Откровение и разум (из «исповеди савойского викария» руссо)

То, что выдают за откровение Бога, только унижает Бога, приписывая Ему человеческие страсти. Вместо того, чтобы уяснить понятие о Великом Существе, частные догматы только запутывают его; вместо того чтобы облагородить наше поня­тие о Боге, они унижают Его, к тайнам непостижимым, кото­рые окружают Его, они прибавляют бессмысленные противо­речия, делающие человека гордым, нетерпимым, жестоким; вместо того чтобы установить мир на земле, они вносят борь­бу. Я спрашиваю себя, зачем это, и не знаю, что отвечать. Я вижу в этом только преступление людей и несчастие чело­вечества.

Мне говорят, что необходимо было откровение для того, чтобы научить людей служить Богу: в доказательство этого приводят различия верований, которые учреждены в мире, и не хотят видеть того, что это различие происходит именно от откровений. Как только народы вздумали заставить говорить Бога, каждый заставил Его говорить по-своему, заставил Его сказать то, чего сам хотел. Если бы мы слушали только то, что Бог говорит в сердце человека, была бы только на религия на земле.

Говорят: нужно однообразной богопочитание; но богопочитание, которого требует себе Бог, это богопочитание сердца; оно всегда однообразно, если оно искренно. Безумно во­ображать, что для Бога так важно одеяние священника, пос­ледовательность слов, которые он произносит, и движения, которые он совершает перед алтарем, и его коленопреклоне­ния. Нет, друг мой, стой во весь рост, и ты будешь все-таки достаточно близок к земле. Бог хочет, чтобы Ему поклоня­лись в духе и истине, и в этом обязанность всех религий, всех стран и всех людей.

Рассматривая развитие сект, которые царствуют на земле и которые взаимно упрекают друг друга во лжи и заблужде­нии, я спрашивал: какая же из них настоящая? и все отвечали мне: моя. Каждый говорил: «Только я один и мои сторонники думают правильно, все остальные заблуждаются». «Но почем вы знаете, что ваша секта истинная?» — «Потому что Бог ска­зал это». — «А кто вам сказал, что Бог сказал это?» — «Мой священник, он хорошо знает. Мой священник говорит, чтобы я верил так, как он говорит, — я так и верю, он уверяет меня, что все, не согласные с ним, лгут, и я их не слушаю».

Как! — думал я: неужели истина не одна? И то, что спра­ведливо у нас, может быть несправедливо у вас? Если способ убеждения того, кто идет верным путем, и того, кто заблужда­ется, один и тот же, то чем же отличается один от другого? Выбор, стало быть, есть дело случая: и обвинять людей за это значит обвинять их за то, что они родились в такой, а не в другой стране.

Или все религии хороши и приятны Богу, или есть одна, которую Он предписал Сам людям и за непризнание которой Он наказывает, в таком случае Он, верно, дал несомненные и явные признаки, по которым можно узнать эту истинную ре­лигию. Признаки эти должны быть одинаково доступны всем людям, великим и малым, ученым и невеждам, европейцам, индейцам, африканцам, диким.

Если бы была религия на земле такая, за неисповедание которой накладывают вечные мучения, и если где бы то ни было есть хоть один искренно. ищущий правды смертный, ко­торый бы не был убежден ее очевидностью, то Бог такой ре­лигии самый жестокий и несправедливый тиран.

Мне говорят: «Подчини свой разум». Но это может ска­зать мне только тот, кто меня обманывает. Мне нужно дока­зательство, чтобы подчинить мой разум.

Так как все люди одной породы со мною, то все, что чело­век может постигнуть естественным путем, могу постигнуть и я, и всякий человек может ошибаться так же, как и я: если я верю тому, что мне говорят, то верю не потому, что это гово­рит тот или другой человек, но потому, что он доказывает мне то, что говорит. И поэтому свидетельства людей в сущности суть только свидетельства моего же разума и ничего не при­бавляют к тем естественным средствам, которые Бог дал мне для познания истины. Апостолы истины, что можете вы ска­зать мне такого, в чем бы я не был судья? — «Сам Бог сказал это: слушайтесь Его откровения. Вот как Бог сказал». — «Это великое слово, но кому же Он сказал это?» — «Он сказал это людям». — «Почему же я ничего не слыхал об этом?» — «Он поручил другим людям передать вам Его слова». — «Хорошо: стало быть, люди будут говорить мне о том, что сказал Бог? Не лучше ли было бы, если бы Бог прямо сказал мне? Для Него бы было это не труднее, а я бы был избавлен от возмож­ности обмана». — «Но Он свидетельствует истину Своих слов, утверждая посланничество Своих апостолов». — «Ка­ким образом?» — «Чудесами». — «Где эти чудеса?» — «В книгах». — «А кто сделал эти книги?» — «Люди». — «А кто видел эти чудеса?» — «Люди, которые утверждают их». — «Как, опять свидетельства людские! Все люди, которые рассказыва­ют мне о том, что рассказывают другие люди. Сколько людей между Богом и мною! Однако все-таки рассмотримте, све­римте. Ах, если бы Бог избавил меня от всего этого труда, разве я с меньшим усердием служил бы Ему!»

