Двойная обратная связь получения энергии и информации

ПРИЛОЖЕНИЕ

 

Согласно разумному обычаю, новую книгу дают прочесть, прежде чем отдать в печать, сведущим друзьям. Они часто обнаруживают поразительные логические и другие ошибки, не замеченные автором, слишком уж привыкшим к предмету. И прежде всего они указывают на «лакуны», пустые места, где осталось не сказанным то, о чем надо было сказать. Подобные пробелы особенно неизбежны в такой книге, как эта; более того, многие необходимые уточнения, ограничения и дополнения было бы трудно включить в текст, поскольку это слишком часто прерывало бы изложение мыслей, к которым они относятся. Многие из таких прибавлений слишком объемисты, чтобы их можно было включить в виде подстрочных примечаний. Поэтому мы (т. е. автор и издательство) решили выделить эти "большие подстрочные примечания" в особое приложение. Мы рассчитываем, что в дальнейших изданиях книги оно будет расти. Выражаю здесь сердечную благодарность всем друзьям, представившим свои комментарии, и в особенности Эдуарду Баумгартену, Дональду Маккею, Отто Рёсслеру и Гансу Рёсснеру. Поскольку "Гносеологические пролегомены" читало больше людей, чем остальную часть книги, к ним относится несоразмерно большая часть комментариев.

1. (С. 257) "Я мыслю, следовательно, существую" — таков популярный перевод этого изречения Декарта. Даже в американском юмористическом журнале «Нью-Йоркер» можно было недавно увидеть на рисунке гигантский компьютер, изумляющий своих конструкторов тем, что пишет на ленте "cogito, ergo sum". Точнее, однако, было бы перевести Декартово «cogito» не "я мыслю", а "я сомневаюсь".[177] Великий шаг, совершаемый ребенком, когда он впервые говорит «я», шаг, который можно было бы назвать онтогенетическим возникновением человека, никоим образом нельзя отождествить с процессом, который имеет в виду Декарт. Ребенок вовсе не говорит "sum cogitans",[178] он говорит "я не хочу" или "я хочу есть". Декарт ставит под сомнение именно фундаментальные переживания нашего Я, выраженные в этих словах; уверен он лишь в том, что сомневается. С принятой здесь точки зрения гипотетического реализма нелепо сомневаться в неустранимых данных, которые мы находим в переживании нашего «Я». Вольфганг Метцгер ввел понятие «данного» в переживании (erlebensmäßig "Vorgefundene"), того, что просто "здесь есть" (da ist), существование чего не нуждается в «объяснении» иде может быть подвергнуто сомнению. Это первично пережитое и есть "primum datum",[179] основа не только всего того, что мы находим в себе путем размышления (reflektierend) и что составляет предмет феноменологии и большой части всей философии. Более того, оно является первоисточником всего нашего косвенного знания об окружающем нас реальном мире, которое Дональд Кэмпбелл назвал «дистальным» знанием. Именно это и забывают обычно многие псевдообъективные ученые. Выражение «дистальное» взято из анатомии, где оно означает "удаленное от центра тела"; в переносном смысле оно отлично подходит к тому, что имеет в виду Кэмпбелл.

Я воспользовался цитатой из Декарта в откровенно популяризированной форме для выражения того, что знание о нашем собственном переживании непосредственно и несомненно; но это вовсе не означает, будто все другое, косвенное и «дистальное», знание ненадежно, как утверждают с разной степенью настойчивости философы нереалистического направления. Единственное последовательно нереалистическое мировоззрение — это солипсизм.[180]

2. (С. 258) Может показаться противоречием, что я, критикуя здесь идеализм Гёте, в то же время предпослал моей книге в виде девиза цитату из "Мягких ксений": "War nicht das Auge sonnenhaft, die Sonne könnt'es nie erblicken". Во введении к своему "Учению о свете" Гёте приводит другой вариант: "War nicht das Auge sonnenhaft, wie könnten wir das Licht erblicken?"[181] Незадолго до этого он говорит: "Глаз обязан свету своим существованием. Из безразличного животного вспомогательного органа свет вызвал к жизни орган, подобный самому себе; таким образом, глаз образовался в свете ради света, чтобы внутренний свет встретился с внешним". Какое невероятное смешение поистине гениального прозрения с вывернутым наизнанку истолкованием фактов! Провидец Гёте постигает во всей полноте факт взаимной приспособленности организма и окружающего мира, но типолог Гёте не может понять сущность процесса приспособления, хотя часто кажется, что он к этому очень близок. Таким образом, возникает просто непостижимое противоречие: Гёте, проявляющий столь глубокое понимание динамики в природе (достаточно вспомнить "die ewig rege, die heilsam schaffende Gewalt"[182] или "Wenn ich beharre, bin ich Knecht"[183] и т. д.), остается слеп к тому, что творит не кто иной, как сама жизнь, и что вовсе не какая-то предустановленная гармония привела к тому, что внутренний свет воссиял навстречу внешнему!

Мы знаем, что глаза возникли в постепенном приспособлении к физическим свойствам света. Однако есть такие соответствия между внешним и внутренним, о которых нельзя прямо утверждать, что они созданы процессом приспособления. У человека есть ценностные восприятия,  находящиеся в несомненном соответствии с великим становлением мира организмов. Но эволюционное объяснение этого соответствия звучит малоубедительно и искусственно. Соответствие состоит в том, что каждый нормальный человек воспринимает как высочайшую ценность то, что делает испокон веку органическое становление, превращая неупорядоченное и более вероятное в упорядоченное и менее вероятное. Этот процесс все мы воспринимаем как созидание ценностей. Шкала ценностей "ниже — выше" совершенно одинаковым образом применима к видам животных, культурам и созданным человеком произведениям искусства. Согласованность нашего восприятия ценностей с творческим свершением, охватывающим все живое, может быть основана на том, что определенные процессы, действующие во всем мире организмов, в человеке как мыслящем существе пробуждаются к сознанию. Если это так, то восприятие, мышление и бытие образуют в этом отношении единое целое, и ценностное суждение, основанное на восприятии, является априорным в собственно Кантовом смысле, т. е. логически необходимым (denknotwendig) для каждого сознательно мыслящего существа. Альтернативное объяснение состоит в том, что в человеке заложен эволюционно возникший, врожденный механизм запуска, представляющий ему все более упорядоченное как заслуживающее предпочтения; как уже было сказано выше, такое предположение кажется несколько искусственным.

Следует подчеркнуть, что предположение об априорности человеческих ценностных суждений не имеет ничего общего с допущением сверхъестественных, виталистических факторов. Если считать это предположение справедливым, то произведение чистого искусства, создаваемое человеком независимо от побуждений, связанных с целесообразностью для сохранения вида, могло бы рассматриваться как материализация априорных ценностей. Тогда создание произведения искусства с внутренне присущей ему ценностью было бы в самом деле подобием процесса творения: заложенный в нем творческий принцип, в этом предположении, не имманентен[184] преходящему материалу, глине или мрамору статуи, холсту или краске картины, он живет лишь в художнике, создавшем произведение искусства. Живой организм столь же преходящ, как произведение искусства; но он не создан художником, его создал принцип, заложенный в нем самом, — если угодно, некий имманентный своему творению творец. Живое существо — не подобие[185] чего-то иного, оно само есть знающая реальность. Допущение, что оно лишь подобие непреходящего, содержит в себе ту же ошибку антропоморфного толкования творческого процесса, о которой была речь на с. 257–258.

3. (С. 259) Может показаться странным, что здесь, в контексте сравнительного исследования поведения, как будто неожиданно зашла речь о постановках вопроса, принятых в медицине. Между тем эти науки теснейшим образом связаны между собой. Сравнительное исследование поведения исторически началось с того, что расстройства врожденных форм поведения привлекли внимание к их физиологической природе. Если мы, например, наблюдаем врожденную форму поведения, как она проявляется в нормальных условиях свободной жизни соответствующего вида, скажем, поведение волка, закапывающего в укромном месте кусок добычи, то мы попросту ничто не узнаём о физиологии этого действия. Но когда мы видим, как молодая такса относит кость в угол комнаты и там безуспешно выполняет движения рытья ямы, затем укладывает кость на место не вырытой ямы и, наконец, тщательно обнюхивает несуществующую землю над костью, то мы узнаём тот в высшей степени примечательный факт, что вся эта последовательность форм поведения в целом является врожденной и не направляется добавочными стимулами.

Таким же образом в принципе патологическое явление служит важнейшим источником нашего знания о «нормальном» ходе физиологического процесса. То же отношение взаимного прояснения, какое существует между физиологией и патологией вообще, связывает физиологию и патологию поведения, иначе говоря, сравнительное исследование поведения и психиатрию. В дальнейших главах, и особенно в следующем томе, мне придется еще не раз возвращаться к этому предмету.

