться его да­рами, покажите то завещание, по которому Он лишил своего наследства других братьев.

Ламенэ

Владение землей как собственностью есть одно из самых противоестественных преступлений. Отвратительность этого преступления незаметна нам только потому, что в нашем мире преступление это признается правом.

В то время как я собирал орехи в лесу, лесник высунулся из кустов и спросил меня, что я тут делаю? Я отвечал, что со­бираю орехи.

— Собираешь орехи? — сказал он. — Как ты смеешь это делать?

— Отчего же не собирать? — сказал я. — Ведь берут же орехи и обезьяны и белки?

— Я говорю тебе, — сказал он, — что лес этот не общий, а принадлежит портландскому герцогу.

— Вот как! — сказал я — Поклонись же от меня герцогу и скажи ему, что лес этот знает об нем столько же, сколько и обо мне. И потому обо всем том, что родится в лесу, правило такое: кто первый пришел, тот и берет, так что если герцогу Портландскому нужны орехи, так скажи ему, чтобы он не зевал.

Томас Спенс

————————

Несправедливость признания права собственности на землю за отдельными лицами в наше время сознается людьми так же, как сознавалась несправедливость рабства в половине девятнадцатого столетия.