И заметьте, в какое ужасное рассуждение мы теперь во­влекаемся, какая нужна ученость для того, чтобы различать все эти древности, рассматривать, взвешивать, сличать про­рочества, откровения, факты, все памятники веры, предло­женные во всех странах мира, для того чтобы определить время, место, авторов И условия. Какую точность критики нужно иметь, чтобы разобраться между памятниками настоя­щими и предполагаемыми, чтобы сличить возражения с отве­тами, переводы с оригиналами; чтобы судить о беспристрас­тии свидетелей, об их здравом смысле, об их просвещении, чтобы решить, не исключили ли, не прибавили ли, не пере­ставили ли чего-нибудь; чтобы уничтожить те противоречия, которые остаются, для того, чтобы судить о значении молча­ния противников, о том, что против них говорилось, узнать, известно ли было им то, что говорили против них, и т. д. и т. д.

Признав, наконец, эти памятники несомненными, нам придется перейти к доказательствам действительности посланничества их авторов. Надо знать вероятия возможности осуществления предсказания без вмешательства чудесного, надо знать дух языков, чтобы уметь различать, что в этих язы­ках предсказания и что в них только ораторская форма, какие события естественные и какие сверхъестественные, решить, до какой степени человек ловкий мог обмануть глаза простых людей, удивить даже людей образованных, найти признаки настоящего чуда и ту степень действительности, по которой оно должно быть признано и за непризнание его можно нака­зывать, сравнить доказательства истинных и ложных чудес, найти верные правила, чтобы различать их, решить наконец для чего Бог для утверждения Своего слова употребляет сред­ства, нуждающиеся в подтверждении, точно как будто Он на­рочно забавляет людей и умышленно избегает средств, кото­рые бы могли убедить их.

Допустим, что величие Божие может спуститься до того, чтобы сделать одного человека органом своей священной воли; разумно ли, справедливо ли требовать, чтобы весь род человеческий повиновался голосу этого избранного, не сде­лав явным его призвания? Справедливо ли, в виде утверждения его призвания, сделать несколько особенных знаков перед небольшим количеством темных людей, тогда как все остальные люди узнают про это только по слухам? Если при­знать справедливыми все чудеса, которые народ и темные люди говорили, что видели, то всякая секта была бы одна на­стоящая и было бы больше чудес, чем естественных событий. Неизменный порядок вещей более всего утверждает меня в признании мудрости Божией. Если бы порядок этот допускал так много исключении, я не знал бы, что и думать о нем, и я слишком твердо верю в Бога, чтобы верить в такое количест­во чудес, недостойных Его. Чудеса же, про которые вы гово­рите, совершались в темных углах, в пустынях, там, где легко удивить зрителей, уже готовых всему поверить. Кто скажет мне, сколько нужно очевидцев для того, чтобы сделать чудо достоверным? Если ваши чудеса, которые делаются для дока­зательства вашего учения, нуждаются еще в доказательстве, то к чему они? Можно было и вовсе их не делать.

Остается теперь еще рассмотреть самый главный вопрос в провозглашаемом учении, а именно то, что если те, которые говорят, что Бог делает чудеса, говорят тоже, что и дьявол часто подражает им, то самые лучшие засвидетельствованные чудеса не решают дела: и так как волхвы фараона при самом Моисее производили те же чудеса, которые он делал по воле Бога, то ничто не мешало им утверждать в отсутствие Мои­сея, что чудеса их делаются во имя Бога. Так что, доказав уче­ние посредством чудес, чтобы не смешать дело дьявола с де­лом Божиим, приходится доказывать чудеса посредством уче­ния.

Учение, происходящее от Бога, должно иметь священ­ный, божественный характер. Оно должно не только уяснить смутные представления наши о божестве, но оно должно предложить нам нравственное учение и правила, соответствующие свойствам, которые мы приписываем божеству.