Слово Schöpfung,[186] как учит нас филология, еще в раннем средневерхненемецком языке расщепилось на «schaffen» = лат. сгеаге[187] и "schöpfen" = лат. haurire.[188] Значение «schaffen» совпадает со значением древневерхненемецкого «schaffon» = bewirken.[189] Таким образом, в "schöpfen" заключено также и значение "erschaffen".[190]

4. (С. 359) В контексте этой книги нельзя не упомянуть, что Хомский постоянно ссылается на работы Вильгельма фон Гумбольдта как языковеда. В работе "О различиях в строении человеческого языка" (1827) Гумбольдт пишет: "Язык, понимаемый в его подлинной сущности… есть не произведение (Ergon), а деятельность (Energeia). Поэтому его подлинное определение может быть только генетическим. Именно, он есть вечно повторяющаяся работа духа, чтобы сделать членораздельный звук способным к выражению мысли… В этой работе духа, стремящегося возвысить членораздельный звук до выражения мысли, содержится нечто постоянное и однотипное; понятое возможно более полно и систематически изложенное, оно составляет форму языка". И в другом месте: "Язык есть формирующий орган мысли. Умственная деятельность, вполне духовная, вполне внутренняя и в некотором смысле бесследно исчезающая, посредством звука получает внешнее выражение, превращаясь в чувственно воспринимаемую речь, а в письме обретает прочную телесность. Таким образом возникают все виды сказанного и написанного; язык же есть совокупность, включающая звуки, производимые указанным образом умственной деятельностью или могущие быть произведенными ею в будущем, а также возможные соединения и преобразования этих звуков по законам, аналогиям и привычкам, опять-таки вытекающим из природы умственной деятельности и соответствующей ей звуковой системы; притом язык включает эти звуки, соединения и преобразования таким образом, как они содержатся в совокупности всего сказанного или написанного. Тем самым умственная деятельность и язык едины и неотделимы друг от друга; и нельзя, например, попросту считать, что умственная деятельность производит язык, а язык ею производится. Потому что, хотя все однажды сказанное есть, конечно, произведение духа, оно принадлежит уже существующему языку, а потому определяется не только деятельностью духа, но также звуками и законами языка; и каждый раз, как только оно снова является в языке, оно производит обратное определяющее действие на дух. Умственная деятельность необходимым образом связана со звуком, потому что без этого мышление не достигает отчетливости, а представление не превращается в понятие. Она производит звук по своему свободному решению и формирует его своей силой, так как именно ее воздействие и делает звук членораздельным (если бы можно было вообще представить себе начало всякого языка); тем самым она образует область таких звуков, которая, став самостоятельной, производит на нее обратное действие, определяющее и ограничивающее ее".

5. (С. 409) Здесь опять уместно сослаться на упомянутые в примечании 4 исследования о языке Вильгельма фон Гумбольдта.

6. (С. 414) Непосредственное сравнение видов животных с целыми культурами обычно вызывает возражения людей, сильно ощущающих различную ценность низших и высших живых систем. Тот бесспорный факт, что культуры представляют собой в высшей степени сложные духовные системы, построенные на символах объективированных культурных ценностей, побуждает людей, запутавшихся в привычках дизъюнктивного мышления, забывать, что культуры — естественные образования, возникшие естественным путем. Напомню сказанное в главе 2 о возникновении новых системных свойств, а также рассмотренное в 3.4 заблуждение, связанное с построением противоположных понятий.

Различие в ценности, придаваемой нашим восприятием низко- и высокоинтегрированным живым системам, не рассматривается в этом томе, как было уже упомянуто на с. 457; оно несколько искусственно обойдено, поскольку должно составить предмет следующего тома. В частности. там будет речь о резко отрицательных ценностных ощущениях, которые вызывает у нас всякий регресс в ходе эволюции.

 

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

 

BAERENDSG. P. Fortpflanzungsverhalten und Orientierung der Grabwespe (Ammophila campestris) // Tijdsch. v. Entomologie, 84 (1941) — Specializations in Organs and Movements with a releasing Function // Physiological mechanisms in Animal Behaviour. Cambridge, 1950 (Univ. Press.).

BALL W. —  TRONICK E. Infant Responses to Impending Collision // Optical and Real. Science. 171, 818–820 (1971).

BALIYG. Vom Ursprung und von den Grenzen der Freiheit. Eine Deutung des Spieles bei Mensch und Tier. Basel, 1945 (Birkhäuser).

BATESON P. P. B. The Characteristics and Context of Imprinting // Biol. Rev. 41, 177–220 (1966).

BEACHF.A. Hormones and Behavior. New York, 1948 (Hoeber).

BENNETJ. G. The Dramatic Universe. Mystic Conn, 1967 (Verry).

BERGERP. L. — LUCKMANN Th. The Social Construction of Reality. New York, 1966 (Doubleday).

BERTALANFFYL. v. Theoretische Biologie. Bern, 1951 (Francke).

BISCHOF N.  Die bilogischen Grundlagen des Inzesttabus // Reinert (Hrsg.), Bericht über den 27. Kongreß d. Deutschen Gesellsch. f. Psychologie, Kiel. Göttingen, 1972 (Verlag f. Psychologie). — Aristoteles, Galilei, Kurt Lewin — und die Folgen. Z. f. Sozialpsychol. im Druck.

BOLK L. Das Problem der Menschwerdung. Jena, 1926.

BOWERT. G. The Object in the World of the Infant // Scient. Americ. 225 (4), 30–38 (1971).

BRIDGEMAN P. W. Remarks on Niels Bohr's Talk. Daedalus Spring, 1958.

BRUNE.zut Psychologie der künstlichen Allianzkolonien bei den Ameisen // Biol. Zentralbl. 32 (1912).

BRUNSfVIK E. Wahrnehmung und Gegenstandswelt. Psychologie vom Gegenstand her. Leipzig-Wien, 1934. — Scope and Aspects of the Cognitive Problem // Bruner et al. (eds.). Contemporary Approaches to Cognition. Cambridge, 1957 (Harvard Univ. Press).

BUHLER K. Handbuch der Psychologie. I. Teil: Die Struktur der Wahrnehmung. Jena,1922.

BUTENANDT E. — GRUSSER0.J. The Effect of Stimulus Area on the Response of Movement Detecting Neurons in the Frog's Retina // Pflügers Archiv. 298, 283–293 (1968).

CAMPBELL D. T. Evolutionary Epistemology / / Schilpp, P. A. (ed.), The Philosophy of Karl R. Popper. La Salle, 1966 (Open Court Publ.). — Pattern Matching as an Essential in Distal Knowing. New York, 1966 (Holt, Rinehard & Winston).

CHANCEM. R.A. An Interpretation of some Agonistic Postures; The Role of "cut-off Acts and Postures // Symp. Zool. Soc. London. 8, 71–89 (1962).

CHOMSKYN. Sprache und Geist. Frankfurt, 1970 (Suhrkamp).

CORTI W R Das Archiv für genetische Philosophie // Libranum Z d Schweiz Bibliophilen Gesellsch 5, Heft I u II (1962)

COUNTE W Eine biologische Entwicklungsgeschichte der menschlichen Sozidlitat // Homo 9, 129 146 (1958), 10, 1 -35 u 65–92 (1959)

CRAIG W Appetites and Aversions as Constituents of Instincts // Biological Bulletin 34,91-107(1918)

CRANE J Comparative Biology of Salticid Spiders at Rancho Grande // Venezuela IV An Analysis of Display // Zoologica 34, 159–214 (1949) — Basic Patterns of Display in Fiddler Crabs // Zoologica 42, 69–82 (1957)

СRIS LER L Wir heulten mit den Wölfen Wiesbaden, 1960, 4972 (Brockhaus)

DARWINС Der Ausdruck der Gefühle bei Mensch und Tier Dusseldorf 1964 (Rau)

DECKER H Das Denken in Begriffen als Kriterium der Menschwerdung

DETHIER V G-BODENSTEIN Hunger in the Blowfly / Z Tierpsychol 15, 129–140(1958)

ECCLES J С The Neurophysiological Basis of Mind The Principles of Neurophysiology London, 1953 (Oxford Umv Press) — Brain and Conscious Experience New York 1966 (Springer) — Uniqueness of Man (Roslansky, J D ed) Amsterdam 1968 (Northolland)

EIBL—EIBESFELDTI Angeborenes und Erworbenes im Verhalten einiger Sauger // Z Tierpsychol 20 705–754 (1963) — Grundriß der vergleichenden Verhaltensforschung München 1967, 1972 (Piper) — Liebe und Haß, München, 1970, 4972 (Piper) — Die 'Ko-Buschmann-Gesellschait Gruppenbmdung und Aggressionskontrolle München 1972 (Piper) — Expressive Behavior of the Deaf and Blind Born / Vine, I (ed), Social Communication and Movement London, 1973, 163–193 (Academic Press)