Так что, если бы учение представляло нам только бес­смысленные положения, если бы оно возбуждало в нас чувст­во отвращения к нашим ближним, если бы оно представляло нам Бога гневного, ревнивого, мстительного, пристрастного, ненавидящего людей, Бога войны и сражений, всегда готово­го уничтожить и раздавить, всегда говорящего о мучениях, наказаниях и хвастающегося тем, что он наказывает невин­ных, мое сердце не было бы привлечено к такому ужасному Богу. Ваш Бог не мой Бог, сказал бы я этим сектантам. Бог, который начинает с того, что избирает себе один народ и ис­ключает остальной род человеческий, не может быть общим отцом людей; тот, кто предназначает к вечному мучению большинство своих созданий, не есть милосердый и добрый Бог, которого мне открыл мой разум.

Относительно догматов разум говорит мне, что они долж­ны быть ясны, прозрачны и поразительны своей очевидностью. Вера утверждается пониманием, лучшая из всех религий самая ясная; та же, которая наполняет тайнами, противоре­чиями то богопочитание, которое она проповедует, заставля­ет меня вследствие этого самого остерегаться ее. Обожаемый мною Бог не Бог мрака. Он дал мне разум не для того, чтобы запретить мне употребление его. Когда мне говорят, чтобы я подчинил свои разум, я вижу в этом оскорбление его творцу.

ОКТЯБРЯ (Страдание)

Как ощущение боли есть необходимое условие сохране­ния нашего тела, так и страдания суть необходимые условия нашей жизни от рождения и до смерти.

Как наше тело лопнуло бы, если бы прекратилось давле­ние на него атмосферы, так если бы прекратилось давление на людскую жизнь нужды, тягостного труда и всякого рода превратностей судьбы, — надменность людей возросла бы хотя и не до опасности лопнуть, но все же до явлений необу-зданнейшей дури и даже умопомешательства.

Шопенгауэр

Врач прописывает одному больному одно лечение, друго­му другое, так и Провидение прописывает нам болезни, уве­чья и прискорбные потери.

Как предписание врача клонится к восстановлению здо­ровья больного, так точно и случайности, которым Провиде­ние подвергает человека, клонятся к нравственному оздоров­лению его, к восстановлению связи его оторванного личного существования с общей жизнью всего человечества.

Итак, принимай все то, что выпадает тебе на долю, как принимают больные лекарства врача. Восстановление здоро­вья тела — вот смысл этих горьких лекарств: но ведь для все­общей разумной природы сохранение каждым существом своего назначения так же важно, как для больного сохране­ние здоровья тела.

Поэтому тебе надо приветствовать все то, что с тобой при­ключается, даже самое горькое, и по смыслу таких случай­ностей есть здравие и цельность мироздания. Природа, живая Его разумом, действует разумно, и все, что от нее исходит, безошибочно содействует сохранению единства.

Марк Аврелий

Страдание — это побуждение к деятельности, а только в ней мы чувствуем нашу жизнь.

Кант

Благо для человека переносить несчастия этой земной жизни, ибо это влечет его в священное уединение его сердца, где он находит себя как бы изгнанником из своей родной земли и обязанным не доверяться никаким мирским радостям. Благо для него также встречать противоречиям упреки, когда о нем дурно думают, говорят, хотя бы намерения его были чисты и поступки правильны, ибо такой образ действий дер­жит его в смирении и является противоядием пустой славе. В этом благо, главным образом, потому, что в такие минуты, когда нас в миру презирают, не уважают и лишают любви, мы можем беседовать с тем Богом, который живет в нас.

Фома Кемпийский

Если бы Бог давал нам таких наставников, о которых мы знали бы достоверно, что они посланы им, то мы ведь пови­новались бы им свободно и радостно.

Мы и имеем таких наставников: это нужда и вообще все несчастные случаи жизни.

Паскаль

Только в буре вполне выказывается искусство мореплава­теля, только на поле сражения испытывается храбрость воина; мужеству же человека познается только по тому, чем он явля­ется в затруднительных и опасных положениях жизни.

Даниэль

И то, что мы называем счастием, и то, что мы называем несчастием, одинаково полезно нам, если мы смотрим на то и на другое как на испытание.

Не привыкай к благоденствию — оно преходяще: кто вла­деет учись терять, кто счастлив — учись страдать.

Шиллер

Мучения, страдания испытывает только тот, кто, отделив себя от жизни мира, не видя тех своих грехов, которыми он вносил страдания в мир, считает себя не виноватым и потому возмущается против тех страданий, которые он несет за грехи мира.

————————

Как справедлива по мысли легенда о вечном жиде, в наказа­ние обреченном на вечную жизнь без смерти, так же справедли­ва была бы легенда о человеке, в, виде наказания обреченном на жизнь без страданий.

ОКТЯБРЯ (Внушение)

Для каждой входящей в сознание людей истины, заме­няющей прежнее заблуждение, бывает период, когда заблуж­дение явно и очевидна истина, долженствующая заменить его, но заблуждение продолжает по инерции владеть людьми. В такие периоды не столько нужны разъяснения истины, сколько пример жизни, согласной с нею.

Я всегда удивляюсь тому, как могут короли так легко ве­рить тому, что в них все, и народ — верить про себя, что он ничто.

Монтэнь

Нет ничего заразительнее примера. Он заставляет нас со­вершать поступки, которые мы никогда не совершили бы без воздействия примера. И потому общение с развратными, чув­ственными и жестокими людьми губит душу. И наоборот

Кто не мыслит самостоятельно, тот находится под внуше­нием другого, мыслящего за него. Отдать кому-нибудь в собственность свою мысль есть более унизительное рабство, чем отдавать кому-нибудь в собственность свое тело.

Если ты чувствуешь желание подражать тому, что делают вокруг тебя люди, непременно остановись и подумай, разум­но ли или нет следовать общему примеру. Великие преступ­ления и бедствия личные и общественные происходят только от необдуманного следования внушению.

Кто боится нестрашного и не содрогается перед действи­тельно страшным, тот, следуя ложному мнению, вступает на злой путь погибели.

Буддийская мудрость [Дхаммапада]

Наша главная и самая трудная обязанность, как членов общества, состоит в том, чтобы уметь пользоваться благами общества, но не подчиняться его ярму: быть готовым воспри­нимать мысли и убеждения других, но твердо держаться священного права своего суждения; воспринимать побуждения от других, но действовать по требованиям своей души; дейст­вовать с другими, но следовать своей совести; уметь соеди­нять уважение к мнению других и самоопределение.

Чаннинг

————————

Злое внушение уничтожается только добрым внушением. Средство же доброго внушения самое могущественное есть добрая жизнь.

ОКТЯБРЯ (Самоотречение)

Себялюбие, переходящее известные пределы, есть душев­ная болезнь. Доведенное до высшей степени, оно проявляется той душевной болезнью, которая называется манией величия

Люди думают, что самоотречение нарушает свободу. Та­кие люди не знают, что только самоотречение дает нам ис­тинную свободу, освобождай нас от нас самих, от рабства нашей развращённости. Наши страсти — самые жестокие ти­раны: только уступи им, и будешь в самом жестоком свободно. Только самоотречение избавляет от рабстве без силы вздохнуть этого рабства.

Фенелон

Себялюбие нужно только для сохранения отдельной жиз­ни тела, и когда оно проявляется в этих пределах, оно естественно и законно. Когда же разум, по свойству своему предназначенный на разрешение всякой отделенности, употребляется на утверждение этой отделенности, тогда себялюбие становится вредным и мучительным.

Полное отречение от себя есть жизнь божеская, себялюбие не нарушаемое ничем, есть жизнь ниже животной. Разумная жизнь человека есть постепенный переход от жизни животной к жизни божеской.

Беспристрастие также редко, как и справедливость. Лич­ный интерес есть неисчерпаемый источник самообманов для самооправдания. Число людей, желающих видеть правду, чрезвычайно мало. Над людьми властвует страх перед исти­ной, если только эта истина им не полезна. Люди житейской философии считают истину чем-то таким, что может быть до­пущено, может быть и не допущено в жизни. И вот таким об­разом предрассудок самолюбия защищает все предрассудки мышления, которые вытекают из этой уловки эгоизма. Един­ственный желаемый человечеством прогресс — это увеличе­ние наслаждений. Самопожертвование — это наслаждение великих душ — никогда не было законом общества.

Амиель

Наслаждающихся и самодовольных мыслителей и худож­ников не бывает. Единственный несомненный признак присутствия призвания есть самоотвержение, есть жертва собой для проявления вложенной в человека на пользу другим людям силы. Без мук не рождается и духовный плод.

Учить тому, сколько козявок на свете, рассматривать пятна на солнце, писать романы и оперу — можно с личными целями, но учить людей их благу, которое не только в отрече­нии от себя и в служении другим, и выражать сильно это уче­ние нельзя без самоотречения.