ERIKSONE H Ontogeny of Ritualisation in Man Philosoph Transact // Royal Soc London 251 В 337–349 (1966)

FOPPA K Lernen, Gedächtnis, Verhalten Ergebnisse und Probleme der Lernpsychologie Köln, 1966 (Kiepenheuer u Witsch)

FRAENKEL G S—GUNN D S The Orientation of Animals Oxford, 1961 (Clarendon Press)

FREYERH Schwelle der Zeiten Stuttgart, 1965 (Deutsche Verlagsanstalt) Theorie des gegenwartigen Zeitalters Stuttgart, 1967 (Deutsche Verlagsanstalt)

GARCIAJ A Comparison of Aversions induced by X-Rays, Drugs und Toxins // Radiation Res Suppl 7 439^50 (1967)

HARLOWH F Primary Affectional Patterns in Primates // Amer J Orthopsychiat 30(1060) — The Maternal and Infantile Affectional Patterns 1960

HARLOWH F—H APLOWMК—MEYER D R Learning Motivated by а Manipulation Drive J Exp Psychol 40, 228–234 (1950)

HARTMANN M Allgemeine Biologie 1953 —Die philosophischen Grundlagen der Naturwissenschaften Jena 1948 1959 (G Fischer)

HARTMANN N Der Aufbau der realen Welt Berlin, 1964 (de Gruyter)

HASSENSTEIN B Kybernetik und biologische Forschung // Handb d Biologie, l 631–719 Frankfurt, 1966 (Athenaion)

HEILBRUNN L i Grundzuge der allgemeinen Physiologie Berlin, 1958 (Dtsch Verl der Wiss)

HEINROTH0 Beitrage zur Biologie, namentlich Ethologie und Psychologie der Anatiden Verhandl d V Intern Ormthol Kongreß Berlin, 1910 — Reflektorische Bewegungen bei Vögeln // J f Ormthol 66 (1918) — Über bestimmte Bewegunasweisen der Wirbeltiere Sitzungsberichte der Ges d naturforsch Freunde Berlin. 1930

HEINROTH0u M Die Vogel Mitteleuropas 4 Bde, Berlin, 1924–1928 (Bermuhler), Nachdr 1966–1968

HESS E H Space Perception in the Chick ι/ Scient Amène 195, 71–80 (1956) — Imprinting New York, 1973 (van Nostrand)

HINDERA Animal Behavior, a Synthesis of Ethology and Comparative Psychology New York, 1972 (McGraw-Hill)

HOLST E v Zur Verhaltensphysiologie bei Tieren und Menschen Band I und II München, 1969/70 (Piper)

HOPP G Evolution der Sprache und Vernunft Berlin, 1970 (Sponger), dt Frankfurt, 1972 (Suhrkamp)

HÜLLСL Principles of Behavior New York, 1943

HUXLEY J The Courtship-Habits of the Great Crested Grebe (Podiceps cnstatus), with an Addition to the Theory of Sexual Selection // Proc Zool Soc London, 35, 491–562 (1914)

I1MMELMANNK Pragungserscheinungen in der Gesangsentwicklung junger Zebrafinken // Naturwiss 52, 169–170 (1965) — Zur Irreversibilität der Prägung // Naturwiss 53, 209 (1966)

ITANIJ Die soziale Ordnung bei den Japanischen Affen // TIER, 6, 8—12 (1966)

JAN D ER R Die Hauptentwicklungen der Lichtonentierung bei den tierischen Organismen//Verh Verb Dtsch Biol 3,28–34(1966)

JENNINGS H SThe Behavior of the Lower Organisms New York, 1906, dt Berlin/Leipzig, 1910

K.AWAIM Newly Acquired Pre-cultural Behavior of the Natural Troops of Japanese Monkeys on Koshima Island // Primates, 6, 1—30 (1965)

KAWAMURA S The Process of Sub-Cultural Propagation among Japanese Macaques // Southwick (ed), Primate Social Behavior New York, 1963 (van Nostrand)

KELLER H Die Geschichte meines Lebens Stuttgart, 1905 (Lutz)

KOEHLER0 Die Ganzheitsbetrachtung in der modernen Biologie // Verhandlundgen der Konigsberger Gelehrten Gesellsch (1933) — «Zahlende» Vogel und vorsprachliches Denken // Zool Anz Suppi 13, 129–138 (1949)

KÖHLER W Intelligenzprüfungen an Menschenaffen Berlin, 1921

KOENfG0 Kultur und Verhaltensforschung Einfuhrung in die Kulturethologie München, 1970 (Deutscher Taschenbuch-Verlag)

KONISHI M Effects of Deafening on Song Development in two Species of Juncos // Condor 66, 85—102 (1964) — Effects of Deafening on Song Development of American Robins and Black-Headed Grosbeaks // Z Tierpsychol 22, 584–599 (1965) — The Role of Auditory Feedback in the Control of Vocalisation in the White-Crowned Sparrow // Z Tierpsychol 22, 770–783 (1965)

KRUUK H The Spotted Hyena Chicago, 1972 (University Press).

KUENZERP Die Auslosung der Nachfolgereaktionbei erfahrungslosen Jungfischen von Nannacara anomala (Cichlidae) // Z Tierpsychol 25, 257–314 (1968)

KÜHN A Die Orientierung der Tiere im Raum Jena, 1919 (Fischer)

LASHLEY K S In Search of the Engramm // Symposia of the Society for Exper Biol IV Physiol Mechanisms in Animal Beh Cambridge, 1950 (Univers Press)

LAWICK-GOODALLH uJ van Unschuldige Morder Hamburg, 1972 (Rowohlt)

LENNEBERGE H Biological Foundations of Language New York, 1967 (Wiley)

LETTVIN— MATURANA — McCULLOCK — PITTS What the Frog's Eye tells the Frog's Brain // Proc I R E 47, 1940–1951 (1959)

LEYH AUSENP Über die Funktion der relativen Stimmungshierarchie (dargestellt am Beispiel der phylogenetischen und ontogenetischen Entwicklung des Beutefangs von Raubtieren)//Z Tierpsychol 22,412–494(1965)

LOEBJ Die Tropismen//Handb vergl Physiologie 4(1913)

LORENZ K Das sogenannte Böse Zur Naturgeschichte der Aggression Wien, 1963 (Borotha-Schoeler) — Evolution and Modification of Behavior Chicago, 1965 (Umv Press) — Über tierisches und menschliches Verhalten Aus dem Werdegang der Verhaltenslehre//Ges Abhandlungen Bd I München, 1965, 1971, Bd II, 1965, 1971 (Piper) — Stammes- und kulturgeschichtliche Ritenbildung // Mm d Max-Planck-Ges I, 3—30 u Naturwiss Rdschaul9,361–370 — Die acht Todsunden der zivilisierten Menschheit München, 1973 (Serie Piper 50)

MACKAY D M Freedom of Action in a Mechanistic Universe Cambridge, 1967 (Univ Press)

MAIER N R F Reasoning in White Rats // Comp Psychol Monogr 6, 29 (1929) — Reasoning in Humans I On Direction // J comp Psychol 10, 115–143 (1930)

MAYR E Artbegriff und Evolution Berlin, 1967 (Parey)

METZGER W Psychologie Darmstadt, 1953, -1968 (Steinkopff)

METZNER P Studien über die Bewegungsphysiologie niederer Organismen // Naturwiss II (1923)

MEYER-EPPLER W Grundlagen und Anwendung der Informationstheorie Berlin, 1959 (Springer)

MEYER-HOLZAPFEL M Triebbedingte Ruhezustände als Ziel von Appetenzhandlungen // Naturwiss 28, 273–280 (1940)

MITTELS!'AEDT H Über den Beutefangmechamsmus der Mantiden // Zool Anz Suppi 16, 102–106 (1953) — Regelung in der Biologie Regelungstechnik 2, 177–181 (1954) — Regelung und Steuerung bei der Orientierung von Lebewesen // Regelungstechnik 2, 226–232 (1954)

MONODJ Zufall und Notwendigkeit Philosophische Fragen der modernen Biologie München, 1971, Ί973 (Piper)

NICOLAI J Zur Biologie und Ethologie des Gimpels // Z Tierpsychol 13, 93—132 (1950)

PECKHAM G W u E G Observations on Sexual Selection in Spiders of the Family Attidae // Occasional Papers of the National History Soc of Wise Milwaukee, 1889

PITTENDRIGH СS Perspectives in the Study of Biological Clocks // Perspectives in Marine Biology La Jolla, 1958 (Scnpps Inst Oceanogr)

PLANCKM Sinn und Grenzen der exakten Wissenschaft // Naturwiss 30 (1942)

PLESSNER H Philosophische Anthropologie Stuttgart, 1970 (Fischer)

POLANY1 M Life Transcending Physics and Chemistry // Chemical and Engineering News (1967) — Personal Knowledge towards a Post-Critical Philosophy Chicago, 1958 (Univ Press)

POPPERK R The Logic of Scientific Discovery New York, 1962 (Harper & Row) — The Open Society and its Enemies London, 1945, 1957 Dt Die offene Gesellschaft und ihre Feinde Bern, 1957–1958

PORZIG W Das Wunder der Sprache München/Bern, 1950, 1971 (Francke)

REESE E S The Behavioral Mechanisms Underlying Shell Selection by Hermit Crabs // Behavior, 21, 78—126 (1963) — A Mechanism Underlying Selection or Choice Behavior which is not based on Previous Experience // Am Zool 3, 508 (1963) — Shell Use An Adaptation for Emigration from the Sea by the Coconut Crab // Science, 161, 385–386 (1968)

REGEN J Über die Orientierung des Gnllenweibchens nach dem Stndulationsschall des Mannchens // Sitz Ber Akad Wiss Wien, math — naturw Kl 132 (1924)

RICHTERСP The Self-Selection of Diets Essays in Biology Berkeley, 1943 (Univ of California Press)

RÖSSLER0E Theoretische Biologie Vorlesung im Max-Planck-Institut für Verhaltensphysiologie Seewiesen (1966)

ROSE W Versuchsfreie Beobachtungen des Verhaltens von Paramaecium aureha // Z Tierpsychol 21, 257–278 (1964)

SCHEIN W M On the Irreversibility of Imprinting //Z Tierpsychol 20,462-^67

(1963)

SCHLEIDT M Untersuchungen über die Auslosung des Kollerns beim Truthahn //Z Tierpsychol 11,417–435(1954)

SCHLEIDT W M Reaktionen von Truthuhnern auf fliegende Raubvogel und Versuche zur Analyse ihrer AAMs // Z Tierpsychol 18, 534–560 (1961)

— Wirkungen äußerer Faktoren auf das Verhalten // Fortsch Zool 16, 469–499 (1964)

SCHLEIDT WM— SCHLEIDT M MAGG M Störungen der Mutter-Kind-Beziehung bei Truthuhnern durch Gehorverlust // Behavior, 16, 254–260 (1960)

SCHUTZF Sexuelle Prägung bei Anatiden // Z Tierpsychol 22, 50—103 (1965)

— Sexuelle Pragungserscheinungen bei Tieren // H Giese (Hrsg)Die Sexualität des Menschen // Hb d Med Sexualforschung 1968, 284–317 (Enke)

SCHWARTZKOPFF J Vergleichende Physiologie des Gehörs und der Lautaußerungen// Fortschr Zool 15,214–336(1962)

SEDLMAYR H Gefahr und Hoffnung des technischen Zeitalters Salzburg, 1940 (Otto Muller)

SEIBT U Die beruhigende Wirkung der Partnernahe bei der monogamen Garnele Hymenocera picta // Z Tierpsychol 33 (1973)

S H ERRINGTONСS The Integrative Action of the Nervous System New York (1906)

SKINNER ВF Conditioning and Extinction and their Relation to Drive // J gen Psychol 14. 296–317 (1936) — The Behavior of Organisms New York, 1938 (Appleton-Century-Crofts) — Reinforcement today // Amer Psychologist, 13, 94–99 (1958) Beyond Freedom and Dignity New York, 1971 (Knopf)

SNOW СP The Two Cultures London, 1959, 1963 (Cambridge Univers Press) Die zwei Kulturen Stuttgart, 1967 (Klett)

SPENGLER Der Untergang des Abendlandes München 1918/20, Neudr 1967/69 (Beck)

SPITZ R Vom Säugling zum Kleinkind Naturgeschichte der Mutter-Kind-Beziehungen im ersten Lebensjahr Stuttgart, 1965, 1970 (Klett)

STR1N1GERF Zur Soziologie und sonstigen Biologie der Wanderratte // Z Tierpsychol 7, 356–379 (1950)

STORCH0 Erbmotonk und Erwerbsmotorik // Anz Math Nat Kl Österr Ak Wiss l, 1—23 (1949)

TAUB E—ELLMAN St J—BERMAN A J Deafferentiation im Monkeys Effects on Conditioned Grasp Response // Science 151, 593–594 (1965)

THORNDIKE E L Animal Intelligence New York, 1911 (MacMillan)

THORPE WH—JONESFH W Olfactory Conditioning in a Parasitic Insect and its Relation to the Problem of Host Selection // Proc Roy Soc London В, 124 56–81 (1937) — Science, Man and Morals London, 1965 (Methuen)

TIGERL— FOXR Das Herrentier München, 1973 (Berteismann)

ΤΙN BERGENN Die Übersprungbewegung // Z Tierpsychol 4, l—40 (1940) — The Study of Instinct London, 1951 (Oxford Univ Press), dt 1966 (Parey)

TOLMANEС Purposive Behavior in Animals and Men New York, 1932 (Appleton)

TRUMLER E Mit dem Hund auf Du München, 1971 (Piper)

UEXKULL J v Umwelt und Innenleben der Tiere Berlin, 1909, 1921

WE1DEL W Virus und Molekularbiologie Berlin, 1964 (Springer)

WEISS P A The Living System Determinism stratified // Koestler & Smythies (eds), Beyond Reductiomsm London, 1969 (Hutchmson) — Dynamics of Development Experiments and Inferences New York, 1968 (Academic Press)

WELLSM J Brain and Behavior in Cephalopods London, 1962 (Heinemann)

WHITMAN Ch 0 Animal Behavior Biological Lectures of the Marine Biological Laboratory. Woods Hole, Mass 1898

WICKLER W Mimikry — Signalfalschung in der Natur München, 1968 (Kindler)

WUNDT W Vorlesungen über die Menschen- und Tierseele Leipzig, 1922 (Voss)

WYNNE-EDWARDS VС Animals Dispersion in Relation to Social Behavior London, 1962 (Oliver & Boyd)

ZEEB K Zirkusdressur und Tierpsychologie // Mitt Nat Forsch Ges Bern N F 21 (1964)

 

А. И. Федоров

ПОСЛЕСЛОВИЕ

 

Австрийский биолог Конрад Лоренц (1903–1989) — один из немногих ученых, чьи труды не только определяют дальнейшие пути развития науки, но и оказывают сильное воздействие на самопонимание человека. Около пятидесяти лет, с 20-х по 70-е годы, он исследовал поведение животных и человека. Биология долго была «описательной» наукой, изучавшей и классифицировавшей живые организмы в том виде, в каком они существуют в наше время. Дарвин объяснил, как в процессе естественного отбора развились все формы живых организмов. Дарвин задавался также вопросом о происхождении поведения животных. В своей книге о происхождении человека он описал социальный инстинкт, «притягивающий» друг к другу общественных животных. Но динамика поведения животных не может быть понята из одного этого инстинкта.

Лоренц показал, что у «территориальных» животных, занимающих определенный охотничий участок, социальному инстинкту противостоит открытый им "инстинкт внутривидовой агрессии", «отталкивающий» друг от друга любых особей одного вида. Поведение территориальных животных определяется динамическим равновесием этого инстинкта с «притягивающими» инстинктами — половым инстинктом и, в случае общественных животных, социальным инстинктом. Как показал Лоренц, из взаимодействия этих инстинктов возникли все «высшие» эмоции животных и человека — ограничение агрессии, узнавание индивида, дружба и любовь. Основываясь на знании сил, определяющих поведение, Лоренц открыл способы, позволяющие восстановить эволюционную историю поведения. Все это позволяет считать Лоренца основоположником науки о поведении животных и человека как биологического существа — этологии.

Открытия, сделанные Лоренцем в сфере исследования биологической природы человека, имеют важное значение в преодолении патологических явлений современного общества и в поисках путей дальнейшего развития человечества. Они рождают мудрый оптимизм.

Конрад Лоренц родился в Альтенберге близ Вены и был воспитан в лучших традициях европейской культуры. Окончив медицинский факультет Венского университета, где был учеником выдающихся биологов и медиков, он получил диплом врача, но не занимался медицинской практикой, а посвятил себя исследованию поведения животных.