Недаром умер Христос на кресте, недаром жертва страда­ния побеждает все.

————————

Трудность необходимого освобождения себя от себялю­бия заключается в том, что себялюбие есть необходимое ус­ловие жизни. Оно необходимо и естественно в детстве, но должно ослабевать и уничтожаться по мере уяснения разума и, главное, проявления истинной любви. Ребенок не чувствует укоров совести за свое себялюбие, но по мере уяснения разу­ма и проявления любви себялюбие все более и более ослабе­вает и при приближении смерти должно совершенно уничто­житься.

ОКТЯБРЯ (Лжеучение)

Ничто не препятствует так сильно распространению ис­тины, как упорство в удержании древнего, освященного вре­менем предания.

Говорят, Бог создал человека по образу Своему. Это зна­чит, вероятно, то, что человек по своему образу создал Бога.

Лихтенберг

В склонности верить в то, что нам говорят, заключается добро и зло. Именно эта склонность делает возможным по­ступательное движение общества и именно она делает это по­ступательное движение столь медленным и мучительным, каждое поколение, благодаря ей, без усилия получает достаю­щееся ему по наследству знание, приобретенное тяжелым трудом, и каждое поколение, благодаря ей, оказывается пора­бощенным ошибками и заблуждениями своих предшествен­ников.

Генри Джордж

Человечество медленно, но не останавливаясь, движется вперед, к все большему и большему уяснению истины о смысле и значении своей жизни и установлению жизни, со­образной с этим уясненным сознанием. И потому понимание людьми своей жизни и самая жизнь человеческая постоянно изменяются. Люди, более чуткие к истине, понимают жизнь сообразно тому высшему свету, который им виден, и соответственно этому свету устраивают свою жизнь, люди менее чуткие держатся прежнего понимания жизни и прежнего строя жизни и стараются отстоять его.

Так что в мире всегда есть рядом с людьми, указывающи­ми передовое, последнее выражение истины и старающимися жить соответственно этому выражению, люди, отстаивающие прежнее — отжившее и уже ненужное понимание ее и преж­ние порядки жизни.

Из всех обманов веры самый жестокий — внушение ложной веры детям. Он состоит в том, что ребенку, спрашивающему у старших, живших прежде его и имевших возможность познать мудрость прежде живших людей, о том, что такое этот мир и его жизнь и какое отношение между тем и другим, отвечают не то, что думают и знают сами эти старшие, а то, что думали люди, жившие тысячи лет тому назад и во что никто из больших уже не верит и не может верить. Вместо ду­ховной, необходимой ему жизни, о которой просит ребенок, ему дается губящий его духовное здоровье яд, от которого он может исцелиться только величайшими усилиями и страда­ниями.

————————

Неуважение к преданию не сделало 1/1000 того зла, которое производит это уважение к обычаям, законам, учреждениям, не имеющим уже в наше время никакого разумного оправдания.

Месячные чтения. ОКТЯБРЬ

Раскрываемые перед нами историей ужасы всех религиоз­ных гонений до Христа и после Христа, от Нероновых факе­лов до инквизиции, Варфоломеевской ночи, обоюдоострого меча Ислама и до совершающихся сейчас гонений, мучений и убийств наших русских сектантов — все эти ужасы так убе­дительно свидетельствуют о безумии насилия и противления в целях духовного объединения, что трудно прибавить что-нибудь к этим кровавым свидетельствам.