В 20-е годы Лоренц прошел стажировку в Англии под руководством известного биолога и философа Джулиана Хаксли. Воспитанный в уважении к дарвинизму, он стал также знатоком и любителем английского языка и литературы. Затем приступил к самостоятельным исследованиям в Австрии. Вслед за своим учителем, знаменитым орнитологом Оскаром Гейнротом, он начал с наблюдений за поведением птиц, распространив их впоследствии на весь животный мир. Совсем молодым человеком он открыл, что животные передают друг другу приобретенные знания путем обучения, что было полной неожиданностью для того времени. В 30-е годы Лоренц был уже одним из признанных лидеров биологии. Вокруг него стала складываться группа учеников; он сотрудничал со своим другом, голландцем Нико Тинбергеном, с которым разделил впоследствии (в 1973 году) Нобелевскую премию.

После оккупации Австрии гитлеровской Германией Лоренц остался без работы. Друзья устроили ему приглашение в Кёнигсбергский университет, где он занял престижную кафедру Канта, к сожалению, не дававшую ему возможности работать с животными. Во время войны Лоренц был мобилизован и направлен в качестве врача в военный госпиталь в Белоруссии, где ему пришлось делать операции. В 1944 году, при отступлении немецкой армии, Лоренц был взят в плен и попал в лагерь для военнопленных в Армении. Впоследствии он с большим реализмом и чувством юмора рассказал об этой части своей жизни в беседах с английским историком науки А. Нисбетом. Он знал о тяжкой ситуации во многих лагерях; но в его лагере, говорит он, начальство не воровало, и можно было выжить. Не хватало белковой пищи, и «профессор», как его называли, ловил скорпионов и, к ужасу конвойных, съедал в сыром виде их жирное брюшко — потому что, как он знал, ядовит у них только хвост.

Пленных водили на какие-то работы, во время которых он сделал одно из своих решающих открытий. Вот как он это описывает: "Наблюдая полудиких коз армянского нагорья, я заметил однажды, как уже при первых отдаленных раскатах грома они отыскивали в скалах подходящие пещеры, целесообразно готовясь к возможному дождю. То же они делали, когда поблизости раздавался грохот взрывов. (По-видимому, там велись взрывные работы. — А. Ф.) Я вполне отчетливо помню, что при этом наблюдении я внезапно осознал: в естественных условиях образование условных реакций лишь тогда способствует сохранению вида, когда условный стимул находится в причинной связи с безусловным". Это был важнейший шаг в понимании открытых И. П. Павловым условных рефлексов; однако наблюдение, сделанное Лоренцем, вряд ли вызвало бы подобное прозрение у обыкновенного ученого, точно так же как тысячи лет никто не понимал, как устроена жизнь птичьего двора, проходившая на глазах у всех.

В 1948 году Лоренц одним из первых в числе австрийцев, насильственно мобилизованных в немецкую армию, был освобожден из плена. В лагере он уже начал писать книгу о поведении животных и человека, окончательный вариант которой, составивший итог всей его жизни, вы можете прочесть в этом издании под названием "Оборотная сторона зеркала". За неимением лучших средств он писал гвоздем на бумаге от мешков из-под цемента, пользуясь марганцовкой вместо чернил. Окружающие относились к его занятиям с пониманием. «Профессора», который был старше других пленных, уважало также и лагерное начальство. Когда ему пришло время уезжать, он попросил разрешения взять с собой свою «рукопись». Офицер госбезопасности, от которого это зависело, предложил Лоренцу перепечатать книгу, дав для этого машинку с латинским шрифтом и бумагу. Когда «профессор» это сделал, офицер попросил автора дать честное слово, что в рукописи ничего нет о политике, и разрешил взять ее с собой. Более того, он дал Лоренцу "охранную грамоту", чтобы рукопись не отбирали на этапах! Это кажется невероятным, но Лоренц, лучше нас с вами знавший человеческую природу, не был удивлен. Наконец, усталый, но полный энтузиазма и замыслов, Лоренц возвратился в Альтенберг, к своей семье.

В Австрии для него опять нет работы. Однако вскоре его приглашают в ФРГ, где вместе с физиологом Эрихом фон Гольстом он возглавляет институт в Зеевизене, в Баварии, и получает наконец возможность развернуть исследовательскую работу и воспитывать учеников. Выходит его книга "Так называемое зло" (1963), также включенная в предлагаемое издание. (Работа приобрела известность в английском переводе под названием "On Aggression" ("Об агрессии"); мы возвращаем ей первоначальное название.) Эта книга принесла Лоренцу мировую славу и была переведена на многие языки. В книге, адресованной широкой образованной публике и написанной великолепным языком, Лоренц рассказывает о внутривидовой агрессии и ее роли в образовании высших форм поведения. Лоренц начинает ее с "Пролога в море", описывающего наблюдения за рыбами кораллового рифа, проведенные им самим в Карибском море с использованием акваланга.

Вернувшись на родину, Лоренц вновь поселяется в Альтенберге. Австрийская академия наук организует для него Институт сравнительного изучения поведения. Последние годы жизни Лоренца заполнены упорным трудом. Сознавая свою ответственность перед людьми, Лоренц выступает по венскому радио с популярными лекциями о биологическом положении в современном мире, опубликованными затем под названием "Восемь смертных грехов цивилизованного человечества". Этой небольшой книжкой открывается наше издание. Она содержит ответы на жгучие вопросы современности, вызывающие столько безответственных разговоров и противоречивых суждений: Действительно ли нам грозит перенаселение? Полезно ли жить в больших городах? Что получается в результате нынешнего темпа конкуренции? Не грозит ли нам генетическое вырождение? Чего хочет молодость, бунтующая против культурных традиций? Что происходит с человеческими чувствами?

Беспощадные диагнозы Лоренца могут помочь справиться с этими опасностями. Об атомной угрозе автор говорит, что по крайней мере известно, как ее избежать — просто не сбрасывать атомную бомбу. В книге есть также очень важная, хотя и более трудная для понимания глава о патологических явлениях в области науки, о вырождении личности ученого в условиях общего упадка культуры.

Книга "Оборотная сторона зеркала", завершающая настоящее издание, содержит не только несравненный по глубине обзор поведения животных и человека, но и общую картину современной биологии, щедро насыщенную плодотворными гипотезами, над которыми будут работать поколения ученых. И очень вероятно, что интуиция, никогда не обманывавшая Лоренца, уже изображает нам будущее биологии. Например, в книге изложена гипотеза о происхождении человеческого мышления (и тем самым — человека); происхождение жизни Лоренц также рассматривает как естественное событие, допускающее научное объяснение.

Всю книгу красной нитью пронизывает "кибернетический подход". Эволюцию уже давно рассматривают как последовательность «мутаций», создающих материал для отбора. Но что такое мутации? Лоренц отбрасывает представление, что мутация — это всегда малое случайное изменение, а весь процесс изменчивости состоит из накопления таких небольших событий. Он видит движущую силу эволюции в образовании новых регулирующих контуров. Когда линейная последовательность процессов, действующих друг на друга в определенном порядке, замыкается в контур, то последний процесс начинает действовать на первый, и возникает новая обратная связь. Такое случайное событие Лоренц называет фулъгурацией, от латинского слова, означающего удар молнии. Он представляет себе эволюцию в виде ряда резких скачков, создающих качественно новые свойства живой системы. Таким образом, не только действие уже существующих организмов, но и самое возникновение органического мира получает кибернетическое истолкование.

Для многих наблюдавших развитие кибернетики это осуществление заветной мечты. Когда Норберт Винер в конце 40-х годов заметил глубокую аналогию между действием систем автоматического регулирования и живых организмов, он предположил, что принципы обратной связи и регулирующего контура могут объяснить, что такое жизнь. Но в это трудно было поверить: казалось невозможным свести к столь простому принципу объяснения все качественное своеобразие живых систем, а популяризаторы кибернетики — не биологи, а инженеры — много сделали, чтобы подорвать доверие к нему. И вот, под рукой Лоренца кибернетика буквально обретает живую плоть, превращаясь в то, что со временем назовут "теоретической биологией". Для этого надо было, чтобы биолог проникся духом этой математической науки, и удивительно, что Лоренц сумел ее освоить, будучи уже сложившимся ученым. Невольно вспоминается, как Эйнштейн, уже создавший теорию относительности, принялся изучать тензорный анализ. Впрочем, в книге Лоренца нет формул: она предназначена для образованного читателя, но не предполагает специальной подготовки. Вы найдете в ней всего лишь одну схему электрической цепи. притом очень простой. Но какую идею иллюстрирует эта цепь!

Теперь о философском содержании книги. "Оборотной стороной зеркала" Лоренц называет познавательную способность человека. Об этой способности с незапамятных времен говорили философы: предполагалось, что есть особая часть философии, «гносеология», занимающаяся этим предметом и даже лежащая в основе всей философии вообще. Поэтому книги по философии начинались с описания процессов, совершающихся в человеке: «ощущения», «восприятия», «представления» и, наконец, «мышления». Все эти явления были известны философам из самонаблюдения или, как они говорили, "феноменологическим путем". В течение средних веков философия не имела других методов, кроме «феноменологии» и того, что она заимствовала у Аристотеля под названием логики. Со времен Платона в человеческом мышлении укоренился предрассудок, враждебный объективному исследованию природы. Средневековые схоласты считали, что человеческий разум — «микрокосм» — есть точное отражение внешнего мира — «макрокосма» — со всеми его связями и закономерностями. Поэтому, как они полагали, наблюдение за деятельностью собственного разума может доставить едва ли не все необходимое знание о мире. Спекулятивная система мышления сохранилась в "немецкой классической философии", важнейшим представителем которой считается Гегель. В XX веке этот подход был полностью скомпрометирован — с немалым ущербом для престижа философии. Естественные науки энергично теснили философские "системы".

Что же касается научного содержания философии, то оно постепенно выделялось в самостоятельные дисциплины. Психология стала предметом экспериментальных исследований и разбилась на ряд направлений, принимающих более или менее научный характер. Логика обрела новую жизнь в качестве математической науки. А гносеологию Лоренц превращает в этой книге в биологическую науку.

Гносеология (или эпистемология, что одно и то же) претендует быть "теорией познания". Но наше знание отнюдь не исчерпывается научным  знанием и, уж конечно, не начинается с него. Как объясняет Лоренц, научному знанию предшествует гораздо более древнее и более необходимое нам, людям, знание об окружающем мире, о человеческом обществе и о самих себе, составляющее сокровищницу человеческих культур. Самое существование человека и общества есть познавательный, «когнитивный» процесс, основанный на присущем человеку «любознательном», или «исследовательском», поведении. Это поведение, посредством которого уже маленький ребенок обретает фантастически обширное знание об окружающем мире и о себе, мы разделяем с нашими родичами и предшественниками — животными. Его невозможно понять, не выяснив, что такое поведение вообще, а для этого необходимо прежде всего изучить те формы поведения, которые общи человеку и животным. Этим и занимается этология. Поэтому неудивительно, что в "Оборотной стороне зеркала" исследование познавательного поведения начинается с амебы и постепенно переходит ко все более сложным организмам, вплоть до человека и человеческих культур — самых сложных систем, какие мы знаем во Вселенной.

При этологическом подходе становится очевидным, что каждый акт познания есть взаимодействие между некоторой частью мира, внешней по отношению к организму, и самим организмом или теми его органами, функцией которых является познание. Наблюдение познавательного поведения животных в этом смысле более убедительно, чем самонаблюдение, при котором субъект наблюдает свою собственную деятельность, что неизбежно приводит к искажениям. Исключительная сосредоточенность философов на самонаблюдении, причины которой проницательно анализировал Поппер, привела их к странным, но чрезвычайно живучим заблуждениям. Некоторые философские школы еще в древности приписывали человеку врожденное знание как часть присущей ему божественной природы. Средневековые философы полагали, что человек рождается с некоторым, хотя и несовершенным, знанием о Боге. Эмпирическая философия Нового времени заняла противоположную позицию: она отрицала любое врожденное знание и представляла себе разум новорожденного человека как tabula rasa (чистую доску), на которой записывается приобретенный опыт: "в интеллекте нет ничего, чего раньше не было в ощущении". Так думали английские эмпирики Локк и Юм, а вслед за ними философы французского Просвещения. Главной заслугой Канта было преодоление этого заблуждения. Кант полагал, что человек от рождения обладает некоторыми основными формами мышления, на которые накладывается приобретенный им жизненный опыт. По характеру своего мышления Кант был рационалистом и человеком эпохи Просвещения, хотя и непоследовательным рационалистом, пытавшимся сконструировать Бога из постулатов "практического разума". Но в теории познания, в своем главном труде "Критика чистого разума" Кант не предполагает у человека врожденного знания о боге. "Априорное знание", т. е. знание, предшествующее всякому опыту, состоит, по его мнению, из основных идей математики и логики, которые он перечисляет и классифицирует. Таким образом, согласно Канту, человек от рождения «знает», что такое «точка», «прямая», «плоскость», каковы простейшие отношения между этими идеальными понятиями, и точно так же «знает» основные представления о целых числах и о правилах логического вывода. Если бы это было верно, то другие представления об этих предметах были бы для человека «немыслимы», и Кант был убежден, что выделенное им "априорное знание" составляет неизбежную основу всякого мышления. Как известно, появление неевклидовой геометрии вскоре опровергло это убеждение. Но самая идея о том, что человек рождается некоторым образом оснащенным для познания, что его разум не является на свет в виде tabula rasa, как думали эмпиристы, была плодотворной и получила дальнейшее развитие.

Для Лоренца очевидно, что "врожденное знание" существует и имеет своим материальным носителем человеческий геном; но это «знание» не имеет вида математических или логических понятий и вообще не доставляет человеку готовой "информации о мире", а состоит из структур, делающих возможным усвоение такой информации. Мозг новорожденного не содержит, таким образом, представления о "прямой линии", но содержит устройства, позволяющие ему очень быстро обучиться данному представлению. В отношении "списка основных понятий" Кант был не так уж далек от истины: именно пространственные ("геометрические") понятия, как мы теперь знаем, лежат в основе всех языков. Но, конечно. Кант никогда не думал о "материальных носителях" того, что он называл априорным знанием: представление о человеческом «Я» он составлял преимущественно путем самонаблюдения.

Лоренц стремится выяснить, какие именно способности к обучению являются врожденными, и приходит к главным выводам об этом в своем глубоком анализе процесса обучения Хелен Келлер — девочки, родившейся слепой и глухонемой и воспитанной учительницей Энн Салливан с помощью одних только тактильных ощущений. Этот уникальный эксперимент не был понят и оставался забытым в течение почти ста лет.

Последовательное понимание биологии как науки о взаимодействии  живых систем с окружающей средой и, в частности, между собой определяет позицию Лоренца по отношению к основному вопросу философии — об отношении человеческого сознания к внешнему миру. Конечно, его установка совпадает с извечным убеждением естествоиспытателей в реальности внешнего мира. Противоположную позицию, принимающую в качестве исходного материала одни лишь ощущения и отрицающую реальное существование объектов, вызывающих эти ощущения, Лоренц называет «идеализмом» и отвергает как бесплодное извращение мышления. С его точки зрения, такая позиция приводит лишь к ненужному усложнению языка, сосредоточивая внимание на процессах, не поддающихся объективному наблюдению, и никоим образом не углубляет наше знание о мире и о самих себе. Лоренц предлагает историческое объяснение того факта, почему профессиональные философы в своем большинстве были «идеалистами», ни в малейшей степени не смущаясь этим фактом. Он полагает, что древние греки, впервые обратившие свое мышление на собственное «Я», были поражены видимой легкостью самонаблюдения по сравнению с наблюдением внешнего мира и вдохновлялись результатами геометрии, как будто бы вытекающими из "чистого мышления". Отсюда возник разрыв между абстрактным мышлением и опытом, главным виновником которого, несомненно, был Платон, а продолжительность существования такого разрыва объясняется общим упадком науки в средние века.

Собственная гносеологическая установка Лоренца, которую он вслед за Дональдом Кэмпбеллом называет "гипотетическим реализмом", непосредственно отражает естественный процесс роста научного знания Наблюдения и эксперименты над внешним миром доставляют нам множество фактов, описывающих "внесубъективную реальность", т. е. реальность, одинаково признаваемую всеми наблюдателями. Ученый пытается объяснить эту реальность с помощью теорий, устанавливающих закономерности в этом множестве фактов. Теория возникает не из простого накопления и классификации фактов, как думал Бэкон, а из гипотез, изобретаемых исследователем и подлежащих опытной проверке. Каждая такая гипотеза является интуитивной догадкой, стимулируемой не только наблюдаемыми фактами, но и другими, уже успешно подтвержденными гипотезами. Процесс рождения гипотез, как и вся интуитивная деятельность человека, остается загадочным: можно лишь заметить, что он родствен процессам "распознавания образов" или "сравнения признаков" (pattern matching), которыми занимались в кибернетике в гораздо более простых случаях. Гипотеза сравнивается с опытными фактами, и чем более обширна область фактов, согласующихся с нею, тем больше приписываемая ей вероятность. Правильно построенная гипотеза должна быть в принципе «опровержимой» (falsifiable), т. е. несовместимой с определенными результатами определенных экспериментов. Это условие, выдвинутое Поппером, исключает «ненаучные» гипотезы, не столь определенные, чтобы вообще допускать опытную проверку. Естественно, ученые, проверяющие некоторую гипотезу, сопоставляют ее с разнообразными опытными фактами, имеющими к ней отношение, в том числе и возможно более далекими от исходных фактов, породивших данную гипотезу. Если гипотеза выдерживает подобные проверки в течение длительного времени, ее вероятность возрастает. Научная теория — это система таких тщательно проверенных гипотез, поддерживающих друг друга, как говорит Лоренц, по принципу "взаимного прояснения". Этот принцип отличает его философию науки от несколько более формальной системы Поппера. Лоренц подчеркивает, что никакая гипотеза не может быть опровергнута одним или несколькими не согласующимися с ней фактами: опровергается она лишь другой гипотезой, которой подчиняется большее число фактов. Истина, согласно Лоренцу, "есть рабочая гипотеза, способная наилучшим образом проложить путь другим гипотезам, которые сумеют объяснить больше".