Но самое главное, покрывающее все другие рассуждения, высшее разумение состоит в том, что люди живут на земле не затем, чтобы делать свою волю, а затем, чтобы исполнять во­лю Божию, которая, кроме того, что выражена в признавае­мом нами священном предании, заложена у каждого челове­ка в разум и сердце. Все эти царства, правительства, суды, по­лиции и законы суть выражения обманчивой человеческой воли о том, чтобы люди все жили так, как это себе представ­ляют желательным некоторые люди, но выходит всегда не так, по расписанию человеческому, а так, как угодно Богу. Поскольку человеческие установления не мешают людям ис­полнять волю Божию, постольку они вносят благо, счастье и порядок в жизнь людей, а уставщики обольщают себя, что это и так хорошо будто все от них. Поскольку человеческие установления противны воле Божией, постольку они вносят зло, несчастье и беспорядок в жизнь людей, и обнаруживается глупость и богопротивность уставщиков. Не лучше ли и не проще ли заботиться обо одном, чтобы делать предметом все­общего познания, уяснения и возвеличения самую волю Бо­жию на место всех многочисленных, мудреных и часто непонятных и бессмысленных учреждений и законов человечес­ких? Люди, желающие сделать обязательными свои законы для людей, только мутят этим жизнь человеческую и отнима­ют их от исполнения воли Божией. «Ищите прежде Царствия Божия и правды его, а прочее все приложится», — сказал Христос. Ведь это Моисей говорил своему жестоковыйному народу, что Бог сам, своим перстом начертил заповеди на ка­менных скрижалях, да еще наши попы морочат ребят своим святым духом, но мы этому уже давно не верим, про наших же законодателей верно знаем, что они на Синай не лазят и вдохновляются законами не дальше своих кабинетов, депар­таментов и трактиров. А если так, то чем же они руководству­ются, сочиняя законы? — в лучшем случае не чем другим, ко­нечно, как только присущим всякому человеку разумом. Так не лучше ли вместо больших сложных выдумок — обществен­ных учреждений — употребить непосредственно самый разум орудием достижения всякого общественного блага? Разум дан нам Богом не на то, чтобы нас обмануть, а он только в том и состоит, только на то и дан нам, чтобы выводить нас из заблуждения и наводить на познание воли Божией. Сделайте такую милость, господа правители и законодатели, поймите, что все мы под Богом ходим, все мы одинаковые люди, и ра­зум у нас у всех есть, а насилие ваше и не нужно, и бессмыс­ленно, и возмутительно, и главное, заразительно и пагубно для нас господствующим примером.

А. Бука

НОЯБРЬ

НОЯБРЯ (Смирение)

Человек, считающий себя хозяином своей жизни, не бы­вает смиренен, потому что думает, что он ничем ни перед кем не обязан. Человек же, полагающий свое назначение в служе­нии Богу, не может не быть смиренен, так как постоянно чув­ствует себя не исполнившим своих обязанностей.

И сказали апостолы Господу: умножь в нас веру.

Господь сказал: кто из вас, имея раба пашущего или пасу­щего, по возвращении его с поля скажет ему: пойди скорее садись за стол?

Напротив, не скажет ли ему: приготовь мне поужинать и, подпоясавшись, служи мне, пока буду есть и пить, и потом ешь и пей сам?

Станет ли он благодарить раба сего за то, что он исполнил приказание? не думаю.

Так и вы, когда исполните все поведенное вам, говорите: мы рабы ничего не стоющие, потому что сделали, что должны были сделать.

Лк. гл. 17, ст. 5 -10 2

Скромность истинно добрых людей выражается в забве­нии: они так поглощены тем, что сейчас делают, что упуска-ют из виду то, что уже сделали.

Китайская пословица

Человек, стоящий на цыпочках, не может долго стоять. Человек, сам себя выставляющий, не может светить. Кто доволен самим собою, тот не может прославиться. Кто хвастается, тот не может иметь заслугой. Кто горд, тот не может возвыситься. Перед судом разума такие люди подобны отбросам пищи и вызывают отвращение всех. Поэтому тот, кто имеет разум, не полагается на себя.

Лао-Тсе

Чем глубже спускается человек в самого себя и чем ничтож­нее он представляется себе, тем выше он поднимается к Богу.

Фома Кемпийский

Для исповедующего христианское учение достижение всякой ступени совершенства вызывает потребность вступле­ния на высшую ступень, с которой открываются еще высшие, и так без конца. Исповедующий закон Христа всегда чувству­ет себя несовершенным, не видя позади себя пути, который он прошел, а видя всегда впереди себя тот путь, который он не прошел еще.

Человек, когда живет, нежен и гибок. Когда он умирает, он делается жестким и сухим.

Все вещи, трава, так же как и деревья, нежны и гибки, пока они живут. Когда они умирают, они делаются черствы и сухи. Жесткое и крепкое, это — спутники смерти. Мягкое и нежное — спутники жизни. Поэтому тот, кто силен руками, не победит. Когда дерево стало крепко, оно обречено на смерть. Сильные и большие находятся внизу, нежные и мяг­кие наверху их.

Лао-Тсе

Тот, кто ищет учености, растет с каждым днем и все боль­ше и больше возвышается в глазах людей.

Тот, кто ищет добродетели, с каждым днем умаляется и становится все ниже и ниже в глазах людей.

Он умаляется все больше и больше до тех пор, пока не дойдет до полного смирения. Когда же он дойдет до полного смирения, тогда он становится совсем свободен и против своей воли становится учителем людей.