Философское значение работ Лоренца далеко не исчерпывается гносеологией. Важнейшей составной частью философии всегда были размышления о природе человека, о его месте в мире, о судьбах человечества. Эти вопросы больше всего волновали и Лоренца, и он подходил к их исследованию не с умозрительных, а с естественнонаучных позиций, используя данные эволюционной теории поведения и эволюционной теории познания — новых биологических дисциплин, созданных им самим. Невозможно переоценить значение открытых им новых путей в исследовании природы человека и человеческой культуры — таких, как объективный анализ соотношения инстинктивных и запрограммированных культурой побуждений в человеческом поведении, подход к культуре как к живой системе, подчиняющейся общим закономерностям развития живых систем и в принципе доступной изучению научными методами. В наше время, когда дальнейшее существование человеческой культуры оказалось под угрозой в результате процессов, к которым привело ее собственное развитие, такие пути особенно актуальны.

Лоренц всегда был оптимистом, он верил в человеческий разум и в человеческие инстинкты, контролируемые разумом. Отказываясь признать современного человека, каков он есть, "венцом творения", Лоренц надеялся на его улучшение и совершенствование в ходе дальнейшей эволюции. Последняя глава книги "Так называемое зло" называется "Исповедание надежды". "Я верю, — пишет Лоренц, — … в силу человеческого разума, верю в силу отбора и верю, что разум осуществит разумный отбор".

А в конце «Зеркала» Лоренц с полной уверенностью утверждает, что в наше время — впервые в мировой истории — появилась надежда достичь естественнонаучного понимания сложнейшей из всех живых систем — человеческого общества. "Человек как вид, — говорит он, — находится сейчас у поворота времен… мышление, доставленное нашей культуре ее естествознанием, дает ей возможность избежать гибели, постигшей все высокие культуры прошлого".

Для XXI века понадобится новое мировоззрение. Читатель, ищущий такое мировоззрение, способен читать серьезные книги, — пусть же он их прочтет.

А. И. Федоров

 

[1] Гносеологические пролегомены. — Гносеология (от греч. γνώσις — познание и λόγος — слово, учение) — теория познания; пролегомены (от греч. προ — перед и λέγω — говорю) — предварительное рассуждение, введение в изучение.

 

[2] Если бы глаз не был подобен солнцу, Он никогда бы не смог его увидеть. — Примеч. пер.

 

[3] Лат. jacere означает кидать, бросать, метать, а также выражать, высказывать. Subjectum — грамматический термин ("подлежащее"), от subjicere — "помещать внизу, подкладывать".

 

[4] Das Subjekt (нем.), как и subjectum (лат.), — существительное среднего рода. По-латыни subjectum (под-брошенное, подложенное) есть страдательное причастие.

 

[5] Нем. sachlich, стоящее в подлиннике, означает "касающееся вещи; относящееся к делу; трезвое (о мышлении), свободное от предрассудков, объективное" (Wahrig. Deutsches Wörterbuch).

 

[6] Когнитивный (от лат. cognitio — знание, познание) — познавательный, относящийся к познанию.

 

[7] Неправомерно отделять друг от друга объект познания и орудие познания, их следует рассматривать вместе, как одно целое" (англ.). — Примеч. пер.

 

[8] В этой книге феноменология понимается в кантовском смысле — как изучение объектов и событий, непосредственно появляющихся в нашем переживании. Таким образом, метод феноменологии состоит в самонаблюдении, или интроспекции. Теория познания Канта ("трансцендентальный идеализм") рассматривается ниже, в п. 3.

 

[9] Обещанный второй том, к сожалению, не вышел. Его в некоторой степени заменяют последние главы данной книги и другая книга Лоренца, указанная ниже.

 

[10] Эон (от греч. αιών — век, эпоха) — самый крупный отрезок геологической истории, объединяющий несколько эр.

 

[11] В скобках приведен перевод с немецкого перевода, сделанного с английского К. Лоренцем, который в двух местах нуждается в комментариях. Appearances Лоренц переводит как Erscheinungen ("явления"), что следует понимать как явления в нашем переживании, а не во внешнем мире (англ. appearance означает также "видимость"). Are to be understood ("должны пониматься") Лоренц переводит как kann verstehen ("можно понять").

 

[12] Эпистемология (от греч. επιστήμη — знание и λόγος — слово, учение) — термин для обозначения теории познания

 

[13] Воспринимающий аппарат (англ.). — Примеч. пер.

 

[14] Трансцендентальный идеализм Канта. — Трансцендентальным идеализмом обычно называют философию Канта. Согласно Канту, наше восприятие необходимо принимает некоторые врожденные формы (априорные формы созерцания), не зависящие от опыта; точно так же наша способность суждения необходимо принимает некоторые врожденные формы, именуемые категориями мышления. Вместо кантовского метода рассмотрения восприятия и мышления человека, основанного лишь на самонаблюдении (феноменологии), Лоренц предлагает другой философский подход к этой проблеме, сохраняя к своему предшественнику по кафедре должное почтение. Этот подход, "гипотетический реализм", тесно связан с данными современной биологии.

 

[15] Вещь в себе (нем. Ding an sich) — у Канта объект внешнего мира, каков он есть сам по себе, независимо от нашего восприятия и познания.

 

[16] Речь идет о работе Канта "Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей появиться как наука" (1783).

 

[17] Феноменальное пространство — пространство, в котором происходят явления (феномены).

 

[18] Utriculus (лат. —  эллиптический мешочек, маточка (вестибулярного аппарата). — Примеч. пер.

 

[19] C необходимыми изменениями (лат.). — Примеч. пер.

 

[20] В подлиннике забавная неправильность в образовании множественного числа от "вещи в себе".

 

[21] Здесь и в других случаях старомодные выражения "преобразование силы", "сохранение силы" относятся к энергии.

 

[22] Continuum (лат. —  непрерывное. — Примеч. пер.

 

[23] В подлиннике: das reflektierende Wesen — "рефлектирующее существо". Лат. reflectere означает первоначально "загибать, обращать назад". Немецкий глагол reflektieren означает "размышлять, особенно о собственных поступках, мыслях, переживаниях" (Wahrig. Deutsches Wörterbuch). Это двойное значение слова надо иметь в виду для понимания данного места.

 

[24] Цифры в скобках означают ссылки на Приложение в конце книги.

 

[25] Воспринимающий аппарат (англ.). — Примеч. пер

 

[26] Кристиан Моргенштерн (1871–1914) — немецкий поэт и сатирик.

 

[27] "Все преходящее есть лишь подобие" (из финала "Фауста"). — Примеч. пер.

 

[28] Гештальт-психология — теория, согласно которой физиологические и психологические явления не составляются простым суммированием отдельных ощущений и рефлексов, а происходят с формированием целостных образов или конфигураций (гештальтов, от нем. Gestalt), несводимых к свойствам входящих в них элементов. Основоположником гештальт-психологии был немецкий психолог Макс Вертгеймер (1880–1943).

 

[29] Тем самым (лат.) — Примеч. пер.

 

[30] В подлиннике Gefalle, что в физике означает «градиент». Имеется в виду движение энергии от мест более высокой ее концентрации к местам более низкой. Лоренц намеренно употребляет здесь и далее этот наглядный термин вместо более специального Gradient.

 

[31] Да! Я знаю, откуда я происхожу! Ненасытный, как пламя, Я пылаю и пожираю сам себя. Все, к чему я прикасаюсь, становится светом. Все, что покидаю, обращается в пепел: Несомненно я — пламя! (стихи Ф. Ницше). — Примеч. пер.

 

[32] Нуклеотид — соединение, состоящее из молекулы сахара, молекулы фосфорной кислоты и молекулы одного из "органических оснований" (строение этих оснований здесь не предполагается известным). Чередование в молекулярной цепочке нуклеотидов с разными основаниями составляет подобие буквенной записи, задающей указанный выше «план» живого существа.

 

[33] от позднелат. reduplicatio — удвоение.

 

[34] Цитируется по Норберту Бишофу.

 

[35] Слово pattern, специфически английское и не переводимое на другие языки, подробно объясняется дальше в тексте; здесь мы предварительно перевели его как «признак». По поводу термина «дистальный» см. приложение в конце книги, п. 1.

Еще одно важное значение термина pattern — «признак». В литературе по кибернетике часто используется транслитерация — "паттерн".

 

[36] …понимающее поведение. — В подлиннике einsichtig, труднопереводимое слово, означающее "умный, понимающий, разумный, рассудительный" Wahrig. Deutsches Wörterbuch). Соответствующее существительное Einsicht означает "взгляд, ознакомление, понимание; разумность, разум; познание, знание дела" (там же). В применении к животным наилучшим переводом кажется «понимающий» для einsichtig и «понимание» для Einsicht. Сходство и различие с человеческим поведением подробно рассматриваются в дальнейшем.

 Это определение относится и к простейшим таксисам, или реакциям ориентации, и к тем высокодифференцированным функциям органов чувств и нервной системы, на которых у нас, людей, основаны «априорные» формы созерцания и мышления. Субъективное явление понимания (Einsicht), названное Карлом Бюлером "переживанием "ага!", происходит равным образом и в случае, когда нам удается усмотреть сложнейшие связи, и в случае простейших связей, когда состояние неориентированности превращается в состояние ориентированности, например когда статолитовый аппарат внутреннего уха доводит до нашего сведения простое сообщение, что направление «вверх» уже не таково, как мы до этого считали. Насколько интенсивно может переживаться такое понимание, я узнал, когда однажды ночью один из моих друзей столкнул меня во время глубокого сна с борта моторной лодки и я оказался в мутной воде Дуная, где уже на небольшой глубине не видно ни малейшего света, чтобы определить, где верх и где низ. Могу заверить, что, когда после нескольких страшных мгновений неориентированности статолиты выполнили свою работу, это было поистине спасительное переживание подлинного понимания, с самым интенсивным "переживанием "ага!".

Процессы получения текущей информации, о которых сейчас идет речь, — это не процессы приспособления в смысле, определенном на с. 263,  более того, это функции телесных, нервных и сенсорных структур, имеющихся уже в готовом, приспособленном виде. Они столь же мало или еще меньше подвержены изменению посредством индивидуальной модификации, чем структуры, служащие получению энергии. Даже повторение процесса получения краткосрочной информации не должно оставлять никаких следов в воспринимающем ее физиологическом аппарате, потому что его назначение — непрерывно сообщать организму сведения о быстро меняющейся окружающей обстановке — может выполняться лишь в том случае, если этот аппарат всегда в состоянии заменить только что принятое сообщение другим, часто ему противоположным.

К этому надо прибавить дальнейшее, еще более важное соображение: те защищенные от всех изменений устройства, которые на основе текущих (gegenwärtigen) сообщений органов чувств открывают нам окружающий мир в актах непосредственного «понимания», составляют основание всякого опыта! Их функция предшествует всякому опыту и должна ему предшествовать, чтобы опыт вообще был возможен. В этом отношении они вполне соответствуют определению «априорного», которое дал Иммануил Кант.

Как мы увидим в различных контекстах, эффективность хорошо приспособленной структуры всегда покупается ценой потери степеней свободы. Механизмы получения кратковременных знаний, о которых здесь идет речь, не составляют исключения. Вследствие весьма специального приспособления их структур к приему информации вполне определенного рода большинство их связано очень жесткой и узкой программой. Встроенный в эти структуры вычислительный аппарат по необходимости содержит «гипотезы», которых он придерживается с подлинно доктринерским упрямством. И если возникают обстоятельства, не «предусмотренные» выработавшим эти структуры процессом приспособления, то они могут передавать ложные сообщения и неисправимым образом на них настаивать. Целый ряд примеров доставляют различные обманы чувств.

"Доктринерский" характер законченных процессов приспособления навязывает нашему познанию некоторые гипотезы — лучше сказать, подсовывает их нам без нашего ведома. Мы не можем ничего узнать, увидеть или подумать без предпосылок, без предрасположений, в которых заключены такие врожденные гипотезы: они встроены в наш "аппарат отображения мира"! И как бы мы ни старались строить наши гипотезы свободно, мы не можем помешать тому, что в них прячутся эти древнейшие гипотезы априорного знания, возникшие путем мутации и рекомбинации генов и испытанные посредством "pattern matching" на протяжении эонов, — гипотезы, которые никогда не бывают совсем глупы, но всегда жестки и никогда не верны вполне.

 

 

Получение и накопление информации, существенной для сохранения вида, — столь же фундаментальная функция всего живого, как получение и накопление энергии. Та и другая одинаково древни, потому что обе должны были явиться на свет одновременно, вместе с возникновением жизни. Насколько мне известно, Отто Рёсслер был первый биолог, осознавший и высказавший представление, что процессы получения энергии не только образуют сами по себе цепь с положительной обратной связью (см. с. 261 и далее), но что они находятся также в отношении положительной обратной связи с процессами получения информации.

Когда вследствие мутации или рекомбинации наследственных задатков вероятность получения энергии столь существенно возрастает, что отбор начинает действовать в пользу наделенного данным преимуществом организма, то возрастает также и численность его потомства. Но вместе с тем повышается и вероятность того, что именно представителю этого потомства достанется следующий большой выигрыш в лотерее наследственных изменений.

Эта двойная цепь положительной обратной связи между процессами получения энергии и информации характерна для всего живого, в том числе и для вирусов, обладающих, по удачному выражению Вейделя, лишь заимствованной жизнью. Без сомнения, справедливо утверждение, что живые существа подвержены ненаправленным, чисто случайным изменениям, а эволюция происходит лишь путем устранения неприспособленных; но в такой формулировке содержится и опасность заблуждения.

Мы подойдем гораздо ближе к подлинной сущности становления органической природы, если скажем: жизнь есть чрезвычайно активное предприятие, преследующее одновременно две цели — приобретение «капитала» энергии и сокровища знания, причем обладание одним из них всегда способствует получению другого. Чудовищная эффективность этих двух функциональных циклов, связанных между собой усиливающим взаимодействием, является предпосылкой — и даже объяснением — того, что жизнь вообще способна победить в борьбе с безжалостной мощью неорганического мира, а при благоприятных обстоятельствах может «разрастаться». Аналогично действует современное крупное промышленное предприятие, например большой химический концерн, целенаправленно вкладывающий значительную часть своего дохода в лаборатории, чтобы извлечь из новых открытий новые источники дохода; это не только наглядная модель, но попросту частный случай того, что происходит во всех живых системах.

Я считаю важным открытием Отто Рёсслера представление о том, что органический мир зависит в своем эволюционном развитии не от одной лишь «чистой» или «слепой» случайности, но тотчас же хватается за любое благоприятное обстоятельство, возникающее из такой случайности, и создает его экономической эксплуатацией условия для дальнейших счастливых случайностей. Достигнутое здесь понимание подводит нас ближе к решению двух великих загадок.

Первая из этих проблем — скорость эволюции. Если бы эволюция зависела лишь от чисто случайного устранения неприспособленных, если бы не было функциональной взаимосвязи между получением капитала и информации, то для возникновения человека из простейших организмов, безусловно, не хватило бы тех нескольких миллиардов лет, которые по рассчитанным физиками периодам распада радиоактивных элементов составляют возраст нашей планеты.

Вторая проблема — направ гение эволюции. Как уже было сказано, жизнь является одновременно и приобретением информации, т. е. когнитивным процессом, и экономическим процессом (напрашивается выражение: коммерческим предприятием). Возрастающее знание об окружающем мире приносит экономические преимущества, производящие, в свою очередь, селекционное давление, под которым механизмы приема и накопления информации развиваются еще больше.

Естествоиспытатели, для которых приобретение знания превратилось в самоцель, гуманитарные ученые и все вообще культурные люди, наделенные этическим чувством, не могут одинаково относиться к двум великим благам жизни, капиталу потенциальной энергии и сокровищу знания: несравненно выше они расценивают второе. И конечно, эта оценка не снижается от понимания экономической природы того селекционного давления, которым порождено наше знание. Селекционное давление, стимулирующее умножение любой информации, полезной для сохранения вида, столь вездесуще, что его, возможно, хватило бы, чтобы объяснить общее направление эволюции от «низших» состояний к «высшим». Я вовсе не утверждаю, что исключается участие других, неизвестных факторов; но для объяснения общего направления эволюции при нынешнем состоянии наших знаний нет никакой нужды прибегать к сверхъестественным факторам вроде "демиургического разума" Дж. Г. Беннета. Атрибуты «низший» и «высший» поразительно единообразно применимы и к живым существам, и к культурам, причем эта оправданная оценка непосредственно относится к содержащемуся в этих живых системах бессознательному или сознательному знанию — независимо от того, создано ли это знание отбором, обучением или исследованием, хранится ли оно в геноме индивида или в традиции культуры.