Лао-Тсе

————————

Помни, что ты не имеешь ни на что никакого права, что ты раб того начала, которое дало тебе жизнь, и потому у тебя есть только обязанности.

 

НОЯБРЯ (Соблазн)

Поступок, сделанный только для славы людской, всегда дурной, какие бы ни были его последствия. Поступок, в котором в равной доле участвовало желание добра и желание славы людской, — поступок безразличный.

Хороший поступок только такой, в котором главная побу­дительная причина — исполнение воли Бога.

Свободное существо, которое отдается самому себе, этим же самым отдает себя дьяволу; в нравственном мире нет зем­ли без хозяина, а неопределенные земли принадлежат лука­вому.

Амиель

Если бы ты ведал, из какого источника текут людские суждения и интересы, то перестал бы домогаться одобрения и похвалы людей.

Марк Аврелий

Если заботишься об одобрении людей, то никогда ни на что не решишься. Оценки людей бесконечно разнообразны. Ты скажешь: «Я ищу одобрения хороших людей», — но ведь хорошими людьми ты называешь тех, которые, ты знаешь, одобрят предполагаемый тобою поступок.

Мы не довольствуемся нашей истинной внутренней жизнью, мы хотим жить еще другою, воображаемой жизнью в мыслях людей, и мы заставляем себя казаться для этого не тем, что мы в действительности. Мы непрестанно трудимся, украшая это воображаемое существо, и пренебрегаем дейст­вительным. Если мы обладаем спокойствием, верностью, ве­ликодушием, мы стараемся как можно скорее возвестить об этом, с тем чтобы присвоить эти добродетели воображаемому существу.

Чтобы придать эти качества воображаемому существу, мы способны лишить себя их. Мы готовы быть трусами, только бы прослыть за храбрых. Паскаль

В каждом хорошем поступке есть доля желания одобре­ния людей. Беда, если поступок делается только для славы людской: если же в желании добра и участвует доля желания одобрения добрый поступок остается добрым. Но насколько бы он был лучше, если бы делался только для Бога.

 

————————

Пусть одобрение людей будет последствием твоего поступ­ка, а не целью.

Для того чтобы приучить себя жить только для Бога, хорошо делать такие дела, о которых никто никогда не узнает. Делай такие дела и ты узнаешь особенную радость

НОЯБРЯ (Богатство)

Есть только один непреложный закон — закон Божий, общий всем людям; закон же человеческий может быть законом только до тех пор, пока он не несогласен с законом Бога.

Иисус, отвечая им, сказал: Мое учение — не мое, но По­славшего Меня; кто хочет творить волю Его, тот узнает о сем учении, от Бога ли оно, или Я Сам от Себя говорю.

Ин. гл. 7, ст. 16 — 17

Что такое голос долга, если не внушение Бога?

Но, может быть, это предписание вашего же воображе­ния? Повелительное наклонение вашей беседы с самим со­бой?

Или, может быть, это только отзвук человеческих мне­ний, покорность требованиям общественного мнения?

Но нет: если бы это был закон, нами самими выдуман­ный, мы могли бы простить себе нарушение его, могли бы от­менить его. Но мы чувствуем, что сила этого закона вне нашей власти и что мы не можем пренебречь им.

Не можем допустить и того, чтобы это было влияние об­щественного мнения, потому что голос этот часто поднимал нас выше общественного мнения, давал нам силы бороться с несправедливостью толпы, бороться во имя добра одному и без надежды успеха. Скорее вы уверите меня, что дневной свет есть произведение моих глаз или общественного мнения, чем в том, что сознание добра не есть прямое сознание Бога.

Как ощущения учат нас тому, что вне нашего тела, так со­знание Бога — тому, что вне нашей духовной личности, учит нас тому, что справедливость, доброта, правда не суть произ­ведения моей личности, а вложены в меня Богом.

Мартино

Первая трудность, представляющаяся теперь для осу­ществления закона Бога, состоит в том, что существующие человеческие законы прямо противоположны ему.

Законы человеческие хороши и ценны, лишь поскольку они со­образуются с законом Бога, применяя и развивая его. И дурны всегда, когда противоречат этому закону, и в таком случае мы не только вправе, но и обязаны уничтожить их.

Иосиф Мадзини

Всякому человеку, для того чтобы приступить к изучению важнейших вопросов жизни, необходимо прежде решения их еще опровергнуть веками нагроможденные и всеми силами изобретательности ума поддерживаемые постройки лжи по каждому из самых существенных вопросов жизни.

6

Учреждение правительства есть в сущности явный при­знак того, что человек потерял в общественной жизни сознание своей божественности и потому должен прибегнуть к внешней власти. Потеряв это сознание, он должен опираться на внешний закон. Внешний же закон всегда ошибочен. Если бы каждый человек Удержи вал это сознание, единое с сознанием своих ближних, не могло бы быть этого разлада, но когда сознание это ослабевает, становятся необходимыми ис­кусственные средства для поддержания его, и таким образом с ослаблением сознания своего единства возникает форма правительства, не представляющая действительного выражения жизни всего народа, но только внешне принудительную власть правящего класса.

По Карпентеру

————————

Закон Божий противоречит закону человеческому: что же делать? Скрыть закон Бога и провозгласить человеческий? Это делают уже 1900 лет, но закон божеский становится все виднее и виднее и внутреннее противоречие все сильнее и му­чительнее. Остается одно: заменить закон человеческий законом Бога.

НЕДЕЛЬНОЕ ЧТЕНИЕ

БОЖЕСКОЕ И ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ

Это было в 70-х годах в России, в самый разгар борьбы ре­волюционеров с правительством.

Генерал-губернатор южного края, здоровый немец, с опу­щенными книзу усами, холодным взглядом и безвыразительным лицом, в военном сюртуке, с белым крестом на шее, сидел вечером в кабинете за столом, с четырьмя свечами в зе­леных абажурах, и пересматривал и подписывал бумаги, ос­тавленные ему правителем дел. «Генерал-адъютант такой-то», выводил он с длинным росчерком и откладывал.

В числе бумаг был и приговор к смертной казни через по­вешение кандидата Новороссийского университета Анатолия Светлогуба за участие в заговоре, имеющем целью низверже­ние существующего правительства. Генерал, особенно нахму­рившись, подписал и эту. Белыми, сморщенными от старости и мыла, выхоленными пальцами он аккуратно сравнял края листов и отложил в сторону. Следующая бумага касалась на­значения сумм на перевозку провианта. Он внимательно читал эту бумагу, думая о том, верно или неверно высчитаны суммы, как вдруг ему вспомнился его разговор с своим помощником о деле Светлогуба. Генерал полагал, что найден­ный у Светлогуба динамит еще не доказывает его преступно­го намерения. Помощник же его настаивал на том, что кроме динамита было много улик, доказывающих то, что Светлогуб был главой шайки. И, вспомнив это, генерал задумался, и под его сюртуком с ватой на груди и крепкими, как картон, лац­канами неровно забилось сердце, и он стал так тяжело ды­шать, что большой белый крест, предмет его радости и гор­дости, зашевелился на его груди. Можно еще воротить прави­теля дел и если не отменить, то отложить приговор.

«Воротить? Не воротить?»

Сердце еще неровнее забилось. Он позвонил. Скорым, неслышным шагом вошел курьер.

— Иван Матвеевич уехал?

— Никак нет-с, ваше высокопревосходительство, в канцелярию изволили пройти.

— Сердце генерала то останавливалось, то давало быстрые толчки. Он вспомнил предупреждение слушавшего на днях его сердце врача.

«Главное, — сказал врач, — как только почувствуете, что есть сердце, кончайте занятия, развлекайтесь. Хуже всего волнения. Ни в каком случае не допускайте себя до этого».

Прикажете позвать?

Нет, не надо, — сказал генерал. «Да, — сказал он сам себе, — нерешительность хуже всего волнует. Подписано и кончено. «Ein jeder macht sich sein Bett und muss drauf schlafen» [ «Каждый готовит себе постель и должен на ней спать» (нем.).], — сказал он сам себе любимую пословицу. — Да и это меня не касается. Я исполнитель высшей воли и должен стоять выше таких соображений», — прибавил он, сдвигая брови, чтобы вызвать в себе жестокость, которой не было в его сердце.

И тут же ему вспомнилось его последнее свидание с госу­дарем, как государь, сделав строгое лицо и устремив на него свой стеклянный взгляд, сказал: «Надеюсь на тебя: как ты не жалел себя на войне, ты так же решительно будешь поступать в борьбе с красными, — не дашь ни обмануть, ни испугать себя. Прощай!» И государь, обняв его, подставил ему свое плечо для поцелуя. Генерал вспомнил это и то, как он ответил государю: «Одно мое желание — отдать жизнь на служение своему государю и отечеству».

И, вспомнив чувство подобострастного умиления, кото­рое он испытал перед сознанием своей самоотверженной преданности своему государю, он отогнал от себя